Текст книги "Ссылка"

Автор книги: Геннадий Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Ну, как? – поинтересовался Савелий.

– Ой, очень хорошо, – восторгалась Анна – Большое спасибо, все замечательно.

– Да ладно, вам. – улыбнулся довольный Савелий, – у меня тут банька готова, так что, Семен Николаевич, с вами побанимся, а там уже и дочка с моей Марьей. Она скоро придет. Ушла в соседнюю деревню, да что‑то задерживается.

Уваров с удовольствием согласился на баньку, собрал белье, и они с Савелием вышли.

Банька стояла в метрах пятидесяти от дома, в небольшой, поросшей ивняком лощине. Мужики разделись в предбаннике и вошли в баню. Слева была каменка – кирпичная кладка до уровня, куда могла войти охапка дров, на кладке, большой чугунный котел, обложенный камнями. Трубы не было. От каменки вдоль стен находился полок. Над ним было заметно отверстие закрытое деревянной крышкой – душник. У дверей стояла деревянная кадка с холодной водой, у окна лавка с деревянными ушатами. На полке пара березовых веников. Стены бани, срубленные из осины, были закопчены дымом, но полок и лавка были вымыты до блеска. Воздух в бане был сухим и горячим. Немного отдавало дымком, но дымком не горьким, а каким‑то мягким и приятным.

Лукашенко сполоснул полог водой, затем набрал медным ковшом из котла горячей воды и плеснул на каменку. Густой горячий пар заполнил всю баню. Уварова обдало жаром и он присел на пол. Потихоньку пар вытянуло в открытый Савелием душник. Когда первый пар вышел, а вместе с ним остатки угарного газа, Савелий закрыл душник, достал веники и потряс их над каменкой.

– Давай‑ка, Семен Николаевич, полезай на полок, я тебе сейчас маленько косточки погрею.

Уваров забрался на полок, растянулся на животе и в блаженстве закрыл глаза. Савелий налил из принесенного с собой кувшина, кваса в ковш и плеснул на каменку. Сухой жар обволок тело Уварова, запахло хлебом. Лукашенко обоими вениками помахал над телом Уварова, потом легонько прошелся ими от пяток до плеч. Уваров сначала почувствовал вроде бы какой‑то озноб, потом по телу от ног пошло тепло, которое постепенно усиливалось. Лукашенко еще раз плеснул на каменку и Уваров невольно охнул. Лукашенко тоже крякнул и принялся методично хлестать Уварова вениками. Он то ослабевал движения, то усиливал, то просто гладил веником тело Уварова, изредка поддавая жару. Уваров в истоме постанывал, охал и просился на пол, но Савелий был неумолим. Уваров размяк, ослаб и уже не сопротивлялся. Наконец, Лукашенко бросил веники, ополоснул тело Уварова прохладной водой. Тот еле сполз с полка и выбрался в предбанник. В предбаннике он сел на лавку, вытянул ноги, голову откинул назад, закрыл глаза и застыл в блаженстве. «Господи. – подумал Уваров – Как хорошо‑то». Тело было легким и в нем прослушивалась каждая клетка организма. Он потихоньку отдышался, завернулся в заранее приготовленную холстину и замер. Мысли путались, жизнь казалась прекрасной и все плохое осталось где‑то позади. Посидев в блаженстве еще несколько минут. Уваров открыл дверь бани, вошел в нее, но сразу же сел на пол, а затем и вовсе выскочил обратно.

То, что творилось в бане. Уваров мог назвать одним словом – Ад. «Да он же там сварится». ‑ прошептал Уваров. Но кряхтенье и пыхтенье за дверью давало понять, что хозяин живехонек. Вскоре он появился в предбаннике – красный от жара с прилипшими к голому мокрому телу, березовыми листьями. «Точно, – весело подумал Уваров. – Его черти варили в котле и вытащили только посмотреть, проварился ли», Савелий открыл дверь предбанника на улицу.

– Ты, Семен Николаевич, иди намыливайся, да мойся. Я там душник открыл, так жар‑то повытянет. А то и дверь оставь открытой. А я пойду к колодцу, ополоснусь маленько.

Уваров с удовольствием помылся и окатился прохладной водой. Появился Лукашенко.

