Текст книги "Иешуа, сын человеческий"
Автор книги: Геннадий Ананьев
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)
– Человеку не дано видеть мир в единстве и различать истинные цели бытия, поэтому ему остается по мере своих сил лишь выполнять заповеданный ему долг, не заботясь о видимых последствиях своих поступков. Но человек может, если поймет это, одолеть свою ограниченность. Для этого у него три пути: путь знания, путь любви и путь почитания Единого Великого Творца, Отца нашего. Но, дав человеку познать это, разбудив его дремлющую душу, указав путь праведный, нельзя его принуждать. Пусть он обдумает все до конца и поведет себя так, как сам захочет. Ему выбирать путь добра или путь зла, наша же цель – указать ему путь добра, ибо именно этот путь – к бессмертию души, путь к Царству Божьему, как после кончины, так и на земле. Царство Божье в душе и сердце каждого, кто к этому имеет желание и устремление.
Отхлебнув пару глотков вина, чтобы смочить горло, Иисус продолжил:
– Поясню свои слова так: смотря по тому, последует человек голосу духа или состояния тела, флюидное тело его либо утончается, либо уплотняется и разлагается, поэтому после физической смерти, которая является сутью освобождения астрального тела от нечистых элементов, для людей грубых наступает период медленного разложения, тогда как человек, образовавший уже в жизни земной свое духовное тело, несет свою небесную сферу в самом себе и беспрепятственно устремляется в ту высокую область, куда его притягивает внутреннее родство. Живой Глагол Божий раскроет глаза людям на эту истину. Но кроме слова разбудить дремлющую душу можно через возрождение водой и огнем. Вода – символ астральной, необычно пластичной материи, огонь же символизирует единый дух. Огнем очищается душа.
Не предвидел Иисус, говоря это ученикам, как через века слово его об очищении огнем станет знаменем инквизиции, особенно после того, как в XV веке немецкие инквизиторы Генрих Инститорис и Яков Шпренгер напишут и издадут книгу «Молот ведьм». Ссылаясь на Священное Писание и труды отцов церкви Христовой, они обоснуют необходимость расправы над еретиками, ведьмами и колдунами. Книга эта, выдержав двадцать девять изданий в разных странах, станет своеобразным пособием для инквизиторов, способствующим разжиганию религиозного фанатизма, и средством удержания власти церковных иерархов над душами народными.
Запылают особенно в Европе «очистительные» костры, сжигая людей лишь за то, что они вознамерятся знать больше того, о чем говорится в канонических писаниях, захотят познавать мир и даже изменять его к лучшему – именно за то, к чему призывал людей Иисус в своих проповедях. Многое, однако же, Иисус, хотя и был Великим Посвященным, просто не в состоянии был разглядеть сквозь толщу будущих веков. Он свято верил в то, что его учение, основанное на любви, человечество примет в неизменном виде и заживет спокойно и счастливо, с полной свободой мысли и духа.
Иисус продолжал:
– Я прошел возрождение водой и очищение огнем. После того, как с моей помощью вы познаете нужное вам из Священной Истины, возродитесь и вы через воду, очиститесь огнем. Тогда станете апостолами. Вам, апостолам, дано будет право возрождать астральные души людей через крещение водой, как делал это великий пророк Иоанн, прозванный в народе Крестителем. Этим ритуалом мы привлечем к себе всех последователей Иоанна, и тогда число уверовавших в меня возрастет вдвое. На сегодня все. Закончим трапезу в молчании.
На этот раз, однако, окончить вечерю спокойно Иисусу и его ученикам не удалось: один из слуг-жрецов без всякой опаски, что вызовет недовольство господина своего, торопливо шел от общего стана к опушке апельсиновой рощи. Иисус попытался проникнуть в намерение слуги, но его проницательность на что-то наталкивалась.
«Странно?!»
И только когда слуге осталось миновать пару десятков шагов, Иисусу удалось, наконец, прочитать его мысли: несет послание от какого-то властелина восточной страны. Иисус встретил слугу с упреком:
– Неужели послание столь спешное, чтобы нарушить мой запрет не мешать вечере?
