Текст книги "Иешуа, сын человеческий"

Автор книги: Геннадий Ананьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

И вот еще что… Волосы на голове, борода и усы не стрижены. Похоже – назарей.

По окончании работы глава семейства пригласил Иисуса войти в их дом, и Иисус не отказался, хотя намеревался за первый день одолеть более того, что пройдено. Подумавши, решил: куда спешить. К тому же он твердо определил взять братьев в ученики-спутники, а для того, чтобы предложить им странствие, нужно их убедить. Не от нужды они пойдут, ибо имеют они с отцом своим тонь и, стало быть, безбедно живут, но если поверят в него. За трапезой, да и в вечерней беседе после нее воплотить в реальность задуманное будет намного успешней.

Иисус не отказывался ни от каких яств, ни от кубков с вином, что весьма удивило хозяина дома и его сыновей. По виду – назарей, по сотворенному чуду – Господом благословенный, почему же ведет себя за столом без всяких ограничений? И хотя никто из сотрапезников не задал Иисусу ни одного интересующего их вопроса, но тот, прочитав недоуменные их мысли, решил открыться, ибо Симон и Андрей все более нравились ему, и у него никаких сомнений о том, что их нужно пригласить с собой, не возникало.

– Вы пытаетесь понять, кто я? – спросил Иисус и увидел, что своим вопросом еще более удивил хозяев. Потешив себя произведенным эффектом, продолжил: – Я действительно назарей. Я – Сын Человеческий. Я обречен, проповедовать, и, если вы хотите, – обращение к Андрею и Симону, – идите со мной. Вы станете ловцами душ человеческих.

Нерешительное молчание в ответ. Иисус же, читая их смятенные мысли, диктовал им волю свою: «Решайтесь! Вы непременно решитесь идти со мной!»

Сказал же совершенно иное.

– Менять привычное на неведомое не стоит поспешно. Утром вы скажете свое слово.

Воля же Иисуса сосредоточена на одном:

«Вы пойдете со мной! Обязательно! Первые из двенадцати!»

Однако волю, Иисус подкрепил еще и весомым аргументом, как бы брошенным невзначай. Уже под самый конец трапезы. Когда хмельные головы каждое слово воспринимают за великое откровение.

– Я – сын Давида. Сын Авраама. От Авраама до Давида – четырнадцать родов; от Давида до переселения в Вавилон – четырнадцать родов; от переселения в Вавилон до моего рождения – четырнадцать родов.

Все. Этого вполне достаточно, чтобы заработала заманчивая мысль о том, что он, Иисус из Назарета, благословлен Господом на царский престол и первосвященство в Израиле. Ради этого наделил его Господь даром пророчества, даром творить чудеса. Как в свое время Моисея.

Утром братья готовы были идти с Иисусом. Навьючили они ослика припасами и всем необходимым в пути. Иисус же, ухмыльнувшись, повелел:

– Оставьте все. Кроме посохов в руке своей. Птицы Божьи не сеют, не жнут, а сыты заботой Господа. Чем же вы хуже их.

Странно слышать подобное, но коль скоро определился в ученики, то слушай своего учителя с верой в его слово.

Пошли они, берегом моря, наслаждаясь утренней прохладой и ведя беседы вольные. Берег пустынен. Только в море видны лодки рыбаков-тружеников.

День разгорался. Солнце начало припекать, но что им, привыкшим к его палящим лучам, полуденная жара – идут себе и идут, продолжая беседы. Впрочем, о крове, чтобы потрапезничать в прохладной тени, Иисус уже начал подумывать.

Вот, наконец, впереди большой навес, чуток отступивший от берега на взгорок. Под ним – пара перевернутых лодок и сети на вешалах. Трое рыбаков чинят их. Чем ближе подходят к навесу путники, тем проворней мелькают руки чинивших сети.

– Мир труду вашему, – приветствовал Иисус рыбаков.

– Мир вам, путники. Мы ждали тебя, Иисус из Назарета, но, как видишь, не успели починить сеть.

