Текст книги "Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 67 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЗИМА

Пока солнце не упадет и луны не умрут…

Глава 15

В назначенную ночь у замка Гарсенк стоял туман. Он надвинулся с востока в конце дня вместе с темнотой и поглотил главную башню и наружные сторожевые башни замка, словно какой-то дракон из тумана в древних сказках о тех днях, когда Кораннос еще не правил солнцем.

Стоящий на крепостном валу над подъемным мостом Таун Гарсенкский дрожал, несмотря на шерстяную верхнюю рубаху и меховую куртку, которые носил зимой. Он думал о клятве, которую дал три месяца назад. Эта клятва верности превратила его из корана скромного происхождения, без больших перспектив в будущем в заговорщика, имеющего все шансы погибнуть еще до конца этой ночи.

Он смотрел, как его дыхание превращается в клубы пара в сером холодном воздухе, отчего туман становится гуще; дальше этого он видеть не мог. Лун и звезд, разумеется, тоже не было видно. Они выбрали такое время, когда обе луны должны были светить ярко и высоко стоять в небе, освещая перевал, но люди не могут управлять погодой, которую посылает бог, и не одну кампанию в прошлом – в том числе и совсем недавнем прошлом – сорвала погода. Он помнил жестокий холод у Иерсенского моста. Его он всегда будет помнить. Таун оперся обеими ладонями о камень и вгляделся в темное кружение серого тумана. Ничего. Под ним за этими стенами могло находиться сто человек, и если они ведут себя достаточно тихо, ни он и никто другой в Гарсенке не узнают об их присутствии.

Из маленькой караулки рядом с опускной решеткой до него доносились голоса. Четыре человека несли караул по ночам. Они, должно быть, играют в карты при свете очага. Из-за тумана ему внизу даже не видно этого света. Не имеет значения. Он слышал голоса, приглушенные туманом. Трое коранов на его стороне. А с четвертым справятся по мере необходимости.

Но не убьют. Тауну даны ясные указания. Блэз де Гарсенк хотел свести жертвы к минимуму в первые дни. Кажется, он точно знал, чего хочет, еще тогда, осенью, в первые дни после своего заявления. Он послал Тауна на север в числе других коранов Гораута, чтобы они свободно рассказали о том, что было сделано и сказано перед тем поединком на ярмарке. Всех гораутцев, приехавших на ярмарку, собрали в огромном зале Барбентайна, вспоминал Таун, и после того, как правительница Арбонны приказала им покинуть страну и объявила о конфискации их товаров, Блэз обратился к ним с хладнокровной и продуманной речью, которая произвела на них большое впечатление. Из-за Иерсенского договора, сказал он, договора, который сам является предательством, король Адемар собирается втянуть Гораут еще в одну войну здесь, в Арбонне. Эта война им не нужна, ее породил договор, который нельзя было подписывать. Он предложил всем собравшимся подумать над его словами и пообещал, что им позволят уехать на север через горы без оружия.

Они даже организовали ложное покушение на Блэза: стрела упала, не долетев до него, когда он выходил из замка на следующее утро. Общий турнирный бой отменили после событий в Аубри и в сторожевой башне к югу от перевала – к тому времени там уже нашли троих изуродованных стражников. Двор Синь де Барбентайн присутствовал на утренней службе в храме Риан, и среди придворных, даже рядом с самой графиней, шел Блэз де Гарсенк.

Тауну дали указания, чтобы он приписал себе попытку убить претендента и заявил об этом как по дороге на север через перевал, так и еще раз, когда вернется домой, в замок, – корану Гарсенка такая легенда пригодится, сказал ему Блэз. Таун, вспомнив о страхах, которые заставили его убить дрессировщика, с благодарностью согласился. Собственно говоря, странно служить сеньору, который думает о таком большом количестве деталей, касающихся его людей. Таун, поколебавшись, даже рассказал Блэзу об убийстве в переулке. Ему не хотелось ничего скрывать от этого человека.

Блэз, казалось, был огорчен, но не осудил его.

