Текст книги "Операция продолжается"

Автор книги: Геннадий Семенихин

Соавторы: Михаил Алексеев,Иван Стаднюк,Николай Грибачев,Владимир Волосков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Вл. Волосков
ОПЕРАЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Приключенческая повесть

1. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

К вечеру мороз покрепчал. Усилился ветер. Он волочил по голубоватому затвердевшему насту седые, бесконечно длинные ленты сухого колючего снега.

«Погодка... черт бы ее побрал! – сердито подумал начальник Медведёвского районного отделения милиции Сажин, злясь на разыгравшуюся поземку, на прохудившиеся сапоги, в которых ломило иззябшие ноги, и на полную загадочность ЧП. – Если и дальше так вьюжить будет – до дому не доберешься. Без ног останешься...»

– Ну что, долго еще канителиться будем? – хмуро спросил Сажин следователя Задорину, молодую глазастую девушку.

– Пожалуй, все... – неуверенно сказала Задорина осипшим от холода голосом.

Сажину стало жаль ее. Он подосадовал в душе на свою грубоватость, еще раз оглядел место происшествия. Ничего нового не увидел.

Внизу, на дне неглубокого оврага, лежал труп обнаженного человека с разбитой, обезображенной головой. Кто этот человек? Откуда? Никто этого не знал. Жители двух ближайших деревень труп не опознали. Пропавших без вести в деревнях не оказалось. Мертвеца обнаружили случайно школьники, ездившие вчера в поле за соломой. Один из них заглянул в овраг и увидел торчавшую из снега руку.

Обследование оврага и прилегающей местности результата не дало. Ни одежды, ни каких-либо следов совершенного преступления обнаружить не удалось, хотя и перегребли за день горы снега.

«Попробуй обнаружь... Этакие метели нынче», – в который раз невесело подумал Сажин и знаком дал команду грузить труп на подводу.

Задорина последний раз щелкнула фотоаппаратом и робко взглянула на начальника.

– Акт здесь писать будем?

Сажин постарался улыбнуться. Это, кажется, у него получилось.

– А вы способны писать?

– Я не знаю... – Задорина пошевелила скрючившимися пальцами в большой шерстяной варежке и вздохнула: – Едва ли...

– Я тоже так думаю, – согласился Сажин. – Оформим в деревне. – Ему опять стало жаль молоденького следователя. «Эх, молодо-зелено... – сокрушенно подумал он. – Молодехонька совсем, совсем девчонка. Ей бы по танцам бегать, а тут... Не женское дело – работать следователем в таком районе, как Медведёвский. Но ничего не поделаешь: война... Пропади она пропадом...»

Подвода тронулась. Взяв лопаты, за ней гуськом потянулись старики колхозники, приглашенные в понятые. Сажин кивнул выжидательно глядевшим на него оперуполномоченному Скорикову и участковому Саблину, чтобы тоже шли. Сам же еще раз прошелся по дну оврага, раскидывая сапогами груды снега. Он знал, что ничего не найдет: ведь все, что можно сделать, сделано, но все же зачем-то полез в овраг.

С обрыва на него смотрели несколько деревенских ребятишек и Задорина. Маленькая, хрупкая, в подшитых фетровых валеночках и заношенном пальтишке, она почти ничем не отличалась от деревенских девчонок, точь-в-точь как они, простудно шмыгала прямым тонким носиком, и выражение лица у нее было печальное.

Сажин долго бродил по сугробам и, лишь набрав полные сапоги снега, заставил себя наконец бросить безрезультатные поиски. Увидев жиденькую толпу на краю оврага, рассердился:

– Это что за зрители? А ну, марш в деревню!

Ребятишки попятились к дороге.

Вышагивая по проселку вслед за двигающейся в деревню печальной процессией, Сажин рассматривал горбящиеся на ледяном ветру фигуры стариков, ребятишек и думал невеселую думу о неизвестном человеке, ставшем жертвой чьей-то преступной руки.

На взрослых старые полушубки, на ребятишках отцовские телогрейки и разношерстные шубейки. Пообносились люди. Товаров в магазинах мало. До последней овчины, до последнего куска сукна – все идет на фронт. Война поедает все. И самое главное – пожирает тысячи человеческих жизней. Сажин с заботой глядел на бредущих в деревню колхозников и напряженно думал: «На фронте – это понятно. А здесь? Почему этот человек должен был умереть здесь? Зачем? Кто он? Кому потребовалось убить его и запрятать труп так далеко?»

