Текст книги "Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

Блэз выглянул в узкое окно-бойницу. Голубая луна стояла высоко и была почти полной. Эскоран – так называли ее в Горауте, «дочь бога», но здесь голубую луну назвали Рианнон в честь своей богини. В таких именах заключалась сила, выбор союзника. Но луна оставалась той же, как бы люди ее ни называли, и заливала тем же странным, ускользающим светом местность к востоку от замка.

Бледная Видонна – которая повсюду носила одинаковое имя – взойдет еще не скоро. Если кто-нибудь действительно предпримет вылазку снаружи, карабкаясь через окно, то он должен сделать это очень скоро, пока тени еще темные и голубая луна плывет по небу одна. Ночь была теплой. И Блэз порадовался за Ирнана, стоящего снаружи. Крайне маловероятно, чтобы человек в здравом уме предпринял попытку забраться по внешней стене замка ради того, чтобы соблазнить женщину, но раз уж им поручили сторожить, то нужно делать это как следует. Блэз еще мальчишкой так относился к своим поручениям, и ничто во взрослой жизни не дало ему повода изменить свое отношение к службе.

Он, конечно, не видел внизу Ирнана, но лунный свет освещал холмы в отдалении и поля, где скоро зацветет лаванда, и извилистую дорогу, поднимающуюся от них к замку. Лаванда снова заставит его вспомнить о Лусианне, если он не поостережется. Блэз решительно вернулся мыслями к непосредственной задаче, к тому месту, где он сейчас находится, к делам Бертрана де Талаира со всеми их последствиями.

В ясное ветреное утро семь дней назад, когда весна уже наступила и первые полевые цветы запестрели на солнце подобно разноцветному ковру, расстеленному для королевской особы, три всадника медленно поднимались по серпантину тропы к воротам замка. С бастионов фальшиво протрубил рог, решетку ворот подняли с опасной поспешностью, чуть не искалечив человека у лебедки, и Блэз вместе с коранами и большей частью обитателей замка вышел во двор. Маллин и Соресина, надевшие роскошные украшения и одежды, выехали навстречу, чтобы с почетом встретить прибывшее трио. (Блэзу случайно стало известно, как дорого стоят здесь такие одежды, например наряд из парчи с золотой нитью, отделанный мехом.)

Блэз увидел коней – двух вороных и серого. Престарелый жонглер с уже знакомыми ему теперь арфой и лютней ехал на одном из черных; широкоплечий коран средних лет сидел на сером коне с непринужденностью человека, много лет проведшего в седле. Между ними двумя, с не прикрытой от солнца и ветра головой, одетый в скромный коричневый костюм без какой-либо отделки, на великолепном рослом жеребце ехал герцог Бертран де Талаир, прибывший с визитом – совершенно необъяснимым – к потрясенным такой честью молодым барону и баронессе Бауд.

Когда эта маленькая группа вступила во двор замка, Блэз, с откровенным любопытством разглядывавший их, увидел, что де Талаир – человек роста немного выше среднего, с худым насмешливым лицом, гладко выбритым по моде Арбонны. Ему уже почти сорок пять лет, как Блэз узнал от коранов, но он выглядел моложе. Его глаза были действительно такими голубыми, как передавали сплетни: даже на большом расстоянии их цвет приводил в замешательство. На его правой щеке выделялся шрам, а волосы он стриг не по моде коротко, поэтому все видели, что верхняя часть правого уха у него отсутствует.

Кажется, половина всех людей на свете знала о том, как он заработал эти раны и что, в свою очередь, сделал с наемным убийцей из Портеццы, который их нанес. Блэз случайно был знаком с сыном этого человека. Они вместе служили в Гётцланде один сезон два года назад.

По мере развития событий в следующие часы и дни, Блэзу быстро стало ясно, что у герцога имелось по крайней мере три причины для приезда сюда. Одной, очевидно, был Маллин, и предпринимались многосторонние и далеко идущие попытки привлечь молодого честолюбивого барона на сторону Бертрана в его давней борьбе с Уртэ де Миравалем с целью добиться преимущества в западной части Арбонны, если не во всей стране в целом. Собственно говоря, обо всем этом Ирнан и Маффур догадывались задолго до прибытия герцога.

