Текст книги "Две жизни в одной. Книга 3"

Автор книги: Гайда Лагздынь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Я ее и не отыскивал. Жемчужина сама плавала в море, прыгала, кувыркалась, будто играла со мной. Правда, иногда я видел какие-то отблески, сверкающие чешуйки раковин. И почему-то находил в своих карманах кусочки красных кораллов и цветные камушки.

– С тобой играла не жемчужина, – задумчиво молвил старый ловец жемчуга, – а сама царица моря. Я слышал легенду про королевский жемчуг, но не думал, что увижу его. А саму царевну, дочь морского царя, случайно, не встретил? Говорят, очень красивая и вечно молодая. На то она и морская дева. А что ты с этой жемчужиной делать будешь? Она дорого стоит.

– Не знаю. Может быть, подарю маме или... И подросток замолчал.

P.S. Вернувшись во дворец, Королина растерянно смотрела на доверенную отцом корону и не знала, что ей делать.

– Я же говорила, – бубнила, вздыхая, старая медуза Амалия, – ни к чему выносить жемчуг из моря. А тем более освещать и лунным, и солнечным светом. Но раз уж так случилось, не надо печалиться. Жемчужина любви попала к людям. Это замечательно.

И Амалия извлекла из своих бездонных с пушистой бахромой карманов такую же большую жемчужину, как и все остальные в царской короне.

– Я думаю, – продолжала Амалия, – эта жемчужина – носительница ума, познания, мужества – достойна царственно-королевской короны!

– Как замечательно! – взволнованно закружилась вокруг Амалии Королина. – Жаль только, что я не смогла порадовать отца обновленной короной.

– Зато, – весело добавила почти взрослая медузка Кларисочка, – корона не исчезла. Правда, бабушка Амалия? И царство-королевство наше в порядке!

И верно. В глубине синего моря-океана до сих пор существует огромное подводное государство. Правит им морская царевна-королевна и необычный царь-король по имени Ером. А точнее, если читать справа налево, зовут царя-короля МОРЕ.

Одной детской книгой стало больше

«Тверская газета», 3 апреля 2009 года

Второго апреля отмечается Международный день детской книги. В канун этой даты вышла в свет очередная книга тверской писательницы Гайды Лагздынь – сборник из трех сказок под названием «Загадки небесного замка».

– Книга – она, как ребенок. Никогда не знаешь, какой именно она будет, как ни старайся, как ни планируй, а уж книга для детей – тем более, – заметила Гайда Лагздынь во время презентации своего печатного труда. Сборник сказок «Загадки небесного замка» получился красочный. В нем представлены три замечательных произведения, в которых простым и доступным языком автор рассказывает о таких серьезных вещах, как честность, дружба, отзывчивость. Гайда Лагздынь – писательница для всех возрастов, поэтому книга будет интересна не только детям, но и взрослым. Иллюстрации для сборника сделал председатель Союза молодых художников Тверской области Андрей Юдин. Чтобы создать великолепные, воздушно-легкие, лучащиеся светом пастели, ушло несколько месяцев. В общем, «родители» остались довольны плодом своего творческого союза!

– Детские книги – это нечто особенное, – подчеркнула Гайда Лагздынь. – Жаль, что преимущественно их делают в столице люди, весьма далекие от творчества, но определяющие издательскую политику. И при этом забывают, что книги – это не только бизнес, это культура нации.

Яна Антонова

В дальней деревушке жили дед да две старушки

Дом в деревне Мария купила по случаю. Одна знакомая присоветовала:

– Что сидишь в городе, в своей крошечной комнатушечке, на общей кухне с соседями? Тебе как писательнице простор нужен, пустота, независимость от внешней среды. Вот и изолируйся. Деревня глухая, других поселений вокруг мало, лес да болота в округе, санный путь зимой, летом – лесные тропы в цивилизацию. В деревушке той всего две старухи живут да дед замшелый. А дом ладный, почти задарма.

– А ты откуда про всё это знаешь? – спросила свою знакомую Мария.