Пошла, стало быть, молва по берегу Галилейского моря о сотворенном чуде; появились первые, кто поверил в него. Начальный шажок сделан. Очень малый, но обнадеживающий.

Когда обменялись традиционными приветствиями и познакомились (а чинили сеть, готовясь выпросить у Иисуса чуда, Зеведей с сыновьями Иаковом и Иоанном), Иисус сказал Иакову с Иоанном, удивив их:

– Оставьте сети свои, оставьте отца своего, оставьте кров свой; возьмите в руки свои посохи и следуйте за мной. Вы получите во сто крат больше того, что имеете и на что надеетесь.

Рухнула надежда на сказочный улов, но всплыло заманчивое завтра. Настолько заманчивое, что трудно от него отказаться. Братья согласились без особых колебаний, а отец их на радостях пригласил путников в дом свой омыть им ноги, попотчевать обильными яствами и выдержанным вином.

Слух о появлении на берегах Галилейского моря проповедника достиг Капернаума прежде прибытия туда Иисуса. Народ, в большинстве своем, отнесся к этой вести безразлично: мало ли странствует проповедников. И даже чудо со сказочным уловом не удивило людей, принявших это за очередную выдумку какого-нибудь самозванца. Иначе рассуждали саддукеи. Они собрались в синагоге, пригласив туда же фарисеев для объединения усилий.

– Не новый ли это Иоанн Креститель?

– А если пришествие Илии? Тогда еще не лучше.

Они не желали никаких изменений в жизни города и его окрестностей, поэтому, посоветовавшись, наметили осрамить раз и навсегда проповедника, которого еще нет, но о котором уже идет в городе молва.

– Поднимем на смех, испытав его на непреодолимом.

– Лучше изгнать его из города или побить камнями еще за стенами.

– Лучше, конечно, не пускать его в город. Остановив перед воротами, осрамить. А потом, вполне возможно, побить камнями.

Еще за день пути до Капернаума Иисус почувствовал в душе непокой и сразу же догадался: впереди его ждет испытание. Он начал внутренне готовиться к нему, хотя точно не знал, с каким препятствием он встретится. Он просто сосредотачивал свою волю.

Понял он все на подходе к южным городским воротам. Чуть отдалившись от них, стояли священники-саддукеи и нарядно одетые фарисеи, словно собравшиеся на праздничные моления с обильным жертвоприношением. За их спинами – толпа сторонников их, числом до полусотни. С явными ухмылками на устах.

Иисус не убавил шагу и не прибавил его. Шел, как шел, хотя почувствовал, что четверка позванных с собой рыбаков начала отставать. Только верная пара слуг продолжала шагать с Иисусом нога в ногу.

«Запретят вход в город? Но какую объявят причину? Нет, иное замыслено. Сейчас все выяснится».

И в самом деле, перед Иисусом, словно из-под земли вырос прокаженный.

– Исцели словом Господа, если тебе дано такое.

Вроде бы просьба искренняя, но в ней – нотки насмешки. Да и мысли прокаженного Иисус прочитал. Спросил серьезно:

– Веруешь ли в меня, Сына Человеческого?

Рот разинул прокаженный: никак не ожидал он подобного вопроса, а ему никто не подсказал. Впрочем, смутились и фарисеи, и саддукеи. Не по их задумке пошло. Не отмахнулся проповедник от прокаженного, не сказал ему грубо: «Пойди прочь!»

Иисус тем временем продолжал:

– Истинно говорю тебе: исцелишься, если уверуешь в меня.

Пауза. Долгая. Иисус вновь:

– Господь не дал мне силы для маловеров. Только для искренне уверовавших в меня. Как имя твое?

– Имя мое – Симон. Из Вифании, – взволнованно ответил прокаженный и пал на колени. – Уверую! Всем сердцем! Всей душой своей! Сотвори чудо! Исцели!

Иисус возложил руки прокаженному на голову и произнес торжественно:

– Благословляю тебя и отпускаю тебе грехи перед Господом, покаравшим тебя.

