Текст книги "Под крылом ангела-хранителя. Покаяние"

Автор книги: Геннадий Гусаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Разбросив руки и ноги, лежу, смотрю в небо. Лёгкие белые облачка парят в его синеве. С высоты небес лодка, надо полагать, почти не различимая песчинка, в которой, словно незримая молекула, разместился я вместе с походным барахлом и всей своей уже никому не нужной жизнью. А что, если, под микроскопом вовсе не простые молекулы, а в них заключены огромные жизненные пространства? А протоны и нейтроны – не что иное, как планеты, с кипящей на них жизнью, недоступной человеческому разуму? Ведь если поглядеть на всех нас с Марса, а это обязательно случится в ближайшем будущем, что увидят астронавты? Ни–че–го! Наша планета из далёкого космоса покажется им чуть мерцающей звёздочкой. Где там рассмотреть на ней города–мегаполисы, грохочущие поезда, дымящие заводы, морские лайнеры, летящие самолёты, шумные стадионы, не говоря уже о копошащихся на Земле живых существах?! И что представляет из себя Земля в масштабе Вселенной? Один из протонов или нейтронов, вращающихся вокруг ядра – Солнца? Кто–то большой и сильный видит всю нашу Вселенную всего лишь золотой каплей дождя среди многих других на радужном листе райского дерева. И миллиарды лет существования обозримой астрономами Вселенной соизмеримы с мгновениями Вечности бытия Высшей Силы, имя которой – Бог!

Однако, занесло меня в высокие материи. Напекло голову, не иначе. Зачерпнул ладошкой воды, смочил волосы, охладил лицо. Приподнялся на локтях, огляделся. Ни буксиров, ни моторных лодок. Вода, кругом одна вода. Ни ветерка, ни всплеска волны о резиновые борта. Ни угрожающего гудения оводов и нуденья комаров – не долетают гнусы сюда. Не слыхать посвиста утиных крыльев, журавлиных криков, гомона птиц. Приятно плыть, подобно пушистому облачку, отражённому в сверкающем светлыми бликами речном зеркале, нежиться, блаженствуя под ласковым августовским солнцем, млеть, закрыв глаза, наслаждаясь тишиной и покоем.

Этот тёплый, лучезарный, безмятежный день ниспослан Господом. Вечером, готовясь ко сну, сотворял я молитвы Отцу и Сыну и Святому Духу, Матери Божьей, Пресвятой Деве Марии, Ангелу–хранителю, коим поверял прегрешения свои, просил прощения, милости и заступничества. И молитвы не остались без внимания: поутру сквозь открытый полог палатки брызгами ярких лучей меня ослепило солнце. Поднимаясь всё выше над мокрым сосняком, оно озарило пурпурным светом высокий берег и воссияло над притихшей рекой, взывая к жизни мир Природы. И Рай Царствия Небесного мне видится похожим на сегодняшний божественный день.

Боже Праведный! Безмерно счастлив я созерцать красоту, Тобой созданную!

Пресвятая Богородица! Спасительница моя бескорыстная, любящая из любящих, добрейшая из добрейших! Ты вдохнула в меня жизнь, исцелила от смертельного недуга!

Ангел–хранитель! Защитник мой надёжный, друг верный! Под белым крылом Твоим в безопасности я. Не перечесть страшных случаев, в которых Ты отвёл от меня несчастье.

Не у всякого участника войны пять пуль просвистели у виска.

Три из них миновали мою голову во время работы в милиции. Две шевельнули волосы на ней в уссурийской тайге на охоте.

Об этих счастливых избавлениях от гибели расскажу позже, а сейчас с Вашего позволения, воображаемый читатель, подремлю немного в столь благостный час.

Наша служба и опасна, и трудна…

…Я шёл ночью и услышал звон разбиваемого стекла в киоске «Союзпечать». Неизвестный выскочил из него и кинулся наутёк.

– Стой! – крикнул я, бросаясь вдогонку. Неизвестный обернулся, блеснуло пламя, прогремел выстрел, и что–то ширкнуло справа возле уха. Я остановился, словно о стену ударился, лихорадочно размышляя, как поступить дальше. Пока думал, топот ног стрелявшего затих в темноте улицы.

