Текст книги "Детские шалости"

Автор книги: Генри (2) Саттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 8

Все сходится, дом номер 12, но этот дом никак не похож на тот, который он помнит. Аккуратно выкрашенная парадная дверь, розовато-лиловый перламутр, и на окнах – маленькие панели, которые раньше были закрыты отсыревшими разрисованными картонками, теперь заменены новыми, расписанными цветочным орнаментом стеклами. Дорожка к дому тоже аккуратно вымощена, а передний двор посыпан галькой. Нет ни мусора, ни следов кошачьего или собачьего дерьма.

Он ничего не понимает, и перед тем как отважиться подняться вверх по дорожке, он решает вернуться к машине и проверить адрес. С того места, где он припарковался, видно название улицы в начале дороги, и, проверив адрес, который он написал на задней стороне конверта и оставил вместе с дорожной картой на переднем пассажирском сиденье, он понимает, что прибыл куда надо. Марк снова выбирается из машины, и первое, что он думает: как бы он хотел, чтобы Николь была сейчас с ним – дом Ким претерпел такие радикальные изменения, и от этого он чувствует себя еще более неловко – впрочем, когда он залезает на заднее сиденье и аккуратно вытаскивает компьютер, а затем, неуклюже волоча большой розовый сверток по короткой, ровной дорожке к сияющей парадной двери, он снова ощущает возрастающий восторг от того, что ее нет с ним – потому что теперь он может вести себя, как ему заблагорассудится, и некому его контролировать.

Поставив упаковку на лестницу и постучав, ожидая, когда кто-нибудь откроет дверь, он восстанавливает в памяти последние слова, сказанные Ким по телефону, когда примерно неделю назад у них состоялся этот внезапный разговор. Он вспоминает тон ее голоса, пьяный и поддразнивающий, на эту удочку он уже когда-то попадался. И, стоя на промозглом ветру, он начинает размышлять, как это будет – заняться с Ким сексом, сейчас, спустя все эти годы. Он представляет, как она ведет его в свою спальню, и там медленно, поддразнивая его, снимает свои оранжевые грязные хипповые тряпки, и он видит, что на ней нет никакого нижнего белья, и что ее волосы под мышками и лобковые волосы разрослись буйно и кустисто, потому что у всех хиппи, путешественников и бродяг на теле растут волосы, думает он. И от нее пахнет, пахнет не этими приятными и неоправданно дорогими духами из Boots, а спертым потом и немытой кожей. Это почти что животный запах, и он находит его удивительно возбуждающим. Марк представляет, как она ложится на кровать, раскидывает ноги, открывая его взору спутанный клубок лобковых волос, манит его, зовет, чтобы он присоединился к ней, и он делает это, зарывается в ее запахе, в ее волосах, в ее теле. В ее дикости. Спустя все эти годы.

Дверь распахивается, и он вздрагивает, и пару секунд не осознает, что стоит лицом к лицу с Ким, но теперь Ким ни капли не похожа на хиппи. Ее волосы не алые, они по-прежнему короткие, но аккуратно подстрижены, и она перекрасилась в блондинку, по крайней мере сильно осветлила волосы, и не осталось и следа от ее всклокоченного конского хвоста. На ней бесчисленные серьги и серьга в носу, но она заменила растянутую, связанную вручную оранжевую хламиду на туго обтягивающую, с отворачивающимся воротником красную кофту и пару фирменных потертых джинсов.

– То есть ты таки приехал, – говорит она.

– Да, – говорит он, вспоминая, что Ким всегда меняла внешность, чтобы угодить тому, кому ей хотелось угодить, и что Лили явно унаследовала эту черту.

– А Лили здесь нет.

– Где она?

– У друзей, я думаю. Не знаю. Я думаю, она заебалась тебя ждать.

– Что ты имеешь в виду? Я сказал, что приеду к чаю.

– Ты сказал? Она думала, что ты приедешь, чтобы взять ее с собой на ланч, как и в прошлый раз. Она мне именно так сказала.

Ким крепко стискивает руки под грудью, и от этого ее груди стоят торчком и выглядят огромными – Марк не может этого не заметить. Не может он не заметить и ее больших сосков, проступающих сквозь ткань.

– Но я этого не говорил, – говорит он. – Я сказал, что приеду к чаепитию. Я говорил с ней только вчера вечером.