Уже начавшие привыкать ко всему ученики, на этот раз все-таки удивились вопросу Иисуса. Откуда он узнал, чего ради приблизился к ним слуга его? Читает мысли? Выходит, он и их, учеников своих, видит насквозь и ничего от него не скроешь.
Неуютно ученикам от подобного открытия. Очень неуютно.
Иисус же вновь торжествовал. Усилия, чтобы проникнуть в мысли слуги-жреца, оказались, как он и рассчитывал, достойны потраченной энергии. Двенадцать учеников его, теперь апостолов, станут впредь обуздывать не только слова свои и поступки, но и мысли. А это – первый шаг к тому, чтобы из учеников-охранников, какую роль они выполняют, не ведая пока этого, они постепенно стали преданными апостолами-последователями. Он продиктует им это своей волей.
Ох, как он ошибался. И узнает он об этой своей ошибке еще до казни своей. Сейчас же, довольный достигнутым эффектом, он принял от слуги свиток пергамента и взмахом руки повелел ему удалиться.
Послание от Абгара Пятого, властелина Эдессы: «Абгар, царь Эдессы, приветствует Иисуса, доброго Спасителя, что в Иерусалиме. Меня информировали о тебе и твоих исцелениях, которых ты добиваешься с помощью лекарств и трав. Говорят, что ты заставляешь прозреть слепых и ходить нормально хромых, а также излечиваешь прокаженных и изгоняешь нечистых духов и дьяволов, как и возвращаешь здоровье тем, кто долго болел, оживляешь умерших.
Из всего услышанного я вынес убеждение в одном из двух: либо ты сам Бог, спустившийся с неба, чтобы делать все это, либо ты сын Бога.
Вот почему я написал тебе с серьезным пожеланием, чтобы ты предпринял путешествие сюда и излечил меня от болезни, которая одолевает меня. Ибо я наслышан о том, что евреи подвергают тебя осмеянию и таят на тебя зло. Город мой действительно маленький, но уютный и достаточно велик для нас обоих».
Несколько минут Иисус сидел, опустивши вдруг отяжелевшую от дум голову. Ученики еще ни разу не видели учителя своего таким отрешенным. Они начали подниматься, чтобы оставить его одного, но Иисус, встав, повелел:
– Продолжайте вечерю.
Сам он направился в глубь апельсиновой рощи, чтобы осмыслить послание и упорядочить тот переполох мыслей, какие это послание вызвало.
Абгары – великая династия. Особенно возвысил ее Абгар Второй, когда ловко сумел обвести вокруг пальца триумвира Красса, который господствовал над Римом вместе с Помпеем и Юлием Цезарем. Он, подталкиваемый жаждой славы, с тридцатью тысячами пеших воинов и четырьмя тысячами конников двинулся на Восток. Перезимовав в Сирии, разграбив храм в Иерусалиме, он переправился через Евфрат, вот тогда выступил на сцену филах Эдессы Абгар Второй. Он, считая Красса алчным римским плутократом, разбойником, который стремится разграбить к собственной выгоде все, что узрит заманчивого глаз его, поэтому Абгар определил, что можно относиться к завоевателю соответственно своему пониманию, своему интересу: он прикинулся лояльным к римлянам, предложив Крассу даже помощь свою в качестве проводника, умело развеяв малейшие подозрения полководца-захватчика, нацелившегося на Парфию.
Путь, предложенный Абгаром войску Красса, был поначалу легким, но чем дальше они отходили от речки Балых, тем становился все труднее и труднее, и вот – неоглядная безлесая и безводная пустыня с глубокими песками, – армия Красса изнурилась, теряла людей и коней, но Абгар умело убеждал, что вот-вот они преодолеют пустыню, и тогда ударят по парфянам там, откуда те не ожидают нападения.