…Позвонили граждане с улицы Кирова, сообщили, что некий гражданин палит из охотничьего ружья по прохожим из окна своей квартиры. Я и мой нештатный сотрудник Борис Белов немедленно сели в дежурную машину и понеслись на место происшествия. За углом «хрущёвки» столпились жильцы.

– Второй этаж, дверь прямо, – подсказали они.

Мы поднялись на площадку, постучали в дверь. Послышались ругательства.

– Откройте, милиция! – громко потребовал я. – Пока никого не убили, не ранили, откройте и замнём это дело тихо и мирно. Ружьё, конечно, не получите, но и протокол составлять не буду…

В ответ угрозы, обзывания нехорошими словами.

– В таком случае ломаю дверь, а вас привлекут за хулиганство, – крикнул я.

– Мой дом – моя крепость! Только тронь – башку снесу! – раздалось в ответ.

– Эта дипломатия через дверь без толку, – сказал я. – Всё, ломаем…

– А если и в самом деле пальнёт? – спросил Борис.

– Да ну… Он, что, совсем дурак? В милицию стрелять?

Несколько раз всем телом бухнулся в дверь, но бесполезно.

– Не колотись! Тут нужна моя масса, – расправил грудь Борис.

– Давай! – шагнул я в сторону, и в ту же секунду бахнул выстрел. Из пробитой дыры вылетели опилки, стружки и прочая требуха, чем в те годы набивались оргалитовые двери. Пыль, звон в ушах, и мы с Борисом летим вниз, не разбирая ступеней. Выбежали и к рации в машине:

– Управление?! Дежурный?! Срочно опергруппу на улицу Кирова… Да… Стреляет из окна…

Приехали. Окружили дом. Забросили в окно незадачливому стрелку «черёмуху» – баллончик со слезоточивым газом и все дела. Чихающего, залитого слезами пьяного хулигана вывели в наручниках, посадили в «воронок» и увезли.

– Ну, дела-а… Секунду задержался бы у двери и в аккурат в самое брюхо всадил бы тебе заряд дроби, – качая головой, сказал Борис.

…Сидел как–то в кабинете, писал бумаги. Звонок:

– В квартире… вор. Да, мы у подъезда караулим его.

Бегу… Люди почему–то шёпотом сообщают мне:

– На четвёртом этаже… Дверь открыта… Он там…

Неслышно вхожу. Заглядываю в зал, в кухню, в ванную… Никого. Балкон распахнут. Понятно, смылся уже. Я пистолет спрятал, расслабился: жаль, упустили домушника.

Вдруг он вышел из спальни, которую я поначалу не заметил. Мы оба остолбенели от неожиданной встречи лицом к лицу. Он быстрее пришёл в себя и бросился к балкону.

– Стой, стрелять буду! – крикнул я, хватаясь за кобуру.

Неизвестный выкинул руку назад, из чего–то пальнул в меня, и что–то будто ветерком шевельнуло волосы на левом виске, шлёпнулось о висящий на стене ковёр. Я отпрыгнул в прихожую, выхватил пистолет, передёрнул затвор.

Тишина. Слышно, как на улице чирикают воробьи. Осторожно выглядываю, выхожу в зал. На балконе никого. Посмотрел вниз – и там никого.

…В полночь шёл по улице Народный проспект правым тротуаром. По левому навстречу шли трое. Перешли на мою сторону. Я пистолет в руку и чуть за спину. На всякий случай…

Сошлись. Один ракетницу на меня наставил:

– Снимай плащ, дядя… Не по тебе сшит.

– Да вы, что, парни… Как я без плаща? Холодно, – заканючил я, незаметно подходя ближе. «Откуда она у него?» – в тот момент подумал я о ракетнице. Левой рукой отбиваю её в сторону, правой, тычком наношу удар стволом в лицо. Который с ракетницей, на задницу сел, остальные рванули «прочь во всю мочь». Я ракетницу забрал, а куда этого деть? Тащить отморозка среди ночи в отдел в мои планы не входило. Какая–то машина осветила фарами.

– Стой! – машу пистолетом.

Из машины, оказавшейся патрульно–постовой, два милиционера выскочили.

– Возьмите ракетницу и этого хмыря. Их трое было. Пытались меня ограбить.

– Посмотрите в машину… Не они? – открывая заднюю дверцу машины, спросил сержант. – Едем, смотрим бегут, сломя голову… Прихватили для выяснения.

– И правильно сделали! Они самые, голубчики!