– Да так... – уклончиво молвила рекомендательница. – Я бы и сама купила, но я – не ты. Разные мы. Тебе, я знаю, это подойдёт, а мне... – знакомая замялась. – И недорого... – и неожиданно добавила: – Да кто туда поедет, в эту тьму тараканью. Там время остановилось...

– Как остановилось?

– А так! Поживёшь – поймёшь, советую. Тем паче, что ты в литературе бултыхаешься.

– Да у меня на дом денег нет, тем более, как ты говоришь, на хороший.

– Хороший, ладно срублен. Чуть староват, стоит-то, считай, второй, если не третий век. Продадут недорого. Давно пустует. Не приживаются в нём. Но я думаю, что он не для обычных людей, ты – в самый раз, – продолжала знакомая.

Этот разговор запал в душу, и Мария, уже не совсем молодая женщина, решила купить этот дом. Но, как оказалось, хозяев у него не нашлось. Старушки глухой деревеньки толком не могли сказать, куда они подевались. Одна из них, та, которую называли Чёрной, только криво усмехнулась, при этом злорадно сверкнув одним уцелевшим зубом, покрытым какой-то сверкающей мишурой.

Переезд был недолгим. Очистить дом от лишнего не составило никакой трудности, так как кроме двух деревянных скамеек да срубленного из дерева стола в горнице, не говоря о полатях за печкой и кровати, покрытой досками, в доме ничего не было. Но, что удивило Марию, окна были целы и даже со стёклами, русская печь в исправном состоянии, с широким, хотя и изрядно прокопчённым шестком. Не один, видно, горшок уходил в печь и возвращался из неё. В подтверждение всему, возле печи, сиротливо прижавшись в угол, стоял металлический ухват, прикреплённый на деревянной добротной палке.

– Вот и всё, – сказала себе Мария, тщательно рассматривая крепкие некрашеные половицы, крышку стола, которую, видно, добросовестно скоблили-мыли руки живших здесь хозяек дома.

– Да, жили! – услышала она чей-то глуховатый голос. – Жили и живут. – Мария оглянулась, но никого не было, лишь шелест листьев за окном да хриплый голос петуха с другого конца деревушки, где живёт старушка по прозвищу Белая.

– Почудилось, – подумала Мария. – Мысли вслух и слова вслух.

Давно уехали товарищи по перу, помогавшие при переезде, растворился в лесной чаще запах перегоревшего бензина и машинного масла. Тишина поглотила засыпающее солнце. Сначала редкий, потом густой туман плотно запеленал затерявшуюся в лесах маленькую деревеньку. Ни дымка, ни огонька. И ни словечка от жительниц деревни: ни хорошего, ни плохого. Будто она, Мария, здесь и не появилась. Будто её и нет.

Устав с дороги, Мария уснула так крепко, что не слышала ни ночи, ни рассвета. Утренняя заря, как обычно, смотрела в окно старого дома, не проявляя никакого интереса к новому жильцу. Солнце так же безучастно прошло по кромке леса, неторопливо поднимаясь ввысь уже раскалённое, жаркое.

Но жизнь всё же разбудила Марию. Она встала, прошлась по скрипучим, с вечера вымытым половицам, распахнула окно. Душистый запах вместе с ветерком волной вливался в избу, наполняя её чудными ароматами полей и лесов.

– Как здорово! – сказала вслух Мария. – Жаль, что нет электричества. А батареек в приёмнике надолго ли хватит?

Она уже хотела включить его, но возле окна появилась белая старушка, держа в руке кринку с козьим молоком.

– Вот молочко, откушайте. Рады бы ещё, чем попотчевать, да не знаю... – Старушка поставила кринку на подоконник. – Уже прибрались, полы и окна помыли? Это хорошо. Это надо. Я бы посоветовала и печь побелить. Святой водицей углы освятить. А то мало ли что?! – старушка замолчала. Мария хотела спросить, что значит «мало ли что», но не решилась. Вместо этого она протянула руку и сказала:

– Мария. Марией звать. А вас?

– Пелагея, – тихо молвила старушка, собираясь уходить. – Заглядывайте, если чего. Я в конце деревни живу, если это можно назвать деревней. И Прокопыч там. – Пелагея кивнула головой в сторону леса: – В чёрном доме Евфросиния живёт, самая старая по возрасту.