– Ты боялся, – сказал он, – и выполнил свой долг из страха. Так всегда было в Гарсенке. Надеюсь, ты теперь будешь поступать так, как подсказывает тебе долг, но без страха.

Таун это запомнил. Он сделал все, что мог, и как оказалось, не так уж мало. Выяснилось, что у него есть способности к подобным интригам, о чем он раньше и не подозревал. Вместе с ним на север отправилось всего человек двенадцать – кораны Гораута редко ездили на юг на турниры в Арбонну, они не бывали там уже много лет.

Насчет подобных вещей не существовало никаких правил, но кораны с репутацией обычно ждали еще месяц и ехали на восток, в Ауленсбург, на тамошний турнир. Считалось, что Гётцланд лучше Арбонны; сражаться там было допустимо. Только более молодые кораны и иногда горстка шпионов ездили на юг в Люссан осенью вместе с купцами и артистами. Но в этой маленькой компании не было шпионов, в этом Таун был уверен. Молодые люди слушали почти с благоговением его раздраженный рассказ о том, как ветер помешал сделать более точный выстрел из лука на такое больше расстояние.

Возможно, они жалели, что сами не попытались сделать то же самое, размышлял он в ту первую ночь в придорожной таверне под шелест опадающих осенних листьев. Возможно, даже мечтали, будто им это удалось и они возвращаются к королю Адемару с невиданным триумфом. Молодым свойственно мечтать.

Двое коранов, как он решил во время поездки, возможно, думают или мечтают немного о другом. Он рискнул и поговорил с одним из них перед тем, как их пути разошлись. Оказалось, что его суждения верны; его затем и послали обратно, чтобы говорить с людьми. До того как они расстались и Таун поехал в Гарсенк, а другой коран ко дворцу в Кортиль, Таун привлек первого рекрута на сторону мятежного Блэза де Гарсенка. Акцент – вот что заставило его решиться. Можно с уверенностью утверждать, что человек из северных земель недоволен королем Адемаром.

Стоя сейчас на крепостной стене Гарсенка, он внезапно напрягся и подался вперед, слепо вглядываясь в туман. Он был густым, как туман над рекой, текущей в землю мертвых. Он ничего не видел, но ему показалось, что он услышал какой-то звук на поросшем травой пространстве между внешней стеной и сухим рвом.

* * *

Небо над другим замком, южнее, за горами, было в ту ночь безоблачно ясным, звезды сверкали подобно алмазам, а две луны сияли так, что деревья отбрасывали тени, сгибаясь под напором сирналя – резкого северного ветра, который налетел на долину и принес жестокое напоминание о грядущей зиме.

Во всех каминах Барбентайна горел огонь, и Синь даже в комнатах носила многослойную одежду из тонкой шерсти с меховой отделкой у ворота и обшлагов и отделанную мехом шапочку на голове. Она ненавидела зиму, всегда ненавидела, особенно когда дул сирналь, от которого у нее слезились глаза и ломило пальцы. Обычно они с Гибором к этому времени уезжали на юг, в Карензо, к Ариане и Тьерри, или в зимний дворец в Тавернеле. На юге всегда зимы были мягче, сирналь не так резко ощущался, долины закрывали горы и согревало дыхание моря.

В этом году все было иначе. Ей необходимо быть в Барбентайне, потому что этой зимой нельзя привычно укрыться за стенами замка, пока ветер носится по опустевшим полям. Происходят события, которые определят будущее для всех так или иначе. Собственно говоря, они происходят в эту самую ночь под ярким светом этих двух лун за горами, в Горауте. Интересно, что видят там Видонна и Рианнон, глядя вниз.

До крайности возбужденная, Синь не в состоянии была сидеть спокойно, а шагала по гостиной от одного камина до другого. Она понимала, что вызывает тревогу у своих фрейлин и почти наверняка у Розалы, которая тем не менее сидела спокойно, придвинув свое кресло поближе к огню, занятая шитьем. Синь задавала себе вопрос, как может эта женщина быть такой спокойной, понимая – а она действительно это понимала, – что поставлено на карту сегодня на севере.

