Текст книги "Иешуа, сын человеческий"

Автор книги: Геннадий Ананьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

Пример Иоанна Крестителя особенно тревожил Иисуса. Л Самсон? Посильно ли ему, Иисусу, подобное?

Он не готов был вот так, без раздумий, ответить Посвященным старейшинам ессеев о своем решении.

Пауза затягивалась. Тогда глава братства посоветовал Иисусу:

– Удались в пустыню.

В тайном центре ессеев в Енгадди было специальное место, где сомневающийся в чем-либо мог наедине с собой поразмышлять м прийти к определенному выводу. Подвергнуться искушению од иночеством.

Выше Енгадди, там, где ессеи выращивали кунжут и обрабатывали виноградники, крутая тропинка вела в пещеру, довольно тщательно скрытую от случайного взгляда. В нее входили меж двух дорических колонн, вырубленных в скале, подобно тем, какие находились в Иосафатовой долине в Убежище Апостолов. Вид из пещеры был изумительный: глубокая и узкая долина с редкими белыми домиками, утопающими в зелени виноградников, а дальше – Мертвое море. Неподвижное и серое, сдавленное печальными горами Моавитскими. Сам же человек, созерцающий все это, чувствовал себя так, будто находится он в орлином гнезде над пропастью.

В пещере этой в качестве духовной пищи имелись свитки с изречениями пророков, а также укрепляющие благовонные масла; для телесной же пищи только сушеные финики и ключевая вода, с уютным журчанием выбегающая из расщелины в скале. Она же предназначалась и для омовения.

Вот туда и удалился Иисус. Перечитать то, что ему было хорошо знакомо, но теперь уже новыми глазами, с более глубоким осмыслением. Особенно внимательно вдумывался он в каждую фразу пророка Исайи: «Кому открылась мышца Господня?», «На подвиг души Своей Он будет смотреть с удовольствием… и грехи их на Себе понесет», «Я дам ему честь между великими… за то, что предал душу Свою на смерть…» Судьба?! А если судьба, то не дрогнет ли он, когда настанет час испытания, час истязаний перед казнью, не возопит ли он о пощаде, когда наступит миг казни?!

И усмехнулся, вспомнив, как он осуждал Моисея за малодушие и робость. Теперь выходило, что он сам искушаем малодушием и робостью, неверием в свои силы.

Однако Моисею предстояло великое: вывести народ свой из рабства и дать ему законы общежития, законы веры. Но куда выводить народ Израиля сейчас, какие ему нужны сегодня законы бытия, если они уже есть – мудрые законы Моисея. И – откровение. Не выводить нужно народ, он и так рассыпан по многим странам силой победителей, его нужно собирать. Объединить духовным единством. Чтобы люди почувствовали себя способными вырваться на свободу из крепких объятий Рима, который является царством Сатаны, печатью зверя. Но на благо ли это? Не приведет ли такая борьба к окончательному исчезновению Израиля? Нет! Не приведет. Свобода победит! Она не может не победить! Даже ценой жизни части народа. Ценой его собственной жизни.

Все так. Однако чтобы решиться на самопожертвование, нужно избрать верный путь. Но какой?

Можно, объявив себя наследником и правопреемником Давида, воскликнуть подобно Исайи: «Я растопчу народы в гневе моем, я напою их моим негодованием, я опрокину их силою на землю!» Объявив себя царем и Первосвященником, стать новым Макковеем? Да, можно рискнуть. Все равно – смерть, а она краше в борьбе. Но… Можно ли насилием победить насилие? Может ли меч положить конец царству меча? Не вызовет ли все это к жизни новые темные силы, силы мрака, силы зла?

Есть путь Иоанна Крестителя, который бросил открытый вызов фарисеям и саддукеям и который дополнял законы Моисея своим видением очищения души и веры в Бога. Но и он, похоже, не даст ожидаемой пользы, ибо крещение водой – одна из степеней Посвящения, принятых в Египте. А можно ли весь народ или большинство из него принять в сонм Посвященных, не дав к тому же нужной подготовки к великому акту?

