Текст книги "Иешуа, сын человеческий"

Автор книги: Геннадий Ананьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

В Иерусалим

Но не вдруг. Не взяв ноги в руки, и вперед без остановок. Он вполне осознавал, что в Иерусалиме проповедовать можно будет лишь в Храме Соломона, а там священнослужители, наторевшие в дискуссиях, вполне могут поставить его в тупик; там фарисеи, которым тоже пальца в рот не клади. Они станут цепляться за каждую букву Закона, за каждую невольную оговорку, лишь бы отстаивать свое привилегированное право безраздельно влиять на души народа Израиля и, стало быть, пользоваться всеми благами, вытекающими из такого господства. Оттого-то он и решил испытать себя в синагогах Капернаума, Дальмануфы, Магдалы, Вифсаиды, Хоразина. Не заходить только в Тивериаду, чтобы не угодить в руки Антипе; обходить стороной также Иулиаду, Диокссарию и Сабасту, творения Иродов, где все было скорее римское, а не израильское, и где нельзя чувствовать себя спокойно, где невольно раздражаешься, глядя на однотипные дворцы с одинаковыми толстыми колоннами. Для Иисуса все это было чуждо и неприемлемо, и он не стерпел бы и заговорил об этом в проповедях своих, но это пока еще делать было рано, иначе не дойдешь до Иерусалима. Схватят.

Выбор очень верный, ибо возможность в провинциальных синагогах проповедовать была полной: священников как таковых в них не было. Вне Иерусалима синагоги имели лишь выборного председателя, старейшин, шаммаша или книгаря, гаццана, то есть сторожа и исполнителя решений синагоги о телесных наказаниях, которые имели обязательную силу для общины. Были при синагогах еще посыльные для связи с синагогами других городов. В этих провинциальных синагогах каждый желающий мог, взойдя на кафедру, читать параша или гафтара – места из Священного Писания и Пророков, установленные для каждого дня. Имел он и полное право на индраш – свое суждение о прочитанном. Но всякий, сидевший в храме, мог и возразить лектору, и задать вопросы, вот и получался как бы свободный обмен мнениями.

Хорошо было и то, что люди Геннисаретской равнины, что тянулась по берегу моря, с достатком воды и тучной землей, всю неделю трудились на полях или ловили рыбу, а лишь в субботу все собирались в синагогах. Охват получался полный, к тому же для подготовки к очередной проповеди у Иисуса имелась в распоряжении целая неделя.

Но была и опасность в задуманном предприятии: вдруг не утихли еще страсти, окружавшие недавно его, тогда вполне возможен возврат к гонениям, и если председатель и старейшины примут решение изгнать его из синагоги, а тем более побить камнями, путь в ту общину будет ему заказан. Поэтому, проводя свою идею о вере и нравственности, нужно опираться, без всяких неточностей и ошибок, только на высказывания Пророков, на Пятикнижие Моисея.

Не легко. Но это хорошая разминка перед предстоящими диспутами в Иерусалимском храме.

Начать Иисус решил с Капернаума. Войти в город без лишней огласки и остановиться в доме Симона и Андрея (они имели кроме дома у самой тони еще и до в Капернауме), где он уже останавливался не единожды и где его всегда встречали с радостью и почтением. Часть же учеников он разместил у Заведея, отца Иоанна и Иакова. До субботы оставалось несколько дней, и Иисус посвятил их повторению Священного Писания, отменив даже ежевечерние беседы с учениками своими.

Вот и суббота. Горожане потянулись к синагоге. Иисус не торопился смешаться с толпой. Он уже послал Симона к председателю с просьбой предоставить ему кафедру и получил на это согласие, поэтому он посчитал лучшим появиться в синагоге тогда, когда почти все будут в сборе. Появиться в сопровождении своих учеников.