– Не желаешь еще на полок‑то?

– Нет, на первый раз хватит – горячо отказался Уваров.

– Ну а я еще заходик сделаю. А ты одевайся, да в дом иди. Там уже и самовар поди готов, – Савелий нерешительно спросил Уварова – Ничего, что я тыкаю, а то вроде как в бане на Вы у меня не получается.

Да, ради Бога, Савелий Григорьевич, мы с тобой почти ровесники и я рад, что мы перешли на ты. К чему лишние церемонии.

– Вот и ладно, – удовлетворенно гмыкнул Савелий и полез на полок.

Уваров не спеша оделся в предбаннике и пошел в дом. В избе у стола хлопотала какая‑то женщина. «Жена хозяина – догадался Уваров». Женщина обернулась к Уварову и приветливо улыбнулась:

– С легким паром. Вас – голос был мягкий, протяжный с ударением на «о». От нее веяло теплом и добротой. Возраст был неопределенный, где‑то от сорока пяти до пятидесяти. Лицо слегка смуглое, приятное, глаза карие.

– А я вот в Кулиге была, только прибежала. Тетку проведывала – женщина вытерла руки о передник, смахнула невидимую пыль с лавки – садитесь, чайку налью. Вас‑то Семеном Николаевичем зовут, ну а я, Мария Ивановна, можно просто Мария.

– Очень приятно, – отозвался Уваров. – От чайку не откажусь. А то у меня наверно, вся влага потом вышла.

– Угощайтесь – хозяйка пододвинула к Уварову стеклянную вазочку с мелко наколотым сахаром и щипчиками. Налила из самовара в стакан кипятку, заправила густым чаем из заварного чайника и подала гостю.

Уваров поблагодарил Марию и с наслаждением принялся за чай. В соседней горнице, слышно было, как прибирается Анна. Она на мгновенье высунула голову, тоже поздравила отца с легким паром и тут же скрылась.

– Сейчас Савелий придет – пропела хозяйка. – И мы, Аннушка, пойдем с тобой.

Савелия пришлось немного подождать. Он пришел распаренным в накинутом на голое тело полушубке. Получив от жены грубое холстяное полотенце, растерся им, накинул полотняную рубаху и присел за стол.

– Ты, Мария, чой‑то припозднилась – выговорил он жене.

– Да, заболела тетка Дуся, и пришлось ей воды натаскать, со скотиной обрядиться. То, да се, вот и задержалась.

– Ну, ладно, бери девку‑то, да идите в баню. Только не запарь ее там.

Вышла Анна с бельем, поздравила хозяина с легким паром, подождала, пока оденется хозяйка и обе ушли в баню. Отец проводил дочь опасливым взглядом – И в правду, не упарилась бы – подумал он.

Ужинать решили, как придут из бани женщины. Уваров ушел к себе, прилег на кровати и незаметно задремал.

Уварова разбудила дочь.

– Папа, вставай, ужинать зовут.

Он проснулся легко и чувствовал себя прекрасно.

– Как, Аннушка помылась?

– Ой, папа, это сказка. Я как заново родилась.

Стол был богатым и вызвал аппетит. Посреди стоял чугунок с белой, рассыпчатой картошкой. Рядом с ним разрезанный пирог со щукой. Вперемежку лежали тарелки с салом, тушеным мясом, солеными груздями. Украшала стол тарелка с крупно нарезанными ломтями семги и сигами.

Уваров, оглядев стол, одобрительно заметил:

– А северяне живут вроде ничего.

– Да, – жить можно, – ответил хозяин, – ежели не лениться. Картошка у нас родится хорошо, а по вкусу так ей и равных нет. Мясо вырастить, вон какие луга за рекой.

– Ну кто ружьишком балуется, можно и лося к зиме завалить. Рыбка в реке водится. Вон с мужиками на паях неводок держим и почитай вся деревня с рыбой живет. Осенью грибов насушим, насолим. В бору‑то за рекой белых грибов бывает хоть косой коси. Бабы летом по ягоды ходят. Тут тебе и клюква и брусника, черника, малина, смородина. Лес‑то у нас богатый. Да, что я говорю, соловья баснями не кормят.

