Текст книги "Операция продолжается"

Автор книги: Геннадий Семенихин

Соавторы: Михаил Алексеев,Иван Стаднюк,Николай Грибачев,Владимир Волосков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Моего Петра не встречал?

– А Николая нашего?

– А Ефимку Корякина?

Странные люди. Да разве на таком огромном фронте, где схлестнулись в небывалой сече миллионы людей, разыщешь Петра или Ефимку? Володя хотел сказать об этом вслух, но, поглядев на обращенные к нему десятки тревожных, ожидающих глаз, передумал. Ответил тихо:

– Нет. Не встречал.

– Ну, присаживайся, сынок, повечеряем, – скомандовал отец, когда поток гостей схлынул.

Коренастый, с такими же, как у сына, рыжеватыми волосами, медлительный и невозмутимый, отец говорил тем же непререкаемым тоном, каким всегда командовал в семье. Будто домой вернулся не солдат-фронтовик, а прежний пацан Володька. Старик уже успел куда-то сбегать. Торжественно водрузив на середину стола замысловатую посудину – не то графин, не то кувшин, – он с достоинством занял свое хозяйское место.

Обрадованная, заплаканная мать суетливо расставила тарелки с соленьями, дымящейся картошкой, яйцами и, несколько раз всхлипнув: «Мяса-то нету!» – скрестила руки на животе, ожидая, когда сядет сын. Такой чести Володе раньше не бывало. Чтобы скрыть неловкость, он взял свой вещевой мешок и выложил на стол привезенные продукты.

Отец неторопливо оглядел консервные банки и довольно крякнул:

– Паек, значит?

– Паек.

– Убирай покедова, – скомандовал отец матери. – Не все сразу. Пусть нашего тылового хлебушка пожует.

Мать с неохотой подчинилась.

Володя сел рядом с отцом и тут только заметил незнакомого человека, стоявшего в дверях горницы. Невысокий, русоволосый, он с любопытством разглядывал Володю веселыми зелеными глазами и дружелюбно улыбался.

– Э-э... Да ведь вы не знакомы! – спохватился отец. – Знакомься. Наш квартирант Василий Гаврилович Мокшин. Тоже геолог, значит...

– Геолог?

– Да, коллега. – Мокшин подошел и крепко пожал Володе руку. – Работаем здесь. Вот, уплотнил ваших родителей.

– А! – вспомнил Володя. – Папаша говорил, когда в госпиталь ко мне звонил. Работаете, значит?

– Работаем.

– И что ищете?

– Поживете – узнаете! – Мокшин добродушно, вполголоса засмеялся, отчего на его розовых щеках образовались симпатичные ямочки, и тоже сел. – Если по чистой списали, то еще вместе поработаем. Как?

– Да не знаю. Всего на шесть месяцев комиссовали.

– Что, серьезное что-нибудь?

– Да не особенно. Контузия, ну и тазовую кость малость задело...

– Вон как... А говорил – в ногу! – Отец оскорбленно насупился. – Выходит, на немцев этим самым местом наступал...

– Да меня во время бомбежки. Осколком. Под Ливнами. На переформировании мы были... – Неожиданно Володя почувствовал себя виноватым перед отцом и покраснел, впервые пожалев, что не заслужил ни ордена, ни самой скромной военной медальки.

Мокшин поспешил ему на выручку.

– Это, Тихон Пантелеевич, не гражданская война. Нынче где угодно прихлопнуть может. Такая война. Война моторов! – авторитетно сказал он.

– Точно, – поддакнул Володя, с благодарностью взглянув на симпатичного геолога.

– Я разве что говорю, – чуть подобрел отец, продолжая хмуриться. – Только ведь в такое позорное место клюнуло... Стыд на всю деревню. Огнищевы еще никому спину не показывали! – Тихон Пантелеевич в гражданскую войну воевал в дивизии Чапаева и всю жизнь гордился этим.

– Так ведь бомба – дура. Она не разбирает.

– Я разве что говорю...

«Тебя бы под бомбежку... Не такие герои под бомбами слюни пускали», – почему-то рассердился на отца Володя, вспомнив, как при первой бомбежке рядом с ним, запахавшись головой в болотную жижу, растянулся незнакомый штабной офицер. При каждом близком взрыве лоснящиеся каблуки его новых хромовых сапог нервно стукали друг о друга перед самым Володиным носом.