Что определено для чтения в эту субботу, он знал и увидел в этом знамение: читать предстояло об исходе Израиля из Египта и о завете Моисея с Господом на горе Синай, – именно то, что еще в детстве потрясло его и вызвало неприятие обмана и жестокости, какие тогда свершались по повелению Господа; и он был уверен, что, не обидев твердых почитателей Закона, направит их мысли к вере любви, а не вере покорности и страха.

Читая повеление Яхве выпросить якобы лишь для праздников драгоценности у соседей-египтян, Иисус в мыслях переносился к объяснению матерью этого обмана тем, что первый Завет не имел в себе запрета на обман, тем более на обман людей из народа неизбранного. Не прекращая чтения, Иисус как бы вторым планом воспроизводил услышанное тогда от матери: не поклоняйся иному богу; не делай себе литых богов; все первородное принадлежит мне; шесть дней работай, а в седьмой день отдыхай; праздник опресноков соблюдай в месяц, когда заколосится хлеб; соблюдай праздник седьмиц, праздник первых плодов пшеничной жатвы и праздник собирания плодов в конце года; не изливай крови жертвы моей на квасной хлеб; тук от праздничной жертвы моей не должен оставаться нею ночь до утра: самые первые плоды земли твоей принести в дом господа твоего; не вари козленка в молоке матери его.

«Обязательно кто-то вспомнит о Завете на скрижалях, возражая мне».

Закончив читать и сделав небольшую паузу, чтобы отдать Священное Писание гаццану и определить, с чего начать свою проповедь-гафтара, подумавши, начал с вопроса:

– Кто считает, что Завет Господа «не обмани ближнего своего» не надлежит исполнять свято? Верно, никто. Но сам Яхве повелел обманным словом завладеть богатством египтян, с которыми жили евреи в близком соседстве.

Возражение ожидаемое. И что прозвучит оно из уст перворядных, тоже не сюрприз.

– Идолопоклонники-многобожники – не ближние избранному Господом нашим народу.

– Отруби себе палец, – с усмешкой ответил Иисус. – Большой ли, указательный или мизинец – одинаково больно. Как пальцы рук твоих тебе, так и Отцу Небесному народы все, им созданные.

Одобрительный говорок на средних и дальних рядах. Иисус, воспользовавшись этим, вновь начал с вопроса:

– Кто скажет, что завет Господа «не убей» не надлежит исполнять свято? Тоже – никто. Отчего же Моисей передал сынам Левиным слово Яхве: «так говорит Господь Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левины по слову Моисея: и пало в тот день народа около трех тысяч человек».

– Господь народа Израиля сам ведает, что творит! – гневно возразил один из перворядных, но Иисус, будто не услышав реплики, продолжал свое слово, идя к главному, им намеченному.

– Но не те три тысячи главные виновники, а Аарон, брат Моисеев. Он потатчик. Но он остался безнаказан. Более того – возвысился. Как и в Египте по упрямству фараона страдал весь народ египетский, а не фараон…

– Богохульство! Сколько страдал Израиль за непочтение к Заветам Господа нашего, к Закону, оставленному Моисеем?! И сегодня мы далеко не в фаворе. Сколько можно?!

Шумок по рядам явно не в пользу Иисуса, он, однако же, был готов к этому.

– Не Закон осуждаю я, но проповедую его. Истинно говорю вам. Только мне лично по душе Господь наш, о котором пророк Неемия сказал: «Ты Бог, любящий прощать, благий и милосердный, долготерпеливый и многомилостивый…». Мне больше по душе тот Господь, который, вразумляя Иону, пожалевшего растение, наставлял его: «Ты пожалел растение, над которым ты не трудился и которого не растил, которое в одну ночь выросло и в одну же ночь и пропало. Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличать правой руки от левой, и множество скота?»

– Но если Господь любит, он испытывает. Как с Иовом. А тот, кто как Иов останется верным Господу в трудный час, тому возвратится сторицей. Это нам, грешным рабам Господа, не стоит забывать.