– А сколько ей лет?! – хотела спросить Мария, но не успела. Старушка посмотрела на неё так, что пробежало что-то по коже, словно её облили шипучей жидкостью.

– Что такое? – подумала Мария.

– Это – время, – вздохнула Пелагея, но вдруг замолчала, а потом добавила: – Ну, бывайте. – И старушка исчезла так же быстро, как и появилась.

– Что за чёрт?! – спросила себя Мария. – Всё непонятно, необъяснимо. А вот молочко – кстати. Что варить и на чём, пока не знаю.

Усевшись на лавку, Мария с аппетитом стала уминать бородинский хлеб, запивая парным козьим молоком.

Около обеда у околицы появился Прокопыч. Крепыш, про которого можно было бы сказать «Старичок-лесовичок», но увеличенного размера. Эдакий легендарный старик с широкой окладистой бородой, почти без седины, с кудрями молодца, только вот нос, разросшийся с годами и бугристый, выдавал немалый срок пребывания Прокопыча на земле. Но сколько ни приглашала Мария старика войти в дом, Прокопыч оставался за воротцами. Старик оказался намного словоохотливее Пелагеи, рассказав, что и как здесь, что растёт, чем богат лес, умолчав, однако, о жителях деревушки. И так, и сяк Мария хотела его разговорить, но ничего не получалось. Прокопыч был таким вёртким и не по возрасту дипломатичным, что Мария оставила эту затею, решив, что сегодня – только первый день её жизни на этой маленькой родине трёх пожилых людей.

Или воздух, или козье молоко оказали на Марию такое воздействие, что после ухода Прокопыча она блаженно растянулась на кровати и неожиданно уснула. Когда же проснулась, была глубокая ночь. Разбудили Марию непонятные звуки. В доме поскрипывали рамы, тяжёлая дубовая дверь, половицы некрашеного пола. Какие-то странные звуки издавала старинная русская печь. И чем больше вслушивалась Мария в эти звуки, тем отчётливее они становились, как бы вбирали в себя всю её сущность. Мария, доведённая до крайнего удивления, решила что-то изменить. Достав из рюкзака свечи, зажгла три и поставила каждую против окна. Скрип рам прекратился. Четвёртую свечу поместила на шестке, а последнюю – напротив дверей. В доме воцарилась тишина.

Мария почувствовала вдруг своё телесное освобождение. Но этого ей показалось мало. Не думая больше о батарейках, Мария включила приёмник и услышала знакомый голос дикторши радио «Маяк», рассказывавшей о событиях в столице, на Востоке и в Чечне. На музыкальные радиоволны дом неожиданно ответил сначала скрежетом, затем грохотом в чердачном помещении. Что-то с шумом упало, потом всё стихло. Кстати, замолчал и приёмник.

За окном занимался рассвет. Первые светлые блики коснулись покосившихся воротец, лизнули перила крыльца. Где-то заверещала просыпающаяся птаха. Занимался новый день.

– Мария, никак спишь? – спросил Прокопыч, входя во двор. – Ну, и как на новом месте? «Приснись жених невесте»?

– Заходите в дом! – приветствовала его Мария, разминая затекшие части тела.

– Да я вот мимо шел. Дай, думаю, загляну – все ли в порядке? Кажинный день всех обхожу, вроде утренней зарядки. Нас ведь тут раз, два и обчелся.

– Да что вы у крыльца стоите? Дверь не заперта. Входите!

– Как-нибудь в другой раз, – махнул рукой Прокопыч. – Надо завершить обход. Пелагею повидал. Молочка отведал. Козочками белая старушечка с утра занята. К Евфросинье надо заглянуть. Что-то она еще больше почернела.

Мария, выйдя из дома, усевшись на ступеньку крыльца, спросила:

– Прокопыч, а почему Пелагею называешь белой старушкой?

– Да, подишь, узнаешь? Издавна так кличут. Хорошая она, не злобливая.

– А может, – подумала Мария, – из-за светлых волос? Как лунь, белая. А цвет лица? Ни загар, ни работа на земле не повредили. Голова у Пелагеи, словно из фарфора. Правда, белая старушка.