Возроптали саддукеи. Только им, считавшим себя единоправными священнослужителями со времен Давида, свершать таинство отпущения грехов; их поддерживали фарисеи, тоже считавшие возможным отпускать грехи только при всесожжении жертвы. Самый старший по возрасту из них выступил вперед.

– В каком завете Моисея дано право отпускать грехи не священнослужителям?! И вне Храма Иерусалимского?! Ты кощунствуешь! Тебя стоит побить камнями!

– Я – Сын Человеческий. Благословлен Господом. Но если вы считаете меня неправым, я скажу так: встань и иди, Симон! Ты очищен!

И в самом деле, в один миг на теле прокаженного исчезли язвы, и он, вначале даже не поверив счастью, затем, осмотрев себя еще и еще раз, кинулся к воротам с радостными криками:

– Я исцелен! Я исцелен!

Иисус торжествовал, в то же время понимая, что не так-то просто сломить упрямство саддукеев и фарисеев. Они переглянулись, и тут же двое из них поспешили в город.

Значит, не закончилось испытание. А он, Иисус, напрягавший до предела свою волю, почувствовал сильную усталость и расслабление. На второе подобное исцеление ему, без нужного отдыха, не хватит сил.

«Нет! Нельзя отступать!»

Он сдавил себя в кулак и уверенно зашагал к воротам, вовсе не замечая ни саддукеев с фарисеями, расступившихся перед ним, ни толпы, почтительно склонившей головы.

Первые шаги за воротами. На пути сотник городовой стражи. Преклонил колено. В глазах же его насмешливое торжество. Предвкушение того, что он блестяще выполнит поручение фарисействующих законников. Взмолился:

– Яви милость. Дочь моя больше года не встает с постели. Расслаблена она. Исцели, молю тебя.

– Ты просишь, не веря в меня! – заговорил Иисус строго и громко, чтобы слышало его как можно больше людей, которые, взбудораженные криками исцеленного, высыпали любопытства ради встречать пророка-чудотворца, назвавшего себя Сыном Человеческим. – И все же я исполню твою просьбу, зная, что после этого ты уверуешь. Пойдем в твой дом.

– Мой дом не достоин твоего посещения. Я – идолопоклонник. Но если ты, Сын Человеческий, благословлен Господом, поступи так, как поступаю я: повелю стражнику, и он исполняет. Если на тебе промысел Господень, повели, и будет исполнено.

Плюнуть на сотника и его расслабленную дочь и растереть, а не слушать оскорбительные речи, но рядом, вот они, – саддукеи и фарисеи, которые на подобный его шаг рассчитывают, чтобы затем ославить его, наречь лжепророком; вокруг – множество народа, тут не до обид. Нужно собрать всю свою волю в единый луч и послать его в дом сотника, к ложу расслабленной девы.

Почувствовал удачу. Встала дева. Тогда он мысленно повелел ей: «Выйди из дома отца своего и приди сюда, пред очи его!»

А сотник уже с нескрываемым сарказмом:

– Господи, яви милость, исцели…

– Я – Сын Человеческий, благословенный Господом, исцелил твою дочь, – сдерживая все более растущую неприязнь к солдафону, тупо исполняющему приказ саддукеев и фарисеев, отвечал спокойно Иисус. – Скоро она поклонится тебе и мне. Тогда и ты, и она, уверуете в меня, а саддукеи и фарисеи будут посрамлены.

Толпа с восторгом встретила дочь сотника Сусанну, спешившую радостно к отцу своему, а когда она приблизилась к нему, сотник громогласно, как привык командовать подчиненными, повелел дочери:

– Облобызай ступни великого, отмеченного Господом, – затем Иисусу, поднявшему Сусанну, которая с великим благоговением начала было исполнять повеление отца: – Я уверовал в тебя всем сердцем. Не осуждай строго мои действия, ибо до сей минуты я был маловером-язычником.

Он преклонил колено перед Иисусом, толпа же, обнажив головы, склонила их ниц. Только расфуфыренные фарисеи и длиннополые саддукеи продолжали стоять с гордо выпяченными животами, словно не на их головы пал позор, а на голову Иисуса.