– Легко вам, перворядным, говорить об испытании Иова Господом, как о благе. Легко было и друзьям Иова Елифазу Феманитянину, Вилдаду Савхеянину и Софару Наамитянину утешать несчастного, ибо они сами не потеряли того, что имели. Каково же было самому Иову? Вот его слова кои сохранило Священное Писание: «Погибни тот день, в котором я родился, и ночь, в которую сказано: „Зачался человек!“ День тот да будет темью; да не взыщет его Бог свыше, да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, как выпал из чрева?» Не скажет ли кто из вас этого же, когда потеряет он семью и богатство свое, покроется проказой? А ни один из вас, сидящих в первом ряду, не равен по благочестию, по милосердию своему Иову. Легко судить, не испытав подобного на себе.

Весело зашелестели средние, но особенно задние ряды, которые, что ни говори, завидовали тем, кто по богатству своему имел право восседать на первом ряду; по богатству, не всегда нажитому честным трудом. Люди представили, как вот эти, расфуфыренные окажутся вдруг прокаженными, без денег, без рабов и рабынь, отвергнутые всеми, и это невольно вызывало у них торжествующую радость: наказывает Господь за скаредность, за гордыню и немилосердие.

Иисус, понявший настроение большинства в синагоге, заговорил о милосердии, о необходимости делиться своим имуществом с теми, кто имеет нужду, о вере в Бога не как в сурового Господа, а как в Отца Небесного, и тогда приблизится Царство Божье на земле. Начнется оно в душах каждого, затем станет в душе народа его, а дальше – среди всего рода людского. Но не насильно, а через смирение.

– Вспомним предка моего Давида, который одолел ненавидящего его царя Саула. Саул гонялся за ним, чтобы убить его, Давид же дважды мог сам убить Саула, но не сделал этого, оставляя лишь знаки о себе. И Саул раскаялся. Не так ли стоит поступать каждому, ныне живущему? Возлюбив Отца нашего Небесного, держа его в сердце своем, любить любовью божьей всех близких своих, а зло побеждать не злом, а смирением и кротостью. Нужно всегда помнить: перед Отцом Небесным мы все равны, равной должна быть и наша жизнь. Богатый да позаботится о бедном, дабы стать с ним равным.

Вот так, открыто, Иисус еще не говорил о Боге Любящем, о Царстве Божьем на земле, подобном Небесному. Хотя большинство сидящих в синагоге и сами слышали его прежние проповеди, или знали о них благодаря молве, теперь же им потребовалось время, чтобы переварить в головах своих услышанное.

Несколько минут царила в синагоге тишина, затем начался обмен мнениями, поначалу очень робкий, но постепенно набирающий силу, захватывающий все новые и новые ряды скамеек и даже антресоли для женщин. И вот уже синагога стала похожей на растревоженный улей, и Иисусу не оставалось ничего делать, кроме как покинуть кафедру.

Он мог вообще уйти из синагоги, уверенный в том, что председатель и старейшины не смогут навязать своего решения, если даже очень захотят, направленное против него; но Иисус предпочел остаться и послушать споривших – он прошел мимо оставленного для него места в первом ряду к самым задним рядам, где, потеснившись, ему уступили краешек скамьи, и он весь обратился в слух. А чем больше он заслушивался, тем яснее понимал: сторонников его больше, нежели противников. Он торжествовал, душою празднуя свой успех.

Из синагоги он пошел в окружении учеников своих, гордых за него, и в сопровождении множества народа из тех, кто принял его слово.

Ученикам он сказал:

– Завтра – в Магдалу. Сразу же после утренней трапезы.

Он конечно же мог не спешить: готовиться к предстоящей проповеди в синагоге Магдалы можно было и в Капернауме, тем более, что для этого имелось здесь больше возможности, чем в Магдале, но он торопился по велению сердца своего, хотя даже сам себе в этом не хотел признаться. Когда, спустившись по Иордану к берегам Галилейского моря, узнал он, что Мария Магдалина взяла в свой дом Марфу и Марию, чтобы вместе ждать его, Иисуса, он намерился было сразу направиться в тот город, однако он пересилил свое желание и поступил так, как подсказывала логика – начал проповедовать в Капернауме, первом городе на его пути, в котором кроме всего прочего у него было много как друзей, так и врагов. Ему было важно одолеть врагов.