Не лучше ли, крестя водой, раскрывать для крещения ту истину, какая по сей день остается достоянием нескольких тайных святилищ и малого числа Посвященных?

Но он принял на себя обет молчания. Разве может он нарушить слово? Отступничество – не путь честного проповедника. Первая ложь породит новую. Так без конца и края.

Скорее всего, нужно идти путем египетских жрецов, которые исподволь, через укрепление веры в своих богов, которую хранили сами, и своим примером вели за собой массы, одновременно прививая им ненависть к гиксосам, поработившим Египет. Путь долог, но в конце концов он приведет к желаемому результату и в Израиле. Именно так! Проповедовать среди людей суть веры в Господа, суть законов Моисея – высокую нравственность, самосовершенствование, полную свободу мысли и духовной жизни, ясное понимание главного: Бог в каждом!

Но разве этот путь не на десятилетия и даже не на столетия? А как быть с тем, что переживает народ сегодня?

Мыслями перенесся Иисус в Иерусалим, в Храм Соломона, где больше культа, чем веры истинной, так ему показалось, и это же подтвердил наставник, его сопровождавший; затем в Нижний город с его нищими и убитыми горем, – он вновь почувствовал то унижение, какое испытал в те минуты, когда, увлекаемый наставником, спешил укрыться в пещерах от преследователей-легионеров, готовых схватить их и отправить на казнь только за то, что вокруг них собрался народ. А сами пещеры с их сумасшедшими обитателями? Тоскливо стало на душе Иисуса. Особенно, когда он мысленно перенесся к желтым берегам Силоамского источника.

День тянутся за днем, борению мыслей, однако, не было видно конца. Иисус никак не мог определиться, имеет ли смысл рисковать жизнью, став проповедником, а если да, то какую цель ставить перед собой и по какому пути двигаться, чтобы достичь желаемого.

Окончательное решение Иисус принял, когда основательно взвесил слова мамы, сказанные со вздохом в Египте: «Снова сыны и дочери Израиля под более страшным гнетом. И только Мессия сможет сегодня спасти свой народ, взяв все грехи на себя».

Тогда он почувствовал, что мама чего-то недоговорила, сейчас же он понял: она имела в виду его, Иисуса. Не зря же она посвятила его в назареи. Значит, зачат он от Святого Духа, так считала его мама и видела в нем пророка. Мессию.

«Воля матери священна!»

На следующее утро он предстал пред очи Главы центра Енгадди и, преклонив колено, объявил:

– Я иду проповедовать как назареи. Как Сын Человеческий. Я готов к этому.

– Мы объявим тебе решение старейшин Посвященных. Пока же поезжай проведать маму.

Но уже через неделю покойная жизнь в родном доме прервалась: Иисуса известили, что четырех степеней Посвящения не достаточно для Мессии и что ему предстоит пройти еще три степени. Одну из них в Египте, в Храме Солнца.

В Храме Солнца

Жрецы-соглядатаи, сопровождавшие в качестве слуг Иисуса в Египет, а затем до самого Храма Озириса, остались перед мраморными ступенями, передав с рук на руки своего подопечного служителям храма – неокорам. Те благочестиво повели прибывшего во внутренний дворик к портику, где Иисуса ожидал глава иерофантов храма Озириса – Великий Посвященный.

Иисуса поразили не столько богатые одеяния и величие в облике Главы храма, сколько сам портик: мраморные колонны его казались гигантским цветком лотоса, на которых как бы плыл в вечность Солнечный ковчег – ковчег Озириса. Лепестки же самих цветков, как бы откидываясь, открывали взору то голову ребенка, что говорило о связи людей с тайным рождением Гора, сына Озириса и Изиды среди лилий и папируса в Нижнем Египте, то встающего бога Солнца и Движения; то обнаженного младенца – символа утреннего солнца. Чистота линий говорила о великом мастерстве зодчих, а композиция – о мудрости священнослужителей: человек под портиком чувствовал себя покоренным неведомой великой силой, щедро источаемой ковчегом бога Солнца.

Иерофант, жестом отпустив неокоров, сделал несколько шагов навстречу гостю.