Савелий взял бутылку устюжской, хрустнул в его руках сургуч, заливавший бумажную пробку, забулькала по стаканам водка. Хозяин поднял свой стакан:

– С новосельем вас и за знакомство.

Все чокнулись. Савелий, запрокинув голову, вылил содержимое стакана в рот, крякнул, поправил ладонью бороду и усы, подцепил вилкой соленый груздь и отправил его вслед за водкой.

Уваров последовал его примеру, но далось это ему не так легко. Женщины тоже немного пригубили. Хотелось есть и все молча принялись за еду. Хозяйка радушно угощала постояльцев. Мужики выпили еще. Бутылка опустела.

– Как, Семен Николаевич, может уговорим вторую бутылочку?

– Нет, нет, хватит – поторопился сказать Уваров.

– Да и мне, пожалуй, хватит, – согласился Савелий – Я к водочке отношусь как к лекарству – вовремя и в меру. Многие через нее, голубушку, жизнь себе испортили. Вроде и вещь безобидная, а горе через нее много бывает.

– Савелий Григорьевич – вмешалась Анна – расскажите про ваши места. Мы плыли на барже, там такие глухие леса. Как вы тут живете?

– Ты, Анна Семеновна, зови меня просто Савелий, а я тебя буду звать Аннушкой. Согласна?

– Конечно согласна, – улыбнулась Анна.

– Вот и хорошо. А как живем? Живем, потому что жить надо. И деды наши жили здесь и дай бог внуки жить будут. Народ здесь разный и предки наши были разными. Тут и беглые крепостные были и арестанты с каторги сюда бежали, старообрядцы со своей верой тут обосновывались. Кто от царского гнева бежал, кого купцы Строгановы, что в Сольвычегодске были, специально расселяли. Кое‑кто пришел сюда от Ермака. Селились‑то в основном по берегу Двины, Вычегды, а кто поопасливей, на берегах малых рек, что из глухих болот текут. Строили заимки, землянки, а потом и дома. Нужда заставляла все самим делать. Дома строили без единого гвоздя. Жизнь наших предков учила, и мы кое‑что у них переняли.

Лес‑то для домов летом на бору отбирали и засекали, а уже зимой санями возили. Посуду деревянную, да глиняную делали, скот разводили. Овчину выделывали, шубы шили, землю распахивали, что у леса отвоевывали. Лен растили, холст ткали, валенки катали. Приспосабливались люди, но и Бога не забывали. Церкви строили, иконы писали. Обычаи свои появлялись и блюли их строго. Конечно мы далеко от большого мира, и многие еще паровоза не видели. Ездят иногда на ярмарки в Сольвычегодск, в Великий Устюг, в Архангельск. Излишки кое‑какие продавать, что необходимо покупать.

Савелий потянулся со стаканом к самовару. Уваровы с интересом слушали его. Хозяйка, убирая лишнюю посуду, добродушно проворчала:

– Ты, отец, лучше бы потчевал гостей, чем разговорами‑то заниматься.

– Нет, нет, нам интересно, – чуть не в один голос, возразили Уваровы.

– А чего тут интересного, – отхлебнув из стакана чая, проговорил Савелий. – Тяжело нам было, но уже и работали сами на себя. Подать‑то, конечно, платили. Куда денешься. Но по божески. А помещиков здесь отродясь не было. Кого тут было крепостить – народ вольный с характером.

Росли деревни, люди плодились, край обживался. Опять же кое‑кто и худо жил, но это уже от себя, от своей лени, от пьянства. Кому просто не подфартило. Да и по моему разумению, не могут все одинаково жить. Так уж нас Бог создал. Сейчас вот новая власть решила всех уровнять, колхозы создаст. А я вот думаю, что дай мужику волю, землю, и сыта будет Россия‑то.

– Ну, ты. отец, совсем разболтался, – недовольно заметила от печки Мария.

– Молчи, мать, – отозвался Савелий – Эти люди сами на себе все испытали. Вон куда их закинуло‑то. Помешали, видать, властям‑то. По‑моему пониманию, хорошее дело силой не делается. Народ‑то ведь тоже, чай добра для России хочет, – Савелий допил чай, опрокинул стакан вверх дном на блюдце и отодвинул его. – Ладно об этом, давайте о чем‑нибудь другом поговорим.