Иисус же был в полном бессилии, в полном расслаблении, словно отрешен от жизни. Он едва держится на ногах, но опасается только одного, не попросил бы кто еще исцеления. Он не и состоянии сейчас что-либо сделать. Ему нужны хотя бы пара часов, чтобы обрести прежнее состояние духа.

Молчат склоненные головы. Молчат гордо фарисеи с саддукеями. Все, можно идти дальше, чтобы, приняв приглашение уверовавших в него, выбрать из них лучшее – дом семейного ессея, где бы он мог чувствовать себя в полном покое.

Но, расслабленный, он не обратил внимание на то, как переглядывались между собой саддукеи и фарисеи, затем двое из них заторопились протолкнуться сквозь толпу, которая росла, словно тесто на опаре. Наиболее смелые уже просили с поклоном Иисуса разделить с ними стол и кров.

Он медлил с ответом, но вот, наконец, согласился на просьбу одного из приглашенных. Гордый избранник под завистливые взгляды сограждан повелительно так:

– Следуй за мной.

Довольный тем, каким оказалось начало при входе в город, Иисус покорно пошагал за пригласившим его, а толпа в молчаливом почтении двинулась за ними.

Не ждал Иисус новой каверзы и чуть было не опростоволосился. Они миновали торговую площадь, которая, отделив от себя зевак, умножила значительно толпу, следовавшую за Иисусом. Она бурлила, делясь с присоединившимися к ней тем, что произошло у ворот города, а затем при входе в него – очевидцы не стеснялись приукрашивать события, и возгласы восхищения неслись из толпы беспрестанно. И все же эти возгласы не помешали Иисусу уловить одинокий плач, донесшийся справа, из поперечной улицы. Вот горестные стенания были подхвачены плакальщицами, и тоска волнами накатилась на Иисуса и толпу.

– Переждем, – не то посоветовал, не то твердо определил пригласивший Иисуса в дом свой. – Не пристойно переходить дорогу похоронной процессии.

Иисус кивнул согласно.

Он даже не подумал, что это может быть очередная каверза саддукейско-фарисейская. Смерть, по его убеждению, – не предмет для всяческих игр. Когда же процессия начала приближаться, когда неутешный плач матери, потерявшей единственного сына-кормильца стал невыносимым, Иисус понял, что остаться в стороне он просто не сможет, ибо священнослужители и книжники получат тогда право насмехаться над ним, и те успехи, те ростки признания его как проповедника, какие только что появились, засохнут без полива и без должного плодородия земли.

«Не поддамся! Свершу через силу!»

Когда похоронная процессия поравнялась с ним, Иисус поднял руку.

– Остановитесь!

Подошел к гробу, положил ладонь на чело мертвого юноши и почувствовал, как лоб теплеет. Провел к глазам – веки вздрогнули. Тогда он громко возвестил:

– Он будет жить! – затем, уже тише, но с железной твердостью в голосе повелел юноше: – Встань! Утешь матерь свою словом своим!

Свершилось! Толпа возликовала. Мать залилась слезами радости. Иисус же попросил пригласившего его:

– Продолжим путь. Я очень устал и жажду отдохновения.

Ему и впрямь можно было позволить себе полный отдых, ибо он восторжествовал, а саддукеи и фарисеи, роя ему яму, сами оказались в самой глубине. Не вдруг они выкарабкаются из нее. Во всяком случае – в Капернауме.

Неожиданное откровение

Триумф. Такого он даже не ждал. Вокруг него – толпы народа. И, главное, не только галилеяне, но много среди уверовавших в него из Иудеи, даже из Самарии, а вражда самаритян и иудеев давнишняя и очень устойчивая. Приходят и приезжают, и далеко не единицы, люди даже из соседних с Израилем стран, приводя или привозя на исцеление немощных. Он не отказывал в исцелении никому, ни израильтянам, верным закону Моисея, избранным Господом, ни идолопоклонникам-многобожникам, за что простой народ превозносил его, а фарисействующие всячески хулили. В иных городах даже настраивали народ против него. В таких случаях он покидал негостеприимный город до лучших времен, вовсе не огорчаясь, ибо за воротами его вновь окружали почитатели и шли за ним толпами, куда бы он ни направлялся.