– Что ж, придется мне теперь другую квартиру подыскать, – озабоченно сказал Мокшин, стараясь замять неприятный разговор. – Мигом освобожу вашу светелку, Владимир Тихонович.

– Что, нравится? – спросил Володя.

– Хорошая комнатка, – с легким сожалением сказал Мокшин. – Теплая. А вид! Красота! Вся река – как на ладони. Девушки гулянья устроят – смотреть прелесть! – Он заразительно засмеялся, обнажая ровные иссиня-белые зубы.

– Точно. Залюбуешься! – тоже заулыбался Володя, вспомнив недавнее прошлое. – А зачем вам переезжать? Живите. Мне места хватит.

– Да неудобно как-то...

– И вправду, Василий Гаврилович, – оживился отец. – Чего вам мотаться. Шесть месяцев – срок невеликий. Оставайтесь. Он у нас парень не балованный. – Отец строго посмотрел на сына. – Чать привыкли?

– Да, привык, – вздохнул Мокшин.

– Так как?

– Ну добро, – решился Мокшин. – Раз не гоните, остаюсь. Думаю, не передеремся.

– Не передеремся! – Володю обрадовало, что симпатичный геолог останется. – Веселее будет.

Пришли братья Тихона Пантелеевича: старший – Моисей и младший – Савелий. Они успели раздобыть где-то небольшую корчагу браги, шумно радовались приезду племянника и предстоящей выпивке. Увидев на столе отцову посудину, обрадовались еще больше, утащили корчагу на кухню. Туда же их жены пронесли миски с чем-то съестным. В доме стало людно.

Когда все уселись за стол, отец бережно налил в стопки мутноватого, пахнущего резиной спирта-сырца, и пир начался.

После нескольких стопок вонючего зелья Володя охмелел и пить отказался. Голова кружилась, а во рту противно жгло, пахло каучуком, будто он только что изжевал целую автомобильную покрышку.

– Что, отвыкли? – спросил Мокшин, подталкивая тарелку с яйцами.

– Да нет... Не привыкал. На фронте, бывало, пил. Законную. Фронтовую. Только не такую.

Мокшин понимающе улыбнулся:

– Это, дорогой коллега, не фронт. Этакого дерьма и то днем с огнем не найдешь. Дефицит. Тыловой ликер. Спасибо еще Вознякову. Удружил Тихону Пантелеевичу. Из своего энзэ. По случаю семейной радости.

– Возняков? Кто это? – пьяно удивился Володя, туго вспоминая инструкции Новгородского.

– Наш начальник. Если придет, то обязательно будет сватать тебя на работу, – уже совсем по-приятельски сказал Мокшин. – Люди нам нужны. А специалистам вообще цены нет.

– Какой я специалист, – пренебрежительно фыркнул Володя.

Возняков пришел поздно, когда дородные тетки пустились в пляс под разухабистый перепев гармошки, которую с пьяной беспощадностью терзал дядя Савелий. Мокшин как в воду глядел. Гость выпил штрафную и, узнав, что к чему, действительно обрадовался.

– На шесть месяцев? Батенька ты мой! Да я на руках тебя носить буду, только поступай работать. Участковым геологом. Паек, зарплату – все дадим! Я съезжу в управление – оформлю как надо.

– Не велик чин. Сам съездит, – вмешался отец. Он все еще не мог смириться с неудачным ранением сына и мнительно косился на подвыпивших родственников – не усмехается ли кто.

– Так как? Договорились? По рукам?

– По рукам, – благодушно согласился Володя. Шумный, простецкий начальник ему понравился. «Точь-в-точь как наш комбат!» – с пьяным умилением подумал он.

– Вот и хорошо! – Начальник пригладил свои седеющие редкие волосы и шумно вздохнул. – По крайней мере, легче будет. А то у нас... – Он помрачнел и устало махнул рукой.

Мокшин тоже стал серьезным и чуть печальным. Отец уловил перемену в настроении геологов и поспешил налить стопки.

8. ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ

Утром Володя проснулся позже всех. Сел, свесив ноги с сундука, на котором мать устроила постель, и стал с тревогой вспоминать вечерние события. Сильно захмелевшего, еще задолго до конца гулянки отец с Мокшиным отвели его спать. Володя долго морщил лоб, вспоминая свое поведение. Родившаяся было тревога стала ослабевать. Кажется, он не сболтнул ничего лишнего, не наделал глупостей. Даже наоборот. Знакомство с Возняковым получилось совсем непреднамеренным, а с устройством на работу получалось еще лучше. Тревоги Новгородского оказались напрасными.

Довольный собой, Володя натянул галифе и пошел умываться.

Едва мать успела подать завтрак, как в дверь постучали. Ввалился Возняков.

– Ну, проснулся наш герой? – зашумел он еще у порога. – Не забыл за ночь о нашем разговоре?

– Не забыл, – улыбнулся Володя и пригласил гостя завтракать.

Возняков не стал церемониться. Вымыл руки и запросто сел за стол.

– Давай оформляйся. Если здоровье не позволяет, то я в Сосногорск съезжу. Геологи нам вот как нужны! – зычно гудел он, проводя возле горла вилкой с насаженной на нее картофелиной.

– Зачем беспокоиться. Сам съезжу. Сначала надо здесь в районе на учет встать.

– Так в чем дело! – обрадовался Возняков его готовности. – Езжай сегодня же. Как раз и оказия есть. – И вдруг помрачнел.

– Что это вы? – простодушно удивился Володя.

– Да так, – поскучневшим голосом произнес Возняков. – Не обращай внимания. Дело тут у нас одно неприятное вышло...

Володя тактично промолчал, а потом сказал неуверенно:

– Только вот как освоюсь – не знаю. Бокситы. Темой моей дипломной работы были залежи массивных медистых колчеданов в метаморфизованных породах.

– А, ерунда! – отмахнулся Возняков. – Освоишься мигом. У нас разрез простенький. Я сам когда-то диплом о касситеритах писал. А стал бокситчиком.

Попутчики у Володи оказались молчаливыми. Хмурый широкоплечий мужчина и розовощекая тоненькая девушка с большими карими глазами – следователи уголовного розыска. Это Володя узнал еще в конторе. Возняков упросил следователей подвезти его до района и отправить, по возможности, назад. Те не очень охотно согласились.

Завалившись в сани рядом с девушкой, Володя укутался в старый отцовский тулуп и стал разглядывать своих неприветливых попутчиков. Девушка-следователь, втянув голову в поднятый воротник нового дубленого полушубка, призакрыв красивые глаза, о чем-то размышляла. Володе почему-то было смешно видеть на этом розовом юном лице выражение многозначительной серьезности, строгости, и он невольно улыбнулся. Заметив эту улыбку, девушка сердито сдвинула черные густые брови, дернула плечом. Что-то знакомое почудилось Володе в этом непроизвольном жесте, в сердито сдвинутых темных бровях. «Где-то я ее видел...» – подумал он и стал вспоминать знакомых девушек. Дело это было нетрудное, ибо знакомств среди прекрасной половины рода человеческого лейтенант имел не больше, чем пальцев на руках. Безуспешно порывшись в необремененной женскими лицами памяти – «нет, не встречал», – он прекратил это бестолковое занятие и стал разглядывать мужчину. Тот неумело дергал вожжи, погоняя без того резво идущую лошадь, и вид у него был мрачный, решительный. В каждом жесте чувствовалась сила, резкость, военная выправка. Даже полушубок был подогнан по фигуре, перетянут широким командирским ремнем. «Кадровый, – решил Володя. – Кой леший занес его в милицию? Наверное, тоже по ранению». На повороте сани резко накренились, и девушка чуть не выпала в снег. Володя успел ухватить ее за руку и неожиданно рассердился на мужчину. «Кучер из этого вояки, однако, аховый. Прет, как на танке!»

Девушка благодарно кивнула Володе, и он осмелел, обратился к мужчине:

– Давайте вожжи. У меня, может, лучше получится.

Тот только зло мотнул головой и еще сильнее дернул вожжами. Девушка чуть улыбнулась.

– Характерец, однако... – вслух проворчал Володя, смущаясь от этой улыбки. Он всегда терялся перед незнакомыми девушками, а перед красивыми – особенно.

– Сиди! – простуженным басом огрызнулся возница. – А то прямой наводкой на дорогу вышибу. Пойдешь пехотой.