– Не надо считать, что она адекватно воспримет все, что ты скажешь, – говорит Ким. – Она едва к тебе привыкла. В любом случае, Лил плохо ладит со временем. Она никогда не знает, когда время обеда или чаепития – для нее это ничего не значит. Живет в своем собственном маленьком мире. Мы можем попытаться позвонить ей.

– Разве у нее нет друзей в округе? – говори он. – Я думал, она собирается устроить некую вечеринку. Но, может, попозже.

– Не в этом доме, – говорит Ким. – Ну что, ты не хочешь войти?

– Нет, я подумал, что просто подожду на улице под дождем, промокнув насквозь, – говорит он, понимая, что у него никогда не получится помочь Лили справиться с ее матерью, он не смог даже выбить у нее разрешение на маленькую вечеринку.

– Это что? – спрашивает Ким, когда Марк приподнимает гигантский розовый сверток.

– Подарок для Лили.

– Во-первых, – говорит она, ведя его в гостиную, – не задень обои, Марк. Они новые. Идиот, я сказала, не задень обои. И смотри не выпачкай ковер.

Снова задев коробкой о стену, он следует за Ким в гостиную, изумленно раздумывая, с какого перепоя он нафантазировал себе секс с ней, когда несколько мгновений назад ждал на лестнице. Окей, может быть, теперь она – не грязная бродяжка Нового Поколения, какой она предстала перед ним в последний раз, она действительно могла сохранить что-то от своей прежней сексапильности – свои провокационные замашки – но она по-прежнему вызывает у него отвращение. Ее голос, ее поза. Все, что она с ним сделала. Как он мог развестись с ее внешностью, с ее физической сутью? Конечно, не мог, не тогда, когда она лежала рядом с ним в той же комнате, всего в нескольких дюймах от него, и тяжело дышала.

И что за комната, думает он, поставив компьютер на ковер. Она тотально изменилась с тех пор, когда он был здесь в последний раз. Тогда Марк смог только глянуть через плечо Ким, но отдаленно помнит, как зловеще выглядела эта комната, практически без мебели, за исключением гамака и запачканной старой сумки, с голыми половицами и покрытыми пятнами облупившимися стенами. Теперь в этой комнате плюшевый бежевый ковер, и стены обклеены обоями с красивыми красно-золотыми цветами, и расставлены сияющие латунные торшеры, и возвышается большой, темно-коричневый тройной гарнитур. На подставке в углу – огромный широкоэкранный телевизор, а в другому углу – маленькая система hi-fi. Именно такая комната, думает он, понравится его маме. Именно такая комната – как будто она не имеет никакого отношения к Ким – понравится и ему самому.

– Что здесь стряслось? – говорит он, размышляя, а не была ли его мама причастна к этому ремонту… С того летнего дня, который они провели на реке, он общался с ней очень мало, он был поражен тем, что его мама, воочию увидев, как дико и вызывающе ведет себя Лили, в итоге решила держаться в стороне от жизни своей старшей внучки. Марк знает, что его мама умеет отворачиваться от ситуаций, которые ее нервируют, от людей, которые становятся у нее на пути. Людей, с которыми слишком трудно управляться. Людей, которые приносят ей слишком много огорчений.

Он долго подозревал, что совсем не случайно его отец нашел кого-то на стороне и уехал с его младшим братом на другой континент. В этом есть вина и его мамы, потому что она просто выгнала отца прочь, или выгнала их обоих – по крайней мере она не слишком-то сильно за них боролась. Она осознала, что в конечном итоге его папа не стоил ее усилий, он был грубым, и простым, и не слишком часто появлялся дома – потому что проводил все время в своем промышленном парке или выпивал со своими приятелями – и что ей было слишком трудно приглядывать за Робби и за ним самим. За этими злобными, неуправляемыми мальчишками. В маленьком доме, неподалеку от центра города. Разве не так? Разве не она решила, что готова справиться с одним мальчишкой, но не с двумя, и что она оставит себе Марка, потому что он больше похож на нее? Разве не она?

