Текст книги "Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 67 страниц)

– Мирная жизнь, вот то, что надо, – услышал он мечтательные слова Рюделя. Краем глаза заметил, как его стройный, аристократичный друг рухнул на колени за секунду до того, как сокрушительный удар деревянным посохом и его тоже лишил чувств.

Когда Блэз пришел в себя, у него так раскалывалась голова, что комната тошнотворно закачалась, как только он открыл глаза. Он снова зажмурился. С трудом удерживаясь на грани сознания, он понял, что лежит на чем-то неожиданно мягком и его окружает аромат духов. Ему был знаком этот аромат и вызывал у него ассоциации, множество ассоциаций. А мгновение спустя к нему полностью вернулось сознание, и Блэз понял, где находится. Он широко раскрыл глаза, потрясенный, и повернул голову, чтобы оглядеться. Он этого движения его тут же затошнило, и он ахнул от боли.

– Мне очень жаль, – произнес женский голос, – но мне пришлось предупредить их, что ты, возможно, не захочешь прийти добровольно.

– К чему столько хлопот? – простонал Блэз. Он ее не видел. Она находилась сзади. Только когда он попытался, сделав еще одно болезненное усилие, повернуться всем телом, он понял, что его руки и ноги связаны. Блэз лежал на ее кровати, что объясняло мягкость, а его руки и ноги были привязаны к четырем столбикам. Навсегда запомнившийся запах ее духов окутывал его. – Почему ты просто не велела убить меня на улице?

– Что? – удивилась Люсианна Делонги, наконец-то переместившись в поле его зрения. – И лишить себя этого удовольствия?

Блэз не видел ее больше года. Она была одета в шелк настолько прозрачный, что с тем же успехом могла бы предстать перед ним обнаженной. Блеск драгоценностей окружал ее: диадема в волосах, сапфиры в ушах, бриллианты и морские жемчужины на шее. На длинных пальцах сверкали кольца, золото, серебро и слоновая кость на каждом запястье, и один роскошный памятный кулон висел между грудей, красный, как огонь в камине. Он помнил, что она любит драгоценности, она любит, чтобы в ее комнате горел камин, даже если не холодно, она любит веревки, узлы и игрушки в постели.

У него забрали одежду и сапоги; на нем осталось только нижнее белье, прикрывавшее половой орган. Блэз еще раз сделал безуспешную попытку пошевелить руками и понял с некоторым отчаянием, что в нем вместе с яростью и несколькими уровнями боли снова нарастает желание, неумолимое, как морской прилив.

Она была так красива, что у него сжалось сердце. Она была воплощенным видением из легенд о рае, который ждет коранов, погибших в бою. У него пересохло во рту. Он смотрел на нее, на ее сверкающую, длинноногую, почти обнаженную фигуру, и вспоминал о том, как они занимались любовью два года назад, как их тела сплетались, как она обхватывала его высоко поднятыми ногами или сидела верхом на его талии, когда была сверху. Как ее ногти царапали его плечи и предплечья, как она запрокидывала назад голову красноречивым напряженным движением, когда приближалась к пику своего блаженства. Все это снова вернулось к нему, словно происходило сейчас, обволакивало, подобно аромату в комнате. Он понял, что возбужден, но был бессилен остановить это. Люсианна, взглянув вниз, усмехнулась. Она всегда быстро замечала такие вещи. Затем отвела взгляд, и губы ее изогнулись в легкой удовлетворенной улыбке.

– Как мило, – тихо сказала она своим выразительным, хриплым голосом. На мгновение ушла из поля его зрения, затем вернулась обратно. – А я все время считала, что ты уехал, потому что рассердился, потому что перестал меня желать. – Она смотрела на него сверху вниз, стоя у края кровати. – Я не люблю, когда мужчины меня бросают, Блэз. Разве я тебе никогда об этом не говорила? – Теперь она держала в руке кинжал, который взяла со столика у кровати. На его рукоятке тоже сверкали драгоценные камни, рубины кроваво-красного цвета. Она начала поигрывать им, прикусив нижнюю губу, словно размышляла о чем-то, вызывая воспоминания, потом машинально провела лезвием, будто не сознавала, что делает это, вдоль его подошвы. Внезапно она повернула клинок, и Блэз почувствовал, как кончик проколол кожу, показалась кровь. Он этого ждал.

