Текст книги "Собрание сочинений в трех томах. Том 1."

Автор книги: Гавриил Троепольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Глава семнадцатая
В гуще жизни

Месяца через четыре, после успокоения Карпа Степаныча, из Н-ского районного отделения общества по распространению знаний в областное поступило отношение с просьбой выслать высококвалифицированного лектора для чтения антирелигиозных лекций «хотя бы на неделю». В этом отношении говорилось, что антирелигиозная пропаганда в районе запущена, а ученых кадров для этой цели нет.

Получили такое письмо в области, подумали, посмотрели список, позвонили одному, другому ученому. Оказалось: все ученые сильно заняты и в колхоз ехать никакие могут. Единственный ученый, которого можно использовать «на неделю», – это Карп Степаныч Карлюк. Его вызвали, побеседовали, снабдили брошюрой «Внутреннее строение солнца и звезд» и пожали руку. Он весьма вежливо откланялся, получил командировочные и стал готовиться к выступлению в колхозах на антирелигиозную тему на базе последних данных астрономии.

Так началась новая деятельность Карпа Степаныча Карлюка. Он приближался к жизни. Выражаясь распространенным языком, можно утверждать, что Карп Степаныч начинал изучать жизнь.

Перед тем как ехать в колхоз, состоялись семейные сборы. Было все предусмотрено. Изида Ерофеевна купила даже и резиновые сапоги на случай ненастья. Все могло быть. Таким образом, при наличии запаса одежды оказалось багажа много – три чемодана Как тут быть? Не брать же с собой носильщика в колхоз. Выход нашла опять же Изида Ерофеевна.

Она сказала:

– Поеду-ка я с тобой сама. Что ты сделаешь один!

– Пожалуй, – согласился Карп Степаныч.

После этого супруга купила еще два глиняных горшка, то есть две самые обыкновенные макитры.

– А горшки зачем? – спросил Карп Степаныч.

– Меду выпишем в колхозе. Сюда войдет килограммов пятнадцать – двадцать.

И поехали. Сначала поездом. Потом, со станции до района, на грузовике. Трудно. Устали. Остановились в районной гостинице, отдохнули. А затем уж Карп Степаныч отправился в районное отделение общества. Встретили Карпа Степаныча хорошо. Как-никак, а в район приехал кандидат сельскохозяйственных наук – случай довольно редкий. Карп Степаныч большую часть времени хранил глубокомысленное молчание и казался весьма респектабельным.

После всех приветствий и объяснений о состоянии антирелигиозной пропаганды ему сказали:

– Не мешало бы представить вас районному начальству.

– Что ж, можно, – согласился Карп Степаныч.

Председателя райисполкома не оказалось – уехал в район. Карпа Степаныча повели к секретарю райкома. Секретарь тоже собирался выезжать, но не успел – застали его.

Карп Степаныч представился.

– Карлюк, кандидат сельскохозяйственных наук, – сказал он, сгибаясь в привычную для него почтительную позу.

– Галкин, – назвался в свою очередь и секретарь, не сгибаясь, подобно вошедшему, а рассматривая его внимательно. – Вы из области?

– Да.

– Читать лекции?

– Да.

– Это хорошо. А позвольте спросить, как ваше имя и отчество? – Казалось, секретарь что-то вспомнил.

– Карп Степаныч, – ответил Карлюк. – А ваше?

– Николай Петрович.

– Очень приятно. Рад познакомиться.

Карлюку это знакомство не говорило ничего – он не знал Николая Петровича, никогда о нем не слышал. Но могут спросить: как же это все получилось? Куда девался Каблучков? Как оказался Николай Петрович Галкин секретарем райкома партии? Ответ простой. Заболел Каблучков. Вот взял и заболел сам собою. Пришел с выборов, где его «прокатили на вороных», а выбрали Галкина, лег на постель и сказал:

– Должно быть, я сделал все, что мог. – Потом подумал печально: – Ну и секретарь обкома – приехал и поставил все на голову, вверх ногами!

Каблучков искренне верил, что Галкин – ноги, а он, Каблучков, – голова. И заболел. Точных причин медицина так и не установила. Да и то сказать: причина-то вряд ли доступна определению медиков. Тут и просвечивание не объяснит ничего, если человек перепутал голову с ногами. Печально, конечно, но заболел.

