Текст книги "Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 67 страниц)

– Он покупал друга, которого я нашел себе вдали от дома, вдали от него. Можешь гордиться – он решил, что ты должен стоить очень дорого.

– Достаточно дорого, хотя, должен признаться, сейчас меня это уже не так радует, как раньше. Но скажи мне вот что. Я думаю, что знаю, почему ты оставил нас всех и уехал один, но почему остаешься сейчас? Что сделала Арбонна, чтобы купить тебя и удержать? Кем был Бертран де Талаир, что ты вот так решаешь свою судьбу?

Блэз снова пожал плечами:

– Она ничего не сделала. И, уж конечно, не купила меня. Мне здесь даже не нравится, по правде говоря. Слишком много богинь, на мой вкус, как ты мог догадаться. – Он переступил с ноги на ногу. – Но у меня собственный контракт, как и у тебя. Я его отработаю как можно честнее, а потом посмотрим, к чему это приведет. Не думаю, что этим решаю свою судьбу, правда.

– Тогда подумай хорошенько, Блэз. Напряги мозги. Если твой отец отправляет послание миру посредством убийства герцога Талаирского, как мы прочтем это послание? Что хочет сказать нам всем Гораут? Мой отец говорит, что надвигается война, Блэз. Если она начнется, то я считаю, Арбонна обречена.

– Возможно, – ответил Блэз Гораутский, а Лиссет почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. – Как я сказал, через некоторое время увидим, к чему это приведет.

– Я ничем не могу тебе помочь?

Лиссет услышала в голосе Блэза усталую насмешку.

– Не позволяй вину сделать себя сентиментальным, Рюдель. На рассвете я сообщу, что ты – убийца. Лучше начинай строить собственные планы.

Рюдель не шелохнулся.

– Есть одна вещь, – медленно произнес он, будто про себя. Он колебался. – Я пошлю агентам во всех отделениях дома Коррезе письма с приказом принять и укрыть тебя, если когда-нибудь в этом возникнет нужда.

– Я не стану к ним обращаться.

Теперь насмешка звучала в голосе Рюделя.

– Тут я уже бессилен. Не могу взять на себя ответственность за твою гордость. Но письма будут написаны. Я полагаю, ты оставишь свои деньги у нас?

– Конечно, – ответил Блэз. – Кому еще я могу их доверить?

– Хорошо, – сказал Рюдель Коррезе. – Единственное, что мой отец ненавидит больше всего, – это когда вкладчики закрывают свои счета. Он был бы мной очень недоволен.

– Мне было бы очень жаль, если бы я стал причиной подобного недовольства.

Рюдель улыбнулся:

– Если бы я не встретился с тобой, Блэз, то был бы сегодня ночью абсолютно счастливым человеком, окрыленным своим большим успехом. Возможно, даже пошел бы и повеселился на карнавале. Вместо этого мне почему-то грустно, и я вынужден совершить ночное путешествие, а это плохо влияет на мое пищеварение. И какой ты после этого друг?

– По крайней мере, я не враг. Будь осторожен, Рюдель.

– И ты тоже. Этот аримондец убьет тебя, если сумеет.

– Я знаю. Если сумеет.

Воцарилось молчание.

– Что передать Люсианне?

– Совсем ничего. Храни тебя бог, Рюдель.

Блэз шагнул вперед, и двое мужчин обменялись рукопожатием. На мгновение Лиссет показалось, что они обнимутся, но они не обнялись. Она бесшумно поползла назад по стене, нащупала внизу в темноте ногами деревянный ящик и соскользнула в зловоние переулка. Снова услышала шуршание крыс, пока быстро шла по направлению к улице. Когда она выбралась из переулка, подняла маску, брошенную на улице, и надела ее. В тот момент ей хотелось иметь какую-нибудь преграду между собой и окружающим миром, и ей все еще хотелось, даже сильнее, чем прежде, иметь свободное время и ясную голову, чтобы подумать.

Наверное, ни то ни другое ей сегодня не суждено.

Она вернулась на пустынную улицу, верхняя часть которой переходила в площадь, прошла мимо массивных железных дверей, служивших входом, как она теперь знала, во дворец Коррезе в Аримонде. Она знала это имя, разумеется. Все его знали. Она наткнулась на что-то очень значительное и не понимала, что делать.

Пройдя немного дальше по улице, Лиссет подошла к тому арочному проему, из которого наблюдала недавно за Блэзом, идущим по переулку. Она снова нырнула в него, глядя сквозь удлиненные прорези маски.