В центре всего стоял Блэз де Гарсенк, как предвидела Беатриса почти год назад, когда они впервые осознали, что новый коран замка Бауд – более значительная фигура, чем казалось на первый взгляд. Гораздо более значительная. Графиня снова пожалела о том, что сейчас рядом с ней нет Беатрисы, что она находится на острове так далеко на юге, в море. Весь вечер Синь преследовали картины событий прошлого года, возникали в мерцающих язычках пламени. Ей иногда казалось, что она полжизни провела с этими картинками из прошлого. Но сейчас она думала не о Гиборе. Она вспоминала Бертрана на турнирном поле, когда северянин стоял перед павильоном Портеццы и дарил красную розу: «Возможно, мы все нашли в этом человеке больше того, на что рассчитывали», – сказал тогда Бертран.

Еще одна картинка возникла перед ее мысленным взором, воспоминание из жизни этого замка, тоже осенью, когда они вызвали всех купцов и коранов Гораута наутро после Аубри и сообщили им, что конфискуют их товары и отсылают их домой с ярмарки.

Уртэ де Мираваль хотел тогда казнить их всех, и Синь, охваченной тяжким гневом, пришлось бороться с таким же желанием. Подобные прецеденты уже имелись в прошлом. Каждый подданный страны нес личную ответственность за нарушение своим правителем перемирия. Именно Блэз посоветовал, даже настоял, чтобы купцов отпустили, и привел причины, почему надо это сделать.

– Мне сейчас пока еще нечего предложить Горауту, – сказал он серьезно в этой самой комнате перед тем, как все они спустились вниз, к ожидающим их купцам и коранам. – Они должны отправиться домой, зная, что я спас им жизнь, которую поставило под угрозу нарушение перемирия Адемаром. Они должны уехать домой и рассказать об этом. Вы сделаете мне такое одолжение? – Он помолчал. – Или мы не лучше тех, с кем пытаемся бороться?

Тогда Синь искренне гневалась на него, как смел этот гораутец так разговаривать с ней наутро после того, как столько ее людей было убито? Но она была правительницей страны, которой грозила смертельная опасность, а она всегда умела владеть своими чувствами, когда давала советы Гибору. Блэз прав, в конце концов решила она, и удовлетворила его просьбу.

Внизу, когда она вышла в зал к купцам, один из них стал громко протестовать против объявленной конфискации товаров, он совершенно не сознавал, что им всем грозит казнь в то же утро, хотя они так же ни в чем не повинны, как и жители деревни или жрицы Аубри. Этот человек громко возмутился во второй раз, потом в третий, он говорил запальчиво, без должной почтительности, перебил ее, когда она еще не закончила свою речь. Как ни странно, она даже была этому рада. Она кивнула Уртэ, который с надеждой смотрел на нее и только и ждал ее сигнала. Герцог де Мираваль хладнокровно заявил, что купца казнят. Тогда этот человек начал громко кричать, и дворцовые кораны быстро явились, чтобы вывести его из зала.

У Блэза был такой вид, словно он хотел возразить даже против этого, но сдержался, и охрана уволокла купца. Синь понимала, что необходимо дать всем понять еще одну вещь этим поступком; в конце концов, она уже давно правила страной, вместе с Гибором, а потом одна. Образ власти имеет очень больше значение: нельзя допустить, чтобы в Горауте думали, будто в управляемой женщиной Арбонне власть слабая и мягкая. Синь знала, что у них уже и так сложилось такое мнение. Нельзя оставлять их в этом заблуждении. Она сурово смотрела на Блэза и ждала, когда тот кивнет головой.

– Я не могу спасти этого глупца, – сказал он купцам и коранам Гораута. Правильные слова, все их запомнят. Он быстро учился. В то же утро того человека казнили, но чисто, не стали клеймить или ломать его; он был символом, а не нарушителем перемирия. Здесь, в Арбонне, они не такие, как те, с кем им предстоит сражаться. Она готова утверждать это до конца своих дней.