Так он и остался в Капернауме для первой проповеди; теперь же, добившись столь значительного успеха, он не стал больше противиться своему желанию идти в Магдалу, минуя Вифсаиду. В этот город наметил он вернуться после Магдалы.

Еще одна причина побуждала его идти в Магдалу в первую очередь: в синагоге Магдалы определено было на эту субботу читать первую книгу Моисея «Бытие». Синагога же в Магдале крытая, поэтому есть там и особый вход для женщин, и антресоли со скамейками для них, а Магдалина наверняка приведет с собой в синагогу достаточно много своих подруг и родственниц, которые, послушав его слово о женщинах, проникнутся к нему уважением и любовью. А это многое значило для успеха в борьбе с фарисействующими.

Все, на что рассчитывал Иисус, так и произошло. Когда он окончил читать установленное на эту субботу, прозвучал сразу же лобовой вопрос:

– Ведомо, что ты проповедуешь о женщине, как о святой. Сказано же в Писании, какое ты сейчас читал: из ребра человека Бог сотворил для него жену. Жена взята из кости мужа, как же она может быть святой? За грехопадение ее Господь сказал ей: умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей: в болезни будешь рожать детей своих; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобой. По вине жены Господь выслал из сада Эдемского Адама, предопределив ему в поте лица добывать хлеб свой и возвращаться в прах, ибо сотворен был из праха.

– Отвечу так: матерь твоя от семени отца твоего выносила тебя в чреве своем, и если ты почитаешь ее рабыней, почитаешь нечистой, то и ты, сын ее, от рабыни рожденный, раб, от нечистой рожденный – нечист.

Сдержанный смешок прошелестел по рядам. Вопрошал из первого ряда самый чванливый богатей, считавший себя пупом земли.

Иисус между тем продолжил:

– Имеющий уши да слышит обеими, а не одним: «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и пополняйте землю, обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Услышав это, не можно ли задать себе вопрос: отчего Бог не указал людям путь к размножению? Отчего он возгневался, когда женщина, послушав змея, открыла этот путь? И почему Адам, изгнанный из Рая, не осерчал на жену свою, а нарек ее Евою. Жизнью. И она стала матерью всех живущих на земле. За это ли унижать, попирая ее честь и достоинство? Я пророчествую: святей матери нет никого на свете! И нет никого ближе жены! Не зря же сказано: потому оставит человек отца своего и мать свою, прилепится к жене своей; и будут одна плоть.

Переждал немного, не зададут ли еще вопрос, не возразят ли, готовый на любой из них смело высказаться со ссылками на Священное Писание, но не отходя от того, что он сам считал истиной; никто, однако, не открыл рта своего, и тогда Иисус продолжил:

– Вы, фарисействующие, не пускаете женщин в синагоги без кровли которые, а в те, что под крышей, женщинам отведен отдельный вход и отдельное место на антресолях. Вот там, – указал место на антресоль, на скамейках которой теснились донельзя женщины, – святейшие после Бога. По воле вашей нельзя им входить и с непокрытой головой. Я же зову в Храм Отца Небесного всех, ибо самый надежный храм – сердце человека. В сердце его храм его. Право свое иметь храм в сердце своем, в душе своей разве не дано женщине?! Дано. Такое же, как и мужчине. И кто не принимает этого, тот уподобляется кицаям – окровавленным лбам.

Вновь смешок со скамеечки рядом. Галилеяне с насмешкой относились к тем фарисействующим, которые, демонстрируя свою верность закону Моисея, ходили с закрытыми глазами, чтобы не видеть творившихся греховных дел на святой земле. Натыкаясь на стены и иные препятствия, они набивали себе шишки на лбах, а иногда разбивали лбы и носы до крови.

