Текст книги "Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 67 страниц)

И поэтому увидела благодаря какому-то трюку, углу зрения, вспышке факела далеко внизу на темной реке, как стрела – с белым оперением, запомнила она, белым, как невинность, как зима в середине лета, как смерть – упала с вершины своей длинной, высокой дуги и поразила корана в плечо, сбросив его, обмякшего и беспомощного, с веревки в реку, а смех в ночи перешел в испуганные вопли.

Блэз тоже это увидел краем глаза. Он даже отметил, чисто рефлекторно, с инстинктом профессионала, два высоких купеческих дома из темного дерева на берегу, откуда могла прилететь стрела, спускаясь под таким углом. И он тоже увидел при свете факелов и при ускользающем свете белой луны, теперь выплывающей из-за облаков, белые перья, замеченные Лиссет. Но здесь была разница. Разница была в том, что он знал, что означают эти белые перья, и мелькнувшая еще раньше, в таверне, мысль полностью сформировалась в его голове и привела его в ужас.

К этому моменту он уже бежал. Ошибка, потому что карнавальная толпа вдоль края воды была плотной, а веревка, с которой упал Валери, находилась гораздо ниже по течению. Расталкивая людей и осыпая их проклятиями, работая кулаками и локтями, Блэз пробился сквозь орущую, бурлящую массу народа. На полпути он взглянул на реку и увидел, как Бертран де Талаир яростно гребет в одной из маленьких лодок. Конечно, ему самому следовало это сделать. Теперь Блэз проклинал самого себя и удвоил усилия. Один мужчина, пьяный, в маске, выругался и толкнул Блэза в ответ, когда тот задел его локтем. Даже не взглянув на него, вне себя от страха за Валери, Блэз ударил его в висок так, что тот отлетел в сторону. Он даже не мог сожалеть о случившемся, хотя у него мелькнула мысль – снова рефлекс – о возможности получить удар кинжалом в спину. Такое случалось в испуганной толпе.

К тому моменту когда он добежал до причала у веревки, лодочники вынесли Валери де Талаира из реки. Он лежал на пристани. Бертран уже был там, стоял на коленях рядом с кузеном вместе со жрицей и каким-то человеком, похожим на лекаря. Стрела застряла у Валери в плече; собственно говоря, рана не была смертельной.

Только вот оперение и верхняя часть древка были белыми, а нижняя часть, как видел теперь Блэз, угольно-черной. Он видел черно-белые трико наверху, на площадке второго этажа «Льенсенны», когда певица закончила свою песню и они все собирались уходить. Его обдало жаркой волной тошноты.

Глаза Валери были открыты. Бертран держал голову кузена на коленях и непрерывно шептал ободряющие слова. Лекарь, худой человек с крючковатым носом, седеющие волосы которого были схвачены сзади лентой, коротко совещался о чем-то со жрицей, решительно глядя на черно-белую стрелу. Он сгибал и разгибал пальцы.

– Не надо ее вынимать, – тихо произнес Блэз, стоя над ними.

Доктор быстро и гневно взглянул вверх.

– Я знаю, что делаю, – резко ответил он. – Это поверхностная рана. Чем скорее мы вытащим стрелу, тем быстрее сможем обработать и перевязать ее.

На Блэза внезапно навалилась усталость. Валери слегка повернул голову и смотрел на него снизу. Его лицо оставалось спокойным, слегка насмешливым. Заставив себя посмотреть прямо в глаза корана, Блэз произнес по-прежнему тихо:

– Если ты вытащишь стрелу, ты еще больше повредишь плоть, и яд быстрее распространится. И ты сам можешь погибнуть. Понюхай стрелу, если хочешь. На наконечнике найдешь сиварен и, весьма вероятно, на нижней части древка тоже. – Он посмотрел на лекаря. На лице этого человека отразился животный страх. Он непроизвольно отпрянул. В то же мгновение с тихим, яростным стоном Бертран взглянул на Блэза. Его лицо побелело, в глазах застыл ужас. Ощущая медленно нарастающую в нем тяжелую ярость, словно тучи, собирающиеся вокруг сердца, Блэз снова повернулся к Валери. Выражение лица раненого корана совсем не изменилось; вероятно, он обо всем догадался, подумал Блэз. Сиварен действует быстро.