Однако оглядывая отремонтированную и великолепную гостиную Ким, он задумывается о том, что, может, его мама не окончательно решила забыть о Лили, может, она помогала Ким с этим ремонтом, с отделкой, выбирала ковер, и обои, и этот тройной гарнитур, подсветку и вычурные венецианские стекла, закрытые решетками. Что она сделала все это за его спиной. Он определенно не будет удивлен, узнав, что она частично оплатила этот ремонт. Как и он сам, конечно, внезапно доходит до него. Именно на этот ремонт утекли деньги, которые он давал Ким под предлогом трат на Лили – на ее летнюю одежду, и школьные учебники, на ее телефонные карты, и на еду, или, как называла это Ким, «ежедневные расходы на Лили» – все эти деньги ушли на ремонт.

– Ну и кто же это все отремонтировал? – говорит он, поскольку Ким либо не поняла его первого вопроса, либо решила оставить его без ответа.

– Я сама. С некоторой помощью, – говорит она. – Это длилось месяцами.

– С помощью от кого? – говорит он. – Кто тебе помогал?

– Ты же знаешь Дэйв, до того, как съебаться, от него была некоторая польза, хотя ему это не особо нравилось. Да и соседи оказались весьма рукастыми. Люди, которые живут в округе, очень дружелюбны.

– Так что, ты отремонтировала весь дом? Он теперь весь так выглядит? – говорит он.

– Я отремонтировала ванные. Теперь они мне действительно нравятся. Я бы показала тебе верхний этаж, но там сейчас спит Зак. Может, попозже.

– И во сколько все это обошлось? – говорит он, тыча в диванный подлокотник, чувствуя, что он на удивление мягкий и пружинистый, опыт подсказывает, что эта мебель действительно качественная. – Где ты взяла деньги?

– В основном это дотации, хотя я немного работала. И, как я сказала, некоторые соседи в округе помогли мне с этим расправиться.

– Как бы не так, – говорит он, снова оглядывая комнату, удивленный, что она побеспокоилась ее отремонтировать, и, по его мнению, проявила некий вкус. Ким же вообще не следила за их домом в Норфолке, она решила стать бродяжкой Нового Поколения, она хотела безыскусной жизни, на заднем сиденье автобусов, в лесных домах, и вигвамах, и где угодно, по крайней мере нельзя сказать, что она должна быть озабочена материальными ценностями. Разве не таковы все эти хиппи и бродяжки?

– Работала, занимаясь чем? – говорит Марк. Он по-прежнему не может себе представить, как она собирает фрукты – роется на пыльном поле с корзинкой заплесневелой клубники.

– Работала в клубе, – отвечает она.

– Опять двадцать пять, – говорит он. – Не слишком ли ты для этого стара?

– Это очень эксклюзивный клуб, – говорит она. – Для джентльменов, а не для молокососов. Кроме того, он не бывает открыт допоздна.

– И кто смотрит за твоим ребенком? – спрашивает он.

– Лили. Обычно она следит за ним. Я хорошо ей плачу за это, да. Я зарабатываю хорошие деньги, ты знаешь, по вечерам, когда работаю.

Лили сказала ему по телефону, что с тех пор, как у Ким родился ребенок, ее мать изменилась, особенно с тех пор, как съебался этот персонаж, Дэйв. Лили сказала, что она превратилась в фашистку, которая помешана на деньгах, на новом ковре и на ребенке, и, глядя на Ким в ее тугом свитере с отвернутым воротником и в аккуратных потертых джинсах, глядя, как она оперлась о подоконник и гордо уставилась сквозь тюлевые занавески на свой когда-то замызганный передний дворик, он понимает, почему Лили сказала ему все это. И он уверен, что понимает, насколько растерянной, запутавшейся чувствует себя Лили – если она хоть в чем-то на него похожа. Ему всегда была необходима четкость в отношениях, четкость и стабильность. Он ненавидит, когда неожиданно люди меняются, превращают себя в то или в это, а потом становятся снова такими же, как и были, если на данный момент это больше всего их устраивает. Однако он совсем не уверен, что сущность Ким изменилась так же. Окей, она никогда не была озабочена украшением своего жилища или, как он думает про себя, Лили. Когда та была маленькой – она не слишком сильно пеклась об этом ребенке, только хотела сделать из нее посмешище. Пока он был женат на Ким, она была определенно помешана на деньгах, непрестанно допекала его тем, что у них мало средств, и почему бы ему не заняться чем-то еще, чтобы больше зарабатывать, потому что она хотела бы хорошо выглядеть, она хотела бы просто быть в состоянии нормально их накормить. Он чувствует, что Ким такая же скользкая, такая же лживая, как и всегда, что она преследует свои собственные цели. Он никогда не знал, как вести себя с ней (с ней, которая то хотела жить в центре страны, в изоляции, ха-ха, а в следующую минуту хотела снимать мужиков в каких-то клубах в центре города – на закуску). Теперь он уверен, что ее собственная дочь тоже не знает, как ей себя вести с ней. Их дочь, чей четырнадцатый день рождения – сегодня. Их дочь, которая решила смотаться куда-то, в то время как, думает он, она должна была сидеть дома и дожидаться его приезда. Он проехал сто пятьдесят миль по плохой дороге только ради этого случая, а самое главное – он привез ей огромный подарок, который обошелся ему в целое состояние.