– Я уехал, потому что ты так хотела, Люсианна. Не делай вид, будто это неправда. – Трудно было говорить членораздельно из-за шума в голове после удара и все растущего желания. Со всех сторон его окружал ее аромат, еще дальше отодвигая связные мысли. Она продолжала перемещаться вокруг кровати; изгибы и выпуклости ее тела освещал огонь камина. Он сказал: – Если бы ты хотела меня удержать, ты могла это сделать. Я бы остался даже после Энгарро.

– А! – произнесла она, остановилась и посмотрела теперь прямо на него. Ее кожа была великолепной, без малейшего изъяна; иногда он испытывал потрясение, вспоминая о том, как она молода. – Но ты бы хотел отказаться, не так ли, дорогой? Ты бы остался против своей воли, запутавшись в моих темных чарах… разве не так, Блэз?

Он с трудом сглотнул. Она была дочерью своего отца; самой проницательной женщиной из всех, кого он знал. И еще она теперь вела кинжалом вдоль внутренней поверхности его бедра вверх.

– Мне необходимо выпить, Люсианна, – сказал он.

– Я знаю, что тебе необходимо. Отвечай на мой вопрос.

Блэз повернул голову в другую сторону, потом снова к ней и посмотрел ей прямо в глаза.

– На самом деле ты ошибаешься. Я был еще более несведущим, чем ты думала. Рюдель пытался меня предостеречь, но я не захотел слушать. Я думал, что ты такая, какая есть, потому что твой отец заставил тебя стать его орудием, инструментом в политике. Я думал, ты все еще способна любить по-настоящему, если сделаешь свободный выбор, и я думал, что ты сможешь подарить эту любовь мне. – Он чувствовал, что горечь возвращается к нему шаг за шагом, как всегда смешанная с желанием. – Я был еще большим глупцом, чем казался.

Ему пришло в голову, совершенно не к месту, пока он говорил, что Ариана де Карензу сказала ему нечто очень похожее в другой постели летом насчет выбора и путей любви. Ему также пришло в голову, с опозданием, что в этом разговоре есть нечто весьма абсурдное. Его притащили сюда, чтобы убить. Интересно, где находится ее муж. Возможно, Борсиард д'Андория ждет ее за стенами города. Именно кораны Мираваля приволокли Блэза сюда, однако такой союз кажется весьма странным. «Когда твои враги сговариваются, – гласила поговорка в Горауте, – нужно иметь птичьи крылья, чтобы улететь, или силу льва, чтобы сражаться». В данный момент у него нет ни того, ни другого. Он лежит на кровати Люсианны, связанный и беспомощный, и голова у него звенит, как храмовый колокол.

– Делай что хочешь, – устало сказал он, так как она оставалась неподвижной и молчала. Черные глаза Люсианны, аккуратно подведенные снизу и сверху, были широко раскрыты, но в них ничего нельзя было прочесть. Зрачки расширены больше, чем следует. Она принимала свои снадобья, понял Блэз. Они усиливали наслаждение. Он подумал, не использует ли Люсианна теперь их все время. И еще подумал, как может смертная женщина быть такой прекрасной.

Он еще раз попытался сглотнуть.

– Если ты должна меня убить, по собственным причинам или ради мужа, то кончай с этим, Люсианна. – Он снова закрыл глаза.

– Ты не в том положении, чтобы чего-то требовать, не так ли, Блэз? – Ее тон стал резким. – Или отпускать неприятные замечания по поводу поступков как моего отца, так и моего мужа. – Он почувствовал острие кинжала у своего бедра. Он не захотел реагировать. Держал глаза закрытыми; кажется, это был единственный способ выразить несогласие. Это и молчание. Однажды в Мигнано она поняла, что он недоволен каким-то ее высказыванием на банкете. Ее женщина пришла за ним гораздо позднее обычного в ту ночь. Когда они пришли в спальню Люсианны, Блэз понял, почему. Не меньше сотни свечей разной формы и размера горели вокруг кровати, на которой лежала Люсианна, обнаженная, освещенная мерцающим, пляшущим пламенем всех этих свечей, словно жертвоприношение в каком-то храме мертвых и забытых богов. Она была привязана за лодыжки и запястья, как он сейчас.