Многие из почитателей были им исцелены. И даже женщины, которые не только сопровождали его, слушая Живой Глагол Божий, но и служили ему бескорыстно, в благодарность за исцеление и любви ради. Особенно выделялась среди них своей заботливостью, своей любовью Мария Магдалина, которую излечил он от падучей, угнетавшей ее многие годы. Молодая женщина пыла жгучей красоты, огненно-привлекательная, очень похожая на ту нубийку, которая искушала Иисуса в Храме Озириса. При виде Магдалины Иисус вновь испытал то же искушение: ему страстно хотелось прижать к себе статную красавицу, тем более, как он видел, она тоже желала этого и поначалу даже откровенно высказывала это свое желание; но он не мог переступить обета безбрачия, а Магдалина, вскоре понявшая это, изменилась до неузнаваемости, превратившись из влекущей к себе соблазнительницы в заботливую мать.

Вначале за Иисусом неотступно следовали только Сусанна, Мария Магдалина да матери Андрея с Симоном и Иакова с Иоанном, но после одной из его проповедей их прибавилось.

А произошло вот что. Исцелив немощного, Иисус начал обычную свою проповедь о вере в Бога не показно, а внутренне, о вере душой и сердцем, без суеты и показухи, не прося ни о чем Всевышнего, ибо он знает больше о всех нуждах молящегося; и тут один из молодых мужчин, можно сказать, еще юноша, потеснив свою мать, стоявшую впереди него, занял ее место, чтобы лучше видеть и слышать пророка, – Иисус, увидевши это, прервал свою проповедь и после паузы спросил оттолкнувшего свою мать:

– Отчего ты неуважителен к матери своей, родившей тебя и вскормившей грудью своей?

– Но она – женщина, – с недоумением пожал плечами юноша, ибо он по примеру отца своего, по примеру других мужчин относился к женщинам свысока и считал это само собой разумеющимся.

– Много плевел в голове твоей, юный муж. Мать, выносившая в чреве своем дитя, святая для него. Истинно говорю, кто не почитает матери, святейшей после Бога, тот не достоин имени сына. И не только мать почитай, но и женщину, ибо в ней основа божественного творения. Она – средоточие всего доброго и прекрасного. Она – единственный друг и защитник.

Непривычные для мужчин слова, необычные, но не принять их просто нельзя. В них много праведности. Для женщин же они – бальзам на сердца и души их.

При каждом удобное случае Иисус проповедовал уважение к женщинам, дающим жизнь на земле, и среди сопровождающих его число поклонниц росло.

Вот так, переходя из города в город, он с гордостью оценивал свой успех, наслаждаясь им и ища все новые и новые слова для уверовавших в него как в Мессию, хотя сам он ни разу еще не произнес этого слова.

Иисус был бы доволен даже меньшим успехом, когда исцеленные им, послушав еще и еще проповеди, расходились бы по своим городам, разъезжались по своим странам, но то, что исцеленные вместе с родными, которые их приводили и привозили, сопровождали его неделями, разделяя с ним неустроенность страннической жизни, окрыляло его, и он исцелял, он проповедовал, вовсе не жалея себя.

«Верный я нашел путь! Верную определил цель! Верное слово говорю, которое волнует души людские!»

Иисус не ошибался в оценке своей проповеднической деятельности. Исцеляя больных прикосновением рук, а то и одним взглядом, он не требовал от исцеленных и очищенных ни клятв, ни исповедования какой-либо определенной религии – ему нужны были лишь любовь и доверие. Ни пост, ни умерщвление плоти он провозглашает, не всенародное покаяние – он без устали твердит и вселюдно, и в вечерних беседах со своими учениками одно и то же, которое считает главным:

– Царство Небесное внутри нас. Праведник убьет в себе даже желание творить зло. Он станет прощать обиды. Он не поднимет руки на беззащитного. Более того, он станет любить врагов своих.