На востоке, за деревней, небо совсем померкло. Оттуда, из сгущающейся синевы, неслось навстречу людям студеное дыхание ветра. Задорина повернулась и пошла по дороге задом наперед – маленькая, тоненькая, иззябшая. «Эх, водочки бы ей сейчас. Как бы не заболела», – подумал Сажин, зная, что во всех районных магазинах едва ли найдется бутылка спиртного. Он ускорил шаги и, обогнав девушку, сердито сказал:

– Пристраивайтесь. В затылок. За спиной потеплее будет.

Задорина благодарно кивнула и подчинилась. Они пошли по-солдатски, след в след: полный большой человек в милицейской шинели и хрупкая девушка в старых фетровых валенках. Вокруг быстро темнело. Набирала силу декабрьская ночь 1941 года.

В кабинете было жарко натоплено, но Сажин все равно мерз. Он стоял у окна, слушал приехавшего из областного центра судебно-медицинского эксперта и никак не мог унять трясучий озноб, который бил его уже третьи сутки, со дня бесплодного расследования в злополучном овраге. Он чувствовал, что гриппует, но болеть «нормально», отлеживаться дома, было нельзя. Срочной работы наплывало много, а людей не хватало. Районное отделение милиции не имело и половины штата. Каждому приходилось работать за двоих.

В углу кабинета, прижавшись спиной к печке-голландке, стояла Задорина. Ее обветренное лицо пылало жарким румянцем, она склонила голову набок и, часто поправляя сползающие на глаза прядки черных вьющихся волос, казалось, не слушала, а думала о чем-то своем.

Эксперт, низкорослый седой старичок, устало говорил о результатах аутопсии – судебно-медицинского вскрытия трупа.

– Несомненно, это убийство. Совершено неделю назад. Внутренние органы в норме. Убитый был трезв и, судя по всему, голоден. Его ударили внезапно. По голове. Следов борьбы на теле не обнаружено...

«Это мы и без вас знаем...» – вяло подумал Сажин.

– Удар по лицу был нанесен, очевидно, топором. Потом его, уже мертвого, били по голове обухом и еще чем-то плоским, с острыми краями. Чем-то вроде лопаты...

– Какой садизм, – поежилась Задорина.

– Умысел, барышня! – внушительно поднял палец старичок. – Умысел! Убийцам было нужно, чтобы труп не опознали.

– Вы говорите: лопатой и обухом! – оживился Сажин. – Значит, убийц было двое!

– Вполне вероятно, – веско сказал эксперт. – Можно предполагать также, что убийцы привезли труп в овраг на подводе. На голове убитого обнаружены прилипшие былинки сена.

– Мы так и полагали, – подтвердил Сажин.

Старичок со снисходительным сочувствием посмотрел на него и, прикрыв золотозубый рот маленькой одрябшей кистью, утомленно зевнул.

– Очень приятно такое единомыслие. Теперь, как говорится, вам и карты в руки. Ищите!

– Легко сказать... – превозмогая озноб, сердито пробурчал Сажин.

– Конечно, дело путаное, – еще раз посочувствовал эксперт. – Но что поделаешь, Порфирий Николаевич. Такова уж наша планида. Искать придется.

Старичка тоже разморило от тепла, и он еле сдерживал зевоту. Первой заметила его состояние Задорина.

– Вы очень устали. Отдохнули бы перед дорогой. Поезд идет поздно вечером. Время позволяет.

– А есть где?

– Найдем, – заверил Сажин. – Вы и не ели давно, наверно?

– Со вчерашнего дня. Все некогда как-то, да и с питанием в городе не совсем щедро... – помявшись, признался старичок. – Много эвакуированных. Все помещения забиты. Людям – горе, а преступникам – раздолье в таком муравейнике. У вас вот тут тишь... Прямо наслаждаешься тишиной. А там...

Сажин хотел возразить, но передумал. К чему заводить пустой спор! Было б здесь тихо – нечего было бы делать судебному эксперту в Медведёвке. Кажется, ясно.