Второй приманкой для Бертрана, почти столь же очевидной, была Соресина. Эн Бертран де Талаир, который никогда не был женат, хотя за много лет его имя связывали с огромным числом женщин в нескольких странах, по-видимому, испытывал почти непреодолимую потребность лично познакомиться с чарами любой знаменитой красавицы. Стихи Эврарда Люссанского если и не достигли большего, то явно подогрели любопытство герцога.

Даже Блэз, которому Соресина не нравилась, вынужден был признать, что она в последнее время выглядит великолепно, словно прославление Эврардом ее чар каким-то образом прибавило соблазнительности ее телу и глубины ее темным сверкающим глазам, чтобы она могла в реальной жизни сравняться с изысканным образом героини его стихов. Как бы то ни было, в юной баронессе замка Бауд в ту неделю появилось нечто такое, от чего дух захватывало, и даже те мужчины, которые уже давно жили рядом с ней, начали оборачиваться на звук ее звонкого голоса и смеха в дальней комнате, теряя нить своих мыслей.

Блэз уделил бы больше времени размышлениям о том, как Бертран де Талаир собирается совместить стремление завести дружбу с Маллином де Баудом с не менее горячим желанием покорить супругу барона, но быстро понял, что третья причина приезда к ним герцога – это он сам.

В первый же вечер, после самого изысканного и дорогостоящего пиршества, какое когда-либо устраивали в замке Бауд – к супу даже подали ложки, а не привычные ломти хлеба, – Бертран де Талаир, непринужденно расположившись в кресле рядом с хозяином и хозяйкой, почти целый час слушал, как Рамир, его жонглер уже более двух десятков лет, исполняет его собственные сочинения. Неясно, чье именно искусство стало тому причиной, жонглера или Бертрана, но даже Блэз, всегда относившийся с предубеждением к музицированию, был вынужден признаться себе, что в ту ночь они слушали произведения совсем иного порядка, чем песни Эврарда Люссанского, который первым познакомил его с трубадурами Арбонны.

Все равно Блэз находил сочинение стихов глупым, почти смехотворным времяпрепровождением для дворянина. Что касается Эврарда и ему подобных, возможно, это можно понять, если проявить терпимость: здесь, в Арбонне, поэзия и музыка служат уникальным средством для мужчин и даже женщин, которые иначе не могут получить доступ к славе, или умеренному достатку, или в высшее общество. Но Бертран де Талаир был совсем в другом положении: какую пользу могли принести эти стихи и время, потраченное на их сочинение, сеньору, пользующемуся славой одного из самых великих воинов шести стран?

Этот вопрос все еще беспокоил Блэза, несмотря на то что он позволил себе выпить лишнюю чашу вина, когда увидел, как де Талаир наклонился вперед, поставил свой бокал с вином и что-то прошептал на ухо Соресине, отчего та густо покраснела. Затем Бертран встал, и жонглер Рамир, который явно ждал этого движения, аккуратно поднялся с табурета, на котором сидел, пока играл, и протянул Бертрану свою арфу, когда тот сошел с возвышения. Герцог непрерывно пил весь вечер, но это на нем никак не сказывалось.

– Он сам собирается петь для нас, – взволнованно прошептал Маффур на ухо Блэзу. – Это редкость! Очень большая честь!

По залу пронесся полный предвкушения ропот – очевидно, остальные тоже это осознали. Блэз скорчил гримасу и свысока взглянул на Маффура: негоже боевому корану приходить в такое волнение по такому тривиальному поводу! Но, взглянув на Ирнана, сидящего рядом с Маффуром, он отметил, что даже старший коран, обычно такой невозмутимый и флегматичный, смотрит на герцога с восторгом. Вздохнув и еще раз подумав о том, какая это безнадежно странная страна, Блэз снова повернулся к столу на помосте. Бертран де Талаир устроился на высоком табурете перед ним. «Еще одна любовная песнь», – подумал Блэз. Ведь он целый сезон прожил рядом с Эврардом и заметил взгляды, которыми уже начали обмениваться хозяйка и ее благородный гость за столом. Но оказалось, что он ошибся.