– Она была предназначена для меня, – сказал Бертран. Его голос звучал, как сухой скрип в горле.

– Конечно, – согласился Блэз. Он знал, он ощущал холодную уверенность, как привкус пепла на языке.

– Мы к этому не причастны, я готов поклясться в этом перед богиней в ее храме, – громко произнес низкий голос Уртэ де Мираваля. Блэз не слышал, как он подошел.

Бертран даже не поднял головы.

– Оставь нас, – сказал он. – С тобой разберутся после. Ты все оскверняешь, куда бы ни шел.

– Я не пользуюсь ядом, – сказал де Мираваль.

– Аримондцы пользуются, – ответил Бертран.

– Он все время стоял на стартовом причале вместе с нами.

Блэз, зная наверняка и чувствуя тошноту, открыл было рот, но жрица его опередила.

– Прекратите пререкаться, – сказала она. – Мы должны отнести его в храм. Кто-нибудь может придумать, как его нести?

«Конечно, – подумал Блэз. – Это же Арбонна. Валери Талаирский, хотя он и коран, не встретит свою кончину в святом убежище дома бога. Он отойдет к Коранносу под темные обряды Риан». С отвращением, сродни новому горю, Блэз отвернулся от жрицы; сейчас она накрыла голову широким капюшоном. Он увидел, что глаза Валери снова смотрят на него, и Блэзу показалось, что на этот раз он понял их выражение. Не обращая внимания на остальных, даже на Бертрана, он опустился на колени на мокрый причал рядом с умирающим.

– Пускай бог даст тебе вечный приют, – хриплым голосом произнес он, удивленный тем, как трудно ему говорить. – Кажется, я знаю, кто это сделал. Я отомщу ему за тебя.

Валери Талаирский выглядел бледным, как пергамент, при свете лун и факелов. Он один раз кивнул головой и закрыл глаза.

Блэз встал. Ни на кого не глядя и ничего не говоря, он зашагал прочь от причала. Кто-то отступил перед ним в сторону; только потом он понял, что это был Кузман, аримондец. Другие также расступались перед ним, но он едва ли замечал их. Его горло было забито пеплом, перед глазами все странно расплывалось. Сиварен на стреле. Белые перья, черно-белое древко. Блэз поискал в себе необходимую ему ярость и нашел, но не смог раздуть ее. Слишком большим было горе, холодное и липкое, свернувшееся щупальцами, как туман среди зимы. Половина горя относилась к Валери, оставшегося у него за спиной, а половина – к тому, к чему он сейчас шел, высокий и мрачный, словно скульптура с барельефа Древних, среди трепещущих факелов, дыма, шума и масок, а вдалеке – по-прежнему – звучал смех карнавала.

«Я отомщу ему за тебя». Последние слова умирающему брату-корану, члену давнего и почитаемого братства бога, почти другу здесь, среди чужой Арбонны, где почитают богиню. И очень возможно, что они были ложью, эти последние слова, самым худшим видом лжи.

Глава 6

Если бы Лиссет спросили в ту внезапно ставшую ужасной ночь или даже после, когда появилось время и тихое место, чтобы все обдумать, она не смогла бы объяснить, почему выскользнула из приметного синего плаща Бертрана де Талаира, не обратила внимания на настойчивый окрик Алайна и последовала за человеком по имени Блэз от залитой светом факелов пристани в темный лабиринт, в путаницу переулков, уходящих прочь от реки.

Возможно, дело было в том, как он покинул пристань, как в безудержной свирепости пролетел мимо аримондца, словно его не существовало на свете. Или, возможно, в потрясенном выражении его лица, когда он слепо прошел мимо всех них и нырнул в толпу. Она услышала слово «яд», выползшее, словно змея, оттуда, где лежал Валери. Его собирались отнести в самый большой храм Риан. Мужчины поспешно готовили парусное полотно, натягивали его между шестами. Его понесут на этих носилках. Толпа молча расступится, пока они пройдут, неся смерть, а потом снова станет шумно, еще более, чем прежде. Впечатляющее убийство внезапно вольется в опьяняющий карнавальный напиток и сделает эту ночь еще более памятной.