Все это случилось еще осенью, после сбора винограда, когда падали листья. Теперь, в эту холодную, ясную, сверкающую зимнюю ночь, она слушала, как сирналь стучится в окна, подобно духу мертвеца, и маленькими глоточками пила подогретое вино с пряностями, держа кубок обеими руками; его тепло успокаивало ее, как и вкус, и аромат вина. Две служанки сидели на скамьях у двери, обхватив ладонями полые серебряные шары, в которых тлели угольки. Бертран привез эту идею много лет назад, насколько она помнила, из путешествия в дикие края к востоку от Гётцланда. Он совершил множество подобных опасных путешествий в первые годы после смерти Аэлис.

– Он винит себя, – терпеливо повторял Гибор. – Мы ничего не можем с этим поделать.

Повнимательнее вглядевшись в этих двух девушек, Синь заметила, что Перретта, младшая, дрожит. Она нетерпеливо тряхнула головой.

– Во имя Риан, придвиньтесь ближе к огню, вы обе, – сказала она более раздраженным тоном, чем намеревалась. – Мне от вас не будет никакого толку, если вы простудитесь и умрете.

Конечно, это неправильно, ей не следует срывать свое настроение на окружающих. Но что еще ей остается делать? Она – старая женщина в холодном замке в Разгар зимы. Она теперь может лишь сидеть или стоять у очага и ждать, позволят ли им богиня и бог выиграть эту игру в кости, ставка в которой – жизнь множества людей и судьба двух государств.

Девушки испуганно поспешили повиноваться. Розала подняла глаза от своей вышивки и улыбнулась.

– Почему ты так спокойна? – резко спросила Синь. – Как ты можешь сидеть так спокойно?

Улыбка погасла. Розала молча подняла свою работу, и графиня увидела в первый раз спутанные, неровные стежки и заметно дрожащие руки, которые протягивали ей испорченную вышивку.

Туман очень осложнил дело. Таун все еще ничего не видел внизу, хоть и напрягал зрение, всматриваясь в серый густой мрак. На опушке леса для него должны были на короткое время зажечь факел и тут же погасить его. Но сегодня ночью он бы не разглядел свет факела с этой стены даже прямо под тем местом, где стоял.

Даже звуки были приглушенными, но не настолько, чтобы он не смог наконец услышать звон конской сбруи, а потом тот же звук повторился еще раз неподалеку. Они прибыли. Пора. Понимая все, что может случиться в следующие минуты, и поэтому охваченный страхом – неизбежным страхом, – Таун быстро прошел вдоль стены к лестнице и начал спускаться к караулке, держась одной рукой за стену, чтобы не потерять в темноте равновесие.

Когда он появился в дверях, все четверо стражников вскочили из-за стола. Он быстро кивнул головой.

– Время пришло, – сказал он.

– Время для чего? – спросил Эртон за секунду до того, как Жирард ловко ударил товарища рукоятью своего кинжала по затылку. Эртон – Таун не смог решить, можно ему доверять или нет, – рухнул вперед, и пришлось быстро подхватить его раньше, чем он перевернет стол и кости с грохотом рассыплются по полу.

– Вот не везет, – заметил Жирард. – Я как раз должен был выиграть в первый раз за всю ночь. – Таун сумел улыбнуться; двум другим стражникам, помоложе, которые заметно нервничали, это не удалось.

– Теперь у нас игра покрупнее, – сказал Таун. – Помолитесь и открывайте ворота. – Он вышел и встал за железной опускной решеткой, которая начала подниматься. Конечно, послышался шум, загрохотали цепи, но на этот раз туман оказался полезным, и Таун сомневался, чтобы кто-то услышал этот заглушенный им шум по другую сторону двора, внутри замка.

Когда решетка поднялась достаточно высоко, он шагнул вперед, пригнувшись под нижними пиками, и стал ждать дальше, глядя в холодный ночной туман. Пока никаких факелов, вообще ничего не видно, только снова донесся слабый топот коней сквозь низкий, клубящийся туман. Потом за его спиной раздался другой звук, когда решетка с лязгом вошла в паз в верхней части ворот и стражники быстро начали опускать мост над сухим рвом.