Итак, лицо Галкина ничего не говорило Карлюку, ровным счетом ничего. А цепкая память секретаря помнила всю жизнь Егорова, помнила, следовательно, и роль в ней Карлюка.

– Так, так, – заключил он свои молниеносные воспоминания. – Значит, читать? Лекции?

– Читать. Лекции, – подтвердил Карп Степаныч.

– Что ж, хорошо. Поезжайте-ка в колхоз «Правда». Там, знаете ли, нужны лекции.

– Пожалуйста! Можно начать с «Правды».

– А вы предполагаете здесь задержаться?

– Командировка на две недели.

– Ну, хорошо. Хорошо. Посмотрим.

А когда Карп Степаныч вышел, Николай Петрович взял телефонную трубку и вызвал колхоз «Правда».

– Привет, Филипп Иванович! Живешь?.. Добро! Телятник кончил? Добро!.. Нет, сегодня к тебе не буду – ты сам с усам. А вот сюрприз тебе есть. Сегодня приедет лектор из области, кандидат… Хорошо, говоришь? Неплохо. Принимай… Карлюка!.. Алло! Алло! Ты что, опешил?.. Как это так «выгоню»? Не горячись. Дай ему высказаться перед народом. Пусть… Как? Не пойдешь сам? Ну сам можешь не ходить, а секретарь парторганизации Боев пусть побудет обязательно, послушает. Не горячись. Бывай здоров!

Через несколько часов «Победа» мчала Карлюка в колхоз, мчала со всеми приложениями: с тремя чемоданами, двумя макитрами и Изидой Ерофеевной.

Первым делом Карп Степаныч обратился к счетоводу насчет выписки меда. Счетовод спросил:

– Сколько?

– Килограммов пятнадцать – двадцать, – ответил Карп Степаныч, помня о емкости макитр.

– Ордер выписать могу, а количество надо согласовать с председателем. Для вас, возможно, и разрешит.

– А где я могу видеть председателя? – спросил Карлюк.

– Он в кабинете у себя, но сказал – сегодня никого принимать не будет. Очень занят. Очень!

– А вы доложите: приехал лектор, кандидат сельскохозяйственных наук.

– Он знает. Но ему некогда. А насчет меда я сам зайду. Для вас, возможно, выпишет.

Карлюк подождал, сидя в комнате счетовода. Он думал: «Ну и бюрократ же председатель! Вот и подними с ними сельское хозяйство, с такими».

– Что? Меду ему? – спросил Филипп Иванович у счетовода.

– Просит двадцать килограммов.

– Дай-ка мне ордер! – И Филипп Иванович собственноручно написал: «Двести граммов».

Счетовод вышел из кабинета и сказал Карлюку:

– Пожалуйста! Я говорил, выпишет. И выписал.

Только не заметил Карп Степаныч ехидной улыбки на лице. Карлюк взял ордер и, не глядя, сунул в боковой карман, будучи уверен, что двадцать килограммов меда у него в кармане.

– Иди получи, – сказал он самодовольно Изиде Ерофеевне, придя на временную квартиру и подавая супруге ордер неразвернутым.

– Выписал? – обрадовалась Изида Ерофеевна.

– А как же! Цена плевая – копейки, что-то около трех рублей заплатил. Иди! Попросишь кого-нибудь из колхозников донести. Дай ему за это рублишко. Дай, дай! Ничего, дай!

Вскоре Изида Ерофеевна прибыла в кладовую с макитрой в каждой руке. Она подала ордер. Кладовщик Иван Григорьевич Кузин надел очки, посмотрел на ордер, повернул его и еще раз посмотрел с тыловой стороны, потом поверх очков посмотрел на макитры, окинул взором Изиду Ерофеевну.

Он не сказал ни единого слова, а взвесил кусочек меда, указал пальцем на него и только тогда произнес первое слово, сняв очки:

– Берите.

– Это что?! – воскликнула Изида Ерофеевна.

– Двести граммов меда, – холодно ответил кладовщик.

– Сколько?! – взвизгнула покупательница.