…С оперуполномоченным Арсеном Марченко при свете уличного фонаря стояли на остановке «Кинотеатр Нептун» в ожидании автобуса.

Подошёл битком набитый людьми троллейбус. С военного завода вечерняя смена рабочих домой едет. Какой–то мерзавец начал пинать двери ногами, потом схватил камень и запулил им в окно. Звон осколков, вой пассажиров.

– Ты что творишь, урод? – подбежал я к нему. Троллейбус тронулся, хулиган вскочил на бампер, ухватился за лесенку и укатил.

– Вот нахал! Его счастье, что уехал… У меня сегодня на всякую шваль так руки чешутся, – возмущался Арсен.

Что–то звякнуло на асфальт, покатилось перед нами. Заблестело узкое лезвие заточки. Арсен отпнул её ногой подальше и быстро повернулся. Позади нас стоял тот самый тип, пинавший троллейбус. Очевидно, обозлённый мною, он спрыгнул, вернулся, чтобы отомстить мне. На моё счастье бандитское «перо» зацепилось за подкладку кармана, и негодяй выронил её нам под ноги.

– Надо же! Прокопченко! – узнал хулигана Арсен. – Дважды судимый за грабежи по кличке Прокоп! Отец – знатный гарпунёр, орденоносец, китов бьёт, в газете про него писали, а сынок людей бьёт, по тюрьмам ошивается… А ну, Прокоп, пошли, поговорим…

Арсен схватил сына знатного гарпунёра за шиворот и поволок за угол дома. Я подобрал пику, чудом не пропоровшую мои кишки, и поспешил следом. Вот так встреча с сыном гарпунёра «Вдохновенного»!

Когда я подошёл, Прокоп сидел на корточках, привалившись к стене и прикрыв ладонями лицо. Арсен замахнулся для удара, но я придержал его руку.

– Хватит с него на сегодня… Уважим трудягу–отца, с которым мне довелось почти год морозить сопли в Антарктике. Отец – нормальный мужик, трудяга… Для семьи старается, для тебя, гад! У, скотина неблагодарная! – не сдержавшись, я с размаху пнул его под дых.

Не думал я тогда ни о каком Ангеле–хранителе. Это сейчас я понимаю, что он оградил меня от пуль, и благодаря ему запуталась тычина в кармане Прокопа.

Подобные случаи, каждый из которых мог закончиться плачевно, стали неотъемлемой частью моей оперативной работы. Достаточно сказать, что казанки пальцев, сбитых о чьи–то зубы, практически не заживали. Драться приходилось часто, и совсем не потому, что мне этого хотелось. Выполнять первое правило каратэ: «Избежать поединка – значит, выиграть поединок», никак не удавалось. И всё потому, что сотрудник милиции не может, не имеет права пройти мимо правонарушения и не принять мер к его пресечению. Он всегда «при исполнении», обязан оказать помощь пострадавшему, встать на защиту граждан от хулиганов, грабителей, мошенников и прочего отребья общества. Он никогда не свободен от долга быть милиционером. Ни в кинотеатре, ни в магазине, ни в транспорте, ни в каком другом общественном месте. Независимо от того, в отпуске работник милиции или проводит выходной день на природе, в городском саду, едет на дачу или спешит на свидание с девушкой.

Сотрудник милиции всегда на посту!

Приведу несколько примеров из того многообразия деятельности опера, про которую сказано в известной песне из телесериала «Следствие ведут знатоки»:

Наша служба и опасна и трудна,

И на первый взгляд как будто не нужна…

…Стою в кинотеатре «Комсомолец» в длинной очереди за билетами на вечерний сеанс. Передо мной у окошка кассы седой очкарик интеллигентного вида. Учитель или инженер. Или даже профессор. Подходят двое подвыпивших наглецов. Дымят сигаретами. Один, с брелком – «черепом», висящем на шее, небрежно берёт интеллигента за воротник, вышвыривает из очереди, и оба становятся у кассы.