Разговор в доме шел допоздна. Анна уже ушла к себе. Хозяйка тоже забралась на печь, а Савелий с Уваровым все еще беседовали. Разговор шел о рыбалке, охоте, что у обоих вызывало особый интерес.

XIV

На другой день, Уваровы с утра ушли в контору леспромхоза. Анну сразу же оформили на работу и проводили на коммутатор. Уварову надо было ждать пару часов прибытия парохода, на котором должен был приехать инспектор здравотдела. Время Уваров убивал, прогуливаясь по поселку. Недалеко от клуба он встретил коменданта. Силин, увидев комендант, остановился и, не здороваясь, упрекнул его:

– Что же это, гражданин Уваров, получается? Почему без моего согласия изменили место проживания. Непорядок.

Уваров спокойно выслушал Силина и так же спокойно ответил:

– Во‑первых, в пределах определенного населенного пункта я могу перемещаться без вашего ведома, во‑вторых, я уведомляю вас об изменении места проживания, что по‑моему не поздно сделать и сейчас. Будем считать, что эту ночь я провел в гостях, и у вас нет повода для беспокойства.

– Все равно не порядок. – Не сдавался Силин, но голос ею звучал уже неуверенно.

Почувствовав это, Уваров перешел в наступление.

– А теперь извольте мне объяснить, каким это образом, моя дочь Анна, оказалась в списках ссыльных?

– Это вопрос не ко мне. – ответил Силин, пряча глаза от Уварова – В списки она была занесена в Котласе, вышестоящим начальством. Видимо, у них были какие‑то основания, и я советовал бы вам принять это.

Проговорив это Силин обошел Уварова и направился к конторе леспромхоза, где ему был отведен стол в кабинете отдела кадров. Чувствовал он себя после разговора с Уваровым неуютно. «Надо было. – думал он. – резче оборвать этого фельдшеришку, а то вроде бы я перед ним оправдывался. И дочка, видишь ли от меня нос воротит. Ничего, я терпеливый, подожду. Но меры какие‑то надо принимать».

Позднее вечером, оставшись один в кабинете, Силин возьмет лист бумаги, напишет отчет своему начальству, и в конце допишет:

«Прошу сделать запрос по месту прежнего жительства Уварова Семена Николаевича и его дочери Анны, для доскональною изучения их личностей и предупреждения возможных антисоветских действий с их стороны».

Запечатав конверт. Силин усмехнется, удовлетворенный сделанным, довольно потрет руки.

Он не сомневался, что рано или поздно Анна выберет его. Жених где‑то далеко и помешать их сближению у Силина были все возможности. Сам Силин, считал себя отличной парой для Анны. Холостой, с приличной должностыо и положением. Собой видный. Где она еще здесь такого найдет. Да и долго оставаться в комендантах он не думал. Можно сначала поработать мастером в леспромхозе, а впоследствии получить должность начальника вновь создаваемого лесопункта. Вот там он сможет развернуться и показать, на что способен.

Силина не смущало, что объект его воздыхания, является ссыльной. В крайнем случае, можно обратиться к Сычеву в ОГПУ и вопрос решиться в его пользу. Тем более, что Сычев в курсе, почему Анна оказалась в эшелоне и за ней ничего, заслуживающею внимания не значилось. Да и ее отец, не ясно было по какой причине, был сослан. Обыкновенный фельдшер. В сопроводительных документах, указывалось, что ссылается, как пособник кулачества. А вот в чем заключалось пособничество Силину и хотелось выяснить. Имея на руках компрометирующие материалы на отца Анны, у Силина были бы мощные рычаги давления на нее. Если та вздумает ломаться. А там, стерпится, слюбится. Откровенно говоря, увлечение Анной, не было прихотью Силина. Она как заноза засела в сердце коменданта. Силин испытывал непонятное ему чувство к Анне. Его тянуло к ней, он желал ее, он хотел, чтобы она всегда была рядом с ним. Хотел от нее детей и семейного уюта.