Лиссет знала, что трубадуры и жонглеры придут в храм, будут ждать и наблюдать, будут нести вахту снаружи, за стенами, многие ради Бертрана, а некоторые ради Валери. Лиссет раньше доводилось участвовать в таких бдениях. Ей не хотелось участвовать в этом сегодня.

Она пошла за кораном из Гораута.

Ей пришлось пробираться против течения в толпе. Люди спешили к реке, их привлекали слухи о каком-то происшествии или катастрофе, вымыслы праздника. Протискиваясь среди тел, Лиссет улавливала запахи вина и запеченного мяса, жареных орехов, сладких духов, человеческого пота. На секунду ее охватила паника, когда она застряла среди компании пьяных моряков из Гётцланда, но она увернулась от объятий ближайшего из них и рванулась вперед, ища взглядом того, за кем шла.

Его рост облегчал ей задачу. Даже на бурлящих улицах она видела его впереди, пробирающегося сквозь толпу, его волосы сверкали яркой рыжиной, когда он проходил под факелами на стенах старых, обветшавших складов. Это был не самый привилегированный район Тавернеля. Блэз Гораутский стремительно шел вперед, казалось, он наугад сворачивает в какие-то улицы, и двигался он все быстрее по мере того, как толпы редели вдали от воды. Лиссет обнаружила, что почти бежит, чтобы не упустить его из виду.

В одном тускло освещенном извилистом переулке она увидела, как какая-то женщина, в великолепном платье из зеленого шелка, в мехах и драгоценностях, с искусно сделанной маской лисы на лице, потянулась к Блэзу. Он даже не замедлил шага, ничем не показал, что заметил ее присутствие. Лиссет, торопливо шагая вслед за ним, внезапно вспомнила о своих влажных, обвисших волосах и загубленной блузке. Мелочи, сурово сказала она себе; стрела с белым оперением была выпущена сегодня ночью с ядом на наконечнике, и она предназначалась – не требовалось большой проницательности, чтобы это понять, – герцогу Талаирскому, а не его кузену, который незаметно для всех занял его место в маленькой лодке на реке.

Блэз Гораутский внезапно остановился на перекрестке улиц и в первый раз огляделся вокруг себя. Лиссет быстро нырнула в дверную нишу. И чуть не упала, налетев на тесно обнявшихся мужчину и женщину, которые прислонились к стене в темноте у самой двери. Нижняя часть туники женщины была поднята до талии.

– Ох, хорошо, – чувственным, протяжным голосом произнесла женщина, бросив на Лиссет томный взгляд, с легкой насмешкой в голосе. Ее маска соскользнула назад с лица и волос, и болталась на спине. Мужчина тихо рассмеялся, прижимаясь ртом к ее шее. Они оба одновременно протянули руки, сильные пальцы и тонкие пальцы, и притянули Лиссет в свои объятия.

– Хорошо, – снова прошептала женщина, прикрывая глаза. Ее окружал аромат полевых цветов.

– Гм, не совсем, – смущенно ответила Лиссет, помимо своей воли она почувствовала возбуждение. И вывернулась из рук обоих.

– «Тогда прощай, любовь, ах, прощай навсегда, любовь», – пропела женщина старый припев неожиданно жалобным голосом, но впечатление было смазано хихиканьем в конце, когда мужчина что-то прошептал ей на ухо.

Оказавшись снова на улице, в колеблющейся, неверной тени между двумя факелами на стенах, Лиссет быстро надела маску той женщины. Это была маска кошки; большинство женщин сегодня ночью выбрали маски кошек. Она увидела, как Блэз впереди взмахом руки остановил троих подмастерьев. Он что-то спросил у них. Со смехом они ответили и показали направление; один из них протянул ему флягу. Лиссет увидела, как Блэз поколебался, а потом взял ее. Струя темного вина полилась ему в горло. Лиссет это зрелище почему-то смутило.