Ей не пришлось долго ждать. Блэз Гораутский широкими шагами вышел из переулка через несколько секунд. Он остановился на улице и посмотрел вверх, на суровую башню Мигнано. Теперь она знала почему, знала больше, чем должна была и даже хотела знать: Мигнано контролировало семейство Делонги, и уже много лет, а единственной дочерью Массены Делонги была женщина по имени Люсианна, дважды выходившая замуж и дважды рано овдовевшая.

Трижды выходившая замуж, поправила она себя. Теперь за графа Борсиарда д'Андория. Она на мгновение удивилась, почему мужчина, обладающий властью и средствами, захотел жениться на ней, зная ее семью, амбиции и ее собственную репутацию. Говорили, что она очень красива. В какой степени красота может стать оправданием или принуждением?

Блэз отвернулся от башни и быстро зашагал вниз по улице. Свет фонарей снова придал бронзовый оттенок его волосам и пышной бороде.

До того момента когда она окликнула его по имени, она не знала, что собирается это сделать. Он остановился, его рука быстро потянулась к мечу, потом опустилась. Женский голос; женщин он не боялся. Лиссет вышла из арки на свет. На ней была маска. Она подняла руку и сняла ее. Наскоро подобранные волосы при этом рассыпались, и она почувствовала, как спутанные пряди упали ей на лицо. Она представила себе, как ужасно выглядит.

– А! – произнес он. – Певица. – Голос слегка удивленный, но не очень. По крайней мере он ее узнал. – Это место далеко от карнавала. Хочешь, чтобы тебя проводили обратно туда, где люди?

Его голос звучал учтиво и равнодушно: коран бога, выполняющий свой долг по отношению к человеку в нужде. Ему даже в голову не пришло, почему она оказалась здесь, поняла Лиссет. Она просто – одна из арбоннских женщин и, наверное, нуждается в помощи.

Ее мать всегда говорила, что она слишком часто поступает не подумав и что однажды она за это поплатится. Лиссет уже поплатилась, и не раз. И, вероятно, сейчас случится то же самое, подумала она, уже открывая рот.

– Я следила за тобой, – сказала она. – Я была на стене сада под платаном. Я слышала, о чем вы говорили, ты и Рюдель Коррезе. И пытаюсь решить, как следует поступить.

На краткий миг она была вознаграждена глубиной изумления, отразившегося на его лице, даже под прикрытием бороды – своего рода защита, как и маски сегодня ночью. Это ощущение быстро прошло. Вполне возможно, осознала она, что он ее сейчас прикончит. Она в это не верила, но такая возможность существовала.

Лиссет собралась с духом, чтобы выдержать его ярость. В неверном свете ей показалось, что она видит ее приближение в том, как он вздернул голову и прищурился, глядя на нее. Она помнила, что он ранил Реми. Он убил шесть человек у озера Дьерн. Но его руки оставались неподвижными. Она видела, что он обдумывает последствия и удивление и гнев уступают место чисто профессиональной оценке. Он быстро овладел собой; если бы она не видела, как немного раньше, в саду, он пролил вино, услышав имя женщины, она сочла бы его холодным, жестоким человеком.

– Зачем? – вот и все, что он в конце концов спросил.

Она боялась этого вопроса. По-прежнему не знала на него ответа. Ей бы хотелось, чтобы волосы у нее были уложены как следует и чтобы одежда была чистой и сухой. Она чувствовала себя уличным сорванцом. Ее матери было бы так стыдно за нее.

– Мне показалось, что ты куда-то спешишь, – неуверенно ответила она. – Ты так быстро покинул причал. Думаю, ты вызвал во мне большое раздражение там, в таверне, мне захотелось… узнать больше.

– И теперь ты знаешь. – Его голос звучал скорее устало, чем сердито. – И что ты будешь делать?

– Я надеялась, что ты мне скажешь, – ответила Лиссет, глядя вниз, на кошачью маску в руках. – Я слышала, как ты сказал, что останешься, а не уедешь вместе с ним. Я слышала, как он сказал, что может начаться война, и я… я слышала, кто заплатил за убийство. – Она заставила себя поднять голову и посмотреть ему в глаза.

– Мой отец, – резко сказал он. – Да, продолжай.

Она сосредоточенно наморщила лоб:

– Скромность не входит в число моих достоинств, но мне не хочется влезать в дела, в которых я не разбираюсь.