В ту ночь она подождала, пока женщина уйдет, и сказала:

– Ты расстроен. У тебя нет на это причин. Делай со мной все, что захочешь. – Он помнил, что даже в то время отметил, что она не просила прощения. Она не из тех женщин, которые просят прощения. Ее тело блестело и переливалось от масла, когда она медленно изгибалась направо и налево при свете свечей; она не улыбалась, глаза ее были огромными. Блэз долго стоял над кроватью, глядя на нее сверху. Потом медленно снял одежду, а она лежала связанная, в этом ослепительном свете, наблюдая за ним… но перед тем, как лечь в постель, он развязал все веревки, которые связывали ее.

Он вспомнил, что Люсианна рассмеялась. Он тогда подумал, что это, возможно, от облегчения. Теперь, переживая еще раз тот момент, он по-другому воспринял ее смех, услышал в нем искреннюю насмешку над его наивностью. Люсианна, какой бы юной она ни была, кажется, всегда была развратной. Он снова почувствовал горечь; возможно, она будет с ним всегда. Бертран де Талаир, подумал вдруг Блэз, так и не смог пережить то, что произошло с ним в любви, когда он был молодым.

Люсианна продолжала молчать. Блэз лежал, отвернувшись, с закрытыми глазами. Он почувствовал, как отодвинулось лезвие кинжала, и секунду спустя услышал голос Люсианны:

– Я думала тогда… Я помню, что думала к концу того лета, до того, как Энгарро был убит… что встретила тебя слишком поздно. – Ее голос звучал странно. Но не это заставило Блэза наконец открыть глаза. Он услышал другой звук из дальнего конца комнаты и почувствовал едва уловимую струйку сквозняка на коже.

Когда он посмотрел на Люсианну, она уже отвернулась от него к двери, и, проследив за ее взглядом, Блэз увидел Кузмана Аримондского, который стоял, обнажив в роскошной улыбке белые зубы, с кинжалом в руке, длинным, как маленький меч.

Люсианна на секунду бросила взгляд на Блэза, глаза ее были широко открытыми и черными от наркотиков; потом совсем повернулась к нему спиной и пошла к камину, оставив лишь пустое пространство между Блэзом и аримондцем, который пришел, чтобы прикончить его. Его действительно притащили сюда кораны Мираваля; последний кусочек головоломки встал на место.

– Привязан веревками, как конокрад, – с восторгом произнес Кузман. – Если бы это было в Аримонде, я бы привязал его в пустыне рядом с муравейником и сам бы полил медом его яйца и глаза, и оставил его там. – Люсиана ничего не сказала. Она смотрела в глубину камина.

– Как мне повезло, что мы не в Аримонде, – холодно произнес Блэз. Он не собирался доставить этому человеку большего удовольствия, чем доставит ему сам факт его смерти. – Страна трусов и кровосмесителей.

Улыбка аримондца не дрогнула.

– Ты глуп, – сказал он. – Тебе не следовало бы меня злить. Твое тело слишком открыто моему кинжалу. Твоя жизнь закончится здесь. Призрак моего брата жаждет встретиться с твоей тенью в потустороннем мире, и от меня зависит, будет ли твой путь к богу легким или очень тяжелым.

– Ничего подобного, – тихо возразила Люсианна, стоя спиной к ним обоим. – Делай то, зачем пришел, только быстро.

– То, зачем пришел? Я пришел ради казни, – ответил аримондец, и его улыбка стала шире. – И, может быть, ради удовольствия, которое получу от его тела после его смерти.

– Ты слишком много на себя берешь, – сказала Люсианна, все еще глядя в огонь. Голос ее звучал монотонно и очень тихо. Аримондец рассмеялся и двинулся к кровати.