Он свернул направо, туда, куда они указали. Она пошла за ним, прошла мимо подмастерьев быстрыми, осторожными шагами, готовая пуститься в бегство; здесь было слишком темно и мало людей. Дошла до поворота и посмотрела вдоль улицы, уходящей вправо. Там было еще тише, выше и дальше от реки и от базарной площади. Дома становились все более внушительными, явно более богатыми, дорога была лучше освещена, чем раньше, фонарями, горящими в затейливых канделябрах на наружных стенах – один из самых верных признаков богатства. Две девушки, наверное, служанки, весело окликнули ее, перегнувшись через резную каменную балюстраду. Лиссет шла дальше. Блэз, быстро и размашисто шагая, уже свернул за угол впереди. Она пустилась бежать.

К тому времени когда она подбежала к следующему перекрестку и повернула еще раз направо, как сделал Блэз, Лиссет уже поняла, где они находятся, еще до того, как увидела на площади в конце улицы башню, мрачно возвышающуюся над самым большим зданием из красного камня.

Это был купеческий квартал, где банкирские и торговые дома нескольких стран имели свои представительства. Эта башня на верху дороги была копией великой башни Мигнано, самого крупного города-государства Портеццы, и ее построили специально с целью внушить страх, а массивные, величественные дворцы по обеим сторонам улицы, ведущей к площади, служили жильем умным, осторожным купцам – представителям этих богатых городов в Арбонне.

Теперь карнавал шумел где-то в отдалении. Лиссет скользнула под арку и осторожно смотрела оттуда, как Блэз Гораутский прошел мимо одной массивной двери, потом другой. Наконец она увидела, как он остановился и посмотрел вверх на герб над двустворчатой железной дверью. В этом доме горели огни на верхних этажах, где должны были находиться спальни. Больше на улице никого не было.

Блэз стоял неподвижно, и ей показалось, очень долго, словно обдумывал какой-то трудный вопрос, потом осторожно огляделся и проскользнул в узкий переулок, идущий между этим домом и домом к северу от него. Лиссет выждала несколько секунд, потом вышла из своей арки и последовала за ним. У входа в переулок ей пришлось на мгновение задержать дыхание: она чуть не задохнулась от зловония мусора. Пригнувшись, чтобы стать незаметнее, напрягая зрение в темноте, она увидела, как коран из Гораута легко подтянулся и забрался на шершавую каменную стену, тянущуюся позади дома, и замер. За стеной мерцал мягкий свет. Силуэт Блэза на секунду возник на его фоне, а потом коран спрыгнул по другую сторону.

Пора было возвращаться к реке. Теперь Лиссет знала, куда он пошел. Она могла утром выяснить, кому принадлежит этот дом, и рассказать об этом инциденте тому, кого сочтет подходящим слушателем. Очевидным кандидатом был герцог Бертран или сенешаль правительницы в Тавернеле. Возможно, даже Ариана де Карензу, которая обязала мужчин Мираваля и Тавернеля соблюдать мир этой ночью. Утро подскажет, что делать; она может посоветоваться с друзьями, с Реми, Аурелианом. Пора возвращаться.

Отбросив маску и стиснув зубы, Лиссет прошла по зловонному переулку мимо той точки, где гораутец взобрался на стену, и немного дальше нашла перевернутый деревянный ящик. В переулках всегда попадаются ящики. Крысы прыснули в разные стороны, когда она осторожно встала на него. Оттуда ей с трудом удалось подтянуться и взобраться на гребень широкой стены. Лиссет лежала, растянувшись, на камне неподвижно долгое время. Затем, убедившись, что никто ее не видел и не слышал, осторожно приподняла голову и посмотрела вниз.

Это был замысловато распланированный, симметричный сад, тщательно ухоженный. У самой стены рос платан, и его ветви отчасти скрывали стену, что было немаловажно, так как Рианнон, голубая луна богини, именно в тот момент на время вышла из-за редких облаков. Вверху, сквозь завесу листвы, Лиссет видела звезды, сверкающие в летнем небе. Какая-то птица пела в ветвях дерева.