Силин в последнее время, стал часто рисовать себе такие картинки, как он в длиннополом кожаном пальто, при шляпе в хромовых сапогах с калошами на легкой бричке в обнимку с красивой молодой женой въезжает к себе в деревню. В бричке ящик вина, кульки с конфетами. Он собирает мужиков, угощает их вином, баб и детишек одаривает конфетами. И все это рядом с отцовским домом. Пусть поглядит. А потом он еще подумает, зайти в дом или нет. Мать, конечно, ни в чем не виновата, можно повидать ее. А младших брата и сестренку, он вообще плохо себе представлял.

Эти картинки правились Силину, он иногда вносил в них какие‑то детали, менял их, перестраивал, но менялось единственное – добиться этого, во что бы то ни стало.

XV

Уваров слышал, как к пристани подошел пароход и, выждав около часа, направился к больнице, благо она была недалеко. Больница была тоже в виде барака, но белые занавески на окнах, наличники и крашенный пол придавали ей благопристойный вид. Уваров вошел в дверь и остановился в вестибюле, рассматривая наклеенные на стене плакаты с призывами мыть руки, стирать белье, бояться тифа.

Минут через несколько в вестибюле появилась девушка в белом халате. На вид ей было немного за двадцать, но выглядела она моложе. Круглое, с ярким румянцем лицо с рассыпанными на нем веснушками. Большие зеленые глаза, небольшой курносый носик и сочные губы придавали лицу привлекательность.

Она с любопытством смотрела на стоящего в вестибюле мужчину и спросила:

– Вы не Уваров Семен Николаевич?

Уваров не мог не улыбнуться. «Ну, чисто солнышко» – подумал он, глядя на девушку, но тут же спрятал улыбку и ответил:

– Да, я Уваров Семен Николаевич.

– А я Валя – местный фельдшер. Вас там ждут из здравотдела. Ой, как хорошо, что вы будете у нас работать. Я вся извелась, ничего не успеваю, да и опыта мало – щебетала она, провожая Уварова в свой кабинет.

Там за столом сидела сухонькая в годах женщина в толстой вязаной кофте с очками на длинном остром носу. Перед пей лежала пепельница с дымящей папиросой. Уваров представился и, получив приглашение, присел к окну на стул. Инспектор усталым, сиплым голосом назвала свою должность и фамилию. Она дотошно просмотрела все бумаги, имеющиеся у Уварова, задала – несколько вопросов общего порядка и, как бы подведя итог, сказала:

– Здравотдел принимает вас на работу фельдшером. К работе приступайте с завтрашнего дня – она помолчала и с нажимом отметила – Мы при приеме вас на работу учли просьбу руководства леспромхоза, хотя у здравотдела и остаются кое‑какие сомнения. Надеюсь, что эти наши сомнения напрасны и вашей работой мы будем довольны.

Уваров изъявил желание познакомиться с больницей сразу же, сейчас. Довольная Валя повела его в процедурную.

Вооружившись бумагой и карандашом, Уваров изучал состояние больницы долго. Результатом осмотра явился длинный список необходимых лекарств, инструментов, которые срочно нужны были больнице для ее автономного существования. Инспектор здравотдела бегло пробежала глазами список, составленный Уваровым, и пообещала рассмотреть на месте. Хотя дала понять, что возможности здравотдела ограничены и не все по списку будет получено.

Так был решен вопрос с трудоустройством Уваровых. Семен Николаевич с головой ушел в работу и допоздна пропадал в больнице. Анна освоила коммутатор быстро и работала самостоятельно. Работа ей не очень понравилась. Тянуло к детям в школу, но пока об этом оставалось только мечтать. А пока надо мириться с тем, что есть. На жизнь надо как‑то зарабатывать.

Единственное, что ее беспокоило, это участившиеся визиты Силина на коммутатор во время ее дежурств. Он приходил всегда франтовато одетым, насколько позволял гардероб. По‑хозяйски усаживался на стул и заказывал по телефону, ни чего не значащие разговоры. Между делом он завязывал с Анной беседы на отвлеченные темы, при этом, стараясь подчеркнуть свою значимость.

Анну тяготило его присутствие, но она понимала свое положение, свою зависимость от этого человека и старалась явно не показывать свою неприязнь к нему.