Иисус ждал, что здесь тоже, как и в Капернауме, начнется спор тех, кого он обидел в проповеди своей, с теми, кто принял его слово; но подобного не случилось – синагога начала пустеть, и это несколько озадачило Иисуса: неужели все усилия напрасны, а семена, им брошенные, угодили на каменистую почву да к тому же иссохшую? И как же возликовал он, когда выходя из синагоги, оказался перед толпой, его ожидающей. В первых рядах этой многочисленной толпы стояли женщины. Едва он сделал несколько шагов встречь людям, как Мария Магдалина пала перед ним ниц. Ее примеру последовали остальные женщины, а затем и мужчины.

– Поднимитесь, чада Отца Небесного. Не мне ваши поклоны, но Отцу Небесному. Его почитайте, уверовав в меня. Почитайте в сердце своем, в душе своей.

В тот вечер женщины не разошлись по домам своим, а уха живали за Иисусом, соревнуясь меж собой за право омыть ноги пророку, за право прислуживать за трапезой. Некоторые из них, особенно молодые, не имеющие мужей, определили себя в спутницы Иисуса. К неудовольствию Марии Магдалины, которая боялась, как бы Иисус не увлекся какой-нибудь спутницей, начав уделять ей больше внимания.

В ревности своей она забыла, что ее любимый скован обетом безбрачия.

Иисус, заметивши смену настроения Марии Магдалины, даже спросил у нее:

– Что тревожит тебя?

– Глупые мысли любящей женщины.

Вот и все. Объяснились. И как ни странно, вполне поняли друг друга. Иисус дал себе слово относиться к Магдалине со столь же нежной внимательностью, как и прежде. Не в ущерб, конечно же, сестрам Лазаря – Марии и Марфе. Не в ущерб и тем, которые решили сопровождать его, Иисуса, в пути его.

От проповеди к проповеди в городах Геннисаретской равнины росло число его сторонников, это вдохновляло Иисуса, давало надежды на успешное проповедование в Храме Соломона, но он все же никак не решался на последний шаг, что, понятное дело, весьма беспокоило и слуг-жрецов и особенно Великих Посвященных, определенных жребием довести решение Собора до конца. Они, хотя и оставались в стороне, не выпускали, однако же, Иисуса из вида ни на день, ни на час.

Они искали пути воздействия на него и, как им показалось, нашли, наконец, верный ход: повлиять на мать Иисуса и братьев его.

Дело в том, что приближался праздник Скинопигии (Доставление кущей), на который обычно в Иерусалим съезжается множество паломников. Из Галилеи, как правило, на праздник Поставления кущей отправляется целый караван. Вот с ним-то и хотели отправить Иисуса в Иерусалим его приставы, повлияв волей своей на семью его.

Первый шаг им удался. Мириам, мать Иисуса, и братья его пришли к нему с поклоном и пригласили ехать в Иерусалим вместе с ними. Иисусу, однако же, это предложение показалось неприемлемым: смешаться с толпой паломников, прийти с ними в Иерусалим безвестно? Нет. Не зря же он так много сделал, неся людям Живой Глагол Божий. Однако он не стал делиться своим сокровенным с родными, памятуя неприятие его деяний и Иаковом, и даже матерью. Ответил так:

– Мне еще много предстоит проповедовать в синагогах Геннисаретской земли. Слово мое слушают здесь со вниманием.

– Яви себя миру, а не единой Галилеи, – вроде бы посоветовал с братской доброжелательностью Иаков. – Много ли пользы от твоих проповедей в одной земле? Кто делает дела, подобные твоим, в тайне? Пойдем в Иерусалим. Пусть слово твое услышит и оценит весь народ Израиля.

Уловил Иисус в словах брата неприятный для себя подтекст, но не возмутился, а ответил смиренно:

– Наступит час, явлю себя в храме Иерусалимском. Теперь еще не время.

Иаков, пожав плечами, пошел прочь. Помешкав немного, последовала за ним и Мириам. Остальным тоже не оставалось ничего делать, как оставить брата своего с его желанием.

