Текст книги "Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 67 страниц)

Глава 9

– Будет ли мой мир на прежнем месте, когда я покину тебя?

– Не знаю, о чем ты. Это и есть наш мир.

Она была рядом, очень близко от него. На поляне стало бы совсем темно, если бы не исходящий от нее свет. Ее волосы обвивали его всего, теперь они приобрели цвет меди, густые и теплые; он мог прикасаться к ним и прикасался летней ночью в лесу. Они лежали в глубокой траве на краю поляны. Вокруг них тихо шептался лес. Этого леса и народ Алуна, и англсины сторонились на протяжении жизни многих поколений. Но он боялся не того, что скрывалось среди деревьев, а того, что было совсем рядом.

– У нас рассказывают истории. О тех, кто уходил с феями и возвращался домой… через сто лет. – Лесом призраков называли этот лес. Одно из названий. Означало ли оно именно это?

Ее голос звучал как ленивая, медленная музыка. Она сказала:

– Возможно, мне понравилось бы лежать здесь так долго.

Он тихо рассмеялся, пораженный. Он чувствовал себя неустойчиво балансирующим между слишком многими ощущениями и боялся пошевелиться, словно мог что-то разбить.

Она приподнялась на локте в траве и мгновение смотрела на него.

– Вы боитесь нас даже больше, чем мы боимся вас.

Он обдумал это.

– Думаю, мы боимся того, что вы можете означать.

– Что я могу… означать? Я просто здесь.

Он покачал головой. Попытался внести ясность:

– Но вы здесь намного дольше, чем мы.

Ее очередь молчать. Он смотрел на нее во все глаза, впитывая взором ее стройную грациозность, ее «непохожесть». Груди у нее были маленькие. Идеальные. Чуть раньше она выгнула свое тело дугой над ним, в исходящем от нее свете. Он вдруг подумал о том, как ему теперь молиться, какие слова он может произносить. Просить прощения у своего бога за это? За нечто такое, чего, по уверениям священников, даже не существует?

В конце концов она сказала:

– Я думаю, что… скоротечность делает для вас этот мир еще более дорогим.

– И более болезненным?

Цвет ее волос на неуловимую толику оттенка снова приблизился к серебру.

– Более дорогим. Вы… больше любите, потому что так быстро теряете. Нам неведомо… это чувство. – Она сделала рукой движение. Словно попыталась дотянуться до чего-то. – Мы тоже умираем. Просто это происходит…

– Дольше.

– Дольше, – согласилась она. – Если нет железа.

Его пояс и меч остались в церкви в Эсферте. Он с новой силой ощутил горе: это было одно из присутствующих здесь чувств. То, что она только что сказала. «Вы больше любите, потому что быстро теряете».

– Мой брат все еще с царицей?

Она приподняла брови.

– Конечно.

– Но он не останется с ней навсегда.

– Ничего не бывает навсегда.

Рожденный в мир с этим знанием.

– Что случается с ними потом?

– С ее возлюбленными? – Она пожала плечами. – Я не знаю, правда. Они уходят, когда выбирают нового. Ты их не видишь, и через некоторое время ты…

– Забываешь.

Она кивнула. Увидела, что он расстроен.

– Пройдет много времени, пока он ей надоест, – сказала она. – Он пользуется уважением и большой любовью.

– А после он исчезнет навсегда. Вот это – навсегда.

– Почему исчезнет? Зачем так на это смотреть?

– Потому что нас так учили. Что есть гавань для наших душ, а его душу отняли, и она теперь не найдет бога. Может быть… именно это нас и пугает в вас. То, что вы можете сделать это с нами. Возможно, мы когда-то знали это о феях.

– Когда-то все было иначе, – согласилась она. И через мгновение застенчиво прибавила: – Тогда мы умели летать.

– Что? Как?

Она повернулась, все еще застенчиво, чтобы показать ему спину. И он ясно увидел выступы, твердые, размером меньше груди, посередине лопаток и понял – это все, что осталось от прежних крыльев фей.

Он представил их себе, создания, похожие на нее, летящие под голубой луной или серебристой или на закате. У него горло перехватило от красоты этой воображаемой картины. Давней картины мира.

– Мне очень жаль, – произнес он. Он протянул руку и провел ладонью по одному выступу. Она вздрогнула и повернулась к нему лицом.