– Безобразие! Это возмутительно! Что вы себе позволяете?! – негодует интеллигент, пытаясь оттолкнуть нахалов от кассы. Тогда другой, с жёлтой коронкой – «фиксой» на зубе и с хамоватой ухмылкой прилепил ему на лоб окурок, надвинул шляпу по самые уши и дал пинка под зад. Толпа в очереди угрюмо молчит. Нет, в душе каждый, конечно, в эту минуту ненавидит разнузданных хулиганов, но то ли боятся, то ли не хотят связываться. Я рядом стою, внутри у меня всё кипит, там идёт борьба с самим собой. Вступиться за оскорблённого человека или тоже сделать вид, что меня это не касается? С одной стороны я в штатском. Могу промолчать, и никто не осудит меня за равнодушие, кроме внутреннего голоса собственной совести. С другой стороны – я работник милиции, и в нагрудном кармане у меня твёрдые «корочки» служебного удостоверения. Я должен заступиться. Но как? Предъявить удостоверение, потребовать прекратить безобразие? Но эти двое уже не безобразничают, выпрашивают у кассира лучшие места. А униженный ими человек беспомощно разводит руками. Попросить их отойти от кассы и вежливо сказать: «Парни, вы неприлично себя ведёте… Так делать нехорошо… Встаньте, пожалуйста, в конец очереди.». А они взяли и послушали меня… Как бы не так! Они нахамят мне и своего добьются, купят билеты без очереди. А рядом будет стоять человек, которого безнаказанно оскорбили. И я буду потом презирать себя за малодушие. Так что же делать? Бежать в ближайший телефон–автомат, звонить «02» и просить срочно прислать наряд милиции для задержания. И меня спросят: «За что задерживать? Они витрины побили? Избили кого? Нет?! До свидания!». Тогда, потрясая удостоверением, схватив за шкибло обоих негодяев, а заодно интеллигента, чтобы написал заявление, тащить всю троицу в отдел? Чтобы, значит, всё по закону оформить и привлечь хулиганов к суду. Но я знаю, что судить их за данный проступок никто не будет. Нервы, силы и время, порядком потрёпанные при защите прав человека и установлению справедливости окажутся напрасно потраченными. В лучшем случае история у билетной кассы закончится для мерзавцев ночлегом в медвытрезвителе и административным наказанием в виде ничтожного штрафа. А мне это надо? Я тоже в кино хочу… Говорят, фильм хороший… Билетов не достать… И вот теперь, когда я возле кассы, я должен бросить всё и… поступить по закону. К тому же я не Геркулес. Не могу взять их, словно детишек малолетних, и легонько потрепать за ушки, погрозить пальчиком: «Ай, какие плохие мальчики! Так делать нельзя!». Нет, увещевания подонков бесполезны. Они добрых слов не понимают, уважают только кулак. Хамы, подонки, отморозки – враги общества. А с врагами надо биться. Ещё Суворов учил: «Лучшая защита – нападение!». Главное, в такой ситуации успокоиться, хладнокровно сгруппироваться, не показать противнику, что на злую силу ответишь праведной силой.

Такие вот мысли вихрем пронеслись в голове. Решение принято. Резко, всем корпусом наношу удар правой снизу в челюсть ближнему обидчику. Чёткий аперкот! Он клацнул зубами, прикусив язык, и мешком завалился в угол. Второй ханыга не понял, что произошло, обернулся и заполучил удар коленом между ног. Согнулся, охнув, но получил добавку ребром ладони по шее и от толчка под зад вылетел за дверь. Вот теперь, неожиданной атакой сбив спесь с обоих подонков, подбираю с пола окурок, пришлёпываю на лоб вялому от нокдауна фиксатому, затем поднимаю его за ухо и той же ногой выставляю за дверь. Финита ля комедиа! Интеллигент благодарно жмёт руку. Из очереди сердито смотрят на меня. Кто–то ворчит:

– Мы пришли отдохнуть после работы, а не драку смотреть, которую из–за билетов затеял этот невоспитанный человек… И куда только милиция смотрит?! Нельзя было без мордобоя обойтись?!

…Поздно вечером еду в автобусе. Двое молодчиков, задрав ноги, демонстративно сложили их на спинки сидений, выставили перед лицами пассажиров грязные ботинки. Пассажиры с роптанием поднялись со своих мест, сочли за неудобство сидеть, когда возле головы торчат увазюканные в дерьме подошвы. Стоящий неподалеку капитан–морпех отвернулся к окну, сделал вид, что не замечает откровенно–издевательской выходки хулиганов. Понятно: боится мундирчик испачкать, ручки замарать, репутацию ретивого служаки подмочить.