Парфяне, а их армия под водительством полководца Сурены состояла из конных лучников, вышла тем временем встречать незваных гостей, и Абгар, оповещенный загодя, ночью покинул со своим многочисленным отрядом римлян. Эдесским ратникам легко было исчезнуть в пустыне, они к ней привыкшие, к тому же они умели хранить многие дни в условиях нестерпимой жары воду для себя и своих коней в выделанных по специальной технологии овечьих желудках.
Парфянам тоже пустыня не страшна. Они тоже умелы и выносливы. Время работает на них, обессиливая римское войско, испытывающее жажду. Они не стали вступать в открытое сражение с римлянами, лишь окружили их и совершали стремительные набеги. Обсыпав римлян тучами стрел, они тут же отскакивали врассыпную. Не стали они рубиться и с конниками Красса, встречали их атаки стрелами, затем улепетывали так же врассыпную.
Поредевшие остатки в таких непонятных для римского войска стычках отвел Красе за стены Харрана, чтобы передохнуть и спланировать дальнейшие действия.
Решение одно: уносить ноги. Красе ночью повел свое войско к Евфрату, чтобы поспешно преодолеть его, но на римлян вновь обрушился ливень стрел. Римская армия была разбита наголову. Погиб и сам Красе.
Вот так во многом благодаря Абгару Рим стал осмотрительней относиться к Месопотамии, поубавив свой алчный аппетит.
Династия Абгаров и дальше блистала умом, мужеством и дальновидностью в борьбе с Римом. Отказать поэтому Абгару Пятому Иисус считал кощунственным.
Иисус так задумался, что даже не услышал, как к нему подошла Мария Магдалина. Положила руку на плечо. Нежно, невесомо. Затем, точно как делала в детстве мать, укладывая его спать или успокаивая его чем-то расстроенного, начала гладить по голове, как бы процеживая через пальцы его длинные мягкие волосы. И вся ее нежность – без единого слова. К горлу Иисуса подступил ком, да так, что перехватило дыхание. Ему нестерпимо захотелось прижаться к пышной груди Марии и выплакаться всласть, очистившись через слезы от всей усталости, от всех терзаний, от всех сомнений. Но он не сделал этого. Лишь попросил Марию:
– Присядь рядом.
И, не отдавая себе в том отчета, начал исповедоваться, раскрывая душу более откровенно, чем делал это даже при исповеди матери, когда пытался добиться ее поддержки, ее понимания его намерений, его предопределенной судьбы.
Мать не поняла. Может не понять и Магдалина, и это нанесло бы ему жестокий удар, но он не думал о возможных последствиях свой исповеди, а последовательно, шаг за шагом, пересказывал об учебе в тайном центре ессеев, о днях и ночах, проведенных в пещере искупления, об обете безбрачия, данном еще в самом начале обучения; он очень подробно вспоминал, какие чувства испытывал, повиснув над бездонным Колодцем Истины, не скрыл и того искушения, какое навалилось на него, когда его, голого, снявшего мокрую одежду после возрождения через воду, нубийка принялась соблазнять (и тут Мария Магдалина притянула его голову и мягко поцеловала в лоб, как это делала мать, желая спокойной ночи); он со всеми красками описывал свое видение, когда лежал в саркофаге царского склепа – закончил исповедь годами, проведенными в Индии, но более говорил о казнях во искупление человеческих грехов, о своем протесте против жестоких ритуалов, который едва не привел его самого к гибели.
– Меня научили умирать и воскресать, но жрецы хотели, закопав меня в землю, больше не откапывать. Великий грех на душу, но они сделали бы это, не узнай я об их намерениях своевременно. Иначе я б не проповедовал здесь.
– И не исцелил бы меня, изгнав бесов из грешного тела моего! Но, главное, мы бы не встретились.
И словно споткнулась. Нет, она не должна искушать Иисуса, которого любит больше, чем самое себя. После паузы продолжила успокаивающе:
– В тебя сегодня уверовали сотни, а скоро их станет тысячи. Разве это не награда за то, что ты пережил? У тебя ученики…
– Не столько ученики, Мария, сколько стражники. Моя судьба предрешена: смертью своей искупить грехи людские перед Отцом Небесным. Обо мне пророчествовал Исайя: Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязаем был, но страдал добровольно и не открывал уст своих; как овца, веден был Он на заклание, и, как агнец перед стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст своих. От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? Ибо Он отвергнут от земли живых; за преступления народа моего претерпел казнь… Вот почему, Мария, у меня нет выбора.