– Покоен ли был твой путь из Галилеи в Мемфис?

– Да. Благодаря Господу моему.

Пронизывающий взгляд иерофанта словно прожег Иисуса до самых до пят, и понял он, что допустил большую оплошность, отнеся успех путешествия не на Великого Творца (он же не простой смертный, но Великий Посвященный), а на Яхве. Не подумал, где он и кто перед ним. Однако иерофант больше ничем, кроме взгляда, не выразил своего недоумения. Все то же спокойное величие, да и взгляд его острых глаз принял прежнее выражение – пронизывал он, но не прожигал. Глаза эти вместе с тем были непроницаемы, однако светились внутренней теплотой души, что буквально покорило Иисуса. Он было собрался исправить свою оплошность, но иерофант опередил его.

– Прежде чем будешь допущен в Храм Озириса, я должен убедиться, что желания твои познать тайны мистерий искренни. Для этого тебе предстоит ответить на все мои вопросы. Без утайки и искренне.

Иисус кивнул в знак согласия, хотя не мог не понимать, что здесь о нем уже все знают, коль скоро его сюда везли специально.

В самом деле, иерофант знал все. Он участвовал и в Первом, и во Втором Соборах Великих Посвященных в Эдесе, в пещере Авраама, но глава Храма Озириса, в тайных подземельях которого и была школа Посвящения, считал, что для полного познания Священной Истины и мистерий нужной пройти весь путь от самого начала до самого конца. Никаких условностей. Никаких послаблений далее для того, кто имеет уже четвертую степень Великого Посвящения. Иерофант напрочь отбрасывал то, что Иисус многие годы познавал тайны истины в Енгадди, и принимал его как обыкновенного новичка, которого либо поведут через портик дальше в Храм, либо укажут на дверь.

Иисус отвечал на все вопросы подробно и искренне. Его немного удивляло, что иерофант ни словом не обмолвился о Енгадди, но он вскоре понял, что это не случайно, поэтому сам тоже не стал напоминать вопрошающему о степени своего Посвящения. Он старался больше не допускать оплошности, какая случилась при ответе на первый вопрос.

Удовлетворяли ли иерофанта ответы, Иисус не мог определить, ибо во все время беседы лик вопрошающего ни разу не изменился: все то же благородное спокойствие, все тот же пронизывающий и одновременно теплый взгляд.

И вот наконец:

– Следуй за мной. Я вижу, ты искренне желаешь познать Абсолютную Истину.

Иерофант пошагал неспешно, явно давая Иисусу возможность полюбоваться великолепием внутренних двориков с портиками, а когда они подошли к аллее, пробитой в скале, он остановился.

– Она приведет тебя к Малому Храму, где начало познания Священной Истины. Станем ли продолжать путь?

– Да, – ответил Иисус, хотя если можно было бы покопаться в самой глубине его душевного состояния, стало бы понятно, что ответ не так уж искренен: в пещере искупления он принял решение проповедовать, а эта вот многолетняя отсрочка, какая ему предстоит, не вполне его устраивала. Он-то считал себя вполне подготовленным к миссии проповедника, к миссии Сына Человеческого.

Но его готовили, он это пока еще не вполне осознал, к более серьезному – к мессианству и жертвенности.

Иерофант почувствовал еле заметную фальшь в ответе Иисуса, прожег его взглядом, как и в первый раз, когда он совершил оплошность, – Иисус поспешил повторить свое согласие с большей уверенностью.

– Да!

И вот – аллея. Хотя, если честно признаться, Иисуса удивило, отчего жрецы называли аллеей пусть даже широкий проход, прорубленный в скале? Скорее тоннель. Единственное право так именоваться, как можно было предположить, имелось только потому, что проход не имел свода. Возможно, однако, еще и оттого, что на всем протяжении прохода вплотную к гладким каменным стенам стояли, словно стражи порядка и справедливости, сфинксы.