После той первой просьбы, узнать адрес, Анна, почувствовав реакцию Силина, поняла, что от него она ничего не узнает. А может даже наоборот‑ он попытается противодействовать этому.

Анну никогда не покидали мысли об Алексее. Как только она обустроилась на новом месте и начала работать, она стала предпринимать собственные усилия по розыску Алексея. Но эти усилия успеха не имели. Да и что она могла предпринять? Писать в ОГПУ не имело смысла, обратиться за помощью к Зорину она посчитала большим нахальством после того, что он для них сделал.

Единственное, что она сделала, это попросила своих сменщиц‑телефонисток, у которых имелись кое‑какие связи, помочь ей найти Колосова Алексея, отправленного куда‑то вверх по Вычегде. Подруги пообещали помочь и посоветовали набраться терпения.

Анна очень беспокоилась за Алексея. Смерть отца, разлука с ней незадолго до свадьбы, ссылка с родных мест. Как он это все перенесет. К тому же и работа очень тяжелая. Анна часто бывала в бараке у своих односельчан и видела, как они приезжают с работы из леса. Измотанные, усталые. Нормы очень высокие и трудновыполнимые. Ствол дерева пилили двуручной поперечной пилой. Один толкал, направляя падение его в нужную сторону. Потом обрубали топорами сучки, кряжевали пилой на бревна, которые вагами по покатам грузили в штабеля и вывозили потом лошадьми на берег Курьи, где и плотили плоты. Вся работа делалась через пупок. Стол, который собрал для них в первый вечер Савелий, мог себе позволить далеко не каждый. Полки в магазинах были довольно скудными – пшено, сахар кусковой, масло растительное в железных бочках, треска соленая в деревянных бочках. Вот, пожалуй, и весь основной ассортимент. Кое‑что прикупалось у местного населения, кое‑что бывало появлялось в магазине. Многие решили весной раскопать огороды. Петрович ладил купить телочку.

Боялась Анна и за характер Алексея – спокойный в нормальном состоянии, он мог взорваться, вспылить, когда чувствовал обиду или несправедливость.

Как человек с сильным характером, Анна все это переживала в себе, стараясь не волновать отца. Но тот и так все понимал. Отцовское сердце чутко реагировало на состояние дочери, а сознание того, что он ничем не может помочь Анне, мучило Уварова.

В один из вечеров, Уваров поделился своими переживаниями с Савелием. Тот долго молчал, раздумывая, потом предложил свой вариант. Как только выпадет снег, появиться санный путь, он поедет в Котлас сдавать пушнину и через своих знакомых попытается узнать, где находится Алексей. Уварова это немного успокаивало, капелька надежды появилась и у Анны. Она понимала, что Алексей старается ее отыскать, но в каких условиях он находится и будет ли у него какая‑то возможность предпринять что‑либо, Анна не знала. К тому же она знала и была уверенна в том, что вся переписка переселенцев находится под контролем Силина, а в нечистоплотности этого человека Анна почти не сомневалась.

XVI

Осень подходила к концу и все напоминало о приближающейся зиме. Все чаще в небе кружили лохматые снежинки. Ночная температура почти постоянно была минусовой. Лес сбросил листву, нахмурился и приготовился к зимней спячке. Только за рекой сосновый бор так же гордо держал зеленые кудри над своими стройными стволами. На Двине появились забереги и несло шугу. Пластины льда, различной формы и размеров занимали почти весь фарватер. Они плавно плыли вниз по течению, иногда шурша задевали друг друга, ломались, спаивались друг с другом морозцем, некоторые прижимались к заберегам и оставались там, образуя коренной лед. Река становилась все уже и уже, и недалек был тот день, когда она уставшая и обессиленная скроет свои воды подо льдом.