– Вот, опять. То, как ты думаешь. Печаль. В тебе ее так много. Я… мы… не живем с этим. Это из-за быстротечности, да?

Он обдумал это, ему даже не хотелось гадать, сколько ей лет. Она говорила на языке сингаэлей так, как его дед.

Он сказал ей об этом.

– Ты говоришь на моем языке так красиво. А как звучит твой родной язык?

Она на мгновение удивилась, потом улыбнулась, и ее волосы вспыхнули, отражая настроение.

– Но это и есть мой язык. Откуда, по-твоему, твой народ его узнал?

Он уставился на нее, потом закрыл рот.

– Наш дом – в этих лесах и озерах, – сказала она. – На западе, там, где солнце опускается в море в конце дня. Между нами не всегда было такое большое… расстояние.

Он думал, напрягая все силы ума. Люди говорили о музыке в голосах и словах сингаэлей. Теперь он знает. Знание, как эта ночь, которая перевернула мир. Как же ему теперь молиться? Она смотрела на него, по-прежнему забавляясь.

Он спросил:

– Это, сегодняшняя ночь… тебе запрещено?

Она помедлила мгновение перед тем, как ответить.

– Царица мною довольна.

Он понял и ответ, и ее колебание. Она его оберегала. Это доброта своего рода. Кажется, они умеют быть добрыми. Царица довольна Деем. Похищенной душой.

Алун сказал, глядя на нее:

– Но это все равно… считается неправильным, не так ли? Тебе сделано послабление за твой поступок, но все равно…

– Да, мы должны соблюдать дистанцию. Как и вы.

На этот раз он рассмеялся.

– Дистанцию? Вас не существует! Даже говорить, что вы есть, – уже ересь! Наши священники наказали бы меня, некоторые изгнали бы меня из церкви, если бы я только заговорил об этом.

– Тот, кто был в озере, этого не сделал бы, – спокойно возразила она.

Он не знал, что она видела в ту ночь священника.

– Сейнион? Возможно, – согласился Алун. – Он меня любит из-за моего отца, я думаю. Но он не допустил бы разговоров о феях или о полумире. Она снова улыбнулась.

– Полумир. Я так давно этого не слышала. – Он не хотел знать, как давно в прошлом произошло то, что заставило ее так сказать. Медленное кружение витков времени для них. Она потянулась, дикая и гибкая, как кошка. – Но насчет него ты ошибаешься. Он знает. Он приходил к царице, когда умирала его женщина.

– Что?!

На этот раз она громко рассмеялась, смех рассыпался, как шарики ртути, зазвенел и покатился по поляне.

– Тихо. Я тебя слышу, – прошептала она. Прикоснулась к нему небрежно, ладонью к его ноге. Его охватило желание снова и он почти поддался ему. Она сказала: – Он пришел к холму и спросил, не может ли кто-нибудь из нас пойти с ним, помочь ей остаться в живых. Она кашляла кровью. Он принес серебро для царицы, и он плакал среди деревьев снаружи. Конечно, он нас не видел, но он пришел просить. Она его пожалела.

Алун ничего не ответил. Не мог говорить. Он знал, все знали о молодой жене Сейниона и о ее смерти.

– Поэтому не говори мне, – прибавила фея, снова потягиваясь, – что именно этот человек из всех вас станет отрицать наше существование.

– Она ничего не послала, не так ли? – шепотом спросил он.

Теперь она подняла обе брови, глядя на него.

– Почему ты так думаешь? Она послала волшебную воду из озера и цветочный амулет. Она милосердна, наша царица, и оказывает милости тем, кто чтит ее.

– Это не помогло?

Она покачала головой.

– Мы всего лишь такие, какие есть. Смерть приходит. Я сделала все, что могла.

Он чуть было не пропустил эти слова.

– Она послала тебя?

Глаза в глаза, совсем никакого расстояния между ними, в определенном смысле. Ему стоит лишь шевельнуть рукой, чтобы снова прикоснуться к ее груди.

– Я всегда была… очень любопытной.

– И сегодня тебе… любопытно?

– И тебе тоже, разве нет? А что еще может в этом быть? – Теперь в ее голосе звучала другая нота, за музыкой.