Очень медленно шел иерофант по аллее: пусть молодой спутник его всмотрится в лица сфинксов, в обелиски, которые как бы окаймляли сфинксов. Пусть сразу почувствует магическую силу и сфинксов, и обелисков, их символическое значение, хотя галерея символов еще далеко впереди, и дойдет ли Иисус до нее, еще никто не может сказать определенно, но первое впечатление очень важно для его дальнейших решений и действий.

Несколько ступенек в конце аллеи, и – дверь в уютный храм. Иерофант провел Иисуса через его залы без остановок к статуе богини Изиды, Великолепная, словно живая, Изида сидела с задумчиво склоненной головой, а на ее коленях лежала закрытая книга. Изида была обнажена, и лишь лицо ее закрывала выточенная из камня завеса, казавшаяся, однако же, легкой, воздушной. Под статуей стояла надпись: «Ни один смертный не поднимал моего покрывала».

Справа от Изиды – колонна красного мрамора, слева – черного…

Иерофант положил на плечо Иисусу руку. Мягкую. Теплую. С предостерегающей теплотой зазвучал и его голос:

– Перед тобой дверь в тайное святилище. Обрати внимание вот на эти колонны: красная символизирует восхождение духа к свету Озириса, черная означает его пленение в материи, которое может окончиться полным уничтожением и материи, и самого духа. Я говорю тебе, Иисус, это потому, что каждый, кто соприкасается с нашим учением, подвергается великому риску. Слабого или порочного ждет либо безумие, либо смерть. Одни лишь сильные духом и добрые обретают с нами жизнь и бессмертие. Очень много легкомысленных входило в эти двери только для того, чтобы больше не выйти обратно живыми. Впереди – бездна, которая возвращает назад лишь сильных духом и смелых, таких, кого первыми из людей благословил на великие свершения Творец Всего Сущего.

Иерофант умолк, но Иисус понял, что речь его не окончена, что пауза именно для него, чтобы осмыслил он услышанное, и не ошибся в своем предположении: иерофант, все так же держа руку на плече Иисуса, заговорил вновь, теперь уже тоном заботливого отца:

– Подумай, Иисус, основательно о том, куда ты направляешься, о той опасности, какая ожидает тебя. И если твое мужество несовершенно, если душа не готова к подвигу, откажись вступить вот за эту дверь, ибо после того, как она затворится за тобой, отступление уже невозможно.

Всего несколько секунд молчания, но в голове вихрь воспоминаний, того, что пережито и прочувствовано и в пути из Египта на свою родину, и в годы тайной учебы у Ессеев, и особенно в долгие дни искушений в тайной пещере – дни борения желаний и сомнений; и наконец, об окончательном решении. Твердом. Бесповоротном. А еще одна школа, как он посчитал в данный момент, не станет помехой на его пути к цели, а наоборот, поможет более плодотворно нести свое слово людям.

– Я готов переступить порог Святилища!

Сказано это было настолько искренне, что иерофант, похлопав Иисуса по плечу, молвил порывисто:

– Благословляю тебя!

Увы, дверь не отворилась. Изида как сидела в глубочайшей задумчивости, так и осталась неподвижно сидеть. Иерофант же повелел:

– Следуй за мной.

Иисусу еще предстояло целую неделю провести в подчинении у служителей храма, исполняя все их поручения, как самому последнему рабу, и не роптать, а набираться сил и мужества для предстоящего рискованного шага в неизвестность. Одно лишь отличало Иисуса от рабов храма: он не только смиренно исполнял самую грязную работу, но вместе со жрецами свершал омовения и слушал священные гимны. И еще одно отличие: он не мог произнести ни одного слова, не мог издать ни одного звука – полное молчание.

Да, это было поистине истязание смирением, особенно тяжкое оттого, что Иисус уже пережил торжество Великого Посвящения и никак не мог ожидать подобного унижения.

В самые трудные моменты этого недельного унизительного испытания он успокаивал себя повторением пророчества Исайи: «Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст своих; как овца, веден Он был на заклание, и, как агнец перед стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих».