– О, неужели? – с мягким сарказмом спросил Блэз. – Не мешало бы и другим так думать. Но напрашивается вопрос: почему ты мне доверяешь? Почему рассказываешь мне все это на темной улице, когда никто на свете не знает, что мы вместе и о том, что ты только что слышала? Почему ты спрашиваешь у сына Гальберта де Гарсенка, что тебе делать? Ты знаешь, кто он, ты знаешь теперь, кто я. Ты знаешь, что Рюдель Коррезе, мой друг, – это тот человек, который убил Валери. Ты шпионила, ты узнала важные вещи. Почему ты сейчас стоишь здесь со мной? Ты так мало дорожишь своей жизнью или ты просто не знаешь, что случается в реальном мире с людьми, которые совершают подобные поступки?

Она сглотнула. С ним было нелегко иметь дело, совсем нелегко. Она снова убрала с глаз волосы; они безнадежно спутались.

– Потому что я верю тому, что ты ему сказал. Ты не знал, что я слушаю, у тебя не было причин лгать. Ты не имеешь никакого отношения к этому убийству. И ты сказал, что не покинешь Арбонну и… и потом ты не сказал ему, что он убил не того человека. – Она почувствовала, как разгладился ее лоб, когда до нее дошла истина только что произнесенных слов. Это и были ее причины; она осознала их, пока говорила. Она даже улыбнулась.

– Я думаю, что ты – неотесанный северянин, но не считаю тебя злым, и я полагаю, что ты говорил правду.

– Почему, – произнес Блэз Гораутский странным, задумчивым голосом, – меня сегодня ночью со всех сторон окружают сентиментальные люди?

Лиссет громко рассмеялась. Мгновение спустя, словно удивляясь самому себе, Блэз криво усмехнулся.

– Пойдем, – сказал он. – Нас не должны видеть в этом районе. Могут сопоставить факты.

Он двинулся вниз по просторной улице. Шагал широко, не делая скидки на ее рост, и ей пришлось идти быстрыми, подпрыгивающими шажками, чтобы не отставать от него. Это снова вызвало у нее раздражение, и через короткое время она ухватила его за рукав и резко дернула, заставив замедлить шаг.

– Бог не хочет, чтобы ты заставлял меня бежать, – пробормотала она.

Он открыл рот, потом закрыл его. Она подумала, что он чуть не рассмеялся, но не была уверена из-за неверного света и теней.

К сожалению, именно тогда, держась рукой за его рукав, она вспомнила, что это карнавальная ночь летнего солнцестояния. В Тавернеле говорили, что сегодня ночью нельзя спать одному, это приносит неудачу. Лиссет почувствовала, что у нее пересохло во рту. Она глотнула и отпустила его рукав. Он даже не заметил, шагал рядом с ней уже медленнее, широкоплечий и уверенный, а где-то в прошлом у него осталась печально известная Люсианна Делонги. Внезапно перед глазами Лиссет возникла яркая картина переплетенных тел той парочки в темном переулке. «Ох, хорошо», – простонала женщина хриплым от желания голосом, и они потянулись к Лиссет и втянули в тень своего святого убежища.

Лиссет покачала головой, выругалась про себя и глубоко вдохнула ночной воздух. Все это, конечно, вина Реми. До него подобные мысли, подобные образы были ей чужды. Ну, почти чужды.

– Почему ты позволяешь ему уехать? – спросила она, чтобы изменить направление своих мыслей и нарушить молчание. Теперь вокруг них появились люди; в основном парочки в такое позднее время, как она отметила, но быстро прогнала эту мысль. – Потому что он – твой друг?

Блэз сверху посмотрел на нее. Интересно, прозвучал ли ее голос напряженно? Он колебался. У Лиссет на секунду возникло ощущение, что он бы не колебался, будь она мужчиной. Но все же Блэз ответил.

– Отчасти поэтому, очевидно. Мы с ним… многое пережили вместе. Но дело не только в этом. Рюдель Коррезе – человек значительный. Он сын своего отца, а его отец – очень важное лицо. Если его здесь схватят, нам придется решать, что с ним делать, и это может создать трудности. Если начнется война, города Портеццы будут иметь большое значение, из-за денег, а возможно, не только из-за них.

Она еще раз пошла на риск. На большой риск.

– Нам? – переспросила она.

Несколько шагов он прошел молча.