– Есть! – прерывисто воскликнула она и вновь осеклась. Какой выбор?! Сказать, что он есть, не значит предложить его. И посильно ли ей, женщине, повлиять на судьбу человека, хотя и страстно любимого. Судьба предопределена свыше и не подвластна смертным. Она сама же испугалась столь решительному своему заявлению, и все же продолжала упрямо твердить, теперь, правда, мысленно:
«Есть! Есть! Есть! Ты не должен умереть! Не должен! И не умрешь!»
Это очень походило на клятву, какую она давала сама себе.
Иисус же, понявший ее восклицание по-своему, вроде бы даже согласился с ней:
– Возможно, права ты. Выход есть: отозваться на приглашение Абгара, – но, поняв, что вызвал у Марии своими словами недоумение (выходит, она не знала, как он считал ранее, о сути послания), рассказал ей о письме.
– Вот и поезжай. Только меня возьми с собой. Царь, которого ты исцелишь, разве даст тебя в обиду?
– Верно. Не даст. Но я сам выбрал свой путь. В меня уверовали многие, как я могу разочаровать их? Нет, я должен идти до конца своего пути, как предопределено мне судьбою, – вздохнув, добавил: – Не оставит меня в покое и Сарманское братство. Искупительная смерть моя не ради одного Израиля, но – всего человечества, ибо я – Сын Человеческий.
«И все же ты не умрешь! Так решила я, любящая тебя женщина!»
Иисусу же она сказала иное:
– Но ты не можешь отказать царю. Ты же не отказываешь никому: ни нищим, ни мытарям, ни маловерам и даже многобожникам, а разве царь, в тебя уверовавший, хуже их?
– Вот об этом и мои мысли. Не знаю, как поступить. Пойти в Эдессу я не могу, потому что определил крестить водой через учеников моих – апостолов. Крестить всех, принявших Живой Глагол Божий. Об этом я сказал уже на вечере. И как я могу отступиться от своего слова? Но ты права, отказать я тоже не могу.
– Ответь, что исполнишь просьбу его в удобное для тебя время.
– Разумно. А если не удастся мне, пошлю того апостола, у кого особенно проявится дар целителя, – положив ей руку на плечо, предложил: – Пойдем в стан.
Утром он первым делом написал ответ: «Абгар, ты счастлив ввиду того, что поверил в меня, которого ты никогда не видел. Ибо написано обо мне, что те, кто видел меня, не должны веровать в меня, а те, кто не видел, могут веровать и жить.
Касательно же той части твоего письма, в котором говорится о посещении твоего дома, я должен сообщить тебе, что должен выполнить все цели своей миссии в этой стране, а потом быть принятым снова теми, кто послал меня. Но после моего вознесения я пошлю одного из моих учеников, который вылечит тебя от болезни и даст жизнь тебе и всем тем, кто с тобой».
Закончив писать, Иисус велел позвать посланца Абгара, чтобы вручить тому ответ из рук в руки.
Разговор с ним длился почти час: посланец уговаривал Иисуса переселиться в Эдессу, убеждая, что у него будет все и для жизни, и для проповедования, но Иисус твердо стоял на своем. Он согласился лишь принять дары от царя Эдессы, чтобы окончательно его не обидеть. И еще попросил посланца, чтобы тот передал бы своему властелину не только письмо, но и слово:
– Скажи так: я мог бы и раньше проповедовать по всей Месопотамии под покровительством Сарманского братства, но Господь благословил меня проповедовать на многострадальной земле Израиля, а разве я вправе не исполнить волю Отца моего? В свое время один из апостолов принесет и мое слово народу Эдессы, и излечит великого потомка славной династии Абгаров. Скажи еще: я преклоняю перед его мудростью, как властелина, колено.