– Н-да... Зла артиллерия! Только ведь лошадь – не пушка. К ней другой подход нужен. Видать, из корпусной, на механической тяге?

– А ты откуда знаешь? – удивился следователь.

– Так как же... Раз с лошадкой на «вы» обращаешься – сразу видно, что не из полковой.

– Фронтовик?

– Пришлось.

– Где ранило?

– На Брянском.

– А-а... – голос следователя подобрел. – На тогда эти собачьи лямки. Никак не привыкну. – Он протянул Володе вожжи. – Тебе, видать, привычней таким тягачом управлять. Пехота?

– Да нет. Сначала инженерные, а потом артиллерийская разведка.

– Ха! – обрадованно передохнул следователь и, совсем подобрев, подал сильную руку. – Тогда давай знакомиться. Стародубцев. Капитан Стародубцев.

Володя ослабил вожжи, подвинулся ближе к капитану. Заметив его недоумение, пояснил:

– Нечего ее понукать. Лошадь, брат, дорогу домой лучше нас с тобой знает.

Завязался разговор о фронтовых делах, отступлении, немецких танках, госпиталях и всяких прочих солдатских разностях, неизбежных при встрече двух военных людей. Задорина (она тоже представилась) молча слушала их неторопливую беседу и изредка с любопытством косилась на Володю карим лучистым глазом. Под этими редкими взглядами тот терялся и начинал нести околесицу. Стародубцев это заметил.

– Э-э... лейтенант... Ты что-то того!

– Чего «того»?

– Да так. Молод ты, брат. Окрутят тебя в твоей деревне в два счета. Для такого слабака шесть месяцев срок вполне достаточный. Оженят тебя как пить дать.

– Ну, скажешь... – пришибленно промямлил Володя и поглядел на Задорину.

– А здесь у тебя ничего не выгорит. Ты мне тут всякие пристрелки брось, – заметил и этот взгляд Стародубцев. – Надежда Сергеевна – девушка серьезная. Понимать надо. Шуруй в своей деревне, а здесь брось! – напрямик рубанул капитан и пригрозил Володе увесистым кулаком. – Ишь раскраснелся.

Володя совсем растерялся, не знал: не то сердиться на капитана, не то смеяться. Ему стало немного легче только тогда, когда заметил, что Задорина тоже смущена и сердита на своего коллегу.

– Ты не очень-то, капитан...

– А что мне юлить? Я, брат, прямой. Прямой наводкой. Учти!

Капитан был начисто лишен дипломатических способностей, и Володя решил с ним не связываться. Тем более что присутствие строгой девушки продолжало странным образом тревожить его. Испытывая неловкость от затянувшегося молчания, заговорил о другом:

– Ты как же в милицию-то попал, капитан? По ранению списан?

– По ранению. Провались оно пропадом! – снова становясь злым, сипло буркнул Стародубцев. – А ты уж не в уголовный ли розыск собираешься?

– Да нет. Я геолог. В партию Вознякова хочу устраиваться. Чего мне в милиции делать... А ты до армии юристом, что ли, был или, как сейчас, – в милиции?

– Я? Хм... – Стародубцев замолчал, насупился, недосказанные слова будто застряли у него в горле.

– И интересная работа? – продолжал допытываться Володя.

– Да чего ты меня допрашиваешь! – вдруг взорвался Стародубцев и снова схватил вожжи. – Больно любопытный что-то!

От этой неожиданной гневной вспышки Володя опять смешался и недоуменно уставился на рассвирепевшего капитана. Задорина улыбнулась и отвернулась.

Всю оставшуюся дорогу путники ехали молча.

В военкомате Володю встретили довольно любезно. Облысевший, большелобый лейтенант, принявший его документы, только коротко поинтересовался:

– Фото с собой есть?

– Есть. – Володя подал заранее заготовленные фотокарточки.

– Погуляйте немного. Через час все будет готово.

Немало удивленный такой оперативностью, Володя вышел из военкомата и стал раздумывать над тем, как убить час неожиданно свалившегося свободного времена. Его так и подмывало зайти в соседнее здание, где помещался райотдел милиции. Хотелось еще раз встретиться с тоненькой розовощекой девушкой, которая умела так строго хмурить темные брови над большими, красивыми, совсем не следовательскими глазами. Не посмев зайти в милицию, он решил побродить по Медведёвке, в которой не бывал несколько лет.