И люди понимали всю новизну учения нового пророка, которого они все чаще и чаще называли Мессией и принимали его проповеди душой и сердцем. Им казались очень привлекательными его заповеди, что не следует выказывать свою веру через внешнее ритуальное благочиние, которое и благочинием-то не назовешь, просто нужно верить в Единого Всемирного Творца, но не как в Господа, а как в Отца.

Раб или сын – великая в этом разница.

Особенно с жадностью воспринимали они слова Иисуса: «Любите ближнего, как самого себя, и будете совершенны, как совершенен Отец наш Небесный». Неимущие, кто жил на положении полурабов и испытывал постоянное унижение от богатеев и раздобренных, довольных жизнью волхвов, жрецов, служителей синагог, – униженные и оскорбленные мечтали об обществе равноправных перед законами, и вот – Мессия, призывающий к тому самому равноправию, к любви, а не к властолюбию, к идеалам братства и свободы. Как же не станешь его слушать, как же не зауважаешь его?

И еще вот что привлекало: внутренняя жизнь души выше всех внешних действий, невидимое выше видимого, Царство Небесное выше всех благ земных, и человек просто обязан выбирать Бога, а не мамону.

Глядишь, остепенятся богатеи и властолюбцы, послушавшись Живого Глагола Божьего, восприняв душой проповеди Мессии, и жизнь земная тоже станет благополучной, под стать жизни небесной.

Иисус между тем, зная мысли и чаяния простолюдинов, думал не только о Живом Глаголе Божьем, а еще и о том, каким ритуалом отделять того, кто принял со всей ответственностью это слово. Принесением жертв кровавых или бескровных? Но он сам не единожды утверждал, что Великому Творцу не нужны жертвы того, что он отдал человеку в его пользование. Не показные жертвы нужны, а жертвы внутренние, твердая вера во Всевышнего. Молчаливая вера, но твердая, как камень. На таком камне стоять вере вечно. И чем больше размышлял Иисус над всем этим, тем настойчивей пробивалась идея крещения водой или огнем. Именно то крещение, какое совершили над ним в Храме Озириса египетские жрецы.

Осталось лишь твердо определиться: проводить ли оба ритуала, либо избрать один из них.

Колебался Иисус недолго. Остановил свой выбор на крещении водой, ибо знаком был этот ритуал Израилю благодаря Иоанну, которого так и назвали в народе – Креститель. И тогда все сомнения отпали, так как положительного виделось в замысле больше, чем отрицательного. Во-первых, само крещение как бы закрепляет веру человека в то, что проповедует он, Иисус; во-вторых, за ним, Иисусом, потянутся последователи Иоанна Крестителя, которые, в конце концов, примут то новое, что он проповедует: веру в себя, не внешне показную, к какой приучили народ фарисеи, а твердую убежденность, внешне проявляемую лишь в добродетельности. И, наконец, идея равенства и братства станет для них привлекательной.

Иисус решил двинуться вниз по Иордану, в пути же определиться со своими учениками, разложив им все по полочкам.

А дело было в том, что между учениками все чаще возникал разговор о том, кто из них более весомый среди них, иногда переходящий даже в горячие споры. Иисус знал об этих разговорах и спорах, но делал вид, будто ничего особенного не происходит. Он ждал момента, хотя и понимал, что затягивание с разрешением противоречий чревато взрывом. А нужен ли ему сейчас громкий скандал? Не повлияет ли он на его популярность?

Вполне понимал Иисус и истоки разногласий, конечная цель приближения к нему с тем, чтобы занять более высокое место среди двенадцати: он – царь Израиля, они – при нем. Но они еще не знают своей истинной миссии, им, по всему видно, еще не сказано ничего даже намеками, их об этом оповестят позже, и тогда – полное разочарование, а возможно, даже ненависть к нему, Иисусу.