Когда мост опустился, замок Гарсенк оказался открытым для тех, кто ждал в тумане, и первая часть того плана, ради которого Таун вернулся домой, была выполнена. Легкая часть.

Он шагнул на деревянный мост и в тот же момент скорее почувствовал, чем услышал чьи-то шаги, приближающиеся с противоположного конца. Он все еще ничего не видел. Туман удваивал его тревогу, вызывал примитивное, иррациональное чувство ужаса. Он даже не различал доски моста у себя под ногами. Таун остановился.

– Зажгите свой факел, – произнес он, стараясь говорить как можно спокойнее. Звук голоса слабо прозвучал в окружающей темноте и смолк.

Воцарилась тишина, так как приближающиеся шаги тоже смолкли. Таун чувствовал себя так, будто его окутал серый саван и он готов к погребению. Эта мысль заставила его содрогнуться.

– Зажгите факел, – еще раз повторил он молчаливым фигурам на мосту перед ним.

В конце концов он услышал удар по кремню, и через мгновение до него донесся смолистый запах загоревшегося факела. В тумане свет распространялся на небольшое расстояние, образуя маленький круг, слабо совещенный островок света на мосту.

Достаточно яркий, чтобы осветить Гальберта де Гарсенка, верховного старейшину Гораута, огромного, безошибочно узнаваемого, стоящего прямо перед ним с двумя коранами по бокам.

– Счастлив выполнить твою просьбу, – произнес верховный старейшина своим незабываемым голосом. – Осветить первого из предателей, которых мы сейчас с удовольствием сожжем. Я подожгу твой костер тем самым факелом, о котором ты попросил.

Таун почувствовал, как мир рушится у него под ногами, словно пришла последняя тьма в конце времен. У него от ужаса перехватило дыхание. Он не мог двинуться с места и испугался, что сейчас упадет.

– Даже не думай о бегстве, – прибавил Гальберт, его низкий голос выражал глубокое презрение. – У меня за спиной четыре лучника, они целятся в тебя, и этого света им более чем достаточно.

На дальнем конце моста раздались гулкие шаги, они приближались из-за спины старейшины, из-за пределов светового круга.

– Им бы его хватило, согласен, – произнес более веселый, спокойный голос. – Если бы они все еще были в сознании и держали в руках свои луки. Все в порядке, Таун, – сказал Блэз де Гарсенк, – мы держим ситуацию под контролем.

Один за другим раздались еще два звука, и кораны рядом с Гальбертом застонали и упали на доски, их мечи с грохотом покатились по дереву. Факел упал, но его подхватила невидимая рука раньше, чем он погас.

– Скажи мне, отец, – сказал Блэз, выходя вперед, на свет, – что внушает тебе такое страстное желание сжигать людей живьем? – Слова его казались шутливыми, но Таун услышал таящееся за ними жесткое напряжение. Он спросил себя, когда отец с сыном в последний раз виделись. Гальберт ничего не ответил; в его глазах при свете факела горела поистине устрашающая ярость.

– Блэз, – раздался из мрака голос с портезийским акцентом, – кажется, твой брат тоже здесь.

– Чудесно! Воссоединение! – воскликнул Блэз снова с притворной веселостью. – Приведи его, Рюдель, дай мне снова взглянуть на это дорогое, доброе лицо.

Гальберт продолжал молчать. Таун не мог смотреть в лицо верховного старейшины. Он опять услышал шаги, и два человека вывели вперед третьего, шагавшего между ними.

– Со всеми остальными мы разделались, – произнес голос, который Таун помнил по Арбонне. – Их примерно пятнадцать, как ты и полагал. – Теперь зажгли еще факелы, и при их свете Таун узнал Бертрана де Талаира.