– Ну, пожелаю вам успеха, – сказал эксперт, прощаясь. – Вполне возможно, что дело придется прекратить. Но вы не огорчайтесь. Всякое в нашей службе бывает... – он слабо махнул рукой.

– Да, – согласился Сажин. – Отдыхайте. Надежда Сергеевна вас устроит, поесть что-нибудь сообразит. Сообразит?

– Сообразит, – чуть улыбнулась Задорина и с сожалением отстранилась от печки.

«Значит, двое... – неторопливо размышлял Сажин, оставшись один. – С подводой. Это – наши. Из другого района сюда не поедут. Долго добираться, да и деревень не минуешь. Надо искать. Где?» От бессилия решить этот каверзный вопрос Сажин сердился и упрямо заставлял себя думать. Но думалось плохо. Голова была тяжелой, и очень хотелось спать. Да и что придумаешь? Задорина с оперуполномоченным Скориковым, исполнявшим обязанности начальника уголовного розыска, объехали почти все населенные пункты района и нигде не обнаружили ничего существенного, что дало хотя бы ниточку к организации розыска. Осталось объехать несколько деревень, что находились за железной дорогой, пересекавшей южную часть района. Но что из того? Сажин был уверен, что и там Скориков с Задориной ничего не нащупают. Район хоть большой, лесной, но все равно вести в нем разносятся быстро. Если бы пропал человек или заподозрили кого-либо в преступлении, то участковые уполномоченные давно сообщили бы в Медведёвку. В народе живут.

Сажин поглядел в окно. За окном голый, унылый сад, над которым хозяйствовал неяркий, ветреный зимний день. Под порывами резкого ветра деревья скорбно качали скрючившимися обнаженными ветвями, как бы жалуясь на свою стылую наготу и печальную зимнюю участь.

«Если б не зима, то непременно что-нибудь да нашлось... – сосредоточенно думал Сажин. – Не могли они не оставить следа. А тут... Бураны все прикрыли...»

Сажин был уроженцем Медведёвки. В начале тридцатых годов он демобилизовался по болезни сердца из армии, где с гражданской войны служил в войсковой разведке. Райком партии направил его работать начальником лесосплавной конторы. Дело с детства знакомое (все Сажины – потомственные лесовики), и потому бывший кавалерийский разведчик быстро освоился в новой должности. В работе да заботе летели годы. Порфирий Сажин совсем уже привык к мысли, что доживет до конца дней своих при полюбившемся лесном деле. Построил на окраине Медведёвки небольшой домишко (оба сына учились в Москве, а много ли старикам надо!), завел пчел, посадил мало-мальский садик – совсем собрался Порфирий встречать почетную старость, да не тут-то было.

Весной 1937 года, в самую горячую сплавную пору, вызвали его вдруг в областной город Сосногорск и предложили, как бывшему разведчику, возглавить районное отделение милиции. Сажина это ошеломило. Он не имел не то что опыта, а никакого представления о милицейской работе и прямо сказал об этом в обкоме партии. Его доводы не подействовали. Сказали: раз райком партии рекомендует, значит, подходишь. И обязали. Делать было нечего – Сажин отправился к новому начальству.

После окончания краткосрочных курсов Порфирий Николаевич вернулся в Медведёвку начальником районного отделения милиции. Как всякий коренной таежник, Сажин не умел делать дела спешно, торопливо, и ему было трудно на новой работе. Два года проработал он в милиции, но так и не смог по-настоящему освоиться. Может быть, потому, что годы эти – 1937-й и 1938-й – были необычными годами.

Сажин со свойственными ему упорством и обстоятельностью осваивал тонкости нового дела и, очевидно, стал бы неплохим начальником райотдела, если бы... не это же самое беспокойное время. Оно подорвало здоровье Сажина. Постоянные служебные заботы, постоянное беспокойство за судьбы знакомых и полузнакомых людей оказались непосильной нагрузкой для больного и восприимчивого сажинского сердца. Он стал часто болеть и в конце концов оставил службу в милиции. Его отпустили. Почти год лечился Сажин, а потом вернулся в лесосплавную контору.