– А Евфросинию почему черной старушкой нарекли? Из-за цвета волос и крепкого загара? Похоже, она не русских, а цыганских кровей?

– Да нет! – замахал Прокопыч так руками, будто отгонял от себя налетевших мух. – Русская. Ну, я пошел. Бывайте. – И старик, не по годам круто развернувшись, поспешно вышел за калитку.

– Опять отвертелся от вопроса! И куда тут спешить? – подумала Мария, вернувшись в дом, чтобы разжечь небольшой костерок на шестке под таганчиком. – Первобытно, но занятно. Но скоро надоест, – высказавшись так, налив в самовар воды, наложив в трубу сосновых шишек, стала готовиться к утреннему чаепитию.

День начинался как обычно для тех, кто приехал на новое место – с благоустройства своего жилища. Помыв еще раз стекла небольших окон, Мария принялась за стены. Бревна были добротно приложены друг к другу, словно дом возвели не в прошлом веке, а сравнительно недавно, только вот древесина сильно потемнела. Мария решила помыть стены изнутри, как это делали в прежние времена хозяева перед Пасхой. Она скребла выпуклые бока бревен ножом, драила добротным березовым голиком. На глазах древесина приобретала светло-желтоватый оттенок. Увлекшись работой, не заметила, как в калитку вошла Евфросиния, постояла на пороге, криво усмехнулась и так же незаметно ушла.

Прокопченный шесток Мария не пыталась отмыть. Ведь придется снова на нем возводить под таганком костерок.

– Газовый бы баллон купить да портативную плиту? – размышляла Мария. – Да не вдруг отсюда выберешься. Какой тут телефон или радиоточка? Когда и электричества, а самое главное, дорог нет. «Чертов угол», говорили в городе. Километраж ого-го! Через ухабы, канавы да суглинки – «подарок» для транспорта.

– Ну вот, намного лучше стало в моем «медвежьем углу», – проговорила Мария, глядя на результат работы. Чистые стены, окна, почти белый пол. Главное, все из естественной древесины. Ни краски, ни шпаклевки и лака. Первозданная красота! Только не понятно, зачем какая-то дверь на стену наколочена.

За работой Мария и не заметила, как день пошел на убыль. Солнце катилось к горизонту раскаленное, красное. Незаметно подкрались сумерки.

 Умиротворяющее время суток, когда хочется тихо сидеть, или молчать, или еле слышно переговариваться с собеседником. А так как такового не было, то Мария разговаривала сама с собой:

– Завтра, как встану, попробую затопить русскую печь. Надо же этот агрегат деревенского быта осваивать. Грибы пошли, сушить буду! Зимой для супчика сгодятся!

Вскипятив самовар, поев, что было из привезенных продуктов, используя еще не совсем очерствевший батон, Мария растянулась на широкой деревянной кровати. Подушки, одеяла, матрац были домашними. Вещи еще хранили запах городского пребывания теперь уже в очень далекой квартире.

– Хорошо-то как! – думала Мария, уставшая от непривычной физической работы. – Наработалась до полненькой катушечки. Тишина-то какая? Можно оглохнуть! Даже мышей не слышно! – сказав все, что думала, вслух, Мария будто провалилась в тишину дома. Но во сне она слышала город с постоянным шумом, с трескотней, проникавшими через стены в квартиру, крики, нередко ругань, разговоры соседей, магнитофонную музыку, которая проникала по стоякам с вытяжками. А эти сигналки машин со двора? Бубнящие звуки охранных устройств? Вот от чего можно было сойти с ума, съехать разумом с собственной крыши! Но среди звуков, напоминавших о городе, во сне появлялось что-то новое, непонятное, какой-то неясный, чуть слышный шепот, ускользающие лица знакомых, которых Мария не видела много лет. Среди них лица близких, давно умерших родных.

Неясное пробуждение, граничащее с полусознательной явью: по дому, заполняя все его пространство, двигались тени. Руками они касались чисто вымытых стен, поверхности большого деревянного, добела отскобленного стола, печатной машинки, стоящей на нем. Покидая дом, призраки растворялись, словно уходили в заколоченную на стене дубовую дверь.