Вместо этого Бертран де Талаир спел им в зале замка в горах, в самом начале лета, среди свечей и драгоценностей, шелков и золота, аромата первых цветов лаванды в вазах на столах – о войне.

О войне и смерти, топорах и мечах, о булавах, звенящих о железо, ржании коней, криках людей, зарождающихся снежных вихрях, клубах пара изо рта в обжигающе холодном воздухе севера, о закате гаснущего красного солнца и холодном бледном свете Видонны, встающей над полем смерти на востоке.

И Блэз знал это поле.

Он на нем сражался и чуть не погиб. Далеко на юге, здесь, в управляемой и создаваемой женщинами Арбонне, Бертран де Талаир спел им о битве у Иерсенского моста, когда король Дуергар Гораутский отразил вторжение из Валенсы в последней в том году битве.

В действительности то было последнее сражение в долгой войне, так как сын Дуергара Адемар, и король Валенсы Дауфриди подписали договор о мире в конце следующей зимы и этим положили конец войне, которая длилась столько, сколько прожил Блэз. Теперь, подавшись вперед, стиснув в руке свой кубок, Блэз Гораутский слушал звучные аккорды, которые Бертран извлекал из своей арфы, подобные волнам битвы, и чистый низкий голос певца, бросивший неумолимое обвинение в конце этой песни:

 
Позор Горауту, который был весной
И королем младым, и свитой предан.
О, горе тем, чьи сыновья погибли,
О, горечь воинов, что победили в схватке,
Чтобы увидеть, как и мужества плоды
Под ноги бросили и растоптали.
Позорный мир, позорный договор,
Подписанный с Валенсой Адемаром.
Где настоящие наследники погибших
На стылом поле том за доблестный Гораут?
Зачем они мечи вложили в ножны,
Завоевав напрасную победу?
И что за человек посмел над свежею отцовскою могилой
Разрушить росчерком пера мечту о славе?
Какой король бежал бы с поля брани,
Как низкий и трусливый Дауфриди?
Валенсы и Гораута мужи куда ушли, когда утихла битва,
И куплен мир был слабым королем и сыном,
Который род свой древний опозорил?
 

Отзвучало эхо последнего аккорда, и Бертран де Талаир закончил песнь. В зале воцарилась полная тишина; это была совершенно другая реакция, в отличие от благодарного смеха и аплодисментов, которыми приветствовали предыдущие песни жонглера о любви и весне.

В этой тишине Блэз Гораутский остро ощутил тяжелые удары своего сердца, продолжающего биться в ритме резких аккордов герцога. Люди, которых он знал всю жизнь, погибли на том поле у Иерсенского моста. Блэз беспомощно стоял всего в двадцати шагах, отрезанный грудой окоченевших тел, когда Дуергар, его король, рухнул с коня со стрелой в глазнице, выкрикнув имя бога в предсмертной агонии, и его голос вознесся над полем битвы.

Пять месяцев спустя сын Дуергара Адемар, нынешний король Гораута, и Гальберт, его первый советник, верховный старейшина Коранноса, заключили договор о мире в обмен на заложников, золото и брак с дочерью короля Дауфриди, когда та достигнет брачного возраста. По этому договору Валенсе отошли все северные земли Гораута до самой границы по реке Иерсен. Те самые поля и деревни, которые Дауфриди и его воины не смогли взять своими мечами за три десятка лет войны, они получили несколько месяцев спустя при помощи сладких речей и лукавой дипломатии нанятых ими переговорщиков из Аримонды.

Вскоре после этого Блэз Гораутский покинул дом и отправился в путешествие по странам, которое привело его в этот зал в Арбонне через год после заключения того договора.

Из состояния задумчивости он вышел рывком, с тревогой осознав, что Бертран де Талаир, который едва кивнул ему, когда Блэза в первый раз представили ему утром, теперь смотрит на него в упор через зал с низкого табурета, на котором сидел, изящно вытянув одну ногу. Блэз расправил плечи и ответил ему таким же взглядом в упор, радуясь тому, что борода позволяет хоть как-то скрыть дрожащие губы. Ему не хотелось бы именно сейчас выдавать свои мысли.