Иисус лично проводил посланца Абгара в обратный путь. А на следующее утро караван парусников и множество лодок потянулись вниз по Иордану, чтобы спуститься в Галилейское море и, одолев его с севера на юг, высадиться у Магдалы.
Те же, кому не досталось места ни на судах, ни на лодках, пошли вниз по берегу, попросивши Иисуса обождать их в Магдале. Иисус обещал им исполнить их просьбу, тем более, что остановка на несколько дней в Магдале не нарушала его планов: кроме исцелений и проповедования он намеревался окончательно наставить учеников своих на ритуал крещения в Иордане, чтобы никто из них не опростоволосился.
Он успел. И потом остался доволен проделанной работой, когда вынужден был покинуть на время учеников, поручив им самостоятельно проводить крещение.
А случилось непредвиденное. Сестры Лазаря, доброго друга Иисуса, у которого он не единожды гостил, прислали вестника с печальным словом – Лазарь заболел и тает с каждым днем. По всему видно, пришла к нему смерть.
Заболел – не умер. Иисус решил непременно исцелить друга своего, но прежде все же положить начало задуманному. Тем более что в Вифанию спорей всего путь по Иордану до Вифавара, а оттуда до Вифании – рукой подать. Пересечь лишь Иорданскую долину. И вот когда проповеди его о необходимости возрождения духа через воду обрели первых поклонников (не считая тех, кто приплыл с ним от Галилейского моря или пришел посуху), а затем число этих поклонников стало быстро увеличиваться, Иисус поплыл по Иордану вниз спешней, иногда лишь останавливаясь по просьбе об исцелении, что сопровождал он всегда проповедями. И это, конечно, отнимало время.
Увлеченный всеми этими заботами, Иисус даже не предчувствовал, что остановки, хотя и небезрезультатные, чуть было не станут роковыми для Лазаря. В тот час, когда он сошел с речного суденышка на берег, Лазаря, оплакав его, внесли в семейную усыпальницу (просторную пещеру) и, обвив погребальными пеленами, положили в гроб. Иисусу бы поспешить, но и здесь у него случилась задержка.
Войдя в Вифанию в субботнее утро без учеников и толпы почитателей, как это было в прежние появления, а лишь со слугами-жрецами, он без лишнего шума направился прямиком к дому Лазаря. Путь знаком. Помех никаких. Его, однако, узнали и известили Марфу с Марией, сестер Лазаря, о его появлении. Марфа первой встретила Иисуса. Со слезами, хотя и сдержанными.
– О, горе! Твой друг и мой брат умер, не дождавшись тебя. Ты не успел…
Иисус обнял молодую женщину и, поглаживая ее по голове, спросил:
– Как давно схоронили?
– Три дня прошло.
– Значит, не миновала еще душа все сферы, – как бы сам для себя пробормотал Иисус, затем обратился к Марфе: – Отбрось печаль свою. Брат твой будет жить.
Вот и Мария торопится. Вся в слезах. Она более восприимчива к поворотам судьбы, более тонкая натура и не держала горя в себе, как Марфа, а выплескивала наружу. Иисус даже прослезился – так подействовали на него плач и стенания любящей сестры.
Появлялись и другие родственники уважаемого в городе потомственного ессея. Они тоже не скрывали своего горя, и оставаться Иисусу в бездействии стало просто невозможно. Он попросил:
– Ведите туда, где вы его положили.
Когда вошли в пещеру, отложив от входа камень, Иисус повелел непререкаемым тоном:
– Все до одного покиньте усыпальницу.
Ему никто не должен мешать предельно напрячь свою волю, чтобы вернуть душу умершего в его земное тело, а затем соединить их в гармонии. Очень трудное дело, доводящее до полного изнеможения.
Удалось ему свершить, казалось бы, невозможное, но, когда Лазарь, глубоко вздохнув, начал подниматься в гробу, словно пробудившийся со сна, Иисусу не хватало сил, чтобы распеленать его. Не смог он и позвать настолько громко, чтобы его услышали те, кто стоял у входа в пещеру. Лишь с третьего раза поняли они, что их зовут.