Занимался рассвет. Где-то одиноко пропел петух. Ему ответила тихим блеянием коза. Краешек раскаленного солнечного диска появился над лесом и осветил все, наполнив радостью нарождающийся день. Блеклый круг луны был еще виден, но это была уже не царица ночи – луна, сверкавшая в темноте черного неба, а бледный ее отпечаток на фоне небесно-голубого пространства. День зародился.

Встряхнув себя, Мария энергично соскочила с постели.

– Ну и сон! Сплошная явь! – проговорила Мария. – Кошку что ли завести? А то и поговорить не с кем? Сама с собой начну разговаривать.

Мария включила приемник. Знакомый голос московского радио извещал о погоде.

– Безоблачно, без осадков. И там и здесь! Нормальная погода! – ответила диктору Мария.

– Совершенно верно, – у окна стоял Прокопыч. – Извиняйте, что без стука, деревня неотесанная. Как спалось?

– Вроде... ничего...

– То-то и оно, что вроде, – усмехнулся дед. – Ну, я пошел проведывать старушек.

– А почему вы в дом не заходите? Как будто чего-то боитесь? Я не кусаюсь!

– Да так. Не привык еще. Ну, я пошел. – И Прокопыч тяжелой походкой старика ушел в туман, который все еще не осел и окружал дом.

– Чудно, – подумала Мария. – Совсем люди одичали в этой глухомани! В дом боятся заходить.

Дни и полные сновидений ночи летели и летели вместе с листочками отрывного календаря. Раньше Мария думала: «Что можно делать, находясь на пенсии, живя в деревне?» Но на деле все было не так просто. Много времени занимал первобытный труд: печь истопить, дров заготовить и воды принести, почистить на реке посуду, сходить в лес, в поле. Да и желание посидеть за пишущей машинкой не покидало Марию. Вопросов возникало, хоть и местного значения, много. Ее интересовали эти необычные три старика, живущие в заброшенной деревеньке. Почему не уезжают в населенные деревни? Какими мыслями и делами живут? Одна только Пелагея была на виду, обрабатывала огород, пасла коз, заготовляла сено. Сама кормилась со своего подворья и соседей снабжала козьим молоком. Часто сиживала на своем высоком крыльце, всматриваясь вдаль, словно кого поджидая.

Евфросиния чаще находилась в избе или в лесу, никого к себе не приглашала. Прокопыч в большом пятистенке днем что-то стругал, сколачивал; выращивал картошку, кроликов, кур. В отличие от неразговорчивых старушек, был более общительным, но в меру. Говорил больше о своих дальних родственниках, что живут в зарубежье.

Лето набирало обороты. Мария думала о том, как попасть в город за припасами, заодно купить газовый баллон и плиту. В лесу зрели ягоды, требовали заготовки. И вот однажды в деревне появился трактор вместе с почтальоншей. Она привезла старикам пенсию, продукты: муку, сахар, разные крупы, подсолнечное масло, соль – то, что заказывали жители этой глухой деревушки. Кое-как уместившись на столь «комфортном» транспорте, Мария и уехала в соседний городишко.

Когда трактор затарахтел, окутав провожающих зловонным облаком, Прокопыч, подойдя очень близко к Марии, спросил:

– Вернешься, сударыня? Не передумаешь? Скоро наступят темные августовские ночи.

– Ну и что? Разве август не лето? – удивилась Мария. – До осени еще далеко. А мне надо в город.

– Лето, конечно... Но все же... Ну-ну, – только и добавил к сказанному Прокопыч, – как знаешь. Я предупредил.

– О чем? – хотела спросить Мария, но трактор выкинул из себя такую серенаду, что мощным тарахтением заглушил последние слова старика.

Обратно в деревню Мария вернулась через три дня, прожив в маленькой гостинице уездного городка, если это можно было назвать гостиницей, упросив частника с машиной доставить ее и все прочее приобретение к месту жизни. Мужичишка всю дорогу чертыхался, плевался, пока ехали, ругал всех и всё за проклятые на Руси дороги, приговаривая:

– Ой, дамочка! Куда же ты забралась! Оттуда весь народ сбежал. Это же чертов угол!