Над селом быстро тускнел недолгий декабрьский день. Сумерки окутали чернильными, фиолетовыми тенями дома, деревья, сугробы. Все было обыкновенно, буднично, как пять и десять лет назад. Безбоязненно засветившиеся электрическими огнями дома выглядели мирно, беззаботно – будто не было ни войны, ни всеобщей тревоги, таившейся за светлыми окнами.

Озираясь по сторонам, Володя пошел по узкому, расчищенному от снега деревянному тротуару. Он отошел уже довольно далеко, когда его неожиданно окликнули. Остановился, поглядел назад. С крыльца ему махала Задорина. Володя отчего-то заволновался, заспешил обратно. Девушка пошла навстречу.

– Ну, как ваши дела? – озабоченно спросила Задорина, когда они остановились меж высоких сугробов.

– Лучше, чем ожидал. Через час все будет готово.

– Так быстро?

– Представьте себе.

– Тогда вам совсем повезло. Часа через два наша машина пойдет на станцию. Имейте это в виду.

– Спасибо, Надежда Сергеевна! – Володя напрягся, еще больше заволновался. Каким-то шестым чувством он угадал, что выбежала она на мороз не только для того, чтобы сообщить о машине.

– Не зовите меня так официально, – сказала Задорина. – Просто Надя. Мы ведь сверстники.

– Слушаюсь! – козырнул Володя и почувствовал себя свободней. – Когда вы снова к нам приедете?

– Видимо, завтра, – неуверенно сказала Задорина.

– Почему «видимо»?

– Надо проанализировать документы и показания. Работы много.

– Что, подозреваете кого-нибудь?

– О! Вы и вправду любопытный! – улыбнулась девушка. – Уж не собираетесь ли вы ко мне в помощники?

– А что! И пошел бы. Не боги горшки обжигают!

– Ладно уж, бог! Обжигайте ваши геологические горшки, – продолжала улыбаться Задорина. – Это у вас наверняка лучше получится.

От ее откровенной приветливости Володе стало весело, и он вдруг сказал:

– А вы все же приезжайте завтра. С ночевкой. У нас в Заречье клуб что надо. Я, правда, хромой, но потанцуем. Надеюсь, на это-то гожусь?

Задорина не успела ответить. К ним быстро подошел высокий, массивный человек, одетый в белый полушубок, и весело захохотал:

– Ай да фронтовики! Это я понимаю! Уже свидание! А я, старый дуралей, по всей Медведёвке Огнищева ищу! – Сажин запросто потрепал Володю по плечу и отступил на шаг, рассматривая. – Хорош! Экой мужчина образовался! Как, Надежда Сергеевна, хорош? – лукаво спросил он Задорину.

Та смешалась, а потом сказала строгим голосом:

– Я просто информировала Владимира Тихоновича, что наша машина идет вечером на станцию. Возняков просил меня отправить его.

– Ага! Значит, не свидание, – с шутливым сожалением сказал Сажин.

– Не свидание, – совсем сердито сказала девушка и распрощалась.

– А я, брат, тебя ищу. Не забыл меня, старика? – спросил Сажин, когда Задорина ушла.

– Не забыл.

– Ну и на том спасибо. Пойдем ко мне. Поужинаем.

– Да мне через час надо быть в военкомате.

– Знаю. Все, брат, знаю. Только оттуда. Не пойму, как тебя проглядел. Успеем. Пошли! – Сажин по-приятельски подтолкнул Володю в спину и весело прикрикнул: – Слушай, когда старшие приказывают!

Сажин еще с дореволюционных лет дружил с отцом Володи, Тихоном Огнищевым. В довоенные годы он часто приезжал в гости к приятелю, а в страдные дни весеннего лесосплава целыми неделями, бывало, жил в Заречье. Володя любил Сажина. Большой, добродушный, он всегда вносил в устоявшуюся жизнь родительского дома праздничную суету и шум. В такие дни суровый Тихон Пантелеевич добрел, становился мягче. Вспомнив об этом, Володя улыбнулся.

Сажин понял эту улыбку по-своему.