Вот, наконец, испытание на самообладание и самодисциплину окончено. Пара неокоров, дождавшись полной темноты, повели Иисуса к двери в Святилище – Изида мягко отодвинулась, и они оказались в совершенно темном зале, весьма узком и длинном. Когда глаза немного привыкли к темноте, Иисус увидел, что зал будто бы был наполнен статуями, тела которых были людские, а головы зверей, птиц и гадов: львов, быков, орлов, соколов, змей – тут вдруг все это многоголовье хищников засветилось, и Иисусу показалось, что они вперили именно в него злобные взоры. К тому же в этом ужасном свете стали отчетливо видны зубы хищников, готовых накинуться на смельчака и растерзать его.

Иисус поежился, остановившись в нерешительности, но один из неокоров указал ему рукой путь вперед, и он повиновался.

Зал миновали в полном молчании и, нырнув в темный коридор, пошагали по нему тихо, без единого слова, без единого сколько-нибудь заметного шума.

Крутой поворот, и впереди – мягкий свет, возникающий, будто из небытия. И он действительно освещал пришельцев из царства тьмы: мумию, которая не лежала в саркофаге, а стояла, прислонившись к граниту, рядом же с ней – скелет человеческий. Между ними низкий и узкий лаз в кромешную мглу.

– Ты еще можешь вернуться, – громко произнес один из неокоров, и это было так неожиданно, что Иисус даже вздрогнул. – Изида не загородила еще выхода. Дальнейший путь уже безвозвратный.

– Я не отступлюсь.

Неокор зажег крохотный фонарик и, подав его Иисусу, пояснил:

– Частица бога Солнца тебе, решительному и храброму.

Оба сопровождающих развернулись и зашагали обратно, и Иисус вскоре услышал, как закрылась дверь в Святилище. Изида, как понял он, возвратилась на свое привычное место. Причем, возвратилась не бесшумно, как открывала вход, а со скрипом. Он будто скребнул по сердцу. Увы, поздно.

Встав на четвереньки, Иисус пополз в неведомую тьму. И вдруг будто пронзил все его тело громкий голос:

– Здесь погибают бездумные, кто восхотел не знаний, но власти.

Эхо, волна за волной, начало повторять эти слова. Иисус считал, не представляя даже, для чего он это делает: раз, два, три, четыре – семь раз повторило эхо грозное предупреждение, и он понял символичность услышанного – через семь сфер нужно пробиться душе, чтобы достичь бессмертия и оказаться в вечном блаженстве сферы эфира. Это он твердо усвоил еще у ессеев. Стало быть, и здесь ждет его наука праведности, которая поможет душе обрести бессмертие. Или… бесславно погибнуть. И телом, и душой. Чтобы вновь перевоплотиться. В кого? Не в тех ли чудищ, какие сверлили его в темном зале горящими злобой глазами?!

Не слишком вдохновляющая перспектива. Обратного пути, однако, уже нет. Об этом его предупреждали не единожды, а он твердил упрямо в ответ: «Я не отступлюсь!» Теперь и в самом деле не отступишься. Либо рай, либо – ад.

Лаз постепенно расширялся, но теперь он круто шел под уклон; и, хотя дно под коленями и локтями было неровным, опасность поскользить вперед неудержимо все возрастала.

Но вот, наконец, ровная поверхность. Более того, лаз расширился до величины грота. Можно распрямиться и, оглядевшись, определить, куда двигаться дальше.

«Что это?! Воронка? И куда? В бездну?!»

Но при свете тусклого фонарика Иисус все же разглядел железную лестницу, которая спускалась в зияющую бездонной чернотой пропасть. Что делать? Выход один – только вперед.

Осторожно он начал спуск по лестнице, проверяя ногой каждую ступеньку на прочность, и, лишь когда убеждался в ее надежности, твердо ставил ногу.

Ступенька за ступенькой, все глубже и глубже спускался он в колодец. Позже он узнает, что эта черная бесконечность – Колодец Истины, пока же этот спуск для него был в жуткое неизведанное.

И вот… екнуло сердце. Нога не нащупала очередной ступеньки. Значит, все! А что дальше?! В первую очередь он попытался с помощью фонарика определить, не близко ли дно, на которое можно было бы спрыгнуть, но бездонность ошеломила его.