Анна пришла с ночного дежурства, когда отца и Савелия уже не было дома. Мария, видимо, ушла в поселок по своим делам. На столе стояла большая кружка молока накрытая ломтем хлеба. Есть не хотелось и Анна, после некоторого раздумья, вытащила из‑под кровати ружье, размотала тряпку и решила его почистить, а после и промазать. Она тщательно протерла тряпочкой все детали ружья и, не удержавшись, присоединила к прикладу ствол, щелкнула цевьем. Ружье было готово к стрельбе. Анна любовно провела ладонью по стволу, прикладу и почувствовала легкое волнение и тоску одновременно. Перед глазами поплыли родные волжские просторы, стаи гусей, снижающихся в камышовые заросли, почувствовала запах дыма от костра, увидела смеющегося Алексея, плывущего на лодке и отца, разбирающего на берегу сети. Анна сидела полуприкрыв глаза, позабыв обо всем на свете, она была все там, на берегу родной Волги.

Из‑за бытия ее вывело легкое покашливание. Анна вздрогнула и резко обернулась. В дверях стоял Савелий. Он подошел к ней, присел рядом на корточки и, добродушно улыбаясь, сказал:

– Чего испугалась‑то, Аннушка, – он взял из ее рук ружье, повертел его, посмотрел ствол и продолжил – Ладное ружьишко. Пользоваться‑то умеешь?

Анна, справившись с минутным замешательством, ответила:

– Умею, дядя Савелий. С четырнадцати лет с отцом стала ходить на охоту. Только, дядя Савелий, надо, чтобы никто не знал про ружье. Вы никому не говорите.

– А кому мне говорить? Хотя поостеречься, девонька, надо. Вот что порешим. Ты его не прячь, ненадежное это дело. Мы его в той холодной избе положим. Пусть как бы моим считается, а как тебе понадобиться – бери. Так, пожалуй, спокойней будет и в случае чего, мне ответ держать, а мне пока ружье в доме, а хоть и два, властью не запрещается и как леснику и как охотнику. Хорошо?

– Хорошо, дядя Савелий – совсем успокоилась Анна.

– Вот и порядок – Савелий встал и пошел к двери. Уже в дверях остановился и, обернувшись к Анне, спросил:

– Поди охота в лес‑то сбегать?

– Охота, дядя Савелий, очень – немного смущаясь, ответила Анна.

– Ну, вот окрепнет ледок на реке, так и сходим. У меня на той стороне заимка срублена, переночуем там, «морды» на рыбку поставим, по лесу побегаем. Может что и подстрелим. Отец‑то тоже пусть готовится. Видно и ему в лес не терпится. А то почти из больницы не вылезает.

Вечером Уваров с Савелием долго обсуждали предстоящий поход, а Анна с нетерпением стала ожидать встречи с лесом.

XVII

Наконец‑то наступил день, когда Савелий сообщил Уваровым, что завтра они отправятся на заимку. Анна договорилась с подругами, что бы те подменили ее на две смены. Уваров тоже предупредил в больнице, что берет выходные, которыми он забыл, когда и пользовался, помня случай с переездом в дом Савелия, Уваров сходил Силину и предупредил его, что они с дочерью будут отсутствовать в поселке дня три. Силин дотошно расспросил Уварова – куда, зачем, с кем и в конце концов дал разрешение на временную отлучку из поселка. Могло бы обернуться и по‑другому, но Силину не хотелось обострять, отношения с Уваровым. Тот за короткое время завоевал авторитет в поселке и пользовался расположением руководства леспромхоза, что и учитывал Силин в своих отношениях с Уваровыми. Силин искал случая, который помог бы ему влиять на Уваровых, но такого случая пока не было. Он ждал терпеливо и с надеждой. Вечером Силин встречался со своим осведомителем Худяковым и узнал от него, где находится заимка Лукашенко и как можно до нее добраться. «Пригодится как нибудь» – решил Силин, «Об этих людях надо знать все».

Савелий поднялся, когда за окнами стало еще только синеть. Он стал собираться в дорогу тихонько, стараясь раньше времени не разбудить постояльцев. Но те тоже проснулись и, услышав, что хозяин встал, стали одеваться. Мария ворчала на мужа:

– Не дал людям поспать. Экую рань поднялся.

– Так ведь пора собираться, скоро и светать будет. – оправдывался Савелий.

– Ну, с ним, окаянным выспишься. – не успокаивалась хозяйка, но голос ее звучал уже добродушно и насмешливо.

И правда, пока собирались и завтракали, на дворе забрезжил рассвет. Все были готовы и в приподнятом настроении вышли из избы.