Эн Бертран тихонько пробежал пальцами по струнам арфы. Звуки, хрупкие, как стекло, нежные, как цветы на столах, повисли в тишине зала. Так же тихо, хотя и очень ясно, герцог Талаир произнес:

– Как ты думаешь, северянин? Как долго продержится этот твой мир?

При этих словах Блэзу кое-что стало ясно, но одновременно возникли новые загадки. Он осторожно перевел дыхание, сознавая, что все в огромном зале смотрят на него. Глаза Бертрана при свете факелов были невероятного голубого цвета; его широкий рот кривился в иронической усмешке.

– Это не мой мир, – ответил Блэз, таким небрежным тоном, на какой был способен.

– Я так и думал, – быстро сказал Бертран, с ноткой удовлетворения в голосе, словно узнал больше, чем Блэз хотел ему сказать. – Я так и думал, что ты приехал сюда не ради любви к нашей музыке или даже к нашим дамам, как они ни прекрасны.

Произнося эти слова, он на мгновение перевел взгляд и послал улыбку – внезапно переставшую быть насмешливой – в сторону стола на помосте и единственной сидящей там женщины. Его длинные пальцы еще раз пробежали по струнам арфы. Через мгновение герцог Талаир снова запел, на этот раз именно такую песню, какой ожидал от него Блэз. Но что-то уже изменилось для Блэза, и не только настроение вечера, и он не знал, как на этот раз воспринимать написанную сеньором из Арбонны песнь о славе, которую надо добыть ради прекрасных женских черных глаз.

На следующий день кораны Бауда устроили показательный бой на поле возле селения у замка. Они метали копья в качающееся хитроумное приспособление из дерева, которое – как было принято повсеместно – напоминало призрака из детских сказок о привидениях, с выбеленным лицом и черными, как смоль, волосами. Маллин объявил этот день праздничным, чтобы жители деревни могли не работать в полях, а вместе с людьми из замка подбадривать криками воинов. Блэз, решивший не выказывать излишнего одобрения обучаемым им воинам, постарался и сам показать свое мастерство, но не слишком явно. Во время трех-четырех подходов, в которых он участвовал, он, как положено, завалил чучело назад на его подставке, вонзив копье в небольшой щит, служивший мишенью. В четвертый раз он сделал вид, что промахнулся, но лишь чуть-чуть, так что его хитроумно сделанный противник не повернулся вокруг своей оси, как было задумано, и не нанес ему удар своим деревянным мечом по затылку, когда Блэз проносился мимо. Одно дело не слишком себя выпячивать в подобном представлении, а другое – быть сбитым с коня на пыльную землю. В Горауте, вспомнил Блэз, некоторые подобные чучела снабжали настоящими мечами, из железа, а не из дерева. Некоторые из тренировавшихся вместе с Блэзом в те дни получили серьезные раны, что, конечно, способствовало стремлению молодых людей сосредоточиться на изучении боевых искусств. Здесь, в Арбонне, просто было слишком много отвлекающих моментов, слишком много других, менее суровых вещей, которые полагалось знать и о которых должен был думать мужчина.

Но когда очередь дошла до состязания лучников и кузен Бертрана Валери присоединился к ним у мишеней, Блэз вынужден был уныло признать, что не встречал на севере лучника, включая даже его друга Рюделя в Портецце, который мог бы соперничать в стрельбе с этим человеком, как бы ни отвлекала Арбонна от учений и боевых искусств. Блэз смог состязаться с Валери Талаирским на расстоянии сорока шагов, и Ирнан не уступал им обойм. Они оба не уступили гостю и на дистанции в шестьдесят шагов, к явному удовольствию Маллина, но когда мишени отодвинули еще дальше под громкие крики веселящейся толпы, на восемьдесят шагов, для Валери, уже совсем не молодого человека, казалось, новое расстояние не играло никакой роли. Он по-прежнему всаживал стрелу за стрелой в красное пятно, метко целясь и плавно спуская тетиву. Блэз был доволен уже тем, что его стрелы хотя бы попадали в мишень, а Ирнану, который корчил свирепые рожи, даже этого не удавалось добиться. У Блэза возникло подозрение, что кузен Бертрана стрелял бы не хуже и на сотню шагов, если бы захотел, но Валери был слишком вежлив, чтобы предложить такую дистанцию, и на этом показательные выступления закончилась, и всех троих наградили аплодисментами.