– Улыбаешься... Ничего не поделаешь. Пришлось снова в милицию идти. Не берут меня на фронт. Стар стал Порфирий Сажин.

– Здесь дел тоже много, – серьезно сказал Володя. – Тоже не на перинах прохлаждаетесь.

– Это точно... – вздохнул Сажин.

Первый, кого увидел Володя в доме Порфирия Николаевича, был Новгородский. Как ни удивительно было увидеть капитана в чистой, уютной горнице, но то был он. Одетый в штатское, Новгородский сидел за парадным хозяйским столом и что-то записывал в блокнот. Взглянув на вошедших, капитан дружелюбно улыбнулся, обнажая красивые белые зубы, и, будто это он был хозяином дома, радушно сказал:

– Добро пожаловать!

Жена Сажина быстро накрыла на стол и куда-то ушла. Сажин запер за ней дверь и стал раздеваться. Новгородский позавидовал его добротному полушубку:

– Красота-то какая! И где вы такой отхватили?

– В управлении. Выторговал десять полушубков, двадцать пар валенок и четырех инвалидов.

Новгородский рассмеялся:

– Ну и как эти инвалиды?

– Да ничего ребята. Поартачились немного, да куда денешься. Края ихние оккупированы. Осваиваются. Все четверо до войны на оперативной работе были.

– Вам повезло.

– Да. Повезло, – совершенно серьезно согласился Сажин.

За ужином, с аппетитом похрустывая квашеной капустой, Новгородский будничным голосом сказал:

– Ну, рассказывайте, лейтенант, как встретили вас в родных пенатах?

– Да ничего встретили... – Володя покосился на Сажина.

– Рассказывайте, рассказывайте, – подбодрил его Новгородский. – Тут посторонних нет.

Володя еще раз, уже с удивлением, посмотрел на хозяина дома и стал рассказывать.

– Так-с... – раздумчиво проговорил капитан, когда он кончил. – Очень хорошо. Значит, опьянели?

– Да. Как-то нехорошо получилось...

– Наоборот. Очень хорошо, – оживился капитан. – Очень. А что за человек Мокшин?

– Не знаю. Участковый геолог в партии Вознякова. С виду парень хороший. Простой.

– Так-с... Он о чем-нибудь вас спрашивал?

– Нет. Спросил только о ранении.

– Ага. – Новгородский что-то решил. – Все равно. Проверьте его. Просмотрите повнимательней вещи. Обратите внимание, с кем он переписывается.

– Хорошо, – сказал Володя, хотя приказание капитана ему очень не понравилось.

– Наведите о нем справки у Вознякова. Только осторожно, – продолжал Новгородский.

– У Вознякова?

– Да. В своей работе вы должны исходить из того, что начальник партии надежный во всех отношениях человек, – твердо сказал Новгородский. – От этого и пляшите.

– Хорошо.

– Теперь вот что... – Новгородский переглянулся с Сажиным. – Мы тут побеседовали и решили, что вам надо кого-то привлечь себе в помощь. Самое главное – выяснить, кто брал лошадь вечером второго декабря. Это весьма важное обстоятельство. Оно прояснит нам все.

– Да, – согласился Володя.

– Самому вам выяснением этого факта заниматься не следует. Расшифруете себя.

– Конечно.

– Следователям милиции при опросе работников партии выяснить сию деталь пока не удалось. Тут нужен местный житель. Не знаете, кто бы мог помочь нам распутать эту загадку?

– Не знаю, – подумав, честно признался Володя. – Я в последние годы бывал в селе только наездами.

– А ваш отец? Ему ведь можно доверять?

– Конечно. Он же...

– Решено, – твердо сказал Новгородский. – Всего ему говорить не обязательно, а задание дайте.

– Задание? – изумился Володя.

Сама мысль, что он должен командовать своим властным отцом, была смешной, неожиданной.

– Да. Задание. Он ведь бывший чапаевец, военный человек?

– Да.

– Вот и командуйте. Ваш отец военную дисциплину должен понимать.

– Попробую, – с откровенным сомнением сказал Володя.

Сажин с Новгородским переглянулись, рассмеялись.

«Не доверяет. Не надеется, – огорченно думал Володя о Новгородском, покидая уютный дом Сажина. – На второй день проверять приехал. Будто я мальчишка. Подожди, капитан, ты еще узнаешь Володьку Огнищева!»