Он смотрел на нее. Не мог отвести глаз. Мелкие, ровные зубы за тонкими губами, бледная кожа, безупречная, до боли гладкая, меняющие цвет волосы. Темные глаза. И остатки крыльев. Когда-то феи могли летать.

– Не знаю, – ответил он и сглотнул. – Мне не хватает мудрости. Мне кажется, я сейчас заплачу.

– Ты горюешь опять, – сказала она. – Почему у вас всегда этим кончается?

– Иногда мы плачем от радости. Ты понимаешь, можешь это понять?

На этот раз молчание длилось дольше. Потом она медленно покачала головой.

– Нет. Я бы хотела, но это ваша чаша, не наша.

Снова несхожесть. Это ощущение, словно он одновременно внутри и совершенно вне того мира, который ему знаком. Он сказал:

– Скажи мне, Эсферт и остальные будут на своем месте, когда я уйду отсюда?

Она кивнула спокойно.

– Только некоторых не будет.

Он уставился на нее. Сердце глухо застучало.

– Что ты имеешь в виду?

– Они собираются выступить. Сильный гнев, мужчины седлают коней, надевают железо.

Он сел.

– Святой Джад. Откуда ты знаешь?

Она пожала плечами. Он понял, что вопрос глупый. Как он может понять, откуда ей все известно? Как она может ему ответить? Даже на их общем языке, на языке, которому ее народ научил его народ.

Он встал. Начал одеваться. Она смотрела на него. Он осознал и теперь всегда будет сознавать свою торопливость, увиденную ее глазами. Торопливость его жизни и жизни всех остальных.

– Я должен идти, – сказал он. – Если что-то случилось.

– Кто-то умер, – серьезно ответила она. – Повсюду горе.

Быстрота, с которой они умирают. Он посмотрел на нее, держа тунику обеими руками. Прочистил горло.

– Не завидуй нам в этом, – наконец сказал он.

– А я завидую, – просто ответила она; маленькая, стройная, сияющая несхожесть в траве. – Ты вернешься в лес?

Он заколебался, потом ему в голову пришла мысль, которая не могла бы прийти прошлой ночью, когда он был моложе.

– Ты будешь горевать, если я не вернусь?

Она снова приподняла брови, на этот раз от удивления. Сделала рукой то же движение, что и раньше, словно пыталась дотянуться до чего-то. Потом медленно улыбнулась, глядя на него снизу.

Он натянул тунику. Без пояса из-за железа. Потом он повернулся и собрался уходить. Он тоже не ответил на ее вопрос. У него не было ответа.

На темном краю поляны он оглянулся. Она по-прежнему сидела там, в траве, обнаженная, в своей стихии, не ведающая горя.

* * *

Голоса в темноте начали сдвигаться к северу. Берн остался на месте, в реке. Его осенила одна мысль, и он сорвал камышинку; ему может понадобиться нырнуть с головой. Он услышал крики, полные гнева и страха, топот бегущих людей. Кто-то хрипло выругался, так повсюду оскорбляли эрлингов и паршивых, прыщавых шлюх, которые их произвели на свет.

Эрлингу сейчас лучше им не попадаться.

Значит, он был прав. Сигнальный костер не сулил ничего хорошего. Он все еще горел. Снова раздались крики, но уже подальше, у Эсферта, где стояли палатки: палатки у стен переполненного города накануне открытия ярмарки. Город, как им сказали, почти пуст, и они могут его разграбить, совершить набег, о котором будут петь многие поколения, прославляя их и Йормсвик.

Теперь, решил Берн, трудно будет прославиться.

Он быстро думал, стараясь дышать неглубоко и медленно. Отряд Скалсона отправился на восток от кораблей. Пустая трата времени, как считали некоторые, – и то же говорили о путешествии Берна и Экки в Эсферт, когда узнали о ярмарке. Но если им придется убираться отсюда – а так, очевидно, и будет – без какой-либо добычи, надо хотя бы разведать что-нибудь, так было решено.

Спасти гордость, представив дома хотя бы отчет о стране Элдреда. Товарищи, возможно, тогда будут чуть меньше потешаться над ними за то, что они вернулись с пустыми руками, не обагрив мечи кровью.