Приставы, поначалу насторожившиеся отказом Иисуса идти караваном паломников в Иерусалим, поразмысливши, оценили решение Великого Посвященного весьма мудрым: лучше, если он войдет в Священный город в сопровождении учеников своих и толпы сторонников, да если еще подготовить ему соответствующую встречу, тогда его вход в Иерусалим станет именно таким, каким он и должен быть.

Конечно, в самом Иерусалиме мало кто знает проповедника из галилейского Назарета, а что он Великий Посвященный никто даже не может предположить. По твердому убеждению иудеев галилеянин не может быть пророком. Пророков дает только Иудея. Зато в дни входа Иисуса в Иерусалим в городе будет много паломников из Галилеи, которые и зададут тон. А их непременно поддержит большинство народа из Иудеи, если загодя распространить слух, якобы тайный, что вот-вот в городе появится пророк из рода Давидова, рожденный в Вифлееме, где родился сам Давид, и пророк этот возьмет грехи человеческие на себя ради воцарения Царства Божьего на земле.

Расчет точный: слух этот, передаваемый с опаской, сразу же взбудоражит город, ибо каждый воспримет его по своему разумению, по своему чаянию, а оно у всех, разнясь в личных интересах, объединится в одном – надежде на освобождение от римского ига. Вот тогда не избежать Иисусу скорой жертвенной казни ради освобождения рода людского от грехопадения.

Приставы договорились влиять на Иисуса общей волей, одновременно распуская слух в Иерусалиме, готовя ему достойную встречу.

Впрочем, воля Посвященных мало что изменила в действиях Иисуса и его замыслах. Он уже сам, помня благословение на горе Иеромона, определил вход в Иерусалим с таким расчетом, чтобы оказаться в нем в канун пасхальной недели, когда в городе соберется наибольшее число паломников. Он войдет в Храм и станет проповедовать, а если кто попытается помешать ему, он сам прогонит того из Храма.

Вскоре после того, как караван паломников отправился в Священный город, Иисус объявил ученикам своим:

– Ждет и нас дорога к Храму Соломона. Но в пути станем проповедовать и крестить. Понесем Живой Глагол Божий по городам Иудеи. Чтобы не сказали, что лишь в Галилее слышали люди мое пророчество.

Учеников своих он разделил. Одним, среди них Иаков и Иоанн Заведеевы и Симон с Андреем Ионины, велел идти берегом Иордана, чтобы крестили те его именем, с остальными же и с иными, сопровождавшими его, – намерился идти по Иерусалимской дороге. Встреча в Вифании. В доме Лазаря в самом начале весны. Или в доме Симона, которого он исцелил от проказы в Капернауме еще в самом начале своей пророческой деятельности и после чего стали стекаться к берегам Галилейского моря страждущие в надежде получить исцеление из земель всех колен Израилевых и даже из стран многобожников.

Несколько раз после этого Иисус останавливался у Симона, находя отменное гостеприимство.

Иисус не собирался ни проповедовать, ни пророчествовать в синагоге Вифании, чтобы не повторилось то, что произошло после воскресения Лазаря. Он в этом городе, от которого до Иерусалима рукой подать, будет готовиться ко входу в Храм Соломона, сбивая вокруг себя крепких мужчин, чтобы при необходимости они бы применили силу к тем, кто станет сопротивляться в Храме ему, Иисусу. Размещаться же уверовавшие в него и готовые стать стеной на защиту его будут не в Вифании, а в пещере Иеремии. Так он определил.

Во время вечерней трапезы и обычной беседы после нее Иисус рассказал ученикам своим о планах, призвав их всеми силами содействовать их исполнению. Это весьма ободрило апостолов. Наконец-то от слов равви переходит к делу, и если все сложится удачно, он вполне может объявить себя первосвященником, а затем и царем всего Израиля. Народ поддержит его, потомка Давида, ибо истосковался по свободе. Рим же, опасаясь великого восстания, признает Иисуса царем, и тогда они, апостолы, сядут по правую и левую руку его. Тогда исполнится обещанное им, когда он звал их с собой.