Думая так, Володя если и ошибался, то не совсем. Новгородский действительно беспокоился за исход операции, в которой главнейшая роль отводилась Огнищеву. Но приехал он в Медведёвку не только для того, чтобы еще раз убедиться в надежности молодого геолога. Новгородский приехал с лейтенантом Клюевым и работником военной цензуры. Военного цензора он попросил самым тщательным образом просматривать всю переписку работников геологической партии. Устроить Клюева удалось быстро, и капитан воспользовался возможностью ознакомиться с результатами следствия.

Результаты эти были малоутешительны. Выяснить главное – кто из работников партии отсутствовал вечером второго декабря – следователю еще не удалось. Новгородский понимал, как Задорина стеснена в своих действиях инструкциями Сажина, что очень ограничивало возможности следствия, но решил пока ничего в принятых решениях не менять. Сама по себе работа следователя давала плоды. У счетовода партии сохранилась копия авансового отчета и расписка Николашина, что подтвердило полную невиновность Вознякова. Хотя Новгородский ни на минуту не сомневался в честности начальника партии, ему было приятно окончательно убедиться в этом. Задорина скрупулезно проверила документальную сторону дела и путем опроса работников подтвердила подлинность копии авансового отчета, имевшейся у предусмотрительного счетовода. Ни один из работников партии не оспорил ранее полученных сумм и не отказался подписаться в дубликатах денежных документов.

А Стародубцев капитана огорчил. Лихой рубака не умел справляться со своим прямолинейным характером. Он действовал чересчур открыто, а это никак не входило в расчеты Новгородского. Правда, Стародубцев добросовестно обследовал кернохранилище и точно установил, что никакого взлома не было. В сарай проникли через дверь, открыв замок ключом. Никаких заметных следов преступники не оставили, так как земляной пол кернохранилища с осени хранил отпечатки десятков пар ног. Стародубцев старался. Он проявлял такое рвение и старательность, что превзошел все ожидания. Артиллерист явно спешил рассчитаться с так неожиданно свалившимися на него делами, чтобы поскорее вернуться на фронт.

Новгородский не мог без улыбки вспоминать, какое изумление отобразилось на лице бравого артиллериста, когда тот впервые оказался в его кабинете. Стародубцев даже простовато приоткрыл рот от удивления, узнав в Новгородском своего госпитального гостя. Тем не менее он быстро пришел в себя и спросил, что, в конце концов, от него хотят. Новгородский не заставил долго ждать. Пояснил суть дела и сказал, что ему, Стародубцеву, как бывшему геологу, поручается под видом следователя уголовного розыска прибыть в поисковую партию и выявить преступника. Рассказывая подробности происшествия, Новгородский дал понять, что причастность начальника партии к преступлению очевидна, и потребовал от артиллериста добыть доказательства этой причастности.

Стародубцев не усомнился в подозрениях капитана. Он твердо верил, что фашисты способны на любую подлость, хитрость, и тут же в кабинете поклялся задушить фашистскую гниду своими руками. Новгородскому потребовалось много времени, чтобы внушить Стародубцеву, что этого делать не следует, что надо быть весьма осторожным. Артиллерист крайне неохотно пообещал выполнить все указания в точности.

И все же Стародубцев переигрывал. Он действовал слишком неприкрыто, и враг мог понять, что это лицо подставное, второстепенное, действующее для отвлечения внимания. Новгородскому пришлось вызвать к себе неудачливого «следователя».

Разговор происходил на квартире у Сажина, после того как ушел Огнищев.

– Мне не нравится ваша неосторожность, – напрямик сказал Новгородский. – Действуя так, вы испортите все дело.

– Я и так стараюсь, – простуженно просипел Стародубцев. – Не знаю, как еще можно сдерживаться, когда тут вот кипит! – Он постукал себя увесистым кулаком в грудь. – И так слишком миндальничаем с этим... как это сказать... – Артиллерист свирепо сморщился, выбирая выражение похлеще.

– Но ведь не доказано еще, что Возняков враг! – воскликнул Новгородский. – Документально это не подтверждается.

– Ну и что! Он и не собирался красть деньги. Тут у него все чисто. Ему нужно было уничтожить керн. А финансовая непорочность нужна ему для отвода подозрений. По-моему, ясно.