В данный момент, подумал Берн, насмешка – это лучшее, на что они могут надеяться, а не худшее. Бывают вещи и похуже, чем подковырки у очага зимой. Если тот костер на востоке был сигналом тревоги, весьма вероятно, что отряд Гутрума Скалсона обнаружен. А судя по ярости в голосах англсинов (все еще удаляющихся от него, слава Ингавину), что-то произошло.

Потом он вспомнил, что Ивар отправился с отрядом Скалсона. Берн задрожал в воде помимо воли. Так содрогаются, когда мимо пролетает дух человека, который только что умер, разгневанный дух. В то же мгновение он услышал тихий плеск: кто-то вошел в реку.

Берн вынул кинжал и приготовился к смерти: опять в воде, уже в третий раз. Говорят, третий раз дает власть, отпугивает Никар-охотницу, супругу Тюнира. Три раза – это врата. Он ждал смерти ночью в море у Рабади.

И еще раз на рассвете, в полосе прибоя у Йормсвика. Теперь он еще раз старался примириться с ней. Всех людей ждет конец, никто не знает своей судьбы, все зависит от того, как встретишь смерть. Он сжал кинжал.

– Не двигайся с места, – услышал он.

Голос тихий, сдержанный, едва слышный. Он его знал всю жизнь.

– Не пытайся пырнуть меня ножом. Меня уже пытались ударить кинжалом сегодня ночью. И молчи, не то они найдут и убьют тебя здесь, – прибавил его отец, безошибочно двигаясь туда, где прятался Берн, погрузившись по самые плечи, невидимый в темноте.

Разве только он знает, что Берн здесь. По крайней мере, это неудивительно. Он вошел в речку прямо с того места на берегу, где его оставил отец. Не волшебство, не какое-то невероятное ночное зрение, отличный инстинкт пирата.

– Я и не думал, что они мне предложат вина, – пробормотал он. Никаких приветствий. Торкел с ним тоже не поздоровался.

Отец подошел и проворчал:

– Как твоя голова?

– Болит. Вернуть тебе твою цепочку?

– Если бы я хотел оставить ее себе, то не отдал бы. Ты сделал ошибку в том переулке. Знаешь, как говорится в саге: «На пиру и во тьме ты в оба смотри. Будь всегда наготове, следи неусыпно».

Берн ничего не ответил. Почувствовал, что краснеет.

– Два коня? – хладнокровно спросил Торкел. Массивное тело маячило рядом с ним, он говорил ему прямо в ухо. Они оба стояли в речке, ночью, в землях англсинов. Как это случилось? Что решили боги? И как людям управлять собственными жизнями, если такое могло случиться? Берн почувствовал, как бьется у него сердце, и ему это не понравилось.

– Два коня, – ответил он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Где Экка?

Еле заметное колебание.

– Так он себя называл?

Называл.

– Да, – с горечью ответил Берн. – Конечно. Он мертв. Ты знаешь, тот же поэт говорит: «Как ни суди, но ни мед, ни эль до добра никого не доводят». Ты пьян?

Он получил тяжелый удар наотмашь по виску.

– Клянусь глазом Ингавина, ты должен относиться ко мне с уважением. Я вынес тебя из города. Подумай об этом. Я шел предупредить, а он выхватил кинжал и хотел убить меня, когда я назвал его настоящим именем. Я допустил ошибку. У тебя хороший конь?

Ошибка. Можно зарыдать или рассмеяться. Убийство второго человека на острове было ошибкой, хотел сказать Берн. Он все еще пытался осознать, что здесь происходит.

– Мой конь – Гиллир, – сказал он. Он постарался избавиться от любых интонаций в голосе, которые отец мог принять за юношескую гордость.

Торкел снова проворчал:

– Конь Хальдра? И он за тобой не погнался?

– Хальдр умер. Конь предназначался для его погребального костра.

Это заставило замолчать его отца, по крайней мере, в данную секунду. У Берна мелькнула мысль, не вспоминает ли он о жене, которая стала женой Хальдра, а теперь овдовела, осталась одна, без защиты, на Рабади.

– Представляю себе, за этим кроется какая-то история, – вот и все, что сказал Торкел.

Его голос совсем не изменился. Почему он должен меняться, даже если весь известный Берну мир полностью изменился?

– Оставь коня Стефа, – сказал отец. – Нужно, чтобы они нашли коня после того, как обнаружат тело.