– Слишком суровое наказание, как мне кажется, – сказал Блэз Люсианне, с трудом переводя взгляд с человека с кинжалом на женщину, которая научила его всему, что он знал о глубинах наслаждения и боли, – за то, что я встретил тебя слишком поздно. Надеюсь, это доставит удовольствие твоему новому мужу, а может быть, и следующему.

У нее вырвался слабый звук; он подумал, что это похоже на смех. Он не успел понять, потому что в тот же момент, когда он снова повернулся лицом к своей смерти, как положено мужчине, с достоинством склоняясь перед безграничной, вечной властью бога, дверь снова распахнулась, и ошеломленный Блэз увидел за спиной у аримондца, как в комнату вошла жена его брата.

– Если ты воспользуешься этим кинжалом, – услышал он решительный голос Розалы, – то клянусь святым Коранносом, я заставлю привести тебя на суд графини Арбоннской еще до конца этой ночи и не успокоюсь, пока вы оба не будете наказаны за нарушение перемирия и убийство.

А затем, после этих слов, когда ее ярость и напор несколько приутихли под взглядами всех троих, она впервые осознала – он даже видел, как это происходило, – кто именно лежит на кровати, и она воскликнула настолько другим тоном, что он чуть было не расхохотался:

– Блэз!

Рассмеялась Люсианна.

– Как трогательно. Воссоединение семьи, – пробормотала она, отворачиваясь от камина. Она все еще держала в руке свой усыпанный камнями кинжал. – Странствующие дети Гарсенка в притоне черной дамы. Наверняка кто-нибудь сочинит об этом балладу.

– Не думаю, – заметил Кузман Аримондский. – Так как теперь придется убить их обоих.

Его улыбка исчезла. Он сделал еще шаг к Блэзу.

– Пора, – громко, очень четко произнесла Люсианна Делонги.

Внутренние двери по обеим сторонам от кровати распахнулись. Полдюжины коранов с обнаженными мечами в униформе графини вбежали в комнату, за ними быстро вошел канцлер Арбонны Робан, а потом, медленнее, черноволосый, пышно одетый, смуглый и красивый мужчина. Последним, двигаясь крайне осторожно, прижимая компресс к виску, вошел Рюдель Коррезе.

Кораны окружили аримондца. Один из них выхватил у него кинжал. Теперь взгляд Кузмана, мрачный и злобный, не отрывался от лица Люсианны. Ответив ему коротким, ледяным взглядом патрицианки, она сказала:

– Ты сделал ошибку, и ты грубый, неприятный тип. Одно можно было бы простить, но второе простить нельзя. И, могу добавить, то же самое относится к герцогу Миравалю, которому ты служишь.

Последнее она произнесла очень ясно. Блэз увидел, как красивый мужчина, который был ее отцом, слегка улыбнулся, а канцлер Робан поморщился. До Блэза постепенно доходило, что он не умрет, по крайней мере сейчас. Что Люсианна подстроила все это, устроила ловушку… для кого? Для Кузмана? Для Уртэ? Для обоих? Он бросил взгляд налево и увидел Рюделя, прислонившегося к столбику кровати, чтобы не упасть, который смотрел на него с выражением, которое можно было бы назвать насмешливым, если бы его лицо не было таким зеленым.

– Если ты не прекратишь стоять тут без всякой пользы и не перережешь эти веревки, – прорычал Блэз сквозь стиснутые зубы, – я не отвечаю за то, что сделаю с тобой потом.

– Со мной? – с чувством ответил его друг. – Что ты можешь сделать хуже того, что со мной уже сделали? Меня только что чуть не прикончили кораны Мираваля в интересах заговора, организованного моей проклятой кузиной Люсианной, который не имел ко мне абсолютно никакого отношения. – Но он все же принялся, двигаясь очень неуверенно, разрезать путы Блэза.

– Как ты понимаешь, теперь тебя посадят в тюрьму правительницы Арбонны, – говорил канцлер Кузману. У него был недовольный вид. Блэз, который наконец смог сесть и медленно массировал запястья, имел некоторое представление, почему. – Утром она решит твою судьбу, – холодно закончил Робан.

Аримондец был храбрым человеком.