Внизу, на коротко подстриженной траве лужайки, тихо стоял Блэз Гораутский у маленького, круглого пруда, в который с плеском лилась вода из скульптуры фонтана. Вокруг фонтана были высажены цветы, и цветочные узоры извивались по всему упорядоченному пространству сада. Лиссет почувствовала запах апельсинов и лимонов, а у южной стены росла лаванда.

На маленьком патио у дома на каменном столике стояли закуски, сыр и вино. Горели высокие белые свечи.

В кресле у стола развалился мужчина, закинув руки за голову, вытянув длинные ноги; его лица не было видно в тени. Блэз смотрел на него. Он ничего не произнес и не шевельнулся с тех пор, как она забралась на стену. Он стоял к ней спиной. Он сам казался высеченным из камня. Сердце Лиссет стремительно билось.

– Признаюсь, я задавал себе этот вопрос, – лениво протянул мужчина у стола, он говорил на языке Портеццы с элегантным выговором аристократа. – Я задавал себе вопрос, расположен ли ты сегодня поступить умно и прийти сюда. Но видишь, я истолковал сомнение в твою пользу: здесь еда и вино для двоих, Блэз. Я рад, что ты пришел. Мы давно не виделись. Подойди же и поужинай со мной. В конце концов, сегодня ночью в Арбонне карнавал.

С этими словами он встал, потянулся за вином через стол и оказался в освещенном пространстве. При свете двух лун, свечей и сияющих изящных фонарей, которые раскачивались, подвешенные на треногах среди деревьев, Лиссет увидела, что он строен, светловолос, молод и улыбается. Он был одет в свободную шелковую тунику, черную, как ночь, с пышными белыми рукавами, а его трико было черно-белого цвета, как у Мастера меча Арсенольта из кукольных представлений, которые она помнила с детства, и как стрелы, которые лежали на виду в колчане возле стола.

– Я вижу, ты по-прежнему пользуешься сивареном, – спокойно сказал Блэз Гораутский. Он не приближался к столу. И тоже говорил на языке Портеццы.

Светловолосый человек поморщился, наливая вино из кувшина с длинным горлом.

– Неприятная вещь, правда? – с отвращением произнес он. – И потрясающе дорогая в наше время, ты даже не представляешь. Но полезная, иногда полезная. Будь справедлив, Блэз, это был выстрел с очень большого расстояния, при сильном ветре и неверном освещении. Я ничего не планировал заранее, это, очевидно, чистая удача, что я оказался в таверне, когда они договорились участвовать в состязаниях. А потом мне пришлось рассчитывать на то, что герцог Бертран достаточно ловок, чтобы добраться до веревки. Я поставил на это, и он оказался ловким, упокой Кораннос его душу. Ну же, ты мог бы поздравить меня с тем, что я попал в него с такого расстояния. В правое плечо, как я понимаю? – Он с улыбкой обернулся, держа в каждой руке по бокалу вина, и протянул один из них Блэзу.

Блэз колебался, и Лиссет, у которой все чувства были напряжены, не сомневалась, что он решает, рассказать ли убийце о его ошибке.

– Это был сложный выстрел, – вот и все, что он сказал. – Только я не люблю яд, ты это знаешь. В Арбонне его не применяют. Если бы не это, могли подумать, что убийца – один из людей Уртэ де Мираваля. Как я понимаю, это не так?

Его вопрос остался без ответа.

– Если бы не это, не было бы убийства. Только герцог, раненный в плечо. Охранников у него стало бы в четыре раза больше, а я лишился бы довольно внушительного гонорара.

– Насколько внушительного?

– Тебе не следует этого знать. Ты будешь завидовать. Давай, Блэз, возьми вино, я чувствую себя глупо, стоя с протянутой рукой, будто нищий. Ты на меня сердишься?

Блэз Гораутский медленно прошел вперед по траве и взял предложенный кубок. Человек из Портеццы рассмеялся и снова сел в кресло. Блэз остался стоять у стола.

– В таверне, – медленно произнес он, – ты должен был видеть, что я пришел с герцогом, что я один из его людей.

– Конечно, я видел, и, должен сказать, это меня удивило. До меня дошли слухи на турнире в Ауленсбурге – между прочим, тебя не хватает в Гётцланде, о тебе там вспоминали, – что ты этой весной находишься в Арбонне, но я сомневался, я ведь не знал, что ты так любишь пение.