– Вы что творите?! Немедленно прекратите! Сейчас же уберите ноги! – подбежала к ним девушка–кондуктор. – Вы не у себя дома!

Нахалюги поднялись, заграбастали девчонку, начали с хохотом лапать её, вырывать из рук сумку с копеешными деньгами, вырученными за проданные билеты.

– Ой, что вы делаете?! Помогите! – с визгом отбивается кондукторша.

Пассажиры молчат. Кому охота связываться? Кто газету читает, кто к окну отвернулся, кто просто молча и с любопытством наблюдает.

– Милицию позову! Отпустите сейчас же! Отдайте сумку! – тщетно пытается высвободиться девушка из сильных хамских объятий. Хулиганы шлёпают её по круглой заднице, запускают пятерни под блузку.

Что делать мне? Ситуация абсолютно аналогична той, в кинотеатре. Стоять с безразличным лицом, как этот нафуфыренный, надраенный до блеска капитан? Мой ненормированный рабочий день как бы закончился, я еду на свидание к Нине – прелестной продавщице из книжного магазина, проводившей мужа–штурмана в дальнее плавание. Но я опер, сотрудник милиции, а значит, всегда на посту. И долг обязывает меня защитить девушку–кондуктора, и как чаще всего бывает, вступить в неравную борьбу.

– Ха–ха–ха! Где ты сейчас найдёшь милицию? – заржали хулиганы.

– Не надо искать, я здесь! С конечной остановки в медвытрезвитель заедем… Сдадим этих гопников, – громко кричу водителю. – А вы, девушка, заявление напишите о том, что сумку они хотели у вас отнять.

Всё! Момент неожиданности, шокирующий противника, упущен. Не желая быть задержанными, они остервенело набросились на меня. Их кулаки замелькали у меня перед глазами, но я занял удобную позицию у стенки между сиденьями.

– Помогите! Люди! Сотрудника милиции бьют! – закричала кондукторша, но её вопли стали «гласом вопиющего в пустыне». Вдруг автобус резко затормозил, хулиганы отшатнулись, хватаясь за спинки сидений. На секунду–другую их руки оказались заняты, а лица открытыми. Несколько хлёстких ударов «в торец» и оба мерзавца сбиты на заднее сиденье. Не даю опомниться, продолжаю «окучивать» – иначе поднимутся, сомнут, запинают, ткнут под ребро отвёрткой. Ищи потом ветра в поле. А найдут – убитому от этого ни жарко, ни холодно. Прямо сидят передо мной, как на выставке, бить удобно. Прямые удары то левой, то правой, то в нос одному, то в зубы другому. Шмяк… Шмяк… Головы мотаются, на губах шкурки висят, из разбитых носов кровь течёт.

Автобус остановился. Задние двери открылись.

– Что, обязательно надо так молотить кулаками? Работник милиции, а позволяете себе избивать! – выходя из автобуса, укоризненно произнёс бравый морпех. – Безнравственно это!

– Пшёл вон, пехота, пока сам по сопатке не получил! – со злом, ещё не отдышавшись как следует, разгорячённый битвой, ответил я. – Безнравственно стоять и наблюдать, как на твоих глазах грабят кондуктора! Топай, топай! Моряк сухопутный!

– Не буду писать заявление… Не хочу связываться с ними, по судам таскаться – утёрла слёзы кондукторша.

– Мне тоже крутиться с автобусом, ехать к вытрезвителю нафик надо, – высунулся из кабины водитель.

А мне тем более возиться с этими уродами желания нет. Меня Нина ждёт.

– Чего расселись?! Пошли вон вслед за чистоплюем в погонах! – вытолкнул я из автобуса хлюпающих носами хулиганов. Посмотрел на свои руки: ссадины на казанках кровоточат. Опять содрал кожу о чужие зубы.

…Ехал в командировку в Хабаровск. Следователь Татьяна Мельник поручила допросить находящегося там в тюрьме осужденного, проходящего по другому, недавно раскрытому преступлению. В последнем купе, рядом с тамбуром, вместе со мной женщина и молоденькая девушка. Я читал журнал. Попутчицы о чём–то тихо разговаривали. Неожиданно в дверном проёме нарисовался высокий, плечистый парняга в свитере. Настоящий супермен. Бесцеремонно облокотился на верхние полки, начал приставать к девушке. Дочь испуганно прижалась к матери. Парняга вызывающе–надменно, уверенный в своей неотразимости, предлагал познакомиться.