Первой вошла в пещеру Мария, но не принялась поспешно разматывать погребальные пелены, а со слезами радости начала целовать и воскресшего брата, и его спасителя – Иисуса. Иисусу досталось ласк далее больше – Мария порывисто целовала его руки, лицо и даже ноги.
Вошедшая Марфа, сдерживая слезу радости, поспешно распеленала брата и повела его из усыпальницы на свет Божий – родственники Лазаря встретили воскресшего восторженными криками, хотя некоторые и не поверили в случившееся, они даже щипали себя, чтобы убедиться, не наваждение ли какое. Но даже те, кто поверил в чудо, все же прикасался к Лазарю, дабы совершенно убедиться в том, что перед ними именно тот, кто только что лежал в гробу, похороненный три дня назад.
А прибежавшие на шум любопытные горожане даже входили в пещеру, чтобы поглядеть на опустевший гроб и пощупать погребальные пелены.
Все верно. Не наваждение, не видение, а – факт. Похороненный три дня назад – воскрес.
Но кто из них, Лазарь или Иисус, был слабее, сказать трудно. Марфа поддерживала Лазаря, Мария – Иисуса.
А в городе их уже ждала внушительная толпа. При виде Иисуса многие горожане падали ниц, но не меньше их глядели на свершившего чудо с возмущением и ненавистью, как на шарлатана, разыгравшего искусно трагикомедию.
Да, не в Галилее Вифания, а в Иудее. К тому же не так уж далеко она от Иерусалима и, стало быть, здесь ортодоксов более чем достаточно.
Иисус сразу же почувствовал опасность, хотя еще не знал, что в синагоге саддукеи-священники вместе с фарисеями решали, как поступить с ним, взбудоражившим город.
Приближающаяся опасность, однако, не помешала его решению торжественной трапезой отметить свой очередной триумф в доме воскресшего, куда они с Лазарем шагали, поддерживаемые Марфой и Марией.
И вот, когда в доме Лазаря воцарилось веселье, один за другим поднимались кубки за здравие как ожившего, так и за сотворившего столь великое чудо, в синагоге обсуждали, горячась, способы убийства Иисуса. Что с ним нужно покончить, в этом ни у кого из фарисеев и всех приглашенных на совет не было никаких сомнений – новый пророк слишком ярок, умеет убеждать слушающих его силой разума, силой логики, и все больше и больше народа принимает его как Мессию; но беда в том, что этот самый Мессия, проповедуя вроде бы законы Моисея, так их дополняет и видоизменяет, что от этих Законов мало что остается. Главное же, он берет на себя право отпускать грехи, что дано только священнослужителям Храма Иерусалимского. Еще он выступает против жертвоприношений и даже против храмов вообще, если вдуматься в его заветы: «Храм Божий в душе каждого». Вот это все, наряду со способностью исцелять, привлекает простолюдинов, что, в конце концов, приведет к меньшему посещению синагог, а значит, к падению влияния священников и, что не менее важно, к падению их доходов.
Само собой ясно, что о последнем никто вслух не высказывался; она, эта причина, как бы оставалась в сторонке, громогласно осуждали Иисуса в отступничестве, которое может привести к падению нравов, чего они, верные хранители чистоты закона Моисея, допустить не вправе.
– Он воскресил Лазаря в день субботний, свершив грех непоправимый!
– Он беседует с мытарями как равный с равными!
– Он исцеляет многобожников, а не только из народа избранного!
– Он равняет женщин с мужчинами, утверждая, что они даже святее мужчин и достойны преклонения! Кощунство!
Он!.. Он!.. Он!.. Каждый шаг его грешен. Каждый шаг его стирает грани между народом, Господом избранным и всеми иными народами. Да как же может быть: все равны перед Богом?! Выходит, они, охраняющие чистоту заповедей Моисея, на одной доске с многобожниками, нищими, мытарями, рабами?! Но самое страшное, нарушена заповедь Господа о субботе!
Нет! Такого не должно быть. Такого не будет никогда!