– Я его не люблю, поверь. Но это не имеет значения. Меня нанял герцог Талаирский, и ты это видел в таверне. Неужели это не имеет для тебя никакого значения?

– Кое-что имеет значение, но тебе это не понравится, и тебе не следует слышать это от меня. Ты все же на меня сердишься, очевидно. В самом деле, Блэз, что мне было делать, отказаться от контракта и от платы из-за того, что ты случайно оказался на месте событий, обмениваясь оскорблениями с аримондским извращенцем? Насколько я понял, ты убил его брата.

– Сколько тебе заплатили? – снова спросил Блэз, не обращая внимания на последние слова. – Скажи мне.

Светловолосая, красивая голова снова спряталась в тень. Повисло молчание.

– Двести пятьдесят тысяч, – тихо ответил человек из Портеццы.

Лиссет еле сдержалась, чтобы не ахнуть вслух. Она увидела, как изумленно замер Блэз.

– Ни у кого нет таких денег, чтобы заплатить за убийство, – хрипло произнес он.

Его собеседник весело рассмеялся.

– Кое у кого есть, кое-кто заплатил. Деньги переведены заранее в наш филиал в Гётцланде, где я их получу при определенных условиях. Когда придет весть о горестной кончине музыкального герцога Талаирского, условия будут соблюдены. Гётцланд, – задумчиво произнес он, – иногда бывает полезен своим умением хранить секреты, и еще, я полагаю, полезно иметь семейный банк.

Казалось, этот человек забавляется, втайне наслаждается слушанием Блэза. Лиссет все еще не могла прийти в себя, не в состоянии даже осознать размеры суммы, которую он назвал.

– Плата в валюте Портеццы?

Снова смех, уже на грани бурного веселья, и этот звук среди упорядоченного спокойствия сада вызывал изумление. Медленный глоток вина.

– А, ну ты пытаешься выудить сведения, мой дорогой. Тебе это всегда плохо удавалось, правда, Блэз? Тебе не нравится яд, тебе не нравится обман. Ты мной очень недоволен. Я явно стал нехорошим с тех пор, как мы расстались. Ты даже не спросил, что нового слышно о Люсианне.

– Кто тебе заплатил, Рюдель?

Вопрос был прямым, жестоким, как удар молота.

Блэз поставил бокал с вином на стол нетронутым; Лиссет видела, что он слегка дрожит. Второй человек – у которого теперь было имя – тоже должен был это заметить.

– Не будь глупым и надоедливым, – сказал портезиец. – Разве ты когда-либо рассказывал, кто тебя нанял? Разве те, кого ты уважаешь, так поступали? Ты лучше всех знаешь, что я в любом случае никогда не делал этого ради денег. – Неожиданным, широким жестом он обвел дом и сад. – Я родился для всего этого и для того, что все это означает в шести странах, и я умру с этим, если только не буду глупее, чем планирую, потому что мой отец меня любит. – Он сделал паузу. – Выпей свое вино, Блэз, и садись, как цивилизованный человек, чтобы мы могли поговорить о том, куда отправимся дальше.

– Мы в Горауте не очень-то цивилизованны, – ответил Блэз. – Помнишь? – Теперь в его голосе звучала новая нота.

Сидящий в кресле человек откашлялся, но ничего не сказал. Блэз не двинулся с места.

– Но я теперь понимаю, – тихо произнес он, так что Лиссет его еле расслышала. – Ты выпил слишком много вина и слишком быстро. Ты не собирался всего этого открывать, не так ли, Рюдель? – Он говорил на портезийском языке исключительно чисто, гораздо лучше, чем сама Лиссет.

– Откуда ты знаешь? Возможно, собирался, – ответил второй человек, теперь его тон стал более резким. – Люсианна всегда говорила, что хорошее вино по ночам заставляет ее…

Блэз покачал головой:

– Нет. Нет, мы не будем говорить о Люсианне, Рюдель. – Он вздохнул, затем, к удивлению Лиссет, снова взял кубок и выпил. Снова осторожно поставил его. – Ты сказал мне слишком много. Я теперь понимаю, почему ты находишь все это таким забавным. Тебе заплатили в валюте Гораута. Тебя наняли за такие безумные деньги убить герцога Талаирского по поручению Адемара, короля Гораута. Но по приказу и, несомненно, с подачи Гальберта, верховного старейшины Коранноса в Горауте.