– Оставьте мою дочь в покое… Прошу вас…

Супермен даже ухом не повёл, продолжая домогаться.

Оставаться безучастным к испуганной девушке и её матери, сидящей в страхе за дочь, я уже не мог. Вежливо так говорю пижону:

– Не приставайте к девчонке… Видите, она не желает с вами знакомиться… И мамаша волнуется… Освободите, пожалуйста, наше купе…

Он глянул на меня насмешливо, как на нечто мелкое и незначительное, недостойное внимания такого большого и сильного человека.

– Это кто там голос подаёт? Ты, букашка–таракашка? Тебя не спрашивают, не лезь, куда тебя не просят. И впредь, козявка, не в свои сани не садись… Пойдём, чувиха, ко мне в купе! Хватит за мамкин подол держаться…

Это уже слишком… Явный перебор! Наверно, никто не учил детинушку уму–разуму. По морде никогда не получал. За «базаром» не следит… А за него надо отвечать. В старые добрые времена за такие слова на дуэль вызывали. Но сейчас нет дуэлей, и вся надежда лишь на верный кулак. Поэтому я с деланно–равнодушным видом уткнулся в журнал. Злость – плохой помощник в схватке – закипела во мне, буквы заплясали перед глазами. Спокойно! Без эмоций! Можно козырнуть служебным удостоверением, но тогда верх одержат красные «корочки», а я так и останусь для него «букашкой–таракашкой–козявкой». Пусть расслабится, пусть думает, что я для него не существую. Минуты две–три сижу, закрывшись журналом, успокаиваю нервы. Медленно встаю, даю понять, что хочу выйти. Верзила не против. Снисходительно убирает левый локоть с верхней полки. В то же мгновение наношу свои коронные удары: снизу в челюсть, коленом в пах и головой в лицо. Супермен согнулся, заревел быком, распрямился, но удар в переносицу опрокинул его. Он взмахнул руками и грохнулся на спину.

– Не бойся великанов, – учил меня на занятиях по самбо начальник угро Данилин. – Чем здоровее шкаф, тем громче падает. Исход схватки с преступником решают не рост и сила, а быстрота и натиск.

Я выволок громилу в тамбур, двинул несколько раз по самодовольной харе и напослед, схватив за волосы, шваркнул башкой о своё колено. Он скис, опустился на корточки, не проявляя ни малейших попыток к сопротивлению, что–то мычал, прикрывая ладонями разбитое в кровь лицо.

– Хватит? Или добавить? – с трудом сдерживая себя, спросил я. Он замотал головой, поднимаясь с пола и размазывая кровь на пластиковых стенках тамбура.

– Иди в туалет, умойся и сделай так, чтобы я тебя больше не видел…

Пришла проводница, заохала:

– Весь тамбур уделал, свинота! Ночь не давал мне покоя… Всё выпрашивал… Ну, выпросил? Бери тряпку и замывай всё… А то пойдёшь пешком по шпалам!

…Прихожу в полночь в общежитие швейной фабрики. Проведать симпатичную татарку Зелю. Вахтёрша в слезах.

– Что случилось, тётя Дуся?

– Вон те двое пьяными заявились с гитарой… Кто такие, не знаю… Ещё одну бутылку водки здесь выжрали… Орут, девчонкам спать не дают… Плюют, в углу лужу наделали, туалет устроили, курят, матерятся, окурки бросают… Окно разбили… Хотела в милицию позвонить, так они, сволочи, провод у телефона оборвали…

– Понятно, тётя Дуся… Эй, граждане хулиганы, пьяницы, тунеядцы! Я работник милиции, оперуполномоченный уголовного розыска… Прошу зайти в комнату дежурной… Зачем? Задерживаю вас… Тётя Дуся! Позвоните из соседнего общежития в милицию. Эту ночку друзья проведут в медвытрезвителе, а утречком с ними участковый мило побеседует… За стекло, за телефон заплатить придётся…

По–хорошему сказал. Вошкотиться с ними никакого желания. Ласковая Зеля соскучилась, ждёт–не дождётся. Но не внемлют нарушители правопорядка требованию работника милиции. Болт забили на моё предложение зайти в «дежурку». Обязательно надо им «в рог» дать. Тогда поймут, что к чему. Загорланили под расстроенную гитару блатную песню:

 
Мама! Я мусора люблю! Ха–ха–а!
За него и замуж я пойду! Ха–ха–а!
Мусор мне права качает, но по морде получает,
Вот за это я его люблю! Ха–ха–а!
 