– Прекрасно справился, Таун, – сказал Блэз, не отрывая взгляда от отца и красивой фигуры стоящего рядом с ним Ранальда де Гарсенка. – Нам тем не менее пришлось сделать предположение, что должен быть доносчик, что тебе необходимо довериться слишком большому количеству людей и все не могут быть надежными. Мы приехали сюда на два дня раньше, чем я тебе сказал, и мои люди следили за дорогами с востока, чтобы увидеть тех, кто явится сюда. Я решил, что мой отец может сам почтить нас своим присутствием. В конце концов, – прибавил он с неожиданно едкой иронией, – он уже несколько месяцев никого не сжигал, да и этот последний раз вряд ли можно считать, так как он не смог сам присутствовать в Аубри. Скажи мне, дорогой братец, тебе там понравилось? Хорошая была охота? Весело тебе было от женских криков?

Ранальд де Гарсенк переступил с ноги на ногу, но ничего не ответил.

Теперь с обеих сторон мимо Тауна проходили люди и входили в замок. Могучий коран из Арбонны по имени Валери остановился рядом с ним.

– Хорошая работа, – тихо произнес он. – Теперь скажи мне, сколько человек внутри? Нам предстоит драка?

– Сколько вас?

– Всего пятьдесят. Но они – хорошо обученные наемники из Портеццы и Гётцланда. Это не вторжение Арбонны в Гораут. Это мятеж изнутри. Мы надеемся.

Таун откашлялся.

– Думаю, примерно половина замка за нас. – Он отстегнул от пояса большое кольцо с ключами. – Этот открывает оружейную комнату – справа на противоположном конце двора, двойные двери под аркой. Жирард, который стоит у меня за спиной, покажет вам. Можно доверять ему во всем. Человек сто или чуть больше могут оказать сопротивление, но они будут плохо вооружены. – Он снова откашлялся. – Я думаю, если эн Блэз даст им знать, что он здесь, то сопротивляющихся может оказаться меньше.

Блэз это услышал.

– Дать им знать? – с притворным негодованием повторил он. – Конечно, я дам им знать. Я – блудный сын, который вернулся домой в распростертые объятия отца. Должна греметь музыка, должны устроить пир с вином и страстными красотками в мою честь. Может, ты поэтому приехал, отец? Чтобы удивить меня теплотой своего приема? – Он говорил лихорадочным, ломким голосом. Стоящий рядом с Тауном Валери де Талаир тихо крякнул, но ничего не сказал.

Таун услышал, что верховный старейшина начал тихо бормотать, не обращаясь ни к одному из них. Каким-то образом голос этого человека, его внутренне напряжение, вызвали тишину в тумане на мосту, и постепенно, с нарастающим ужасом, Таун понял, что верховный старейшина произносит ритуальное проклятие.

– … на вечный холод, царивший до сотворения мира и до появления лун, до того как солнце двинулось по небу и звездам позволено было светить. О священный Кораннос, повелитель льдов и всего божественного пламени, недостоин я в глазах твоих, и все же умоляю тебя, во имя своих древних даров нам, нашли на этого человека бесконечные мучения до скончания веков. Пусть черви поедают его плоть и сердце, пусть он сгниет заживо и почернеет его кровь в жилах. Молю тебя наслать на этого человека, который больше не сын мне…

– Хватит. – Другой голос, полный холодного отвращения. Бертран де Талаир. Сам Блэз молчал, застыв перед лицом того, что делал его отец.

– … дикое безумие и мучительную боль в кишках, слепоту, болячки, распад плоти…

– Я сказал – хватит!

– … все это и еще больше. О священный Кораннос. Молю тебя, чтобы его поразила чума…

Бертран подошел, встал перед Гальбертом, продолжающим произносить самое страшное проклятие из всех известных старейшинам Коранноса, и наотмашь дал ему пощечину открытой ладонью, как бьют слугу. Гальберт умолк скорее от изумления, чем от самой пощечины. Блэз все еще не двигался. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, потом молча закрыл его. Ранальд де Гарсенк, очень бледный, стоял рядом с отцом, чуть не шатаясь.

– Ты все же замолчишь, – свирепо произнес Бертран. – Еще десять слов, и лучник выстрелит. Возможно, твой сын не захочет отдать такой приказ по причинам, которые мне не понятны, но, можешь не сомневаться, я его отдам. Умоляю тебя, не надо испытывать судьбу.