Решение было принято Соломоново: собрать истинно верных законам Моисея спешно, чтобы не успели узнать уверовавшие в Иисуса, и побить его камнями, выведя за город. Если же это не удастся свершить, начать за ним охоту тайную. А чтобы освятить суд праведный, послать к первосвященнику Храма Иерусалимского за благословением. Получив его, разослать вестников во все города земли Израиля, чтобы везде в синагогах возмущали против него народ и города не отворяли бы перед новым проповедником, возмутителем спокойствия, ворота.
Саддукеи, фарисеи и верные им ортодоксы и фанатики спешно собрались у синагоги. Когда же толпа налилась до внушительности, фарисеи повели ее к дому Лазаря, надеясь на неожиданность.
Не удалась внезапность. Жрецы-слуги опередили толпу, известив Иисуса:
– Тебя идут побить камнями.
– Я предчувствую, – спокойно ответил Иисус и добавил уверенно: – Но этого не будет.
Неспешно испил вина из кубка, закусил куриной ножкой, словно не видя растерянности сотрапезников, и лишь после этого пояснил:
– В твой дом, Лазарь, они не войдут. Вреда ни дому, ни тебе не причинят никакого. Я же уйду через них невидимым для них. Силы духа у меня для этого достанет. Я обрел за этим столом потерянное в пещере. – И к слугам-жрецам: – Через полчаса после меня покиньте город. Догоните на дороге к Номву.
– Разве не к Иордану воротимся, где ждут тебя ученики твои?
– Нет. Враги мои пошлют наемных убийц именно тем путем, а мы пойдем иным.
Все так и произошло, как предвидел Иисус, но скорее предопределил: толпа поступила к дому Лазаря беснуясь, но переступить запретную для нее черту не могла. Не бросила даже ни одного камня в окна. Иисус торжествовал, но испытывать судьбу долго не стал. Простившись с гостеприимными хозяевами и другими гостями, спокойно, словно ничто ему не мешало, толпа перед домом не враждебная, а состоит из его поклонников, пошагал через двор к калитке. Через толпу же прошел, словно ее вовсе не было.
Подождав с полчаса, Лазарь вышел к беснующимся.
– Вы надрываете глотки с возмущением, но Иисус прошел через вас и теперь он уже за городом.
Водонос ключевой воды на горячие головы. Рты разинули даже священники-саддукеи. Опомнившись, толпа угрожающе потребовала:
– Поклянись Господом нашим!
– Есть ли нужда в клятве? Я даю честное слово. Не поверившие сему, могут осмотреть мой дом, мой виноградник, мой сад.
Горожане знали Лазаря как человека честного и не посмели ему не поверить.
И лишь одно получилось не так, как предопределил Иисус – его догнали не только слуги, но и Марфа с Марией и еще пара десятков мужчин из родственников Лазаря и уверовавших в него, Иисуса.
Все повторилось, как в Индии, когда шел он к Парфии. Теперь тоже не свершить злодейства тайно, а прилюдно не решишься на это. Однако обстановка на сей раз была иная: Иисус хотел пройти через землю Ефремову и через Самарию не проповедуя и не исцеляя, то есть не привлекая к себе особого внимания, дойдя же до Назарета, отдохнуть в отчем доме от дороги, а затем начать вновь и проповедования, и исцеления, постепенно приближаясь к берегам моря Галилейского. Туда должны вернуться и ученики его. Расчет, в общем-то, был верным: все его поклонники сейчас на Иордане, где апостолы крестят уверовавших в него, Иисуса; туда же тянутся страждущие, считая, что и сам проповедник-целитель тоже на Иордане, и не вдруг эти страждущие или желающие послушать Живой Глагол Божий узнают его новый маршрут, а саддукеи и фарисеи, наоборот, будут осведомлены о его пути и придумают что-либо новое для выполнения задуманного ими злодейства.
Чем отличаются саддукеи от брахманов, от жрецов Храма Озириса и Изиды, от волхвов-сарманов? Ничем. Они пойдут на любой шаг для того, чтобы не выпустить пасомых из оков догматов, ими же самими установленных.