И вот грянула война. Сажин был одним из тех немногих людей в районе, которые уже в первые дни сказали вслух, что родной народ стоит перед невиданными тяжкими испытаниями. Как-то в райкоме Сажина даже обозвали за это капитулянтом и трусом. Но события вскоре доказали его правоту... Когда Сажину предложили вновь вернуться на работу в милицию – он безоговорочно надел старую милицейскую шинель.

Порфирий Николаевич возобновил работу в милиции уже с новым чувством. В нем не было прежней неуверенности. Теперь он знал, что так надо, что иначе быть не может. Сажина не расстраивало даже то, что один за другим уходили в действующую армию работники отделения и ему фактически почти не с кем стало работать.

Сейчас Сажин глядел на унылый зимний пейзаж и мучался вопросом: «Где искать?»

В дверь тихо постучали. Вернулась Задорина. Она опять стала к печке, выжидательно посмотрела на начальника.

– Ну, что мыслите предпринять? – помолчав, спросил Сажин.

Задорина пожала покатыми плечами. Она была немногословна, эта вчерашняя студентка.

– Надо продолжать в намеченном плане. Завтра завершим объезд.

Иного ответа Сажин не ожидал. Сам он ничего другого предложить не мог, и собственная беспомощность сердила его.

– Хорошо. Езжайте. – Сажин старался говорить спокойно, но это не удавалось. – И думайте. Думайте! Вас, кажется, учили думать?

– Учили.

– Хм...

Вошел Скориков. Он был бледен, чем-то озабочен.

– Сегодня звонили из Заречья. Спрашивали: не задерживала ли милиция какого-нибудь пьяницу на станции.

– Ну? – Сажин напрягся.

– Дежурный сказал, что не задерживала.

– А кто звонил?

– Кажется, начальник геологоразведочной партии.

– Что, у них человек пропал?

– Не сказал.

– А что же вы не спросили! – взорвался Сажин. – Или это пустяк?

– Разговаривал дежурный.

Скориков мал ростом, узок в плечах. У него больные почки, потому его крупное, постоянно опухшее лицо кажется непомерно большим для столь хилого тела.

– Вы пробовали связаться с геологоразведкой?

– Нет.

– Так что же вы!

– Я не могу сейчас ничего. Я и пришел это сказать... – Скориков тяжело опустился на стул. – Не могу...

Сажин только теперь обратил внимание на бледность оперуполномоченного и понял, что у него очередное обострение болезни. Скориков не считался талантливым работником, но был трудолюбив и исполнителен – это Сажин хорошо знал еще по совместной работе в довоенное время. Ему стало жаль оперуполномоченного, кусавшего от боли губы.

– Чего ж ты тогда... Давай в больницу! Я дам команду, чтобы отвезли, – виноватым голосом сказал Сажин.

– Придется, – пробормотал Скориков, с трудом поднявшись со стула. – Жизни не рад...

– Ну-ну... Не раскисай! – прикрикнул Сажин и позвонил дежурному по отделению.

– Вот дела, – озадаченно сказал он, когда Скориков покинул кабинет. – Надо что-то делать. Никого не остается.

– А вы поезжайте в Сосногорск. Может быть, в госпиталях найдут подходящих людей, – посоветовала Задорина.

– Пожалуй, – подумав, согласился Сажин. – Очень даже дельно. Ну, а теперь давайте думать о наших делах, Надежда Сергеевна. Теперь вы весь наш уголовный розыск. Так что и спрос с вас. Что думаете предпринять?

– Надо связаться с геологоразведкой.

– Правильно. Свяжитесь. Вызовите начальника,

2. ГДЕ НИКОЛАШИН?

Начальник геологоразведочной партии Возняков приехал в Медведёвку на следующий день. Худой, высокий, он стремительно вывалился из кошёвки и, забыв отряхнуть от снега валенки, быстро вошел в здание райотдела милиции. В кабинете начальника, где его поджидали Сажин и Задорина, Возняков с ходу швырнул на первый попавшийся стул свою полевую сумку и сердито сказал:

– Вот, притащился. Двадцать верст по морозу. Где он? Давайте сюда Николашина!

– Вы бы разделись, – вежливо улыбнулся Сажин, – присели... Простите, не знаю, как вас...