Второй человек в тени медленно кивнул головой:

– Твоего отца.

– Моего отца.

Лиссет смотрела, как Блэз отвернулся от стола и огней на патио и зашагал назад, к фонтану. Он стоял, глядя на струящуюся воду в искусственном пруду. Трудно было разглядеть его лицо.

– Я не знал, что ты у Талаира, когда согласился на этот контракт, Блэз. Это очевидно. – Теперь голос портезийца звучал более настойчиво, из него исчезла веселость. – Его хотели убить из-за каких-то написанных им песен.

– Знаю. Я слышал одну из них. – Блэз не отрывал глаз от пруда. – В этом и заключается предупреждение. Мой отец любит посылать предупреждения. Никто не может считать себя в безопасности, говорит он. Никто не должен ему перечить. – Он резко взмахнул рукой и обернулся. – Знаешь, по их плану ты должен был назвать мне сумму оплаты. Если ты этого не сделал бы, то, поверь, это сделали бы они сами. Она стала бы известна. Она сама по себе является предупреждением. Как далеко он способен зайти, если понадобится. Ресурсы, которые имеются в их распоряжении. Тебя использовали, Рюдель.

Его собеседник пожал плечами:

– Нас всегда используют. Это моя профессия и твоя. Люди нанимают нас для своих нужд. Но если ты прав, если они действительно хотели, чтобы все знали, кто за это заплатил и сколько, тогда тебе лучше серьезно подумать насчет того, чтобы уехать вместе со мной.

– Почему?

– Подумай. Используй свои умственные способности, Блэз. Что будет с тобой здесь, когда раскроется твоя тайна? Когда узнают, кто ты такой и что твой отец убил герцога Талаирского, когда ты должен был охранять его. Я имею некоторое представление о том, почему ты уехал именно в Арбонну – нет, нам сейчас не стоит это обсуждать, – но ты не можешь теперь остаться здесь.

Блэз скрестил руки на груди.

– Я мог бы решить эту проблему. Я мог бы сдать тебя. Сегодня ночью я служу герцогу Талаирскому, и это мой долг.

Лиссет не могла как следует разглядеть его лицо, но по голосу, донесшемуся из тени, поняла, что человек по имени Рюдель снова развеселился.

– Этот достойный сожаления, поэтичный, покойный герцог Талаирский. Он написал одну лишнюю песню, увы. В самом деле, Блэз. Твой отец заказал это убийство, твой старый товарищ по оружию его осуществил. Перестань быть дураком. Тебя будут винить в этом. Мне жаль, если то, что я совершил, ненадолго осложнит тебе жизнь, но единственное, что сейчас остается, это придумать, куда нам хочется отправиться, и уехать. Между прочим, ты слышал? Люсианна снова вышла замуж. Давай навестим новобрачных?

Снова повисло молчание.

– Где? – тихо спросил Блэз. Лиссет показалось, что этот вопрос вырвался у него помимо его воли.

– В Андории. За графа Борсиарда, две недели назад. Мой отец был там. Меня не пригласили. И тебя, очевидно, тоже, хотя я думал, что ты об этом слышал.

– Не слышал.

– Тогда мы должны нанести им визит и пожаловаться. Если ему еще не наставили рога, ты можешь об этом позаботиться. А я как-нибудь отвлеку его внимание.

– Как? Отравишь кого-нибудь?

Человек по имени Рюдель медленно встал. При свете можно было видеть, как застыло его лицо; на нем не осталось и следа веселости. Он поставил свою чашу с вином.

– Блэз, когда мы расстались год назад, у меня было впечатление, что мы друзья. Я не знаю, что произошло, но сейчас у меня этого впечатления нет. Если ты на меня сердишься только за сегодняшнюю ночь, скажи и объясни почему. Если дело не только в ней, мне бы хотелось это знать, чтобы действовать соответственно.