– Значит, ты заколачиваешь большие деньги, Ким, – говорит он, делая шаги к середине комнаты, придвигаясь ближе к ней, встав так, чтобы суметь перекрыть ей путь из комнаты, если она вдруг решить бежать, – так зачем же ты по-прежнему просишь у меня денег?

– Мне нужно кучу ртов прокормить, не так ли? – говорит она, теперь повернувшись спиной к окну, засунув большие пальцы в карманы джинсов. – К тому же у твоей дочери масса проблем, Марк.

– Что-то не похоже, чтобы ты успешно решала эти проблемы, – говорит он.

– У нее есть и одежда, и форма, и учебники, и теперь дети все время хотят, чтобы им покупали новые CD, и DVD, и косметику, и им нужны карманные деньги, чтобы гулять по вечерам с друзьями, – говорит она. – И телефонные карты тоже. Миллион вещей в день.

– Подожди минутку, – говорит он. – Скажи мне, Ким, почему Лили не питается нормально? Вот это я хочу знать. Мы пришли к выводу, что она, понимаешь ли, страдает булимией. Так говорит Николь.

– Просто таковы современные дети, не так ли? – говорит Ким. – У нее все друзья такие же. Никто ничего не ест.

– Да, а что насчет одежды, на которую я дал тебе денег? – говорит он. – Она выглядит, как ебаная шлюха, Ким. В этой глупой майке Babe. Она найдет на свою жопу кучу приключений, если будет одеваться в этом возрасте в такие блядские вещи. Она уже почти вляпалась, когда этим летом ехала к нам на поезде. Она тебе об этом рассказывала? Как какой-то ебаный педофил пытался ее подснять? Ты ее предупреждала о том, что такое случается? Чего можно ждать от мужиков?

– Марк, ей четырнадцать лет. Она знает, что делает. Она в состоянии о себе позаботиться. Кроме того, кое-какие вещи из этого были моими – ты не помнишь? Тебе такие вещи всегда нравились. – И Ким подмигивает ему. Но так быстро и так странно, что Марк и понятия не имеет, что она хотела этим сказать, он не знает, заигрывает ли она с ним, флиртует или просто дразнит его, полная злобной иронии.

– В этом все твое блядское отношение, ага, – говорит он, делая шаг к Ким, а она остается стоять у окна, скрестив на груди руки, и он чувствует, как у него горит шея, чувствует, что наступил тот момент, которого он ждал, и вот Ким прижата лопатками к стене. – Поощрять ее одеваться как шлюха, а потом не научить, как защищаться, правда? Конечно, пусть с этим разбираются посторонние люди. Пусть ей учителя об этом говорят, ага? У нее и так в школе не все гладко, да? И почему же, хотел бы я знать? Может, есть какая-то связь с тем, что до тринадцати лет она вообще не ходила в школу? А до этого ее провезли по всей стране туда и обратно на заднем сиденье какого-то побитого старого автобуса, и все эти хиппи издевались над ней? Я знаю, что было. Она рассказала мне, что эти парни вытворяли с ней – все твои ебаные так называемые дружки.

– Марк, – говорит Ким, снимая пушинку с переда своего свитера и смеясь, – я не знаю, чего ты добиваешься, но ей всего лишь четырнадцать. У нее богатое воображение. Она все время что-то выдумывает. Таковы дети в ее возрасте. Они ничего не говорят прямо. Они всегда работают на публику, чтобы шокировать или что еще. Мне лучше знать, я уже дважды через это проходила.