Как они ошибались! Иисус вовсе не думал о власти. Он давно и твердо считал любую власть злом. Храм Соломона ему был нужен лишь для того, чтобы Живой Глагол Божий услышали все колена Израилевы, и каждый, услышавший его, обрел бы в душе своей, в сердце своем Царство Божие. Вот тогда-то вера в Единого Творца, в Отца Небесного, вера любви и свободы, разрастаясь и укрепляясь, сметет все, что станет мешать вольности духа народного. Тогда не удержать Риму ни Израиля, ни иные подъяремные страны. Свобода восторжествует. Вольность духа обретет господство в истинном Царстве Божьем на земле. Ради этого он идет на последний шаг в своей жизни, готовый безропотно испить Жертвенную Чашу до дна.

Какое великое разочарование испытают ученики его, узнав обо всем этом в последние дни перед распятием учителя своего.

И только Мария Магдалина поняла женским чутьем своим, любящим сердцем своим истинные намерения Иисуса и попыталась отговорить его от рокового шага.

– Уйди в Эдессу. Я пойду за тобой.

– Нет. Я благословен Отцом моим Небесным дошагать по своей судьбе до самого конца.

Грустно вздохнула Магдалина и вновь упрямо поклялась себе:

«Ты будешь жить! Я не дам тебе умереть!»

Но в тот момент она, как и прежде, еще даже не представляла себе, каким путем этого добьется.

В Вифанию Иисус пришел раньше своих учеников, которых направил по Иордану. На сей раз серьезных конфликтов с фарисействующими в иудейских городах у него не происходило. Он проповедовал в синагогах, исцелял больных, не вызывая явной вражды со стороны тех, кто видел в нем реформатора законов Моисея и никак не желал никаких новшеств, ибо видел в них ущерб своему авторитету. Однако и уверовавших в него почти не прибавлялось, но не потому, что таких не было, а потому, что он сам, своей волей, отбивал желание идти с ним – он лишь выбирал крепких мужей, молодых годами, с которых брал слово быть ему послушными и преданными.

Но и их Иисус не звал с собой в Вифанию, а оставлял в пещере Иеремии, заверив их, что станет приходить к ним два-три раза в неделю, когда же пробьет час, он позовет их с собой. В пещере осталось несколько женщин, чтобы ухаживать за ними, а Иуда Искариот, хранитель казны, выделил им добрую сумму на расходы.

В таких условиях можно жить, тем более, питая надежду на значительный взлет в будущем: пророк ведь из рода Давидова, и этим все сказано!

Сам же Иисус, остановившись в доме Лазаря, даже не приближался к местной синагоге, а через день ходил в Иерусалим, чтобы побывать в Храме Соломона. Сопровождали его лишь слуги да Мария Магдалина. Иногда с сестрами Лазаря.

Маршрут его разнился. То он входил в Иерусалим через ворота Стефана в Новый город и через Предместье в Овечьи ворота, затем уже в Храм; то сразу шел в Храм через Золотые ворота, а дважды в неделю, как и обещал, заходил прежде в пещеру Иеремии, а уж оттуда, пообщавшись с мужами и учениками, шел через Дамасские и Рыбные ворота в Храм. В Храме он даже не пытался ни проповедовать, ни, тем более, пророчествовать. Прогуливался в портике Соломона и по его двум крытым галереям, заходил во двор женщин, когда с ним была Магдалина и сестры Лазаря; но чаще всего во двор рабов, беседовал с ними как равный с равными. В этом дворе он проводил много времени, ибо обычно женщины покидали его сразу же при входе в Новый город, и в Храм он приходил один. Для него же беседы с нищими и рабами имели великий смысл, ибо ради них он и проповедовал.

Впрочем, неактивность эта угнетала Иисуса, и все же он терпеливо изучал Храм, присматривался к торговцам и менялам, определяя именно с них начать свои активные действия. Он ждал предпасхальных дней, когда город набьется паломниками. Он ждал прихода главной части своих учеников, которые к тому же приведут с собой крепких и верных мужей.