У крыльца их поджидал Валет. Увидев хозяина с ружьем, он, радостно повизгивая, бросился лапами на его грудь, соскочил, обежал всех троих, мотая лохматым в колечко хвостом и изгибаясь всем телом.

– Тихо. Валет, тихо – приструнил собаку Савелий – Вперед.

Валет преданно поднял голову к хозяину и, подавив свои эмоции, побежал к калитке.

К реке подошли без лыж, по узкой, протоптанной в снегу, тропинке.

– Рыбаки протоптали, заметил Савелий.

Перед выходом на лед реки, все одели лыжи. Анна обратила внимание на лыжи Савелия, подбитые шкурой.

– Это, Аннушка шкура с голени лося, мокасы зовется – объяснял Савелий – А подбиты зачем, чтобы лыжи назад не отдавали. В такую горку подниматься легче, потому как против шерсти будет назад‑то. Да и сырой снег не налипает на лыжи.

По реке шли редкой цепочкой. Шли нехоженым местом, первый раз и Савелий осторожничал. Лед в некоторых местах был нагроможден торосами и путешественники снимали лыжи, пробираясь пешим образом. Пройдя реку, поднялись на берег с небольшим подъемом и оказались в ивняке. Савелий провел Уваровых через ивняк узкой, едва заметной просекой.

– Каждый раз прорубаю, а зарастает за лето, как на закваске – сказал Савелий – Обратно пойдем, расширим маленько. Сейчас некогда. Ивняк перешли и оказались в чистом месте. Охотники шли на лыжах ходко и остановились только на краю небольшого, но крутою берега полоя.

– Вот и полой. Остров перешли. За полоем луг, а там бор. И мы на месте – объяснил Савелий. – Только пока постойте здесь, я спущусь и лед проверю, а то здесь уж больно место гнилое. Зимой‑то здесь еще ничего, а осенью, когда лед еще не совсем окреп, надо проверять. Весной, когда морозы ослабевают, начнет подтаивать, свежая водица пойдет, тут лед и разъедет. Ключи какие‑то со дна полоя бьют. С берега посмотришь, вроде лед, а снизу‑то подточен. По реке я еще свободно бегаю почти до самого ледохода, а здесь вот берегусь, жерди иногда бросаю или обхожу подальше.

Савелий срубил на берегу ольховую жердину и с лыжами в руках спустился к полою. Здесь он одел лыжи и держа жердину на перевес ступил на лед. Сначала он шел осторожно, прислушиваясь к состоянию льда, затем ускорил скольжение на лыжах и быстро достиг другого берега. По знаку Савелия Уваровы последовали вслед за ним и тоже благополучно прошли полой.

– Теперь здесь можно бегать до весны, – сказал Савелий. – И ширина поля всего ничего, метров пятьдесят здесь будет, а вон как задержались. Если обходить верхом, то еще дольше будет.

За полоем начался луг с редким кустарником и покрытыми льдом озерами, на берегах которых, прижимались стройными рядами липы. Кое‑где небольшими группами стояли, сбросившие листву черемуха, рябина. Голые ветки шиповника были усыпаны красными ягодами и Анна не удержалась, бросила несколько ягод в рот. Плоды были спелыми и сладкими.

– Очень полезная ягода – заметил Савелий, – Мы ее сушим и завариваем. Настоится и пьем.

Шли цепочкой по одной лыжне. В двух местах пересекли крупные лосиные следы, отчетливо видимые на свежем снегу. Валет вел себя возбужденно, порывался броситься по следу, но Савелий одергивал его негромким окриком. Валет возвращался, с укоризной поглядывая на хозяина.

Примерно через пол часа ходу по лугу, они оказались на берегу замершего озера. Озеро тянулось далеко в обе стороны. Ширина в самом узком месте была метров пятьдесят, в широком метров двести. Озеро, по словам Савелия, называлось Щучьим. За озером сразу‑же круто вверх чуть ли не под прямым углом уходил угор заросший березой и елью. На самом краю угора, вверху стройной стеной стояли красавицы сосны.

– Вот и наш красный бор, – с теплотой в голосе представил Савелий свои любимые места.

Уваровы восхищенно молча созерцали открывшийся перед ними вид.