Но остался доволен оплатой, даже в пристройке к дому подключил газовый баллон к плите, дав указание, как поступить со вторым, когда первый выйдет из строя. Но войти в дом наотрез отказался, потому что спешил вернуться в город.

– Как мало нужно человеку для того, чтобы быть счастливым? – думала Мария. – Живя со всеми удобствами, человек не замечает этого и печалится совсем из-за ерунды!

Мария ходила по избе и громко оповещала, глядя на деревянные бревенчатые стены:

– Быт устроен! Вот только батарейки для приемника оказались бы хорошими. Да свечи некоптящими! Да стекло линейное в керосиновой лампе не лопнуло бы!

На все восторги Марии дом отвечал тишиной и запахами старого жилища. Отворив окно и взглянув на ранее выскобленный до желтизны стол, обнаружила, что он вроде бы потемнел и чем-то испачкан. В правом углу дома, над деревянными лавками висела икона, а под ней горела лампадка. Еле заметный язычок пламени чуть колыхался от ветерка, влетевшего в распахнутое окно.

– Что это? – удивилась Мария. – Ни иконы, ни лампадки ведь не было? Дверь была заперта! – и тут же усмехнулась. – Что значит заперта? Ключ-то под притолокой, что над дверью со стороны крыльца. От кого тут что прятать?

На скамейке перед домом сидел незаметно появившийся сосед.

– Вы уж извиняйте, похозяйничал, решил войти, иконку повесить. Мало ли что. Человек, вижу, вы хороший. – Больше ничего не сказав, ушел, тщательно закрыв за собой скрипучую калитку.

Береза, росшая перед домом, шелестела уже давно не липкими листочками.

– Вот и поговорили, – высказалась Мария, обращаясь к дереву. – Уж ты-то, верно, многое здесь видела и много знаешь. Рассказала бы?

Но в ответ слышался только тихий шепот листвы, а в пристройке, на плите, громко посвистывая, стоял чайник, оповещавший, что он вскипел.

Вернувшись в избу с чайником, проворчала:

– Чаю не с кем попить. – И, как показалось Марии, кто-то ответил:

– Почему не с кем? А с нами?

– Что за чушь? Может, водитель-мужичок вернулся? Или от тряски голову растрясло?

Заварив чай в изящном чайничке, расставила красивые чашечки на блюдечках, насыпала в сахарницу привезенного песка, положила на тарелку мягкую буханочку хлеба, отрезала большой ломоть, водрузив на него толстый кусок еще свежей вареной колбасы, включила приемник.

– Вот и чудненько!

Под звуки рэпа, наполнившего дом, приступила к чаепитию. Половицы старого дома стали поскрипывать, будто по ним кто-то ходил приплясывая или пританцовывая.

– Ну и домик! Видно, такой старый, что от музыкальных звуков потрескивает! – высказалась Мария, глядя на лампадку, подмигивающую медленно, но ритмично

Проснулась Мария на кровати. Как она здесь оказалась, не помнила. Верно, так устала с поездками да мытарствами по городку, по деревенской трассе, что, попив чая, в полусне добрела до постели. Ходики, подаренные Прокопычем, мерно отсчитывали минуты. Гири неторопливо, через каждый стук, отмеряли свой шаг в сторону пола.

– Интересно, кто же в мое отсутствие гири подтягивал? Ведь механического завода им хватало лишь на сутки?

Но размышления Марии прервал хотя и хриплый, но громкий голос петуха. Петух исполнял свою раннюю петушиную песню. Глазастая полная луна еще висела над землей. Царица ночи пристально, не мигая, смотрела на Марию через оконный проем. Полнолуние! Проснувшиеся вороны пронеслись на фоне сверкающей луны, громко каркая, словно только что свершили черное дело.

В доме у Марии происходили странные вещи. Длинный обеденный стол с лавками вдоль стены, как его ни драила Мария, постоянно темнел, словно его не мыли долгие годы. Эта часть дома неизменно сохраняла свой прошловековой вид. Сначала это удивляло, потом стало беспокоить Марию. Но постепенно с этим она смирилась и не стала обращать никакого внимания на шутки старого строения, считая это каким-то аномальным явлением в природе. Но на столе вскоре стали появляться зарубинки – отметинки, сделанные ножом.