– Слышь, ты, мусор! А в пятак получить не хочешь? – подступил подзаборный музыкант, тыча в меня гитарой.

Нет, уж… Мусора простить не могу… И в пятак не хочу. Но если промедлю, получу обязательно. Выхватываю гитару и с размаху опускаю на коротко стриженую голову музыканта из подворотни. Где–то любовно делали этот замечательный инструмент, но совсем не для того, чтобы разбивать его о чью–то дурную башку. Гитара со звоном проламывается, надевается вместо шляпы. Тащу музыканта за гриф, словно упрямого быка за повод, заталкиваю в комнатушку вахтёрши. Его приятель не стал дожидаться оплеухи, сам, качаясь, вошёл. Примолкли, приуныли. Один репу чешет, обломки фанеры из–за ворота достаёт. Другой косится на гриф в моей руке. Куда подевались бравада и спесь? Можно ли было в той ситуации избежать потасовки? Можно, конечно. Я один. Пьяных хулиганов двое. Ночь. Телефон не работает. Помощи ждать неоткуда. Выход один: унижая своё достоинство, заискивая перед наглецами, уговорить их покинуть общежитие, не нарушать сон тружениц швейной фабрики. И они бы ушли с полной уверенностью в безнаказанность.

Я не оправдываюсь и не славлю свои «подвиги». Я рассказал об этих случаях, неправомерных с точки зрения адвокатов и уголовно–процессуального кодекса, лишь затем, чтобы показать незащищённость работника милиции при исполнении им служебного долга. Американскому полисмену нет необходимости пускать в ход кулаки, применять силу. За неподчинение полицейскому, за оказание сопротивления при задержании и, тем более, при нападении на него, там предусмотрены законом суровые наказания, вплоть до пожизненного заключения и казни на электрическом стуле. Никто не рыпается там на шерифа, следователя, детектива.

У меня, как и у всякого опера, было личное табельное оружие – пистолет Макарова. Я редко носил его с собой. Где и в кого стрелять? В общественном месте? В человека, оказавшего сопротивление при задержании? Затаскают потом по судам и прокуратурам. Замучаешься писать объяснительные и рапорта. Почему стрелял? Не было ли превышения пределов самообороны? Вызвано ли было применение оружия необходимостью явной угрозы? Был ли ты трезв и вменяем? Был ли предупредительный выстрел и где стреляная гильза? Долго будет тянуться разбирательство, мотая нервы работнику милиции, и долго ему придётся доказывать свою правомерность. А не докажет – выпнут из органов, а то и к уголовной ответственности привлекут. Нет, уж… Пусть лучше мой «ПМ» в сейфе лежит, от греха подальше. Это в нынешних сериалах типа «Глухарь», «Убойная сила», «Улицы разбитых фонарей» опера лихо стреляют на поражение в каждом фильме, по несколько человек убивают. Легко и просто. Как воробьёв из рогатки. И никто не требует с них отчёта за такую убийственную стрельбу. Глупости это. Остросюжетные выдумки сценаристов, навороченные фантазии режиссёров для подогрева скучающих у экрана телезрителей. Натуральное враньё! Поинтересуйтесь в любом отделе милиции, хоть самом убойном–заубойном, скольких преступников, пусть даже самых отъявленных бандюганов, убили их сотрудники. Над вами откровенно посмеются. Ну, не без того… Может, когда и было… Зато погибших работников милиции немало. Бандиту – ему что? Терять нечего. На «кичу» – в тюрягу на длительный срок не хочется. Пытаясь уйти, не задумываясь всадит пулю, пырнёт ножом, полоснёт бритвой. Одного такого, с опасной бритвой мы взяли в троллейбусе.

…Одно время задрали нас «щипачи» – карманные воры. Кстати, по карманам они шарят редко. Всё больше по сумкам и пакетам. Тактика этих мелких жуликов такая: в переполненный автобус, трамвай, троллейбус в часы «пик» входят пассажиры. Сзади их усиленно подталкивают карманники – разудалые приличного вида парни, весёлые, симпатичные. И не подумаешь, что они воры. С прибаутками, шутками умышленно создают толчею, отвлекая внимание ротозеев от их ридикюлей, сумочек, пакетов. Пихаются карманники, и при этом одним ловким движением расстёгивают сумочку, взрезают пакет.