– Кто ты такой? – прорычал Гальберт сквозь стиснутые зубы.

Тут эн Бертран громко рассмеялся, и это был самый странный звук в тумане из всех, которые слышал в эту ночь Таун.

– Это три слова. Осталось семь. Береги свой запас. Но я жестоко оскорблен, я считал, что ты должен знать, как выглядит человек, за убийство которого ты так щедро заплатил прошлым летом.

– Бертран де Талаир, – произнес Ранальд де Гарсенк, это были его первые слова. – Я помню тебя по турнирам.

Глаза Гальберта превратились в узкие щелочки, но он хранил молчание, его тело застыло от гнева. Его руки в перчатках, как видел Таун, непрестанно сжимались в кулаки и разжимались, словно он жаждал вцепиться кому-нибудь в горло.

Ранальд перевел взгляд с герцога Талаирского на своего брата:

– Что ты наделал? Стал окончательным предателем? Вторгся к нам вместе с арбоннцами?

– Едва ли, – ответил Блэз, к которому начало возвращаться самообладание, хотя он старательно избегал смотреть на отца. – Бертран здесь в качестве друга. Мои люди – наемники, набранные для меня Рюделем Коррезе, и ты, вероятно, знаешь многих из них – большинство их из Гётцланда. Я хочу отнять у тебя замок Гарсенк, братец. Мне очень жаль, но этот первый шаг представляется мне необходимым, так как ты сам совсем ничего не делаешь. Даже хуже, чем ничего. Я намереваюсь отобрать у Адемара Гораут вместе с моими собственными согражданами и без сжигания женщин на кострах.

– У меня не было выбора в этом случае, – яростно возразил Ранальд.

– Это не так. – Как ни удивительно, это произнес Валери де Талаир, стоящий позади Тауна, рядом с опускной решеткой. Его не было видно в тумане, и голос, оторванный от тела, звучал категорично и решительно, словно голос судьи у железных врат потустороннего мира. – Мы можем сказать «нет» и умереть. Это выбор, господин де Гарсенк. И это единственный выбор, который нам иногда предоставляют.

Никто ничего не ответил. Мост снова накрыла тишина, тяжелая, как туман. Таун слышал лишь быстрые шаги и видел закутанные в плащи тени спешащих мимо него во внутренний двор наемников Блэза. В Гарсенке не подняли тревогу; мир был окутан туманом, словно порождение сна.

И в этой тишине, словно во сне, Таун услышал на востоке грохот копыт. Большого количества копыт, будто Ночные Всадники из свиты бога спускались к ним с небес, готовые промчаться по окутанной туманом земле и все уничтожить.

– Что это? – Валери сделал два шага вперед и остановился.

– Заводи людей внутрь! – резко приказал Блэз. – Нам надо захватить замок. Они все-таки послали армию! Таун, прикажи опустить решетку, быстро!

Таун уже бежал, выкрикивая команду своим двум стражникам. Внизу, в тумане, барабанная дробь невидимых копыт нарастала. Уже стали видны факелы и туманные очертания коней, и по расстоянию между первым и последним из этих движущихся огней Таун понял, что это действительно армия.

Всегда существовала возможность, что они потерпят неудачу. Прошлой осенью он сделал свой выбор не на основании какой-то взвешенной оценки шансов на успех. Однако ему не хотелось умирать на костре. В тот момент он лишь молился, чтобы ему была дарована подобная милость. Он спрашивал себя, позволят ли ему, когда он попадет к богу, снова гулять вместе с отцом по широким лугам Коранноса при ласковом свете.

– Я сам поднесу факел к костру, когда тебя будут сжигать, – сказал Гальберт де Гарсенк, обращаясь к сыну, словно высказал страхи самого Тауна. Он уже снова улыбался, в его глазах сверкало торжество, отражая пламя факелов.

– Ты произнес на два слова больше, – сказал Бертран де Талаир.