На следующий день они охотились. Соресина, одетая в зеленые и коричневые одежды, словно лесная фея из легенды, в первый раз опробовала нового сокола, и, к ее очень мило выраженному восторгу, эта птица настигла упитанного зайца на высокогорных лугах к северу от замка. Позже загонщики подняли на крыло множество громко хлопающих крыльями корфов и перепелов. Блэз, знакомый с неписаными правилами охоты в подобной компании, не стрелял, пока не убеждался, что Маллин или герцог не целятся в ту же птицу. Он подождал, пока оба сеньора убили по несколько птиц, а потом позволил себе в самом конце сбить парочку двумя быстрыми стрелами, выпущенными против солнца.

На третью ночь разразилась буря. Такого рода бедствия часто случаются в горных районах летом. Молнии пронзали небо, словно белые копья Коранноса, а вслед за ними раздался громовой голос бога, и полил ливень. Ветер дико завывал, как привидение вокруг каменных стен замка, сотрясал оконные рамы, словно хотел прорваться внутрь. Однако в большом зале Бауда зажгли камины и факелы, а стены и окна были сильнее ветра и дождя. Жонглер Рамир снова пел для них, и Блэз даже вынужден был признать, что бывают такие случаи, как этот, когда музыка и приятная компания действительно кое-чего стоят. Он подумал о людях в селениях вокруг замка, в их убогих деревянных домишках, а потом о пастухах в горах вместе с отарами, которых хлещет дождь. Рано ложась спать в эту бурную ночь, он натянул до подбородка клетчатое одеяло и вознес благодарность Коранносу за эти небольшие радости жизни.

Утро после бури выдалось прохладным и все еще ветреным, словно эта ночь отодвинула назад начало лета. Бертран и Валери настояли на том, чтобы присоединиться к людям из замка Бауд, отправиться в горы и выполнить неблагодарную, мокрую, но необходимую работу: разыскать и вернуть овец барона, отбившихся от отары во время бури. Овцы и их шерсть являлись экономической основой любых надежд Маллина де Бауда, и его коранам не разрешалось тешить себя иллюзиями, будто они выше любых трудов, имеющих к этому отношение.

До верхних пастбищ надо было ехать круто в гору два часа, и большая часть дня ушла на тяжелую, иногда опасную работу. В конце дня Блэз по причинам, которые казались ему вполне вескими, сыпал проклятиями, неуклюже выбираясь из скользкой расселины с мокрым дрожащим ягненком на руках. Внезапно он увидел перед собой Бертрана де Талаира, который лежал в траве, удобно прислонившись спиной к стволу оливы. Больше никого вокруг не было.

– Лучше опусти малышку на землю, пока она всего тебя не обдула, – весело посоветовал герцог. – У меня есть фляга с бренди из Аримонды, если тебя это устроит.

– Она уже меня обдула, – кисло ответил Блэз, отпуская блеющего ягненка на ровную землю. – И спасибо, но не надо, мне лучше работается на ясную голову.

– Работа закончена. По словам вашего рыжего корана – Ирнан, так его зовут? – осталось еще три-четыре овцы, которые каким-то образом забрались на эту гряду, а потом спустились в долину к югу от нас, но пастухи сами с ними справятся. – Он протянул флягу. Блэз со вздохом присел на корточки рядом с деревом и взял флягу. Это было не просто бренди из Аримонды, ему хватило одного глотка, чтобы это понять. Он облизнулся и вопросительно поднял брови.

– Ты носишь во фляге сегвиньяк, отправляясь за овцами в горы?

Умное, до странности моложавое лицо Бертрана де Талаира расплылось в улыбке.