Десятиградие Иисус и его спутники миновали без особых осложнений. Не успели, видимо, враги Иисуса определиться, как поступить с ним в дальнейшем, или, вполне возможно, просто не смогли пока что-либо реальное сделать. А вот уже в Вефиле почувствовалась враждебность толпы, которая вышла встречать Иисуса и спутников его перед воротами города. И чтобы не подвергать себя и идущих с ним, особенно Марию и Марфу, опасности, он посчитал лучшим в город не входить, а направиться дальше, до границы с Самарией. Большую же остановку он определил сделать в Силоме.
И это решение, как показало время, было его крупной ошибкой. Останавливаться у самаритян само по себе, по мнению иудеев-законников, великий грех, и та самая искра, из которой вполне можно раздуть костер великой ненависти, да плюс к тому вышло все так, что Иисус дал в руки врагов своих еще большие возможности для поношения его: он исцелил юную самаритянку по слезной просьбе ее матери.
Иисус вполне понимал, что именно сейчас делать это было очень опасно, разве, однако, мог он отказать женщине-матери, молящей за свое дитя? Да и не поняли бы его сторонники и последователи этого отказа, обвинив его в трусости, ибо прежде он исцелял всех: галилеян, самаритян, иудеев, моавитян, аммонитян, идумеев, даже сирийцев, финикийцев, персов, когда те приводили или привозили к нему хворых – отчего же теперь отказался?
И он исцелил, войдя в дом самаритянки, деву и даже потрапезовал с дочерью и матерью.
Разве же он не знал, с какой ненавистью относятся к самаритянам иудеи? Знал. И добровольно шел к опасности. Добровольно бросил врагам еще один вызов и после этого больше не таился. Исцелял и проповедовал в Самарии, как в своей Галилее, с радостью видя, что его слова находят добрую почву, хотя не мог не понимать, как трудно вот так, с первого раза, перестроить духовный мир, если он впитан с молоком матери и освящен вековыми традициями, вековыми устоями. Память предков – величайшая память.
Но нужно же кому-то первому прорваться через косность Живым Словом Божьим?
Большие неприятности начались в Галилее. В Сомане, в Афеке и, что просто огорошило Иисуса, – в Назарете, его родном городе. Его просто не впустили в ворота. Остановила угрожающая толпа фанатиков возгласами:
– Иди к самаритянам!
– Знайся с мытарями!
– Братайся с многобожниками!
Что делать? Напрячь волю и успокоить толпу? Но это не путь для Живого Глагола Божьего. Насильная вера – не твердая вера. И он покорно пошагал от стен родного города, а удалившись на небольшое расстояние, обратился к сопровождавшим его.
– Мой совет вам: возвращайтесь в дома свои. Оставьте меня одного. Я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности. Охота идет за мной, и я стану уповать на Отца своего Небесного.
Различно восприняты были слова эти почитателями: кто-то сразу же согласился возвратиться домой, но кто-то посчитал, что нельзя оставлять без глаза своего проповедника и целителя в час испытания, ибо тогда фарисеи и саддукеи непременно сотворят ему зло. Иисус, однако же, настаивал на том, чтобы его оставили одного. Решила разногласие Мария:
– Я и Марфа останемся с тобой. Кто кроме нас омоет твои натрудившиеся за день ноги. Только мы. Вместе со слугами твоими.
– Мы тоже не покинем тебя, Иисус, – заявили родственники Лазаря. – Остальные как хотят.
– Принимаю условие, – наконец согласился Иисус, – но пусть останется вас не больше десяти. Кто из вас, определите сами.
Береговые города тоже встречали Иисуса враждебно. Семейные ессеи не отказывали в крове, но Иисус понимал, насколько это им не безопасно, и он у них старался не задерживаться. Лишь в семьях рыбаков, владеющих тонями и потому имеющих дома свои у этих тоней, он мог останавливаться безбоязненно, что навредит хозяевам; но разве мог он, проповедник, довольствоваться житьем, прячась от людей? Конечно же, нет.