– Двести. На! Смотри ордер. – Иван Григорьевич перешел на ты, потеряв уважение к клиентке.

– Не нужен мне твой ордер! Ты что, мои горшки измазать медом хочешь?! Невежа!

– Нужны-то мне твои горшки, – спокойно ответил кладовщик. – Мне они хоть бы век не были, твои горшки. Мне все едино – чистые они или грязные, твои горшки. Подумаешь! Твои горшки! «Неве-е-жа»! Подумаешь, какая «вежа» приехала! Вас тут только допусти, вы весь колхоз выпишете по ордерам ни за копейку. Иди, иди! Мне некогда с тобой антимонии разводить.

Изида выскочила из кладовой, забыв макитры.

С этого и началось варение Карпа Степаныча в гуще жизни.

Наступил вечер. В клуб собралось народу уйма! Карп Степаныч взошел на сцену, чуть расстроенный поведением кладовщика и его обращением с супругой. Однако он утешился тем, что завтра можно исправить всю эту неприятность и осадить зазнавшегося невежу. Василий Сергеевич Боев (тот самый Вася Боев, бригадир тракторного отряда) объявил:

– К нам приехал кандидат сельскохозяйственных наук товарищ Карлюк. Он прочтет лекцию на антирелигиозную тему. – Вася обернулся к Карлюку и спросил: – Как называется ваша тема?

– О строении солнца и звезд, и есть ли бог, – ответил Карлюк.

– «О строении солнца и звезд, и есть ли бог», – повторил Вася. И добавил: – Просим вас, товарищи, слушать тихо. Вопросы задавать после лекции. Чтобы – культурно. Прошу! – обратился он к Карлюку.

Карп Степаныч стал за трибуну. Перед ним сидела публика разных возрастов – от семилетних ребят и до глубоких стариков. Были здесь и празднично одетые и просто в рабочей одежде. Начал он свою лекцию уверенным баском. Он говорил о туманностях, о том, как они образуются, как во вселенной нет ни начала, ни конца и какая земля маленькая по сравнению с большими звездами. Но говорил он не «от себя», а по брошюре «Серия № 3» издательства «Знание». Он старательно переписал опубликованную в брошюре лекцию и читал ее, как свою, добавляя лишь слово «товарищи»:

– «Принято считать, товарищи, что атом кислорода имеет атомный вес, равный в точности шестнадцати элементарным единицам, товарищи. Одна шестнадцатая доля массы атома кислорода принята за единицу, товарищи… Масса атома водорода равна единице и восемьсот двенадцать стотысячных, а масса нейтрона – единице и восемьсот девяносто три стотысячных. Товарищи! Если выразить массу протона в граммах, то она окажется, товарищи, чрезвычайно малой, а именно: один и шестьдесят семь сотых умноженное на десять в минус двадцать четвертой степени грамма, товарищи». – И он написал на доске мелом: 1,67 *10 ^-24.– Понятно, товарищи? – спросил он, не ожидая ответа.

– Понятно, – неожиданно откликнулся Пал Палыч Рюхин. – Валяй дальше.

– Тише! – предупредил Вася Боев и постучал о графин, давая этим понять о неуместности реплики.

Карп Степаныч продолжал:

– «Вещество, находящееся в недрах звезд, является смесью быстро движущихся частиц: атомных ядер, электронов и частиц излучения – фотонов. Здесь господствует полный… „беспорядок“… столь непривычный для „земной“ действительности… Обратимся к так называемому уравнению Клайперона. – Карп Степаныч написал мелом уравнение. – Это уравнение связывает давление, товарищи, плотность и температуру так называемого идеального газа, товарищи».

Кто-то громко вздохнул. Кто-то кашлянул. Кто-то неожиданно зевнул, громко, с потягом.

Василий Сергеевич написал лектору записку:

«Закругляйтесь. Могут не выдержать. Я свой народ знаю».

Карп Степаныч прочитал записку, посмотрел на Боева, на публику и спросил:

– Вам понятно, товарищи?

– Понятно! – ответил кто-то из задних рядов. – Давай теперь про бога.

Но лектор еще целый час продолжал все в том же духе.