– Ты – умная женщина, – в конце концов произнес он, – и явно смелая. – Лиссет хотела было отвесить ему насмешливый поклон посреди дороги, но сдержалась. – Я предлагаю тебе постараться не относиться к этому слишком сентиментально. Я – профессиональный коран, в данный момент служу по контракту герцогу Бертрану, который не умер, хотя вместо него умер человек, которого я успел полюбить. При моей профессии приходится привыкать к смерти людей, которых любишь, или надо искать другую работу. К осени я могу с тем же успехом оказаться в Ауленсбурге и служить Йоргу Гётцландскому, и если он решит присоединиться к Горауту, и если начнется война… я вернусь сюда и буду сражаться на его стороне против вас. Ты должна это понимать. А пока я стараюсь служить по мере сил тому человеку, который мне платит.

– Разве плата – это все? Разве ты не стал бы сражаться за Гораут, потому что это твоя страна? Только по этой причине, оставив в стороне деньги? – Она обнаружила, что опять тяжело дышит.

Он молчал, шагал, глядя на нее сверху вниз. Их глаза на мгновение встретились, потом он отвел взгляд.

– Нет, – в конце концов ответил он. – Было время, когда стал бы. И сражался. Но теперь – нет. – Он медленно вздохнул. – Только не после Иерсенского моста. Я – профессиональный коран. Плата – это все.

– И ты так легко переходишь с одной стороны на другую? И нет никаких предпочтений, которые имеют для тебя значение? Никаких людей или принципов?

– Ты начала вечер с того, что напала на меня, – пробормотал он. – Неужели это входит в привычку?

Лиссет почувствовала, что краснеет.

– Если будешь справедливой, – продолжал он, – то признаешь, что в основе моих поступков лежат принципы. Предпочтения при моей профессии опасны. И сантименты тоже.

– Ты сегодня вечером употребил это слово четыре раза, – возразила Лиссет с большей запальчивостью, чем хотела. – Это твое единственное слово для определения привязанности между людьми?

Он снова рассмеялся, удивив ее.

– Если я признаюсь в этом, ты согласишься оставить эту тему? – спросил он.

Блэз остановился посреди улицы. Их уже снова окружала толпа. Кто-то толкнул ее, проходя мимо. Блэз положил ладонь ей на плечо, и она обернулась и посмотрела на него.

– Думаю, мне не стоит спорить с тобой на улице сегодня ночью. Мне кажется, я проиграю. – Он серьезно смотрел на нее, снова как профессионал, оценивающий ситуацию. – Ты недавно спросила, что тебе делать. Я собираюсь поговорить с эном Бертраном утром. Не следует обременять его этим сегодня ночью. Я думаю, это очевидно, оставив в стороне то, что я дал обещание Рюделю Коррезе. Я расскажу ему обо всем, что произошло, в том числе и о своем решении дать Рюделю шанс уехать. Надеюсь, он с этим согласится, пусть и не сразу. Я также расскажу ему, кто заплатил за эту стрелу. Обещаю тебе, что все это выполню. Если ты не веришь, что я это сделаю, можешь присутствовать на нашей встрече утром.

Это было больше, чем она могла ожидать, гораздо больше. Однако она спросила, будучи такой, какой ее всегда считала мать:

– Ты расскажешь ему все? И о том, кто ты такой?

Выражение его лица не изменилось, и она поняла, что он ждал этого вопроса. Он уже начал понимать ее характер, и сознавать это было странно.

– Если ты настаиваешь, чтобы я рассказал, я это сделаю. В любом случае я не могу помешать тебе рассказать ему. Я не убиваю женщин, которые слишком много знают. Могу лишь попросить тебя позволить мне самому определить, сообщать ли ему об этом и когда именно, по мере развития событий. – Он снова заколебался. – Я не хочу причинить зла тем, кто тебе дорог.

Она подумала о Реми с раной в плече. Сказала отважно, стараясь говорить голосом спокойного и опытного человека:

– Прекрасно. Я тебе верю. Но тогда мне лучше не присутствовать при твоем разговоре с Бертраном, иначе он меня потом вызовет одну и спросит, что еще я слышала. А я не очень-то умею лгать. – Она все еще чувствовала его ладонь на своем плече.

Он улыбнулся:

– Спасибо. Ты проявляешь великодушие.

Лиссет пожала плечами.

– Не будь сентиментальным, – ответила она.

Он расхохотался, запрокинув голову. Как раз в это время мимо них пробегал ремесленник с трещоткой, создавая ужасный шум. Блэз поморщился.