– Олег Александрович. Хорошо. Я разденусь. – Возняков стащил засаленный черный полушубок, бросил опять же на стул, хотя в кабинете была вешалка. – Слушаю вас. Что опять натворил Николашин?

Сажин не торопился с ответом. Верный своей привычке, оглядел гостя. Нет одной пуговицы на дорогом, затасканном пиджаке, ворот шелковой синей рубашки измят. Из нагрудного кармашка торчат авторучка и несколько карандашей. Интеллигент. Живет, видимо, без семьи. Беспризорно выглядит. Сделав такое заключение, Сажин собрался наконец заговорить, но Возняков опередил его.

– Что же вы молчите? – нервничая, спросил он резким голосом. – Я приехал за документами. Управление с меня требует!

– Какими документами?

– Как какими? Которые повез Николашин!

– Когда и куда он их повез?

– Я отправил его еще второго декабря. В Сосногорск. В геологическое управление.

– Он что, туда еще не приехал?

– Странный вопрос. Конечно не приехал. Мне вчера опять позвонили оттуда и устроили выволочку. Сколько раз зарекался не поручать ему серьезных дел!

– Где же он сейчас?

– Как где? У вас!

– У нас его нет.

– Зачем же вы тогда меня вызвали? – Возняков растерялся, снял зачем-то очки, беспомощно заморгал. – Я полагал...

– Что, ваш Николашин такой ненадежный человек? – осторожно поинтересовался Сажин. – Зачем же вы ему доверяете?

– Почему ненадежный! – удивился Возняков, уже забывший только что самим сказанные слова. – Вполне надежный. Опытный, знающий геолог. Правда, немного того... – Возняков сделал выразительный щелчок по горлу. – Но это у него временами. Когда по покойной жене затоскует.

– И часто у него это бывает? – Сажин повторил жест Вознякова.

– Я же говорю: временами. Я знаю Николашина много лет. Раньше он не пил... – Возняков замялся, потом потеплевшим голосом добавил: – Вообще-то Трофим Степанович только внешне сердит и груб, а внутри – вата. Добряк. Ему тяжело одному. Дочери замужем и не очень хорошо к нему относятся. Его можно понять...

Сажин переглянулся с Задориной и решил приступить к делу.

– Олег Александрович, возможно, что с Николашиным случилось несчастье. Расскажите нам, пожалуйста, о нем все.

– Какое несчастье?! – всполошился Возняков. – Он обещал мне не пить в дороге. С ним же документы...

– Мы вам объясним потом. Все пока что в области предположений. – Сажин приподнял указательный палец. – Итак, мы вас слушаем.

Возняков еще долго растерянно вертел головой, зачем-то часто оглядываясь на Задорину, пока собрался с мыслями и начал свой нестройный рассказ. Складно говорить о простых житейских вещах он явно не умел, его то и дело приходилось подбодрять наводящими вопросами. Разговор затянулся. В конце концов Сажину и Задориной многое стало ясно.

Инженер-геолог Николашин, как и Возняков, специализировался на поисках руд цветных металлов. В Сосногорском геологическом управлении он работал давно и был на хорошем счету. Только в последнее время репутация его пошатнулась. Внезапно скончалась жена, которую он очень любил. Николашин, не встретив должного внимания со стороны замужних дочерей, запил. Это, естественно, не могло не отразиться на служебных делах. После нескольких случаев запоя Николашина наконец сняли с должности главного геолога одной из северных экспедиций и перевели на рядовую работу. Это так потрясло старого геолога, что он совсем опустился. Об этом узнал Возняков. Он упросил руководство управления, чтобы Николашина перевели в его поисковую партию.

Вознякову не пришлось жалеть о своем выборе. Отличный специалист, Николашин вскоре стал правой рукой начальника партии. Жили они вместе, на одной квартире, и Возняков на правах старого товарища одергивал Николашина, ограничивал в деньгах, загружал работой. Правда, Николашин иногда все же срывался. Это случалось, когда Возняков уезжал в Сосногорск или отправлял туда самого Николашина. Но в последнее время Николашин не вспоминал о водке. Произошло это оттого, что стало много по-настоящему интересной работы. Николашин иногда сутками находился на поисковых участках, закружили его новые заботы. Возняков сам чересчур увлекся чисто специальными геологическими проблемами и потому запустил свои хозяйственные и административные дела.