– Только мою судьбу? – спросил он. – Вы видели, как эта женщина связала для меня северянина, словно борова для заклания? Вы знаете, что ее муж пытался убить его на дороге. И вы позволите ей вести эту двойную игру и смеяться над всеми нами? – Блэз бросил взгляд на Люсианну; она отошла к окну и уже успела надеть более плотную одежду. Она не потрудилась оглянуться на Кузмана и ни на кого из них.

– Я не вижу, чтобы кто-нибудь смеялся, – ответил канцлер. – И если ее игра была двойной, то только против тебя. Она сообщила мне о твоем предложении прошлой ночью, сразу же после того, как ты его сделал.

Хорошая попытка отвести угрозу и взять положение под контроль, подумал Блэз, но вряд ли она удастся. Не удастся с другим человеком, который вошел в комнату, стоял и внимательно слушал. Он довольно много знал о Массене Делонги. Он жил в его дворцах два лета назад, спал с его дочерью. Они с Рюделем Коррезе убили по его заказу принца.

Но, как показали события, Люсианна все же не собиралась позволить убить Блэза сегодня ночью, хотя то, что она приказала его связать, и что делала и говорила, требовало объяснения. Или, рассуждал он, возможно, не требовало. «Я не люблю, когда мужчины меня бросают, Блэз. Разве я тебе не говорила об этом?» Возможно, он уже получил ответ. Возможно, она не сказала ничего, кроме правды. Как это на нее не похоже, уныло подумал он.

Как он и ожидал, попытка канцлера отвести угрозу не удалась.

– В этом деле замешан еще один человек, – сказал Массена Делонги, смуглый, лощеный мужчина, о котором говорили, что он стремится к власти в Портецце и использует свою дочь, упорно стремясь к этой цели. – По моим сведениям, этот аримондец состоит на службе у герцога Миравальского. Как я понял из рассказа моей дорогой дочери, именно кораны герцога Уртэ напали на нашего юного друга, а также на нашего любимого племянника.

– Благодарю, – весело вставил Рюдель. – Я так рад, что хоть кто-то об этом вспомнил.

Робан совсем не радовался.

– Конечно, утром мы постараемся узнать, что может сказать эн Уртэ обо всем этом. А на данный момент, есть только один человек, пойманный благодаря… изобретательности твоей дочери во время попытки совершить убийство.

– За которую он будет заклеймен и повешен, надеюсь? – Люсианна наконец повернулась к ним, выгнув дугой брови. Ее голос и манеры были отражением, холодным и сверкающим, голоса и манер ее отца. Блэз помнил и эту сторону ее личности. Она взглянула на канцлера. – Точно так же, как бедный родственник моего дорогого мужа был заклеймен и повешен герцогом Талаирским. Точно так же, смею предложить. Или у нас появится, как ни печально, основание усомниться в беспристрастности графини Арбоннской в отправлении правосудия по отношению к чужакам и тем, кто служит ее собственным знатным сеньорам. – Ее знаменитые брови остались высоко поднятыми.

– И действительно, – прибавил Массена Делонги тоном скорее печальным, чем укоризненным, – утром должна быть установлена ответственность герцога Мираваля за самое возмутительное нарушение перемирия ярмарки. Прискорбная обязанность для графини, я уверен, но если портезийских сеньоров казнят подобно простым ворам, то она, несомненно, не может закрыть глаза на преступления своих собственных людей, как бы высок ни был их ранг.

Отец Люсианны наслаждается каждым мгновением этой истории, осознал Блэз. Это был именно тот тип многогранной интриги, который больше всего любили Делонги. Массена ничего или почти ничего не выигрывал от падения Уртэ или от неловкого положения графини, но он получит огромное удовольствие и в конце концов – Блэз не сомневался – извлечет какую-нибудь выгоду от своего непосредственного участия и в том, и в другом. Если Арбонна надеялась держать в тайне свои внутренние распри, то с этой надеждой теперь покончено почти наверняка. Блэз цинично подумал, напишет ли вскоре Массена Делонги Гальберту де Гарсенку в Гораут или отправит своего агента в Кортиль с неофициальным визитом к королю Адемару, чтобы предложить тайно перевести Делонги определенную сумму денег в качестве компенсации за неловкое положение Арбонны.