Меж тем, он все чаще и чаще слышал в Храме, особенно во дворе рабов, о каком-то Мессии, который в предпасхальные дни войдет в Иерусалим, чтобы отдать себя в жертву ради создания Царства Божьего на земле, царства обездоленных и угнетенных. Тогда свершится невиданное: богатые низвергнутся, бедные возвысятся, и все станут равны меж собой, Все свободны. Свободны телом и духом. Ему, Иисусу, говорили об этом шепотом, озираясь, не подслушал бы кто-нибудь из римских приспешников – Иисус все более и более убеждался, что речь идет именно о нем, но пока никак не мог определить, как ни напрягал свою волю, откуда идет молва, где ее истоки. От учеников? Не может быть. От укрывающихся до времени в пещере Иеремии? Тоже маловероятно. От слуг-жрецов? Но они все время у руки его. Может, от Магдалины? Она знает о нем, Иисусе, более всех учеников его. Он даже рассказал ей о видении на горе Иермона.

Решил спросить ее без обиняков. В день, когда она сопровождала его одна, без сестер Лазаря.

Магдалина, как обычно, покинула его в Новом городе, а к вечеру ждала за воротами на дороге в Иерихон, чтобы вместе идти в Вифанию. Они отошли довольно далеко от города, тогда Иисус жестом попросил слуг отстать, дабы не стали они свидетелями его разговора с Марией Магдалиной, и как только они исполнили волю Великого Посвященного, он спросил Марию:

– Ты знаешь ли о молве при вход в Иерусалим Мессии?

– Да.

– От кого пошли слухи? Не от тебя ли?

– Нет, – ответила Мария с дрожью в голосе, и глаза ее набухли едва сдерживаемыми слезами. – Нет.

Иисус понял, что жестоко обидел женщину, погладил Марию нежно по пышноволосой ее головке и, как бы извиняясь, высказал свои тревоги:

– О моих истинных намерениях знают немногие. Молву же кто-то не только пустил, но, как мне кажется, кто-то еще и подпитывает ее.

– Мне тоже так видится. Но меня удивляет другое: ты – Великий Посвященный, читающий мысли других, умеющий влиять на души других, отчего не можешь распознать творящегося вокруг тебя?

– Это и мне совершенно непонятно, – признался он со вздохом и вдруг его осенило: «Великие Посвященные! Приставы! Они! Значит, час жертвенной смерти действительно близок!»

Тоскливо стало на душе. Очень тоскливо. Что ни говори, а с жизнью расставаться ему не хотелось.

Мария Магдалина сразу же уловила смену настроения Иисуса и встревожилась:

– Что с тобой?!

– Глупые мысли.

И вновь они хорошо поняли друг друга. Она же настойчиво подстегнула себя:

«Еще проворней нужно действовать. Иметь всюду и уши свои и глаза свои!»

Но о своих думах, надеждах и действиях она не собиралась говорить Иисусу. Пусть до времени идет все так, как шло. Пусть он считает, что она навещает родственников и подруг, живущих в городе. И хотя он может догадаться, что у нее не так уж много домов, где ее визитам рады, но догадываться одно, а знать – совсем иное. Не станет же он, проповедующий свободу духа, свободу мысли, свободу поступков, свободу во всем, допекать ее расспросами или назидать с целью ограничения ее вольности. Ее же совесть чиста. Она любит его, а общается с другими мужчинами только ради него. Ради них двоих. Ради их будущего. Чтобы стать единой плотью.

Вот так и тянулось время, пока не появились ученики. С довольно внушительным отрядом крепкотелых мужей. У многих под плащами на бедрах короткие римские мечи – гладиусы. Ученики, однако, поступили мудро: не вошли со всем этим вооруженным многолюдьем в город, а лишь дали знать Иисусу о своем прибытии и стали ждать его слова, раскинув стан в десятке стадий от Вифании в оливковой роще.