– Вижу, ты разбираешься в хорошем бренди, – тихо сказал он с обманчивым спокойствием. – Следующие вопросы – как и почему? Ты очень стараешься выглядеть просто еще одним молодым наемником, умелым мастером меча и лука, которого можно нанять на службу, как половину мужчин из Гётцланда. Однако я наблюдал за тобой во время охоты. Ты ничего не подстрелил до самого конца, несмотря на полдесятка явных возможностей для человека, который умеет попасть в цель в восьмидесяти шагов. Ты слишком старался не показать своего превосходства ни Маллину де Бауду, ни мне. Знаешь, о чем это мне говорит, северянин?

– Не имею представления, – ответил Блэз.

– Имеешь. Это говорит о том, что у тебя есть опыт жизни при дворе. Ты не собираешься сказать мне, кто ты такой, северянин?

Старательно сохраняя невозмутимое выражение лица, Блэз вернул красивую флягу и удобнее устроился на траве, пытаясь выиграть время. Рядом с ними довольный ягненок щипал травку, забыв, как в ужасе блеял всего несколько минут назад. Несмотря на настойчивый колокол тревоги, который звенел у Блэза в голове, призывая к осторожности, он был заинтригован, и его даже немного забавляла прямота герцога.

– Не собираюсь, – честно ответил он, – но я в прошлом навестил немало дворов как в Гётцланде, так и в Портецце. Но мне и правда интересно, почему для тебя имеет значение, кто я такой.

– Это очень просто, – сказал де Талаир. – Я хочу тебя нанять и предпочитаю знать биографию людей, которые на меня работают.

Для Блэза все это было слишком быстро во многих смыслах, он не поспевал.

– Меня уже наняли, – возразил он. – Помнишь? Маллин де Бауд, тот парень, барон из Арбонны. Хорошенькая жена.

Бертран громко расхохотался. Ягненок поднял голову и несколько мгновений смотрел на них, затем вернулся к своему занятию.

– В самом деле, – сказал герцог, – ты опровергаешь репутацию своей страны подобными шутками: все знают, что у гораутцев отсутствует чувство юмора.

Блэз позволил себе слабо улыбнуться.

– То же самое мы говорим у себя дома о гётцландерах. Валенсийцы пахнут рыбой и пивом, портезийцы всегда лгут, а мужчины Аримонды спят в основном друг с другом.

– А что говорят у вас дома насчет Арбонны? – тихо спросил Бертран де Талаир.

Блэз покачал головой.

– Я уже давно не был дома, – ответил он, уходя от ответа.

– Месяца четыре, – сказал де Талаир. – Это я проверил. Не так уж давно. Так что там говорят? – Его пальцы слабо сжимали флягу. Вечернее солнце блестело на его коротких каштановых волосах. Он уже не улыбался.

И Блэз тоже. Он ответил на откровенный взгляд голубых глаз таким же откровенным взглядом. Спустя долгую минуту он произнес в тишине высокогорного луга:

– Говорят, что вами правят женщины. Что вами всегда правили женщины. И что Тавернель в устье реки Арбонны имеет самую чудесную естественную гавань в мире для кораблей и торговли.

– А Адемар Гораутский, увы, не имеет никакой защищенной морской гавани, так как граничит на севере с Валенсой и женоподобной Арбонной на юге. Несчастный король. Зачем ты здесь, Блэз Гораутский?

– Хочу разбогатеть. Никакой тайны, как бы тебе этого ни хотелось.

– Вряд ли можно разбогатеть, гоняясь за овцами мелкого барона по этим горам.

Блэз улыбнулся.

– Это только начало, – ответил он. – Первый контракт, который мне предложили. Возможность лучше изучить ваш язык, посмотреть, что еще подвернется. Есть свои причины, почему мне полезно было покинуть на время города Портеццы.

– Твои собственные причины? Или Адемара Гораутского? Не скрывается ли случайно под этой бородой шпион, мой зеленоглазый друг с севера?