– На этот раз ты не выйдешь сухой из воды, – говорит он. – Я тебе говорю, что ты на сто процентов ответственна за то, что с ней случилось. Я не позволю тебе из этого выкрутиться. Не в этот раз.

– Нет? – говорит она.

– Тебе просто придется нормально за ней следить, Ким, – говорит он, не зная, что сказать еще, не зная, куда он хочет повернуть этот разговор и какими именно обещаниями относительно будущего Лили он хочет заручиться прямо сейчас. – Это тебе не шутка. Она – человеческое существо. Ей нужно много любви и внимания. Больше, чем ты ей даешь. Ты достаточно над ней поиздевалась, Ким – ты и твои ебучие бродяги-хиппи. Я больше не позволю над ней издеваться.

– Марк, – выдыхает Ким, – хочешь со мной трахнуться?

Глава 9

Ему кажется, что он бил ее снова и снова в течение полутора лет. По большей части – по лицу, тыльной стороной ладони. Впрочем, один раз он пнул ее по ребрам и один раз протащил по комнате за волосы. И видимо, несколько раз пинал и швырял ее на колени – если постараться хорошенько вспомнить. Не только за то, что она хвасталась перед ним своими сексуальными достижениями, что приводило его в ярость – она говорила, что спала с Крисом, владельцем ночного клуба, что трахалась с какими-то посетителями у пожарного выхода в Henry’s и в аллеях, в частности, с пилотами из военно-воздушных сил Великобритании Колтишелл («Тебе стоит посмотреть на их мускулы, Марк, – сказала она, – у них грудь такая же накачанная, как и хуй»), что в один прекрасный день она трахнулась с Робином, муженьком своей лучшей подруги Клэр, на кухне, прямо на столе, закинув ноги ему на спину, пока Лили спала, а мальчишки были в школе, они фактически трахались втроем – с Клэр и Робином – она ему это сказала, именно так она играла со своей сексапильностью, потому что знала, что нравится ему, потому что она была такой раскованной, потому что она была такой страстной и энергичной, и от этого он ощущал себя слабаком и посмешищем.

Когда у них случались эти склоки, когда они начинали орать друг на друга, даже слегка пихаться, она могла внезапно выкрикнуть нечто типа: «Держу пари, у тебя стоит, Марк. Давай, большой мальчик, дай мне почувствовать, какой ты твердый. Дай мне отсосать», или «Это меня действительно заводит, Марк. Ты такой мужественный. Я просто люблю, когда ты такой агрессивный, когда ты наводишь на меня ужас. Я от этого вся истекаю. У меня трусы насквозь мокрые».

А потом к ним пришла эта женщина из социальных служб, с длинными черными сальными волосами и в больших очках. Однажды вечером она появилась абсолютно из ниоткуда, а он хотел бы знать, откуда она взялась. Впрочем, как он потом узнал, Ким была в курсе этого визита, потому что ее участковый врач был в контакте и с социальными службами, и с местным департаментом полиции по домашним преступлениям, и она заявила перед этой женщиной, когда они втроем сидели на кухне, и он распалялся все больше и больше, потому что Ким рассказывала этой женщине, этому социальному работнику, какой он жестокий, рассказывала в подробностях о побоях, которыми он ее наградил, конечно же, чрезмерно все преувеличивая, и ни словом не обмолвилась о том, как совершала эти эскапады из дома, ни словом не обмолвилась о своих интрижках и о своих беспорядочных сексуальных связях, и в первую очередь именно это так глубоко его задело, а Ким не позволила ему вставить ни слова в свою защиту, не дала ему и шанса четко изложить свою позицию, так что ему оставалось только орать и стучать по столу от отчаяния, оказавшись бессильным перед этой ложью, перед этой тотальной несправедливостью, и она внезапно совсем спокойным тоном заявила перед этой действительно очень застенчивой женщиной: «Марк, почему бы тебе не пойти наверх и не подрочить? Иди, сделай нам одолжение. Я не хочу, чтобы ты доставал свой хуй на глазах у этой прекрасной юной леди. Смотрю, тебя довели до отчаяния. До бешенства. Вы, мужчины, все одинаковы».

И вот она стоит перед ним, думает он, в Ньюбери, но то же самое могло происходить Норфолке десять лет назад, это все те же старые ловушки. Она запутывает его. Сбивает его с мысли. Насмехается над ним. Доводит до бешенства. Говоря – «Хочешь со мной трахнуться?»