– Понимаете... – сбивчиво рассказывал он. – Ни кассира, ни бухгалтера в штате нет, только счетовод с завхозом. Все сам. Материально ответствен за все. Один во всех лицах. Конец месяца, надо отправлять в управление ведомости на зарплату, авансовый отчет и всякую документацию, а тут интереснейшие геологические результаты. Зарылся, понимаете... Увлекает. Когда в управлении начали метать громы и молнии, только тогда и спохватился. Ну, к тому времени и пробы подоспели. Авралом соорудил отчет и решил послать нарочного. Сам ехать не мог. Всяких организационных дел накопилось. А послать нужно компетентного человека, ибо необходимо было выяснить целый ряд специальных принципиальных вопросов. Решил послать Николашина. Больше некого. – Возняков сильно постучал снятыми очками по краю стола. Постучал так, что у Сажина возникло опасение, как бы геолог не разбил очки. – Взял с него, сукина сына, честное слово, что он капли в рот не возьмет за время командировки. Обещал. Даже, кажется, обиделся. Вот и все. Нагрузил его пробами, передал документы, вручил авансовый отчет на сто девять тысяч рублей и отправил второго декабря в Сосногорск.

– И что потом?

– Пятого декабря мне снова позвонили из управления. Как ни удивительно, Николашин там не появлялся. А вчера снова. Сам начальник управления сделал мне разнос. Он почему-то непоколебимо уверен, что Николашин опять запил где-нибудь. Обвинил меня в либерализме и легкомыслии... Обещал строго наказать.

– Скажите, – неожиданно нарушила молчание Задорина. – Ваша партия базируется в Заречье?

– Да. База на окраине села. Мы там арендуем пустующие колхозные помещения.

– Какой у вас имеется транспорт?

– А-а... Какой там транспорт! Бедствуем, – безнадежно махнул рукой Возняков. – Шесть лошадей да одна полуразбитая полуторка, которая день ходит, два стоит. Перевозку буровых по неделе производим. А для чего, собственно, вы это спрашиваете?

– Николашин должен был ехать в Сосногорск со станции Хребет? – Задорина смотрела на начальника партии спокойно и требовательно.

– Ну да...

– Как он добирался до станции?

– Машиной. Наша полуторка как раз шла на нефтебазу.

– Его довезли до вокзала?

– Нет. Шофер сказал, что он сошел на повороте. Машина пошла на нефтебазу, а Николашин через железнодорожные пути – к станции.

– На вокзале его кто-нибудь видел? В буфете, например?

– Откуда я знаю... Собственно, что вы меня допрашиваете! – рассердился Возняков. – Я приехал спрашивать вас!

– Ну-ну... – постарался притушить его вспыльчивость Сажин, а Задорина с прежней невозмутимостью спросила:

– Каков из себя Николашин?

– Каков? – Возняков надел очки и с удивлением посмотрел на девушку. – Обыкновенный.

– Беспредметно. Рост, телосложение, возраст и прочее.

– Возраст... Не помню точно. Но, очевидно, как и мне. Пятьдесят с хвостиком. Странно, но мы почему-то никогда о возрасте не говорили. Скажите, а зачем я это должен знать? – Возняков опять начал сердиться, резко повернулся к Сажину: – И вообще, что это за игра в прятки? Вы скажете наконец, зачем меня заставили сделать этот двадцатикилометровый вояж?

– Вы хорошо знаете Николашина. Вместе жили. Скажите, какие у него есть особые приметы на теле? – Задорина не замечала предостерегающих жестов Сажина. – Татуировка, шрамы, какие-нибудь другие особенности?

– Ничего не замечал. Простите... Вы говорите – на теле! – Возняков побледнел, опять повернулся к девушке всем корпусом: – Вы говорите – на теле! Это что... Вы говорите о нем, как о мертвеце!

– Не торопитесь с выводами! – поспешил вмешаться Сажин, сердито покосившись на Задорину. – Я уже говорил, что есть только предположения. Ничего конкретного нет. Нам просто нужна ваша помощь.

– Какая?

– Вы должны помочь нам опознать одного человека.

– Какого?