– Бертран! – поспешно воскликнул Блэз.

– Валери! – произнес в то же мгновение герцог Талаирский. И не успели отзвучать два этих имени, как мимо Тауна в тумане что-то просвистело, и он услышал, как верховный старейшина Коранноса вскрикнул, когда стрела вонзилась ему в плечо, в щель между латами.

– Еще десять слов, – хладнокровно сказал Бертран де Талаир, – и в твоей другой руке окажется такая же стрела. Скажи мне – и учти, не более десяти слов, – как ты думаешь, эти всадники атакуют нас, подвергая риску твою жизнь, господин верховный старейшина? Почему бы нам не подождать их здесь и не обсудить этот вопрос не спеша?

Таун подумал, что он невероятно спокоен.

Топот копыт нарастал, подобно грому, но постепенно стих у конца моста на широком, открытом пространстве перед лесом. Факелов было множество; Таун различал очертания коней и всадников, крупные фигуры с тяжелых доспехах.

– У нас здесь верховный старейшина и герцог де Гарсенк, – крикнул Блэз, и его голос пронзил туман. – Не подвергайте угрозе их жизни. Назовите себя!

Его отец, вцепившийся в свою левую руку, рассмеялся. Хриплым, неприятным смехом, резко контрастирующим с его непринужденно красивым голосом.

– А как ты думаешь, кто это? – прорычал он.

– Шесть слов, – тихо заметил Бертран.

Из тумана и колеблющегося света факелов ему ответил голос, холодный и суровый:

– Нет такого заложника, имя которого удержало бы мою руку или руки моих людей, если бы мы имели намерение нанести удар. Я говорю с Блэзом де Гарсенком?

– Осторожно! – резко и тихо произнес Рюдель Коррезе.

– Нет смысла отрицать, – услышал Таун тихий ответ Блэза. – Наша единственная надежда на заложников, что бы он ни говорил. Он может блефовать. Скорее всего, он блефует.

В дальнем конце моста послышался приближающийся конский топот, а затем скрип, когда всадник спрыгнул с коня. Позади Таун наконец-то услышал грохот и звон решетки, которую стражники опустили на место. Валери Талаирский стоял рядом с ним, снова вложив в лук стрелу. Таун обнажил меч.

– Я – Блэз де Гарсенк, – отозвался высокий коран, которому Таун поклялся служить и сделать его своим королем.

– Я так и думал, – ответил невидимый человек голосом резким и решительным. – Я надеялся, что мои сведения верны и я найду вас здесь сегодня ночью.

И в круг света, закутанный в тяжелый плащ от холода, вошел Фальк де Саварик и преклонил колени на настиле моста перед Блэзом.

Он поднял голову, и неверный свет факела упал на его голову со светлыми волосами, на квадратное, умное лицо, характерное для всей его семьи. Таун, затаив дыхание, невольно шагнул вперед и увидел, что герцог де Саварик не улыбается.

– Мой господин, ты примешь мою клятву верности и руку друга? Тебе пригодится тысяча воинов из Саварика и северных земель, которые разделяют твое отношение к Иерсенскому договору и тем людям, которые нами сейчас правят?

Еще долго после этого Таун вспоминал, как взглянул вверх, почти ожидая увидеть, что луны появятся, подобно маякам в тумане, как будто небеса и темная земля вокруг них должны были каким-то образом отразить то сияние, которое, казалось, излучал мост. Но небо над головой оставалось по-прежнему темным, как речной ил, его скрывал туман, и лишь ближайшие факелы освещали сцену перед ним, когда он снова посмотрел вниз и увидел, как эн Блэз сжал протянутые руки Фалька де Саварика обеими ладонями, как положено по обычаю.

Это в его сердце, а не на небе, понял Таун, луны засияли снова. Холод долгой ночи, казалось, отступил перед теплом этого внутреннего света. После он гадал, возникла ли та же иллюзия у других людей на мосту, все ли они посмотрели на небо, чтобы проверить, действительно ли там все изменилось.

Вероятно, этим можно объяснить, если не оправдать, то, что случилось.