– Где тебя оставить? – спросил он. – В таверне?

Он снял руку с ее плеча. Это была ночь летнего солнцестояния в Тавернеле. Лиссет сказала:

– Собственно говоря… тебе не обязательно меня оставлять. Идет карнавал, и ночь еще не закончилась. Мы могли бы вместе выпить бутылку вина, если хочешь, и… и, ну, если собираешься остаться еще на некоторое время в Арбонне, тебе следует знать некоторые наши обычаи. – Она невольно отвела взгляд и посмотрела вдоль переполненной народом улицы. – Говорят, что… если проведешь сегодняшнюю ночь в этом городе один, удача от тебя отвернется.

Мать всегда говорила, что она в конце концов опозорит семью. Она могла винить дядю за то, что тот вывел ее в широкий мир в качестве певицы. Могла винить Реми Оррецкого. Могла винить священные обряды Риан в ночь летнего солнцестояния в Тавернеле.

Она могла ждать, прикусив губу, пока стоящий с ней мужчина скажет с сокрушительной вежливостью:

– Спасибо. И за то, и за другое. Но я ведь родом не из Арбонны, и отвернется от меня удача или нет, но коран, которым я восхищался, сегодня ночью умер, и мои обычаи требуют, чтобы я бодрствовал подле него в доме бога.

– Всю ночь? – Она снова подняла на него глаза. Для этого потребовалось некоторое мужество.

Он заколебался, подбирая слова.

Тогда Лиссет сказала, понимая, что поступает опрометчиво:

– Не знаю, что произошло в Портецце, но я не такая. Я хочу сказать, что обычно не…

Он закрыл ей рот ладонью. Она чувствовала его пальцы у себя на губах.

– Не говори этого, – прошептал он. – Пусть хотя бы это останется только моим.

Он северный варвар, подумала Лиссет. Он ранил Реми в предплечье. «Пока солнце не упадет, и луны не умрут, – говаривали ее дед и отец, – Горауту и Арбонне не соседствовать мирно». Он убрал ладонь и снова ушел в себя, спрятался за свою маску. Это всего лишь опасные ассоциации летнего солнцестояния, сказала она себе, и смущающая интимность того, что она услышала в том саду. Есть другие мужчины, с которыми она может провести эту ночь, мужчины, которых она знает и которым доверяет, талантливые, остроумные и учтивые. Они должны были уже вернуться в «Льенсенну», в зал внизу или в комнаты наверху, к вину и сырам Маротта, со своими арфами, лютнями и песнями, и будут славить Риан все оставшиеся часы самой священной ночи богини. Вряд ли ей придется спать одной.

Если только в конце концов она этого не пожелает. С неожиданной грустью Лиссет подняла взгляд и посмотрела через плечо стоящего перед ней мужчины, стараясь возродить тот сверкающий, как алмаз, восторг, который, казалось, ускользнул от нее где-то в течение этой странной ночи среди толпы людей, музыки и трещоток, после полета стрелы и слов, произнесенных под плеск фонтана и услышанных ею.

И поэтому, глядя вдаль, вдоль оживленной улицы, она раньше него увидела шестерых мужчин в красной униформе, которые подошли и окружили их, держа в руках факелы и мечи.

Их командир грациозно поклонился Блэзу Гораутскому.

– Ты окажешь нам большую любезность, – произнес он безупречно официальным, торжественным тоном, – если согласишься последовать за нами.

Блэз быстро огляделся: она видела, что он пытается оценить эту новую ситуацию. Он снова посмотрел на Лиссет, ища в ее глазах подсказку или объяснение; она знала, что так и будет. Конечно, ему была не знакома эта униформа. А она ее знала. Хорошо знала. И ей не очень хотелось в тот момент ему помогать. Как может, подумала она, удивленная собственным быстро вспыхнувшим гневом, нищая жонглерка из оливковых рощ Везета противостоять подобным силам в ночь Риан?

– Кажется, – сказала она, – тебе все же не удастся сегодня бодрствовать в доме бога. Желаю тебе радости этой ночью и в этом году. – Она испытала короткое, поверхностное удовлетворение при виде недоумения в его глазах перед тем, как они его увели.

Один из людей в красном проводил ее назад в «Льенсенну». Разумеется. Они безупречно воспитаны в таких тонкостях. И должны быть, уныло подумала она, ведь они обязаны служить примером всему миру.