Стеф. Берн с трудом удержался, чтобы не поднести руку к голове. Звезды снова начали качаться от удара. Его отец был сильным мужчиной.

– Они увидят следы двух коней на том месте, где мы их спрятали, – сказал Берн. – Не выйдет.

– Выйдет. Я найду его коня и выведу его из леса. А ты убирайся, и быстро. Какой-то дурак сегодня ночью убил Бургреда Денфертского. Я думаю, сам Эддред отправится в погоню.

– Что? – У Берна отвисла челюсть. – Графа? Почему же они…

– Не потребовали за него выкуп? Это ты мне объясни. Ты – наемник из Йормсвика. Он бы окупил весь ваш рейд и более того.

Но на это он знал ответ.

– Ивар, – сказал он. – Нам платит Рагнарсон.

– Слепой глаз Ингавина! Я так и знал, – прохрипел его отец. Это старое проклятие, знакомое с детства, знакомое, как его запах, как форма ладоней. Торкел снова выругался, сплюнул в речку. Он стоял по пояс в воде и размышлял. Потом сказал: – Слушай. Он захочет, чтобы вы отправились на запад. Не ходите. Этот налет не по зубам Йормсвику.

– На запад? А что лежит к западу отсюда? Только… – И тут, так как отец ничего не говорил, Берн наконец-то додумал все до конца. Он сглотнул, прочистил горло. – Кровь, – прошептал он. – Месть? За деда? Вот почему он…

– Вот почему он нанял ваши корабли и людей, что бы там он ни говорил, и вот почему ему не нужен был заложник. Он хочет отправиться к сингаэлям. Но, получив выкуп за графа, вы бы развернулись и поплыли домой. Он ведь был на берегу вместе с отрядом, не так ли?

Берн кивнул. Все становилось на свои места.

– Бьюсь об заклад на землю, которая нам больше не принадлежит, Бургреда найдут со стрелой в теле.

– Он сказал, что крепость еще не обнесли стенами, что Эсферт почти пуст.

Торкел зарычал и снова сплюнул в воду.

– Пуст? Во время ярмарки? Хитрый, как змей, этот парень. Мажет ядом стрелы.

– Откуда ты это знаешь?

Никакого ответа. Берну пришло в голову, что он никогда в жизни не говорил так с отцом. Ничего даже отдаленно напоминающего эту короткую беседу. У него не было времени, совсем не было времени дать волю своей сдерживаемой ярости, горечи за испорченные жизни. Торкел не спросил о жене. Или о Гиллире. Или о том, как Берн очутился в Йормсвике.

Вокруг них плясали светлячки, Берн слышал кваканье лягушек и треск сверчков. Но не голоса людей; они ушли на север, к стенам и палаткам. И скоро вернутся сюда, направляясь к побережью. Их поведет король Эддред, сказал его отец.

Отряд Гутрума ушел пешком, сейчас они должны бежать к кораблям. Если не погибли. Он понятия не имел, где они находились, когда…

– Где ваши кони?

– Западнее, в лесу.

– В этом лесу? – Торкел впервые повысил голос.

– Разве есть другой?

– Сейчас опять получишь. Веди себя почтительно. Это лес призраков. Ни один англсин или сингаэль в него не войдет. Стефу следовало это знать, если ты не знал.

– Ну, – пытаясь говорить вызывающе, ответил Берн, – может, он и знал. Если они туда не ходят, то это хорошее место, чтобы спрятать коней, разве нет?

Его отец ничего не сказал. Берн сглотнул. Прочистил горло.

– Он углубился в лес всего на несколько шагов, привязал их и сразу же вышел.

– Значит, он знал. – В голосе Торкела внезапно прозвучала усталость. – Тебе лучше идти. Обдумаешь остальное по дороге.

Берн пошел, стал взбираться на западный берег. Он ничего не сказал, но когда оглянулся, пригнувшись, Торкел прибавил:

– Постарайся, чтобы Ивар Рагнарсон не узнал, что ты мой сын. Он тебя убьет.

Берн остановился, глядя вниз, на темный силуэт отца в реке. Здесь тоже кроется какая-то история, явно.

Он не собирался спрашивать. Ему хотелось сказать что-нибудь резкое по поводу того, как поздно Торкел проявляет заботу о своей семье.