Взяв себя в руки, Иисус начал размышлять, и сразу же родилась успокаивающая мысль: по ритуалу проникновения в святилище ему отведено какое-то время, ради испытания силы и храбрости, поэтому он постарался успокоиться и примоститься на ступенях так, чтобы как можно экономней расходовать свои силы.

Время, однако же, шло, и никаких признаков того, что к нему придут на помощь, не появлялось. К тому же фонарик начал тускнеть – Иисус встряхнул его, фитилек засветился ярче, но вскоре вновь потускнел.

Выходило, что масло рассчитано на определенное время, стало быть, есть выход из этого положения. Может, низ все же? Он еще раз вгляделся в черноту колодца, чтобы убедиться, возможно ли прыгнуть вниз, но и на сей раз понял, что он при первом поиске дна не ошибся, ибо колодец казался вовсе бездонным. Оттуда, если туда угодишь, действительно нет обратного хода, да и переломанные кости никто оттуда не станет вытаскивать.

Словно молотком по темечку стукнуло предупреждение иерофанта у закрытых еще дверей в Святилище: «Это – бездна, которая возвращает назад только сильных духом…» Потом Иисус узнает, что висел на лестнице в Колодце Истины и что это было самое страшное испытание для тех, кто желал познать Священную Истину Посвящения, а на дне этого колодца, поистине бездонного, покоятся кости многих десятков, а то и сотен слабых духом. Но об этом жрецы расскажут ему лишь тогда, когда окончательно примут его в свое братство, сейчас же он полностью был предоставлен самому себе: его жизнь висела на волоске, и не оборвется ли этот волосок, зависело только от него самого.

«Есть выход! Есть!» – внушал он самому себе и, влекомый этой упорной мыслью, приподнял тускнеющий фонарик, чтобы осветить стены слева и справа от лестницы. Слева – идеальная гладкость. Справа… Стоп! Свет вроде бы куда-то углубляется. Вытянул до предела руку с фонариком и – о! радость! Встрепенулось сердце в восторженном биении.

«Есть!»

И тут, словно кто-то подсказал ему: не спеши, будь осторожен. Иисус заставил себя подчиниться внутреннему голосу. Встряхнув фонарик, он еще раз осмотрел пробитый в скале лаз из колодца. Ступенька. Шершавая. Значит, не поскользнешься. Дальше, похоже, пол идет ровнее. Вот и поручень, за который можно ухватиться, чтобы перетянуть себя с лестницы. Чего же тогда медлить – хватайся за поручень и – вперед?..

Но что-то вновь придержало его прыть. Иисус, дотянувшись до поручня одной рукой, вторую не оторвал от лестницы, и это спасло его. Господь хранил его для славной кончины, а не для безвестного падения в бездну. Поручень оказался ловушкой для тех, кто, теряя разум при виде спасительного лаза, не поосторожничал: поручень не выдерживал веса тела, выдергивался из гранита, и торопыга летел вниз.

Пот выступил на лбу у Иисуса, понявшего, что случилось бы с ним, не прислушайся он к голосу извне, внутреннему голосу. Он еще раз встряхнул фонарик и увидел наконец именно то, что было нужно: почти незаметный штырь, торчавший в самой ступеньке почти у боковой стенки лаза. Оказалось, что и ухватиться за него не так уж неудобно.

Вот теперь – вперед!

За ступенькой, как и предполагал Иисус, ровность. Ползти легко. Можно двигаться без боязни скатиться обратно. А метров через двадцать этой узкой ровности – площадка. С высоким потолком. Можно расслабиться и вдохнуть полной грудью прохладного воздуха, прежде чем начинать подниматься по винтовой лестнице. Теперь уже не так важно, что свет фонарика съежился до крошечного светлячка, а затем и вовсе исчез – улетел светлячок. Полная темень. Придется подниматься ощупью. И поскорее. Жрецы, должно быть, уже потеряли надежду на его появление. Раз догорел фонарик, значит – конец.