– Мы его сами не знаем.

В маленьком морге при районной больнице Возняков долго с брезгливым страхом смотрел на мертвое тело и молчал.

– Он? – спросил Сажин.

– Н-не знаю... – неуверенно, тихо ответил геолог. – Как же без лица? – Он беспомощно пожал плечами. – И вообще...

– Значит, не он?

– Право, не знаю... – Взгляд Вознякова упал на ноги покойника, и геолог даже пошатнулся.

– Что с вами? Вам плохо? – встревожился Сажин.

– Ноготь... ноготь... – Возняков судорожно тыкал пальцем в сторону покойника, голос его срывался. – Ноготь... Мы мылись в бане как-то... Я столкнул ему на ногу чугунок с холодной водой.

Сажин увидел. На правой ноге мертвеца два ногтя резко отличались от других. Они были черно-синими.

Вознякову стало плохо. Он схватился за сердце, и Сажин поспешил вывести его на улицу. Там их встретила Задорина. Сажин утвердительно кивнул, и ее миловидное лицо сразу стало хмурым, озабоченным.

По тропинке, петляющей между сугробами, они медленно пошли назад в милицию. Возняков был подавлен. Он даже забыл надеть шапку и, видимо, не чувствовал ледяного ветра, который теребил его редкие седеющие волосы. Когда Задорина выхватила из его руки ушанку и нахлобучила ему на голову, Возняков, как большой ребенок, слабо улыбнулся и неожиданно сказал:

– Спасибо, девочка...

Задорина чуть порозовела, покосилась на Сажина. Тот сделал вид, что ничего не слышал. «Правильно, – подумал он. – Маленькая, добрая и неопытная девочка. Нелегкая у тебя профессия. С таких лет лицом к лицу столкнуться с жестокостями жизни... Надолго ли хватит твоей доброты и твоей выдержки?»

Возняков стал наконец приходить в себя от потрясения.

– Скажите, – со страдальческой гримасой обратился он к Сажину. – Как же так? А? Как это могло случиться?

Сажин промолчал.

– Ведь человек... – повернулся Возняков к Задориной. – Хороший человек!

– Какие у него были глаза? – вдруг тихо спросила девушка.

– Глаза? Глаза... Темные.

– Карие, черные?

– Нет... Пожалуй, светлее...

– Серые?

Возняков даже приостановился, изумляясь. Наморщил лоб.

– Что за чертовщина... Никак не припомню. Столько лет знал его и... на тебе... – его голос был удивленным, виноватым.

– Бывает, – сочувственно сказала Задорина.

«Да. Бывает, – согласился в мыслях Сажин. – Как ни странно, но бывает».

В кабинете Возняков выпил стакан воды и удрученно опустился на стул. Задорина заняла обычное место у печки. Помолчали.

– Что у Николашина с собой имелось? – спросил Сажин.

– Что... Я ведь уже говорил: пробы и документы.

– А деньги?

– Какие?

– Личные деньги.

– А-а... Какие там деньги. – Возняков вяло качнул кистью. – Я ему не позволил много со сберкнижки снять. Пятьсот рублей дал. По нынешним временам – какие это деньги... Ерунда чистая.

– Но может быть, были продукты, вещи или еще что-либо другое, что сейчас ценится?

– Да нет... Какие у геолога вещи... В рабочем поехал. Правда, взял с собой масла топленого килограмма два: дочерям гостинец – вот и все. Булка хлеба да килограмм пайковой селедки...

– Не богато.

– Да. В последнее время нам плохо отоваривают карточки.

– А кто знал об отъезде Николашина?

– Как кто? Все знали.

Опять установилось молчание. Возняков поерзал на стуле, ссутулился. Сажин размышлял, комкая толстыми пальцами клочок газеты.

– Что же мне делать теперь? – потерянно спросил Возняков. – Ехать? Я вам больше не нужен?

– Да. Пожалуй... – рассеянно откликнулся Сажин и спросил с сочувствием: – А как же вы теперь будете отчитываться? Ведь сто девять тысяч на вас числятся.

– Не знаю...

– Николашин не дал вам никакой расписки в получении документов?