Он повернулся. Услышал, как отец вышел из воды позади него. Он зашагал на юг, быстро, низко пригибаясь, вошел под деревья, чтобы забрать Гиллира. При этом он задрожал. Лес призраков. Он знал, что Торкел наблюдает за ним, чтобы заметить это место. Он не оглянулся. Не стал прощаться и благодарить не стал, Ингавин свидетель. Он лучше умрет.

Гиллир заржал при его приближении. Конь выглядел возбужденным, вскидывал голову. Берн погладил его по носу, пошептал, отвязал повод. Он оставил коня Экки привязанным, как ему было велено. Это ненадолго. Выйдя из леса, он вскочил на Гиллира и поехал на север под звездами и под голубой луной, погоняя коня, так как вскоре за ним вслед двинутся другие всадники.

Земля тянулась ровная. На западе стоял лес, на востоке, за рекой, – открытая местность, сначала пустынная, необитаемая, потянулись поля ячменя, ржи; скоро начнется жатва. Линия низких деревьев, кучки домов, местность начала спускаться к морю. Еще долго скакать. Его преследуют. Костер еще горит. Через некоторое время он увидел еще один костер, вдалеке, а потом, позднее, третий, они посылали сигналы, непонятные ему. Луна к тому времени уже села за лесом.

Он нагнулся вперед к шее Гиллира, чтобы тому было легче нести груз. «Думаю, за этим кроется какая-то история», – сказал его отец, узнав о коне. Но ни о чем не спросил. Не спросил.

Хеймтра – этим словом называли тоску: по дому, по прошлому, по тому, как все было раньше. Даже боги, говорят, знали эту тоску по тем временам, когда миры распались. Берн был рад, пока скакал, что никто на всей темной земле не видит его лица, и ему оставалось надеяться, что Ингавин и Тюнир не подумают о нем плохо, если сейчас следят за ним в темноте.

* * *

Именно Хакон Ингмарсон узнал Кендру у реки.

Он окликнул ее, когда она проходила с факелом в толпе людей, направляясь к палаткам. Ей не хотелось спрашивать, как он так быстро узнал ее в темноте. Боялась ответа. Да она и знала ответ.

Она выругалась про себя, просто ей не повезло, что он оказался в этом месте, но повернулась к нему и заговорила таким тоном, будто обрадовалась встрече, когда он поспешно подошел к ней.

– Моя госпожа! Как ты оказалась здесь, без сопровождения?

– У меня есть сопровождение, Хакон. Сейнион Льюэртский был так добр, что послал со мной собственного телохранителя. – Она махнула рукой, и Торкел выступил на свет.

– Но здесь совсем ничего не происходит! – воскликнул Хакон. Она поняла, что он пьян. Они все были пьяны. Собственно говоря, это могло облегчить дело. – Все собрались у палаток! Твои царственные сестра и брат уже там. Можно мне сопровождать тебя?

Кендра поискала повод отказать ему, но не нашла. Снова выругавшись про себя, с яростью, которая удивила бы ее братьев и сестру и совершенно обескуражила бы стоящего перед ней юношу, она улыбнулась и сказала:

– Конечно. Торкел, подожди меня здесь. Вероятно, я пробуду там недолго, и я бы не хотела, чтобы эти люди оставили свои развлечения и провожали меня обратно.

– Да, госпожа, – ответил пожилой эрлинг бесстрастным голосом слуги.

Хакон, похоже, хотел возразить, но, очевидно, решил удовольствоваться тем, чего так неожиданно добился. Она пошла рядом с ним и другими, и они направились к живописному палаточному лагерю, который вырос к северо-западу от города.

Когда они пришли туда, то увидели веселую толпу, образовавшую широкий круг. Хакон проложил им дорогу вперед. В кругу стояло два человека. Кендра не слишком удивилась, обнаружив, что это ее старшие брат и сестра.

Она огляделась кругом. С одной стороны круга увидела лежащий на траве череп, а рядом с ним факел. Кендра поморщилась. Она вдруг очень хорошо поняла, что здесь происходит. Ательберт просто не способен понять, когда нужно остановиться.

Джудит держала перед собой горизонтально обеими руками длинный посох. Она умела им пользоваться. У Ательберта посох был значительно меньше, просто тонкий прутик. Почти бесполезный, годится только, чтобы сбивать листья или яблоки с дерева, не более того.