Такая вот назревала драма. Хотя до нее еще не так близко. Иисус, однако, предвидел ее и винил в этом себя одного: зачем было говорить первозванным, что он рода Давидова? Обнадеживать избранных, приглашая следовать за собой, можно, конечно, но рано или поздно необходимо все же открыть им правду.

И еще он хотел, чтобы до того, как узнают они истину о своем предназначении, так привязать к себе, так увлечь Живым Словом Божьим, чтобы они безоглядно продолжали начатое им даже после его искупительной смерти.

«Устроить тайную вечерю. Прежде того, как двинуться вниз по Иордану».

Повод для начала откровенного разговора дали братья Зеведеевы Иоанн и Иаков. Иаков без всяких околичностей попросил Иисуса:

– Учитель, устрой так, чтобы мы, братья, сидели бы на трапезах один по правую твою руку, другой – по левую. Мы стоим того. Мы – верные твои помощники, будем такими и впредь, если особенно ты станешь нас отличать.

– Я завтра скажу вам свое слово на вечерней трапезе, – ничего не пообещав конкретно, ответил Иакову Иисус.

Он, естественно, сам уже выделял из двенадцати учеников двоих, но среди них Иаков не значился. Лучшими Иисус считал Симона с Иоанном. Симон – натура цельная, хотя ум наивный, легко поддается как надеждам, так и разочарованиям, но Симон обладает деятельной энергией, он способен вести за собой других силой своей деятельной воли. Иного склада Иоанн. Замкнут и в то же время кипучий энтузиаст. Иисус иногда называл его сыном Грома. Иоанну была свойственна духовная интуиция, которую он, в силу своих возможностей, пытался обосновать, поэтому казался замкнутым, ибо всегда был сосредоточен в самом себе, и Иисус понимал, что именно он, молчаливый созерцатель и мыслитель, более всех проникся до самых глубин его, Иисуса, идеей. Именно его Иисус считал наиболее значимым своим последователем. Симон станет краеугольным камнем созданного им, Иисусом, духовного здания, Иоанн понесет высоко Живое Слово Божье…

Но об этом Иисус скажет им в свое время, сейчас же этого делать нельзя ни в коем случае. Если он проповедует равенство и братство людям, в среде его учеников должны царить, как притягательный пример, эти самые равенство и братство.

Разговор с братьями Зеведеевыми произошел близ Вифсаиды, где Иисус в те дни проповедовал и откуда, спустившись по Иордану к Галилейскому морю, намеревался проплыть по нему за Тивериаду, куда он так и не желал входить, чтобы не привлекать внимания к себе Антипы Ирода, а оттуда уже начать призывать к крещению духом через воду. И чтобы не привлекать к тайной вечере особенного внимания, он попросил Марию Магдалину и Сусанну приготовить для них трапезу на опушке апельсиновой рощи, самим же удалиться.

Женщины, всегда охотно исполнявшие любую просьбу Иисуса, на сей раз удивились, привыкнув уже к тому, что Иисус всегда с ними откровенен, порой даже более, чем со своими учениками. Это удивление, однако, не повлияло никак на их исполнительность. Они все сделали так, как попросил их кумир, и Мария Магдалина с поклоном уведомила его:

– Все готово, учитель, к трапезе твоей и учеников твоих.

– Не осуждайте меня, подруги мои, но сегодня мое слово только для ушей учеников моих.

– Мы поняли это.

– Вот и ладно.

Когда возлегли вокруг войлока, покрытого еще и льняной скатертью, на которой бугрились горки хлеба, стояли сосуды с вином, разложены были отварная и вяленая рыба, а из фруктов – финики, виноград и мандарины, Иисус заговорил:

– Вечеря тайная. Сказанное здесь не разглашается даже по принуждению. Я хочу слышать от вас всех обет умолчания.

– Клянемся, – разнобойно ответили ученики, не понимая пока что чего ради такая клятва, что нового скажет им учитель их.