Рюдель, с опозданием оказавшийся полезным, хотя и не так эффективно, наконец-то закончил возиться с путами на лодыжках Блэза. Он также отыскал сваленные в углу комнаты одежду и сапоги Блэза. С трудом двигаясь, насколько позволяла ему пульсирующая боль в голове, Блэз оделся. Он увидел, что Розала присела на низкую скамейку у двери и сидит одна на некотором расстоянии от остальных. Она следила за каждым его движением, но со странно напряженным выражением. Ему пришла в голову мысль и вызвала некоторый шок, что он тоже был раздет в тот последний раз, когда они виделись. И она, между прочим, тоже.

Дверь в комнату рядом с ней все еще оставалась открытой. Теперь в нее, прервав его мысли, вошла служанка Люсианны. Блэз хорошо помнил Имеру. Она сопровождала его во время многих ночных прогулок по тому или иному дворцу к комнатам госпожи. Имера остановилась в дверях, окинула взглядом эту сцену и позволила себе самую мимолетную улыбку из всех возможных, когда увидела аримондца в кольце мечей.

При виде нее Блэзу показалось, словно его в эту ночь действительно вынудили совершить путешествие сначала в ту гостиницу за стенами с Рюделем и королем Дауфриди, теперь сюда, в комнату Люсианны, сквозь слои собственного прошлого. Все, что теперь нужно…

– Пришла графиня Арбоннская, – объявила Имера.

«Конечно», – подумал Блэз, осторожно ощупывая покрытую засохшей кровью шишку на затылке и готовясь преклонить колено. Он не особенно удивился; он даже начал находить во всем этом какой-то странный юмор. Маленькая, элегантная Синь де Барбентайн быстро вошла в комнату. Она была одета в светло-голубое платье, вышитое жемчугом. За ней следовал – и это вызвало шок – могучий, мрачный герцог Уртэ де Мираваль.

– Моя госпожа! – воскликнул Робан, после того как они все опустились на колени, а потом встали. – Я думал, что вы спите. Я не хотел…

– Сплю? – переспросила графиня Арбоннская. – Когда внизу такая прекрасная музыка, а на верхних этажах моего дворца творится предательство? Мне остается лишь благодарить герцога де Мираваля за то, что он привел меня сюда вовремя, чтобы с этим разобраться. Нам придется побеседовать с тобой, Робан, утром.

– Но, графиня, – начал канцлер чересчур серьезно, – ведь сам герцог де Мираваль…

– Был информирован неким аримондцем, состоящим у него на службе, о заговоре супруги изгнанного Борсиарда д'Андория и о второй попытке покушения на жизнь нашего дорогого друга из Гораута. – Голос и манеры Синь были холодными и суровыми.

– Кузман, к моему сожалению, питает личную вражду к северянину, – непринужденно прибавил Уртэ. – Его ненависть настолько глубока, что он готов был нарушить ярмарочное перемирие, чтобы помочь даме из Андории в ее порочных планах. Я предпочел позволить событиям идти своим чередом, я верил, что их можно остановить и тем самым разоблачить портезийский источник зла. Рад видеть, что именно так и произошло. – Он холодно посмотрел на Люсианну.

Блэз взглянул на Рюделя и увидел, как его друг криво усмехнулся ему в ответ, все еще прижимая ткань к виску. Они одновременно повернулись к канцлеру Арбонны. Удивление Робана снова выглядело несколько преувеличенным. «Вот умный человек, – подумал Блэз. – Он все-таки может еще вывернуться». Он отметил, что Массена Делонги слегка побледнел под темным загаром, но тоже улыбался, словно мастер, по достоинству оценивший искусство участников событий.

Словно услышав мысли Блэза, Робан сказал:

– Но, графиня, не было никакого портезийского заговора. Милостивая госпожа Люсианна Делонги д'Андория хотела лишь разоблачить вот этого аримондца. Она лично сообщила мне о его планах вчера ночью. Она лишь сделала вид, будто соглашается с его планом, чтобы не допустить быстрого убийства гораутского корана. Кажется, она поняла, что… э… герцог Миравальский активно участвует в заговоре своего подчиненного.