– Зачем же Вознякову понадобилось тогда вместе с керном уничтожать свой авансовый отчет?

– А он прекрасно знал, что проверка финансовой деятельности кончится полным его оправданием, – уверенно отрубил Стародубцев. – Эти фашистские ублюдки не дураки. Уж я-то знаю! Познакомился на фронте. Лицом к лицу. Да.

– Положим, это так, – более миролюбиво сказал Новгородский, – но нам нужны не предположения, а доказательства.

– А где я их возьму, если их нет! – рассердился Стародубцев. – И притом я не следователь. Всяких юридических финтов не знаю.

– Но зато вы геолог! – веско произнес Новгородский. – Мы потому и надеемся на вашу помощь. Ведь могли бы вы поговорить по-хорошему с Возняковым. Поинтересоваться хотя бы методикой поисков месторождения. Может быть, здесь, как специалист, вы и найдете ключ к Вознякову. Ведь не может быть, чтобы он не затягивал умышленно поисковые работы. Найдите этот геологический криминал – и ваша миссия будет выполнена.

– А ведь это мысль! Правильная мысль. Я, пожалуй, займусь этим.

– Прекрасно, – одобрил Новгородский. – Только не надо смотреть на него, как на врага. Постарайтесь сойтись с ним на дружеской основе.

– Еще что! – изумился Стародубцев.

– А вы постарайтесь, – настойчиво повторил Новгородский.

– Хорошо. Постараюсь.

– Вот так-то лучше, – облегченно вздохнул Новгородский. – И вообще старайтесь, чтобы как можно меньше бросалось в глаза людям, что вы человек военный. И думайте. Над каждым фактиком думайте.

– Я и так думаю.

– Это хорошо. Когда вы осматривали кернохранилище? Днем?

– Днем.

– А ночью?

– Зачем еще ночью? – очень удивился Стародубцев.

– А я бы пришел к сараю ночью и подумал: в какую сторону удобнее в темноте нести или отвозить похищенные ящики. Встал бы возле дверей, осмотрелся и представил себя на месте врага. Такое перевоплощение иногда помогает.

– Хм... – Стародубцев с интересом посмотрел на Новгородского, подумал, а потом чуть улыбнулся. Улыбка эта у него получилась кривой, неумелой, и Новгородский невольно пожалел смелого артиллериста, разучившегося за время войны улыбаться. – Тоже не плохо, – сказал Стародубцев. – Актер из меня, ясное дело, плевый, но постараюсь. Как это вы... Перевоплощусь.

– Вот и добро, – похвалил Новгородский. – И главное – осторожность. Старайтесь как можно меньше мозолить людям глаза. Кто знает, может быть, враг где-то со стороны наблюдает за вами.

– Я это учту, – пообещал Стародубцев.

Побеседовав со Стародубцевым и с Огнищевым, Новгородский стал собираться в обратную дорогу. Надо было спешить в Сосногорск, где капитана ждала срочная работа. В его сейфе лежали личные дела номенклатурных работников геологического управления. Где-то в этих бумагах пряталась разгадка.

– Проснулся? – приветливо улыбнулся Мокшин, когда Володя соскочил со своего сундука.

– Вроде этого, – Володя потянулся, сделал несколько взмахов руками и стал одеваться. – Разбаловался в госпитале. Сплю, как пожарная лошадь. На фронт вернусь – долго привыкать придется.

– Привычка – дело наживное. Отсыпайся, пока есть возможность.

Мокшин сидел за письменным столом, розовый, свежий после умывания, и рылся в полевых книжках. Белая шелковая майка плотно обтягивала широкую мускулистую грудь, и Володя невольно позавидовал атлетической красоте его тела.

– Значит, едешь в Сосногорск? – спросил Мокшин.

– Еду, Василий Гаврилович. Возняков обещал письмецо написать в управление. Возьму и мотану дневным поездом.

– Давай, – одобрил Мокшин. – Да не задерживайся. Буду ждать. Хоть облегчишь малость мое положение. А то замотался.

– Не задержусь! Чего мне там делать. Оформлюсь – и домой. – Он увидел оброненную Мокшиным женскую фотографию и с любопытством потянулся к ней. – Это что за девушка?