Вот уже и свет. Все выше и выше. Вот ярче светлое пятно над головой. Наконец, площадка перед бронзовой решеткой, изящно сплетенной. За ней – широкая галерея. Свод ее поддерживают кариатиды, в руках которых нежно светятся хрустальные лампы. Там свет, там – жизнь.

Увы, дверца в решетке заперта, и нет никого, кто бы мог ее отомкнуть.

«Придется ждать. Кто-то все же должен появиться».

Иисус приготовился ждать долго, ибо теперь понял окончательно: его здесь не предполагают увидеть, раз время горения фонарика миновало. Похоронили, выходит, в колодце. Что ж, пусть удивятся.

На всякий случай он постучал кулаком по решетке, но звук оказался глухим, какой не разносится далеко. Иисус разочаровался, но зря: стук его был услышан, и с доброй улыбкой на лице появился жрец. Это был маг в ранге пастофора – хранителя священных символов. Он неспешно, с достоинством отомкнул калитку и впустил Иисуса. Ничем он не выказывал своего удивления тем, что испытуемый, хотя и просрочил все расчетное время, все же осилил трудный путь к свету. К свету жизни. К свету познания Истины.

– Ты, выдержавший первое испытание, вступаешь в галерею Священных Символов. Их двадцать два.

Иисус теперь разглядел (из-за решетки увидеть их мешали кариатиды), что в промежутках между прекрасными статуями женщин потерянного мира источали мягкий свет символические фрески.

– Двадцать два символа двадцати двух тайн, которые являются азбукой оккультной науки. Это – Абсолютная Истина, ключи, которые открывают источники мудрости и силы, если приводятся в действие волей духа. Каждая буква священного языка, каждое число выражают в этом священном языке троичный закон, имеющий свое отражение в мире божественном, в мире разума, в мире физическом. Если ты приложишь старание, с годами познаешь в совершенстве язык магии и его пояснения, переходя от буквы к букве, от числа к числу, узнаешь таинственный состав вещей через Изиду Уранию к колеснице Озириса, от молнией разбитой башни к Полярной звезде и в конце концов к короне магов, – тогда твоя воля соединится с волей Божественной, чтобы проявлять правду и творить справедливость. Обладатель короны магов вступает еще в этой жизни в круг силы и власти над всем сущим и над всеми вещами и явлениями. Вот это и есть вечная награда для освобожденного духа…

Это, пожалуй, посерьезней того, что познал он, Иисус, в тайном центре ессеев. Ради этого стоило тащиться через безводную пустыню, а затем пройти испытание, рискуя жизнью, которое благодаря Господу окончилось благополучно.

Окончилось ли? Пастофор, закончив пояснения общего порядка, предупредил:

– Но возможность познать все это, имея на то желание, ты получишь лишь после того, как одолеешь последнюю часть пути испытуемого.

Пастофор отворил в конце галереи Священных Символов потайную дверь и молча, указал Иисусу его дальнейший путь.

Иисус не без трепета перешагнул порог, за которым уходил вдаль темный и узкий коридор, и дверь тут же за ним захлопнулась. Какая неожиданность таится впереди? Но что бы ни пришлось пережить, обратного пути нет. Дверь за спиной захлопнулась наглухо, и стучаться в нее бесполезно. Он уже хорошо усвоил, что никто не придет к нему на помощь на всем испытательном пути.

Постояв немного, чтобы привыкнуть к темноте, он осторожно, на ощупь, двинулся вперед, ожидая в любой миг встретиться с какой-нибудь ловушкой. Но нет, пол твердый, стена, за которую он придерживался рукой, сплошная.

Крутой поворот, и что-то похожее на свет замаячило впереди. Еще один поворот, круче первого, и – о! ужас! Впереди костер. Он перегораживает весь коридор. Иисус ощутил даже жар от костра и остановился в нерешительности.

«Смерть в огне?!»

Не может такого быть, чтобы безвыходно. Наверняка можно пройти сквозь огонь, если повнимательней, как он это уже сделал в колодце, присмотреться.