– Очевидно, это было ложное предположение, – в наступившей после этих слов тишине смиренно призналась Люсианна. – И я, разумеется, должна искупить свою вину перед герцогом, когда мы с ним окажемся в менее официальной обстановке. – И она улыбнулась Уртэ своей самой ослепительной улыбкой.

– У моей дорогой дочери такой импульсивный характер, – прибавил Массена Делонги, подыгрывая ей, – и она, естественно, стремилась загладить… недавний проступок своего не менее импульсивного супруга. – Он пожал плечами и развел руками. – Кажется, мы все действовали из лучших побуждений.

– Кроме одного человека, – ледяным голосом возразила Синь де Барбентайн. Она смотрела на аримондца.

Блэз уже понял это раньше и теперь снова отметил: Кузман Аримонский не был ни трусом, ни глупцом. Этот человек улыбался в кольце клинков и враждебных взглядов.

– Всегда так получается, – спокойно заметил он, глядя прямо на своего нанимателя. Герцог Уртэ с каменным лицом ничего не ответил. – В конце концов это я стал жертвой, а не человек, убивший моего брата. Но мне все же любопытно, – продолжал он, обращая смелый, лишенный какой-либо почтительности взор на правительницу Арбонны, – как это мне сегодня ночью удалось использовать десять коранов моего господина герцога Миравальского без его ведома.

«Слабое звено, – подумал Блэз, лихорадочно перебирая в уме варианты. – Он утянет Уртэ за собой». Но он снова недооценил арбоннцев.

– Для меня это очень печальное обстоятельство, – сказал эн Уртэ де Мираваль, и его низкий голос выражал глубокое сожаление. – Я захотел испытать верность и осторожность моих коранов и предпочел не предупреждать их о планах Кузмана и не разрушать его заговора. Должен с сожалением сказать, что десять из них действительно поддались на его неоспоримо убедительные уговоры. Они и сами ненавидели этого гораутского корана, который убил пятерых их товарищей год назад во время одного прискорбного инцидента. Они согласились помочь в этом ужасном деянии.

– Тогда эти люди тоже должны быть наказаны, – обратился Массена Делонги к графине, качая головой, словно сожалея об этих последних разоблачениях пороков мира, этого зла, которое так нагло процветает среди добрых и честных людей.

Кузман Аримондский продолжал улыбаться, как видел Блэз, ужасной улыбкой полного понимания.

– Они уже наказаны, – коротко ответил Уртэ. – Они мертвы.

И Блэз понял, что канцлер действительно победил в конце концов. Учитывая то, что его единственной целью было взять под контроль последствия, спасти графиню от необходимости бороться со смертельной враждой между Миравалем и Талаиром в самый рискованный для Арбонны период, ему это почти наверняка удалось. Он снова повернулся к Рюделю и увидел, что его друг с невольным восхищением смотрит на скромного канцлера Арбонны.

Блэз импульсивно повернулся снова к двери, к скамье, где сидела Розала, и прочел, почти не удивившись, то же самое циничное понимание на ее лице. Она всегда все схватывала на лету. Слишком просто было сначала рассматривать ее только как женщину, выбранную в жены его старшему брату, и не понять, как она умна. Но бывали моменты, даже в те редкие, короткие промежутки времени, когда он жил дома, когда Блэз вынужден был напоминать себе, чья Розала дочь и что любой ребенок Кадара де Саварика должен знать кое-что о положении в мире. Думая об этом, он сделал к ней несколько шагов. Розала была последней и по-настоящему самой большой загадкой этой ночи.

С новым удивлением он увидел, что Синь де Барбентайн тоже повернулась, улыбнулась Розале, а потом села рядом с ней на скамью. Графиня Арбоннская взяла руки его невестки в свои.

– Ты думала, что спасаешь человеку жизнь, не так ли? – спросила она. Голос ее звучал тихо, но Блэз, подходя ближе, сосредоточил внимание на этих двоих и поэтому услышал. За его спиной канцлер отдавал приказ связать аримондца.