Джудит старалась, с мрачной решимостью и очень умело, стукнуть брата так, чтобы он потерял сознание. Закончить то, что начала утром. Ательберт – который много выпил, это было очевидно – все время смеялся и не способен был защищаться от атак сестры.

Кендра, наблюдая за ними, слушая веселые возгласы вокруг, думала о сингаэле в лесу и о собаке – как пес стоял на противоположном берегу речки, неподвижный и настороженный, прислушивался. Она не знала, к чему. Ей и не хотелось знать.

Во всяком случае, сейчас ничего нельзя было сделать. Она никак не могла пока повернуться и уйти. Она снова вздохнула, изобразила на лице улыбку и взяла чашу с разбавленным вином у Хакона, который суетился вокруг нее. Она смотрела на брата и сестру, окруженных восторженной, воющей толпой и дымящимися факелами. Ночь в конце лета, урожай обещает быть удачным, скоро начнется ярмарка. Время смеха и празднеств.

Развлечение в кругу продолжалось, его участники дважды делали перерыв, чтобы выпить вина. Волосы Джудит уже совсем растрепались и пришли в беспорядок. Но ей совершенно все равно, подумала Кендра.

Ательберт непрерывно пригибался и уклонялся от ударов. Он пропустил два-три удара, в том числе один в голень, от которого растянулся на земле, и едва сумел откатиться в сторону, когда сестра тут же пошла в наступление. Кендра подумала, что ей надо вмешаться. Несомненно, она единственная могла это сделать. Только не знала, сохранила ли Джудит в достаточной степени самообладание. Иногда это трудно определить.

Потом кто-то громко закричал, уже другим тоном, и люди стали указывать на юг, в сторону города. Кендра обернулась. Сигнальный костер. Они смотрели, как начали передавать сигналы, потом повторяли их. Еще и еще раз.

Именно Ательберт расшифровал послание вслух для всех. Джудит, слушая его, уронила посох, подошла и встала рядом с братом. Она расплакалась. Ательберт обнял ее за плечи.

Среди последовавшего за этим хаоса Кендра потихоньку отодвинулась в сторону от Хакона, держащегося рядом с ней. Затем ускользнула в темноту. Повсюду перемещались факелы, рисуя узоры в темноте. Она вернулась назад, к реке. Пес по-прежнему сидел там. Собственно говоря, он не двинулся с места. Торкела нигде не было видно.

И Алуна аб Оуина тоже. Она подумала, что теперь он не должен иметь для нее такого значения. Мысли кружились в ее голове. Один из их людей убит сегодня ночью, если Ательберт правильно прочел сообщение. Она была уверена, что он понял правильно.

Бургред. Он был в болотах с ее отцом, сражался у Камберна оба раза, когда они проиграли и когда победили. И он уехал проверить слух о появлении кораблей эрлингов, пока король лежал в лихорадке.

Она подумала, как будет мучить эта мысль ее отца.

За рекой что-то двигалось. Человек, за которым она пошла, вышел из леса.

Он остановился на опушке леса, у него был растерянный вид.

Кендра, с сильно бьющимся сердцем, увидела, как пес подошел к нему, толкнул сингаэля носом в бедро. Было слишком темно, и его лица не видно, но что-то в том, как он стоял, ее испугало. Она чувствовала страх всю ночь, поняла Кендра. И даже весь день, с того момента, как компания сингаэлей вышла на луг.

У нее за спиной стало шумно, люди кричали, бежали к воротам города, которые сейчас открылись. Кендра услышала другой звук, шаги, они приближались: она присмотрелась и узнала Торкела. Его одежда была мокрой.

– Где ты был? – прошептала она.

– Он вышел из леса, – сказал эрлинг, не отвечая.

Кендра снова повернулась в сторону леса. Алун по-прежнему не двигался, только погладил собаку. Неуверенно она подошла к реке, встала на берегу среди тростника и стрекоз. Увидела, как он поднял взгляд и посмотрел на нее. Слишком темно, слишком темно, чтобы прочесть его взгляд.

Она вздохнула. Ей не следовало здесь находиться, она не понимала, откуда знает то, что знает.

– Вернись к нам, – произнесла она, борясь со страхом.