– Что это? Откуда? – однажды спросила она у Прокопыча. – Пойдемте, покажу!

– Откуда? Оттуда! – Но от предложения войти в дом решительно отказался. – В этот дом я не вхож. Хватит и одного раза.

– Вы о чем?

– Да все о том! – снова ответил старик. – Может, черная старуха расскажет. Спросите. Она раньше здесь жила.

– Она? Здесь? А сейчас почему в другом доме? – на что Прокопыч, как всегда, ушел от разговора, вспомнив какой-то нелепый случай с бараном. – А кто хозяин у дома? Могу ли я с ним встретиться? Оплатить за «хоромы»? – продолжала допытываться Мария.

– Кому платить? Некому платить! – почти огрызнулся Прокопыч. – Они все туда давно ушли. Их нет!

– Куда ушли?

– Больше не спрашивайте! Туда! – и Прокопыч поспешил в сторону своего дома.

Попривыкнув к поведению дома, Мария все же стремилась понять, что происходит и что является причиной таких аномалий. Не найдя для себя никакого объяснения, однажды взяла и спросила громко и выразительно:

– Дом, ответь мне! – После этих слов изба неожиданно стала наполняться людьми, появившимися из пустоты. Фигуры ходили по дому, были слышны скрипы половиц. Один старичок почти вплотную подошел к кровати, на которой лежала Мария, и внимательно на нее посмотрел. Две молодые женщины уселись на печи, свесив ноги, беззаботно болтали, касаясь голыми пятками печных отдушин. Часть пришедших расположились на лавках вокруг стола. На той части стола, той, что всегда темнела, появились разные предметы. Кто-то, смочив льняную нитку дегтем, подшивал валенки, кто-то из глины мастерил игрушки-свистульки и даже небольшие горшочки. И никакого звука, кроме упавшего возле печи ухвата да опрокинутого пустого ведра.

– Это что, сон? Или разгулявшаяся писательская фантазия?

Мария, словно примагниченная, лежала на своей деревянной кровати не в силах от нее оторваться. Да и зачем? Что она могла изменить? Один из немолодых гостей даже попробовал покрутить колесико у приемника. Но батарейка, к счастью, села, а потому приемник молчал. Неожиданно все встали, поклонились в сторону правого угла, где висела икона, и так же внезапно исчезли, как и появились. Лишь только скрип половиц выдавал их приход, а затем и уход. Занималась заря, окрашивая верхушки сосен легким розовым свечением. Раннее сумрачное небо очень быстро светлело, словно торопилось осветить землю солнечным светом. Мария лежала, будто парализованная увиденным. Смешанное чувство страха, любопытства необъяснимого захватило ее целиком. Доселе молчавший приемник вдруг издал звуки, затем выдал музыку победного марша.

– Наверное, батарейка сама встала на место. Есть питание – есть трансляция! – подумала Мария.

Но музыкальные звуки так же неожиданно оборвалась, как и появилась.

По грибы

 Наступивший день был обычным. Ранним утром у ворот послышался голос Прокопыча:

– Мария, никак спишь? Ведь за грибами собрались? А то перерастут. Нынче белых-то пропасть! Посушишь, – продолжал Прокопыч. – Зимой варево будет!

Наспех собравшись, Мария вышла из дома.

– А чего такая смурая? – поинтересовался единственный мужчина деревни. – Хотя оно и понятно: деревня – не город. Завянуть тут можно.

– Прокопыч, – спросила Мария, – ты бы лучше рассказал про все дела, ты же знаешь! И про жительниц – твоих соседок?

– Да что рассказывать, – ответил старик, бодро шагая рядом с Марией. – Что говорить о них? Пелагея живет здесь смолоду, как и я. Вместе гуляли, под гармошку каблуками дробили. Считай, всю жизнь здесь прожили. Раньше в деревне была уйма народа. Да кто куда подался. Кто в город на заработки, кто помер. Оба мы вдовые.

– А Евфросиния? – спросила Мария.