– Я так не думала, – услышал он ответ Розалы. – Я не знала, кто это.

– Что делает твой поступок еще более отважным, дорогая. Как Кадар?

Блэз заморгал и внезапно застыл на месте. Розала ответила:

– Спит у себя вместе с кормилицей. – Она подняла глаза на Блэза, произнося эти слова, и посмотрела через комнату своими ясными голубыми глазами прямо ему в глаза.

– Так почему бы нам не бросить эти грязные дела и не пойти взглянуть на твоего младенца? – услышал Блэз слова графини.

– Я буду рада, – прошептала жена его брата, поднимаясь. Блэз почувствовал, как сильно бьется его сердце. – Ты не видела его с утра, да?

Синь тоже встала, улыбаясь.

– Но я думала о нем весь день. Пойдем?

Блэз не понял, каким образом, но он пересек комнату и подошел к этим двоим. Графиня посмотрела на него, черты ее лица были невозмутимыми. Но он смотрел на Розалу. Осторожно наклонился и поцеловал ее в обе щеки.

– Госпожа, вот так сюрприз, – неловко произнес он и почувствовал, что покраснел. С ней он всегда чувствовал себя неловко. – Я правильно понял? У тебя родился ребенок? Ты родила ребенка здесь?

Она держала голову высоко поднятой, ее красивое, умное лицо не выдавало никакого огорчения, но вблизи он видел следы усталости и напряжения. Она ворвалась в эту комнату вот так, рискуя собственной жизнью, вслед за человеком с кинжалом, чтобы спасти незнакомца, которому грозила опасность, кем бы он ни был. Она серьезно ответила:

– Мне очень жаль, что ты узнаешь об этом таким образом. Мне сказали, что ты здесь, но мне не представилось легкого способа сообщить тебе, учитывая то, что я покинула Гарсенк без ведома Ранальда и не собираюсь возвращаться. – Она на мгновение замолчала, чтобы он мог это осознать. – Действительно, я родила два дня назад милостью Коранноса и Риан. Мой сын спит в комнате дальше по коридору. Его зовут Кадар. Кадар де Саварик. – Она во второй раз замолчала. Блэз чувствовал себя так, словно его еще раз стукнули по голове, по тому же самому месту, куда раньше попал посох. – Ты можешь увидеть его, если хочешь, – закончила его невестка.

– Как это мило, как трогательно, – раздался насмешливый голос у него за спиной. – Заблудившиеся дети Гораута. Несомненно, я была права, об этом непременно нужно сложить балладу. Почему бы нам всем не пойти полюбоваться на ребенка? – Он не слышал, как подошла Люсианна; когда-то все его существо было сосредоточено на том, чтобы точно знать, в каком именно месте комнаты она находится. Блэз, как ни странно, почувствовал смутную печаль по поводу этой перемены.

– Не помню, чтобы приглашала тебя, – хладнокровно заметила Розала. – Возможно, тебе все еще хочется воспользоваться тем кинжалом, который я у тебя видела.

Значит, она действительно видела тот кинжал и, вероятно, кровь на нем. Интересно, что она подумала, спросил себя Блэз. Что тут можно подумать? Однако Люсианна Делонги не привыкла получать отпор от других женщин.

– Я убиваю младенцев, только если они будят меня ночью, – ответила она ленивым, протяжным голосом. – Взрослые мужчины обычно дают более веские основания и другие удовольствия. Так как я не сплю, твоему ребенку пока не грозит опасность. По крайней мере с моей стороны. Но ты не боишься, что этот милый, импульсивный Блэз, схватит его и отвезет домой, к брату и отцу?

– Не очень, – ответила Розала. Она смотрела на Блэза. – А следует бояться?

Люсианна рассмеялась. Графиня Арбоннская стояла молча, лицо ее стало задумчивым, и под этим упорным, оценивающим взглядом Люсианна замолчала. Мысли Блэза стремительно мчались, несмотря на приступы боли. Было и еще кое-что, скрытое в основании сегодняшних событий: ночь во время снежной бури в замке Гарсенк восемь месяцев назад, когда он в последний раз уехал оттуда.