– Ну, гражданочка, подвиньтесь немного… Так, ну, ещё немного… В тесноте, да не в обиде… А знаете анекдот: «Едет чукча в электричке… Тут контролёры… Ваш билет? А он два подаёт… Зачем два? А вдруг потеряю – один запасной! Ну, а если и этот потеряешь? А у меня ещё один есть». Пассажиры смеются. Вдруг вопль:

– Ай, сумка моя открыта, кошелька в ней нет!

Напрасно теперь обыскивать стоявшего рядом вора, заговорившего зубы и укравшего кошелёк. Он передал его подельнику, стоявшему сзади, тот другому, который уже вышел на остановке. Напрасно даже хватать карманника за руку с зажатыми в ней кошельком или документами. Он успеет бросить их на пол и в случае задержания начнёт «работать» на публику, голосить, привлекать к себе внимание пассажиров или прохожих.

– Не пьяный я! За что берёте! Люди! Смотрите! Где надо, там милиции нет, а если выпил чуть лишнего, они тут как тут! Какие деньги? Какой кошелёк? Это чей–то валяется… Это вам не тридцать седьмой год! Я буду жаловаться!

Вокруг немедленно собирается толпа, гудит возмущённо.

– И в самом деле… За что хватаете человека? Вам, что преступников настоящих мало, что вы к выпившему прицепились? Отпустите его!

А вор артистично распаляется ещё громче. Вой, шум, гам, крики…

– Это вор–карманник, – стараясь перекричать толпу, объясняет Вадим Мицкевич, работник опергруппы. – Это жулик… Он только что вытащил кошелёк из сумки этой женщины… Гражданка! Это ваш кошелёк?

Та испуганно шарахается от Вадима. Ещё чего?! Скажи, а потом вор тебя бритвой по горлу – чирк!

Это она так думает. И отпирается:

– Что вы, что вы?! Нет, это не мой кошелёк…

– Как же не ваш? В нём ваш паспорт…

– А-а… Правда, мой… Это я выронила нечаянно…

А вор смеётся довольно: уловка удалась!

Притащили его в отдел, да что толку? Кражу не докажешь – нет заявления. Нашли в кармане опасную бритву – ну, и что? Холодным оружием не является.

Щипач потом ходил перед окном моего кабинета и ухмылялся: «Что? Взяли?!»

В отличие от капитана Жеглова в фильме «Место встречи изменить нельзя», подсунувшего карманнику кошелёк, позже мы по–другому того щипача «сделали». Мои нештатные сотрудники–дружинники Борис Белов и Юрий Филиппов подкараулили вора возле ресторана, затеяли с ним драку. Борис Белов саданул плечом по витрине, выдавил стекло. Осколком руку себе поранил, лицо в крови измазал. Притащили карманника в отдел, составили на него протокол за злостное хулиганство, за причинение телесного повреждения дружиннику, подписались свидетелями. На два года упрятали эту мразь за решётку. И угрызения совести нас не мучили: вор должен сидеть в тюрьме!

Так уж случилось, что именно какой–то вор–карманник уготовил мне встречу с красивой девушкой–студенткой института советской торговли. Она вошла в кабинет зарёванная, размазывая тушь с ресниц по пунцовым щекам.

– Успокойтесь, девушка… Что случилось? – спрашиваю.

– Паспорт в автобусе украли… И стипендию… Тридцать рублей… – горестно всхлипывая, ответила она. – Что я теперь маме скажу? У неё ещё не скоро зарплата… Может, не украли…

В отчаянии стала рыться у себя в сумочке. Не нашла.

Я придвинул ей стул, подал лист бумаги.

– Присаживайтесь к столу… Пишите заявление… Укажите, когда и при каких обстоятельствах у вас вытащили паспорт и деньги…

Роняя слёзы, она склонилась над столом. В их тумане расплывались буквы перед глазами. Плечи её вздрагивали. Мне стало жаль юную особу, пострадавшую от мерзкой руки подонка–щипача. Я чувствовал себя виноватым перед ней в том, что её обворовали. Внутри у меня всё кипело и негодовало. Ну, твари… Попадётесь вы мне!