«Что ж, поглядим…»

А что глядеть. Еще при подходе к костру Иисус определил: оптический обман. Смолистые ветки горели не в костровой куче, которая, как казалось издали, перегородила коридор, а были вставлены в решетки, косо уходящие вправо. Между этими горящими ветками можно было проскользнуть, если идти с умом и прикрыть волосы от жара.

Впрочем, решил он, волосы отрастут. Они у него достаточно длинные, не знавшие ножниц с самого рождения.

«Вперед!»

Удачно он миновал огненную западню. Она, как позже он узнает, называлась «Крещение Огнем». Что еще впереди? Черный в отсвете костра водоем. Его не обойдешь ни справа, ни слева. А плавать Иисус не умел. К счастью, водоем не очень широк. Если оттолкнуться, как следует от этого берега, то силой толчка можно дотянуть до противоположного края. Все так, но вода пугает своей чернотой. Как будто покрыли ее черные силы зла.

Стой, однако, не стой, но решаться нужно. И Иисус решился. Несмотря на мурашки по спине и холод в ногах.

Успех! Слава тебе, Господи!

Вскоре за водоемом – грот. С мягким полусветом. У дальней стены – ложе, особенно приятно освещенное. И тут, с музыкальной нежностью, проник в грот голос.

– Испытания твои окончены. Отдохни, ожидая иерофанта. Сними мокрые одежды свои.

Заструилась нежная успокаивающая музыка, настраивающая на полное расслабление. Иисус, сбросив свои мокрые одежды, с наслаждением возлег на мягкое ложе и смежил очи.

Увы, недолго пришлось ему вот так блаженствовать, отрешившись от всего: музыка начала убыстрять темп, возбуждая дух, свет становился все ярче и ярче, и вдруг, будто из самой стены грота, выпорхнула сказочная дева. Пурпуровая газовая накидка, тонкая, как паутина, лишь легким туманцем обволакивала ее смуглое тело, округлые бедра, тонкий стан, тугие груди. Глаза ее горели страстью. Страстным было и дыхание девы.

Бесцеремонно она присела на край ложа и, подавая левой рукой Иисусу чашу с терпким вином, правой начала гладить его голую грудь, опуская, будто ненароком, руку все ниже и ниже. Да таким нежным было ее поглаживание, что дух захватывало.

Что делать молодому и крепкому здоровьем мужчине? Как устоять против великого соблазна обнять и прижать к себе эту страстную пригожесть? Испытание вовсе не легче, чем в Колодце Истины. Но Иисус не подумал даже, что это очередная ловушка жрецов: стремящийся к священному познанию Истины не может поддаваться искушению чувственностью и падать в бездну материи, забыв о духе. Кому не подвластна его плоть, тот не сможет вырваться из мрака, тот самое лучшее для него, станет рабом храма навечно, если не удостоится более жестокой кары. Просто Иисус дал обет безбрачия старейшинам ессеев, а слово для ессея, кем он продолжал себя считать, – крепче любой клятвы. Вот почему, не из опасения, что здесь ловушка, а по верности своему обету, Иисус отвел руку девы с чашей и попросил твердо:

– Сгинь!

Дева вроде бы не услышала повеления Иисуса, правя рука ее, нежно поглаживая влажное тело Иисуса, спускалась все ниже и ниже. Критический момент. Иисус, забыв приличия, оттолкнул деву от себя с такой силой, что она упала на мраморный пол, разлив вино из чаши. И в этот самый миг в грот чинно вошли двенадцать неокоров с факелами в руках и сухими одеждами для Иисуса.

Только после этого он понял смысл искушения нубийкой. Понял, что это еще одна ловушка, которую мало кто миновал благополучно.

В окружении неокоров, словно почетных стражей, в ярком свете факелов прошествовал Иисус, вполне довольный собой, по великолепной аллее на встречу с иерофантами. Когда же его ввели в огромный и светлый зал, он понял – это святилище Изиды. Великолепная бронзовая статуя, не уступающая по размерам кариатидам, была буквально облита светом, струившимся на нее со всех сторон, и в этом свете особенно привлекала внимание золотая роза на ее груди и тончайшей работы золотая диадема со множеством драгоценных камней. На руках Изиды покоился сын ее – Гор.