– Я же не знал, что такое может случиться... Подождите! – Возняков чуть оживился, что-то вспомнив. – Трофим Степанович вообще-то всегда был аккуратистом. Возможно, что он и написал расписку, если... Если я ее куда-нибудь не швырнул по рассеянности...

– Как же можно так относиться к денежным документам? – упрекнул Сажин. – Ведь этак недолго и по миру пойти.

– Деньги... При чем тут деньги! – вдруг рассердился Возняков. – Человека нет. Вот главное!

– М-да... – этот выкрик Вознякова Сажину не понравился. Помолчав, он спросил: – Вы что-то говорили о пробах. Что это за пробы?

– Николашин повез образцы пород на опробование.

– Они представляют какую-то ценность?

– А как же! – До сознания Вознякова только сейчас дошла какая-то мысль. – Подождите! – Он стремительно вскочил. – Подождите! Вы говорите, что из вещей ничего не обнаружено! Это ж, выходит, и чемодан с пробами пропал?!

– Очевидно...

Возняков снова рухнул на стул.

– Боже мой! – с отчаянием пробормотал он. – Что он наделал!

– Вы успокойтесь, – сказала Задорина, подошла к столу и налила в стакан воды. – Выпейте!

– «Успокойтесь»!.. – Возняков оттолкнул стакан и снова вскочил. – Вы понимаете, что вы говорите? «Успокойтесь»... Ведь в этих образцах итог нашей длительной работы! Вы можете понять это?

– Могу, – спокойно сказала Задорина.

– Что это были за образцы? – поинтересовался Сажин.

– Боксит... Мы наконец-то уловили кондиционную руду! – Возняков замахал длинными нескладными руками. – Мы наконец-то нащупали мощную рудную залежь... С таким трудом!

– Вы говорите, боксит? – оживился Сажин.

– Да... – Возняков смешался, покраснел. – Простите меня. Я, кажется, болтаю лишнее... Никак не привыкну к новым временам.

– Да нет, ничего лишнего, – постарался успокоить его Сажин.

– У нас, понимаете, поступили недавно такие строгие инструкции... – сконфуженно признался Возняков.

– А-а... – Сажин понял геолога. – Ну коль так... вопросов больше не имею. Есть только просьба. Прошу вас сказать в коллективе, что найденный нами труп вы не опознали.

– Как так?

– Скажите, что это не Николашин.

– ?

– Так нужно.

– Но сумею ли я?

– Должны суметь, – жестко сказал Сажин. – Так нужно для следствия.

– Хорошо, я постараюсь.

Возняков стал прощаться. Когда он пожимал руку Задориной, Сажин чуть улыбнулся:

– А с Надеждой Сергеевной вам надо обязательно подружиться. Она будет вести следствие.

– Ну и времена! – только и нашелся сказать Возняков, с изумлением оглядев нахмурившуюся девушку.

– Сумку забыли, – напомнил Сажин, когда геолог направился к двери.

– Вот разиня! – чертыхнулся Возняков, вернулся и взял сумку,

– Вы рассеянны, – заметил Сажин.

– Да. Чертова рассеянность. Я все время попадаю из-за нее в разные истории. Чаще всего неприятные.

– Зачем вы запретили рассказать о судьбе Николашина? – спросила Задорина, когда Возняков уехал.

Сажин долго думал, морща широкий бугристый лоб, потом сказал:

– Об этом мы всегда успеем сообщить. Разве не так?

– Так, – согласилась Задорина, ее карие глаза оживленно блеснули. – Вы полагаете, что мы можем вспугнуть преступников?

– Да.

– Значит, я должна искать следы исчезнувшего Николашина?

– Совершенно верно.

– Мне это не совсем ясно.

Сажин испытующе посмотрел на девушку. Помолчал.

– Вы должны всем ходом следствия показать, что ищете живого исчезнувшего человека, а не его убийц.

– Почему?

– Вам ничего не говорит исчезновение проб и отсутствие у Николашина каких-либо ценностей? В чем первопричина преступления?

– Для меня это пока не ясно.

– Для меня тоже. – Сажин начал сердиться. – Потому я вас обязываю быть осторожной. Неизвестно, что за всем этим кроется.

– Хорошо. Я поняла. Вы поедете со мной в Заречье?

– Нет. Завтра я еду в Сосногорск.