Оба они уже тяжело дышали. Блэз опустил скрещенные руки.

– Ты заключил договор с моим отцом, – сказал он. – Ты все знаешь, но все равно заключил с ним договор.

– На двести пятьдесят тысяч гораутских золотых монет. В самом деле, Блэз, я…

– Ты всегда говорил, что занимаешься этим не ради денег. И только что повторил это здесь. Твой отец любит тебя, помнишь? Ты станешь наследником, помнишь?

– И ты поэтому мне завидуешь? Так же, как ревнуешь к любому другому мужчине, который близок с Люсианной?

– Осторожно, Рюдель. Прошу тебя, будь осторожен!

– А что ты сделаешь? Будешь со мной драться? Чтобы посмотреть, кто из нас кого убьет? Как далеко может зайти твоя глупость, Блэз? Я понятия не имел, что ты служишь у герцога Талаирского. К тому времени когда узнал, я уже не мог отказаться от работы, за которую взялся. Ты такой же наемник, как и я. Ты знаешь, что это правда. Я согласился заключить договор с твоим отцом, потому что это самая большая сумма денег, которую предложили за убийство в наши дни. Признаюсь, я был польщен. Мне понравилась эта сложная задача. Мне понравилось, что я известен как убийца, который стоит так дорого. Ты собираешься убить меня за это? Или ты в действительности хочешь убить меня за то, что я познакомил тебя со своей кузиной, которая решила не менять свои привычки только потому, что ты появился в ее жизни и захотел, чтобы она это сделала? Я говорил тебе, что представляет собой Люсианна еще до того, как ты ее увидел. Помнишь? Или ты предпочитаешь просто прятаться за свой гнев, прятаться от всех, кого знаешь, здесь, в Арбонне, и забыть о таких неприятных вещах? Будь честен перед самим собой, в чем моя вина, Блэз?

Лиссет, распластавшаяся на стене, под прикрытием листьев платана, в ветвях которого над ее головой теперь умолкли птицы, услышала то, что не должна была слышать, и теперь почувствовала, как у нее задрожали руки. Это было нечто слишком болезненное, слишком глубоко личное, и она жалела, что пришла сюда. Она шпионила в этом саду, в точности как одна из тех злобных, завистливых аудрад, которые шпионят за влюбленными во всех «низких песнях», стремясь погубить их, причинить зло. Неумолчный, тихий плеск фонтана долго оставался единственным звуком, В этих песнях обычно тоже бывают фонтаны.

Когда Блэз снова заговорил, то, к ее удивлению, на арбоннском языке.

– Если быть честным перед самим собой и перед тобой, то надо сказать, что есть только два человека на земле, один мужчина и одна женщина, с которыми, кажется, я не могу справиться, и ты теперь связан с ними обоими, а не только с одной. Это создает… трудности. – Он глубоко вздохнул. – Я не собираюсь покидать Арбонну. Помимо прочего, это выглядело бы как признание в том, чего я не делал. Я подожду до утра, а потом доложу тем, кому положено, кто пустил эту стрелу. Для тебя не составит труда выйти в море на одном из кораблей отца раньше. Я рискну остаться здесь.

Его собеседник сделал шаг вперед и оказался полностью освещенным свечами на столе и факелами. Теперь на его лице уже не было легкомыслия или хитрости.

– Мы были друзьями долго и многое пережили вместе. Если мы теперь станем врагами, мне будет жаль. Может быть, ты даже заставишь меня пожалеть, что я заключил этот договор.

Блэз пожал плечами:

– Это большие деньги. Мой отец обычно получает то, что хочет. Ты никогда не задавал себе вопрос, почему из всех возможных убийц в шести странах он нанял того, кто был моим ближайшим другом?

Лицо Рюделя медленно менялось, по мере того как он обдумывал эту мысль. Лиссет видела, как оно менялось в лучах света. Он покачал головой.

– Неужели? Неужели дело в этом? Я никогда об этом не думал. – Он снова тихо рассмеялся, но отнюдь не весело. – Моя гордость заставила меня думать, что он считает меня самым лучшим из всех нас.