– Она пришлая. Давно появилась, но откуда – не ведомо. Странная старушка. Возникла – и все! Вот и живет. А ты чего гриб не срезаешь? Смотри, какой здоровяк! Кряжистый! На целых полкило вымахал. Хотя я предпочитаю беленькие собирать поменьше размером.

И Прокопыч, вновь уйдя от разговора о жительницах деревни, стал рассказывать Марии о способах сушки, соления, консервирования грибов, о тех доходах, которые можно иметь, если заниматься грибным делом.

– Как только насушим белых, подберезовиков, подосиновиков, – продолжал дед, – появится на мотопырке скупщик. Все заберет. И куда ему столько? Видно, на продажу или в кафе. А нам разве плохо? Доходец, прибавка к пенсии. Через месяц примерно снова почтальонша с лавкой заявится. Деньжат да продуктов привезет. Вот и пополним наши запасы крупами, мукой, сахарком да маслицем. А овощи да живность своя есть. Вот так и живем. Тебе бы тоже хотя бы курей завести. Хлопотно с кормами, но... А ты еще, чай, не на пенсии? – неожиданно свернул Прокопыч продовольственную тему.

– Уже, только что, – ответила Мария.

– Потому сюда и подалась. Возраст – дело такое – относительное. Можно быть молодым, но старым. А можно и наоборот! – неожиданно закончил философствовать Прокопыч. – Ты здесь покружи, если что, поаукай. Далеко не ходи, чтоб деревня была видна. А я загляну на свою поляну. – После этих слов дед, сам похожий на гриб увеличенного размера, растворился в кустах.

Покружив по окрестностям, пошарив под елями, березами, под осинами Мария набрала почти целую корзину грибов, усевшись на пень, стала размышлять о ночном визите в дом непонятно кого. За этим ее застал старогрибник, неся полную бельевую корзину с будто нарисованными художником образцами прекрасных грибов. Шоколадного цвета шляпки белых на округлых бочкообразных ножках сказочно смотрелись среди красноголовых подосиновиков. Менее выразительными были подберезовики. Но если бы они лежали отдельно, то тоже были бы неотразимы: свеже-тугие светло-коричневые шляпки сидели на чуть покрытых тычинками белых грибных немного тонковатых ножках.

– Не корзина с грибами, а натюрморт! – засмеялась Мария, любуясь собранными и красиво, со вкусом лежащими в корзине лесными дарами. – Прокопыч, а вы случайно не художник?

– В следующий раз, – не обращая внимания на высказывания Марии, молвил грибник, – сведу туда, куда ходил. Вишь, разведка каких языков нахватала за той балкой. Тут недалече. Километра два, не более! Но пора возвращаться до дома. Небось, оголодала?

– Пора, но что-то не хочется.

– А почему?

– Да так. Красиво здесь ... Лес чистый. Воздух – хоть пей. Не то что в городе.

– А... – протянул дед. – А я думал про другое. Неохота назад вертаться? Понимаю. Привыкнешь тут ко всему. Главное, не трусь! Это не опасно, – добавил Прокопыч, когда подходили к деревне. – Я пошел. Кур да кроликов надо кормить. Курица, правда, и сама себе пропитание отыщет. Лапками погребет, семечко, червячка найдет. Это, конечно, летом. А вот кролики в загончике, в неволе. Их кормить надо.

Дом встретил Марию тишиной и прохладным уютом. Почистив грибы, разложив на решеточки, подаренные накануне Прокопычем, Мария затопила печь.

– Картошка с грибами – прекрасное провинциальное блюдо! – сама себе сказала хозяйка, доедая деревенское жаркое.

Самовар веселее пофыркивал, выпуская через повернутый краник воду в чашку, где лежал пакетик с чаем.

– А теперь пора и за работу! – Мария сказала об этом так громко, что изумилась сама себе.

Но, несмотря на удивление, продолжала:

– Вот что значит привычка находиться постоянно среди людей? Всегда кто-то чего-то спрашивает. Надо отвечать, порой не поворачивая головы. А тут? Поговорить и то не с кем. Нет, нужно хоть кошку завести. Но где взять котенка? И чем я буду его кормить? Грибами с картошкой?