Всегда существовала возможность услышать это. Блэз удивился тому, насколько он спокоен теперь, когда обвинение предъявлено открыто. Он протянул руку, и де Талаир снова отдал ему флягу с бренди. Блэз сделал еще один короткий глоток и вытер рот тыльной стороной ладони; сегвиньяк был и в самом деле необычайно хорош.

– В самом деле. Очень важную информацию можно собрать здесь, – сказал он, по какой-то необъяснимой причине к нему вернулось хорошее настроение. – Я уверен, Адемар щедро заплатит за точное количество овец в этих горах.

Бертран де Талаир снова улыбнулся и сменил позу, теперь он опирался на локоть, вытянув перед собой ноги в сапогах.

– Это могло быть всего лишь началом, как ты сказал. Чтобы втереться к нам в доверие.

– И поэтому я заставил тебя предложить мне место. Ты слишком высокого обо мне мнения.

– Возможно, – согласился де Талаир. – Сколько тебе платит Маллин?

Блэз назвал цифру. Герцог равнодушно пожал плечами.

– Удваиваю эту сумму. Когда сможешь приступить?

– Мне заплатили за две недели вперед, считая от этого дня.

– Хорошо. Жду тебя в Талаире через три дня после этого.

Блэз поднял ладонь:

– Внесем ясность с самого начала. То же самое я сказал эну Маллину де Бауду. Я – наемник, а не вассал. Никаких клятв.

На лице Бертрана снова появилась та же ленивая, насмешливая улыбка.

– Конечно. Мне бы и в голову не пришло просить тебя давать клятвы. Интересно только, что ты будешь делать, если Адемар двинется на юг? Прикончишь меня во сне? Может быть, ты не только шпион, но еще и убийца?

Собственно говоря, этот выпад был слишком опасно близок к истине. Блэз внезапно подумал о верховной жрице Риан на ее острове в море. Он посмотрел на свои руки, вспоминая Рюделя, безлунную ночь в Фаэнне, в Портецце, дворцовый сад в этом опасном городе, светлячков, аромат апельсинов, кинжал в своей руке.

Он медленно покачал головой, вернувшись в мыслях назад, в Арбонну, на это высокогорное плато, к этому опасно проницательному человеку, который сейчас смотрел на него в упор своими яркими голубыми глазами.

– Я не давал клятвы верности Адемару, как не буду давать ее и тебе, – осторожно ответил Блэз Бертрану де Талаиру. Он поколебался: – Ты и правда думаешь, что он может двинуться на юг?

– Может? Во имя святой Риан, зачем же иначе он заключил мир с Валенсой, который я изо всех сил стараюсь разрушить своими песнями? Ты сам это сказал: в Арбонне правит женщина. Наш правитель умер, в Барбентайне правит женщина, законного наследника не видно, есть виноградники, пашни и великолепный порт. Мужчины, которые целый день ничего не делают, только сочиняют песни и мечтают, словно зеленые юнцы, о прохладной женской ладони на своем лбу ночью… конечно, Адемар собирается напасть на нас.

Блэз почувствовал, как исчезает его хорошее настроение. Эти слова прогнали приятную усталость после тяжелого дневного труда, как ветер с гор сдувает прочь облака.

– Почему ты меня тогда нанимаешь? – спросил он. – Зачем тебе рисковать?

– Я люблю рисковать, – ответил Бертран де Талаир почти с сожалением. – Боюсь, что это грех. – Верховная жрица, вспомнил Блэз, сказала что-то очень похожее.

Бертран снова сменил позу – теперь он сел прямо – и выпил остаток сегвиньяка из фляги, перед тем как заткнуть ее пробкой.

– Может быть, в конце концов мы тебе понравимся больше, чем ты думаешь. Может быть, мы тебе найдем здесь, внизу, жену. Может, даже научим тебя петь. Дело в том, что у меня этой весной убили одного из людей, а хороших воинов найти сложно, и я подозреваю, что тебе это известно. Провести успешный рейд на остров Риан через такое короткое время после того, как ты здесь появился, – немалое достижение.

– Откуда тебе это известно?

Бертран снова улыбнулся, но на этот раз без насмешки; у Блэза возникло странное ощущение, будто он способен понять, что может сделать эта улыбка с женщиной, которую герцог хочет обворожить.