А Иисус помолчал, словно собираясь с мыслями, после чего заговорил довольно резко:

– Братья Зеведеевы попросили меня держать их возле своей правой и левой руки, я обещал им ответить, и я отвечаю: нет никого, кто оставил бы отца, дом, или братьев, или сестер, или мать, или жену, или детей, или земли свои ради меня и не получил бы ныне во время сие, среди гонений, во сто крат более и домов, и земель, и всего иного, что имел, а в веке грядущем – жизни вечной. Дать же сесть у меня по правую или левую руку – не от меня зависит. Тут кому что уготовано.

Иисус испил из кубка вина, закусил хлебом и рыбой, обдумывая за это время следующие слова и ожидая, не выскажут ли свое мнение об услышанном ученики. Те, однако, молчали. Прикидывали, должно быть, кому из них все же выпадет такое достоинство – приблизиться к учителю своему, кому из них уготован особый почет. Им даже хотелось именно сейчас услышать это из уст учителя.

Не дождались. Иисус заговорил не о том, на что они уповали:

– Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, над князьями же властвуют вельможи их. Но между нами да не будет так. А кто хочет быть большим между нами, да будет вам слугою, а кто хочет быть первым между нами, да будет всем рабом. Вы все для меня равны. Мы должны жить одной жизнью, одной семьей. Чашу, которую я пью, будете пить и вы, имущество наше и казна станут у нас общими. Распорядителя же имуществом и казной изберем теперь, на этой вечере.

– Скажи, равви, кого бы ты предложил? – вопросил Петр. – Мы будем согласны с твоим выбором.

– Выбор общий, если мы говорим об обществе.

Ученики принялись называть то одного, то другого, которых считали достойными исполнить благое дело, остановили же свой выбор на Иуде Искариоте. Бережлив, что уже заметили все, расчетлив, к тому же прозвище Воитель получил он явно не случайно. Если потребуется, он сумеет постоять за интересы общего дела с упорством и смелостью.

– Пусть будет так, – подвел итог выбора Иисус и добавил: – А теперь послушайте о том главном, что я вижу перед собой и что вы должны принять не только душой и сердцем, но ради торжества которого надлежит вам прилагать все свои силы и все знания. А их вы будете черпать в ежевечерних беседах со мной и путем осмысления моих поступков, моих проповедей среди народа. Что неясным будет для кого-то, просите без стеснения, и я разъясню.

Испив вина, Иисус заговорил неспешно, чтобы каждое слово его ученики не только услышали, но и вдумались бы в смысл сказанного. Не ссылаясь на источники, откуда он почерпнул свои зияния и свою убежденность во время приобщения к Священной Истине, он начал излагать свою позицию и свои устремления как бы от самого себя, хотя мог бы, для большей убедительности, для большего авторитета, ссылаться на Веды, на «Книгу Мертвых», на «Таймандрес», на «Зенд-Авесту». Он, однако, считал более авторитетным для учеников именно свое личное слово, как его учение.

– Я исцеляю магической силой, которую постараюсь передать и вам. Но запомните: истинная магия вызывается не только любовью, но также ее противоположностью – ненавистью. Магические чары действуют или силой любви, или силой ненависти. Моя магия основана на силе любви. Этого же я хочу и от вас.

Он принялся объяснять природу воздействия на больного, стараясь быть предельно понятным для первого раза. Он поясняет: человек от природы своей троичен – он обладает телом, душой и духом. Он состоит из неделимого начала – духа и из преходящего, делимого начала – тела. Связью для них служит душа, разделяющая природу обоих. Душа заключена в эфирное, физическое тело, сходное с физическим телом, которое без этого невидимого двойника не имело бы ни жизни, ни движения, ни единства.

– Дух действует на видимый мир, и исцелитель, олицетворяя собой очаг духовной силы, действует непосредственно на душу больного, и это действие передается через астральный проводник материальному телу. Владеть этой возможностью возвращать равновесие больному организму я научу вас. Не за один день, не за один даже месяц, но вы овладеете способностью исцелять людей, как исцеляю их я.

Посчитав, что на первый раз он сказал более чем достаточно и ученики поймут теперь, каким путем пойдет их подготовка к целительству, он начал разъяснять суть влияния на духовный мир пасомых. Те же самые первые азы.