Пес повернулся на ее голос. Голубая луна и звезды над головой. Она услышала, как Торкел подошел к ней сзади. И была ему за это благодарна. Она смотрела на человека у опушки.

И наконец услышала, как Алун аб Оуин ответил, но ей пришлось напрягать слух, чтобы понять его слова:

– Моя госпожа, мне предстоит пройти долгий путь. Чтобы вернуться.

Кендра содрогнулась. Она готова была расплакаться, ей было страшно. Она заставила себя еще раз сделать глубокий вдох и сказала, проявляя мужество, которое, возможно, только ее отец подозревал в ней:

– Я совсем близко от тебя.

У Торкела за ее спиной вырвался странный звук. Стоящий на опушке Алун аб Оуин слегка приподнял голову. А затем, через секунду, пошел вперед, двигаясь так, словно шел сквозь воду, еще до того, как подошел к реке. Он перешел реку вброд вместе с собакой. Его волосы были растрепаны, туника без пояса, оружие отсутствовало.

– Что ты тут делаешь? – спросил он.

С высоко поднятой головой, чувствуя в волосах ветер, она ответила:

– Я не знаю, правда. Я… чувствовала страх с того мгновения, когда увидела тебя сегодня утром. Что-то…

– Ты боялась меня? – В его голосе полностью отсутствовали всякие эмоции.

Она снова заколебалась.

– Боялась за тебя.

Молчание, потом он кивнул, словно не удивился.

«Я совсем близко от тебя», – сказала она. Откуда это? Но он перешел реку. Он вошел в воду, ушел из леса, к ним. Стоящий сзади эрлинг хранил молчание.

– Кто-нибудь сегодня умер? – спросил Алун аб Оуин.

– Мы так считаем, – ответила она. – Мой брат полагает, что это – граф Бургред, который возглавил отряд, направлявшийся на юг.

– Эрлинги? – спросил он. – Пираты?

Теперь он смотрела мимо нее, на Торкела. Пес стоял рядом с ним, мокрый от речной воды.

– По-видимому, так, господин, – ответил у нее за спиной могучий воин. И прибавил осторожно: – Мне кажется, мы оба знаем того, кто их привел.

И эти слова все изменили. Кендра видела, как это произошло. Казалось, сингаэля рывком притянуло к ним, что-то щелкнуло, словно лопнул ремень или щелкнул кнут, и он вернулся обратно от того, что произошло там, под деревьями. Ей не хотелось об этом думать.

– Рагнарсон? – спросил он.

Это имя Кендра не знала: оно ни о чем ей не говорило.

Эрлинг кивнул головой:

– Я так думаю.

– Откуда тебе это известно? – спросил аб Оуин.

– Господин мой принц, если это Рагнарсон, он захочет повести корабли отсюда на запад. Сейчас король Элдред собирается в поход за ними.

Он очень хорошо умеет не отвечать на те вопросы, на которые не хочет отвечать, осознала Кендра.

В темноте она взглянула на принца сингаэлей. Алун застыл в таком напряжении, что почти дрожал.

– Его нужно убить. Он снова отправится в Бринфелл. Они не успеют приготовиться, прошло слишком мало времени. Мне нужен конь!

– Я достану тебе коня, – спокойно ответил Торкел.

– Что? Я так не думаю, – раздался сердитый голос, нечетко произносящий слова. Кендра резко обернулась, побледнев. Увидела Ательберта, шагающего к ним по траве. – Коня? Чтобы он мог увезти мою сестру, а потом отправиться домой и хвалиться этим?

Кендра почувствовала, как забилось ее сердце, на этот раз от ярости, а не от страха. Руки ее сжались в кулаки.

– Ательберт, ты пьян! И совершенно…

Он прошел мимо нее. Он мог шутить и в шутку бороться с Джудит, позволять ей наносить ему удары ради развлечения зрителей, но ее старший брат был закаленным, тренированным бойцом, будущим королем этой страны, и сейчас он впал в ярость по многим причинам.

– Совершенно что, дорогая сестричка? – Он не оглянулся в ее сторону. Он остановился перед Алуном аб Оуином. Он был на полголовы выше сингаэля. – Посмотрите на его волосы, на его тунику. Оставил пояс в траве, как я погляжу. По крайней мере, ты привела себя в приличный вид перед тем, как поднять задницу.