– Любой может убить на охоте корфа, – продолжал де Талаир, как будто Блэз ничего не говорил. – Мне нужен человек, который понимает, когда не надо его убивать. Даже если он не хочет рассказать мне, откуда он это знает и кто он такой. – Он впервые заколебался, отвел взгляд от Блэза и стал смотреть на запад, в направлении гор и Аримонды за ними. – Кроме того, ты почему-то заставил меня в последние дни вспомнить о моем сыне. Не спрашивай меня, почему. Он умер еще в младенчестве.

Бертран внезапно встал. Блэз сделал то же самое, теперь уже всерьез сбитый с толку.

– Я не знал, что ты был женат, – заметил он.

– Я не был женат, – небрежно ответил Бертран. – Ты считаешь, пора? – К нему вернулась сардоническая, отстраняющая улыбка. – Завести жену, чтобы согревать по ночам мои старые кости, детей, чтобы радовать сердце на склоне лет? Какая заманчивая мысль. Обсудим ее по дороге вниз?

Произнося это, он шагал к своему коню, и Блэз поневоле последовал его примеру. Уже похолодало на этой продуваемой ветром высоте, солнце скрылось за серой массой быстро бегущих облаков. Блэз с опозданием вспомнил о ягненке, оглянулся и увидел, что ягненок идет за ними. Они вскочили в седла и тронулись в путь. С гребня горы они увидели Маллина и остальных, которые собрались восточнее и ниже. Бертран коротко помахал им, и они двинулись вниз. В отдалении, за лугом и лесом, виднелся замок, а за ним уже в тени лежали поля лаванды.

По дороге вниз, пока они не присоединились к остальным, тема их беседы, которую предпочел Бертран де Талаир, не имела никакого отношения ни к супружеским радостям, запоздалым или любым другим, ни к утешениям малоподвижной старости.

И теперь, что было удивительно или вполне предсказуемо, в зависимости от того, как смотреть на вещи, из-за поворота лестницы ниже оконной ниши, где дежурил Блэз, показался ничем не заслоненный огонек свечи. «Никакой попытки скрыться», – мрачно подумал Блэз. Он слышал тихий звук шагов вверх по ступенькам. Как и было обещано, хотя Блэз и не поверил герцогу на склоне горы.

– Я так и думал, что тебя поставят сторожить комнаты баронессы в последнюю ночь. Я бы все равно не пошел наверх раньше… иначе будет слишком много осложнений, а это не совсем порядочно.

– Нет, – сказал Бертран де Талаир во время того спуска по холодному склону. – Я подожду до конца, так всегда лучше. Полагаю я могу рассчитывать на твою сдержанность?

Долгое мгновение Блэзу пришлось бороться со своим гневом, стараться подавить его. Отвечая, он изо всех сил пытался говорить таким же небрежным тоном, как и герцог:

– Я бы посоветовал ни на что подобное не рассчитывать. Я принял твое предложение поступить на службу, но она начнется только через две недели. Пока же мне платит Маллин де Бауд, и тебе рекомендуется это помнить.

– Какая преданность! – пробормотал де Талаир, глядя прямо перед собой.

Блэз покачал головой.

– Профессионализм, – ответил он, сдерживая свой гнев. – Я ничего не буду стоить на рынке воинов, если меня будут считать двуличным.

– Совсем не обязательно. Репутация никак не может пострадать из-за темной лестницы и из-за того, о чем будем знать только мы двое. – Тон де Талаира был спокойным и серьезным. – Скажи мне, северянин, ты станешь навязывать собственные ценности всем мужчинам и женщинам, которых встретишь?

– Вряд ли. Но боюсь, я буду навязывать их самому себе.

Тут герцог бросил на него взгляд и улыбнулся.

– Тогда, вероятно, у нас состоится интересная встреча через несколько ночей, считая от нынешней. – Он снова помахал рукой вниз Маллину де Бауду и пришпорил коня, чтобы присоединиться к барону и его людям, с которыми проскакал остаток пути до замка.