Под конец лекции он заговорил «от себя»:

– Итак, товарищи! Вселенная не имеет ни конца ни краю. Вот почему и нет бога: ему жить негде… А троица, ваш престольный праздник – бог-дух, бог-отец, бог-дед, – это от язычников осталось. Благодарю за внимание. – И Карп Степаныч поклонился в зал.

Пал Палыч Рюхин, поскольку он сидел в передних рядах, встал со скамейки и тоже поклонился лектору, уже из зала. При этом Карп Степаныч подумал: «Вежливые люди!»

– Какие будут вопросы? – спросил у публики Василий Сергеевич.

Сначала публика задвигалась, зашевелилась. Потом как-то сразу и затихла. Вопросов не было. Только один престарелый колхозник проскрипел:

– «Бог-дед» – нету такого. Бог-сын есть. А бог-дед не бывает.

– Ну что ж, задавайте вопросы, товарищи! – обратился еще раз Боев.

И вот из глубины зала зазвучал почти детский голос мальчика:

– Почему Меркурий обращен к Солнцу всегда одной стороной?

Стало еще тише. Карп Степаныч молча поднял глаза в потолок, будто обращаясь к небу. Он вспоминал. Потом переспросил:

– Меркурий?

– Да, Мелкурий, – подтвердил Пал Палыч Рюхин. – Почему так? Давай, давай, Васька! – обратился он туда, откуда был задан вопрос.

– Видите ли, дорогие и многоуважаемые товарищи! Меркурий, конечно, планета. Так? Планета. А раз она, планета, вращается, то, значит, вращается она с одной стороны, а с другой стороны… нельзя так думать, что она… не вращается. Отсюда вывод: даже астрономы не могут сказать «почему», а я не астроном.

– А кто же? – спросил голос.

– Кандидат сельскохозяйственных наук.

– А это что – кандидат?

– Степень такая есть, ученая, – ответил Карлюк.

– A-а! – протянуло сразу несколько голосов.

– Одним словом, по сельскому хозяйству?

– Да.

– А чего же это вам, дорогой товарищ кандидат, пришлось по звездам-то читать? Вы бы и говорили по сельскому хозяйству. Оно нам сподручнее понимать.

Это сказал тот самый кладовщик, Кузин Иван Григорьевич. Здесь он был без очков, потому что видел хорошо. Вообще говоря, Иван Григорьевич – личность в колхозе приметная. Лет ему под семьдесят. Бородку носит клинышком, ходит в помятой шляпе. С первых дней организации колхоза и до настоящих дней он с удовольствием разъясняет колхозникам новости из газет и журналов. В бога он совсем не верит, ни капельки. А самое главное, до почтенной старости спокоен и… маленько хитроват. Это он переключил лектора на сельскохозяйственную тематику в надежде на то, что удастся его «прощупать». Так и звучала в его словах нотка: «А ну-ка, что ты за птица!»

И он после паузы добавил:

– По-моему, надо бы вопросы и по сельскому хозяйству и про бога. Увязать надо.

Кто его знает, что скрывалось под этим предложением! У Ивана Григорьевича никогда не угадаешь.

– Увязать! – поддержала его публика единодушно.

– Пожалуйста! – согласился Карлюк, уже изрядно взмокший от первых вопросов.

– Не-ет, – возразил Пал Палыч всем сразу. – Сперва надо выяснить про Мелкурию. Почему она так? Мало ли что она планида! А почему одной стороной? И мне желательно знать. Может, он, бог-то, на той стороне, товарищ депутат.

– Не депутат, а кандидат наук, – поправил его Иван Григорьевич Кузин.

– Ну и что ж из этого? – возражал все-таки Пал Палыч. – А про Мелкурию выяснить надо все равно. Мы только первый год получили по два кило хлеба. Теперь и про Мелкурию интерес есть узнать. Выяснить обязательно.

– Наукой не установлено, – сказал Карп Степаныч, чтобы отвязаться от назойливого водовоза.

Почему – неизвестно, но легкие смешки запорхали в зале из угла в угол. Зал загудел.

– Тише, тише, товарищи! – остановил Василий Сергеевич Боев. – Не волнуйтесь! Выясним. Для ответа имеет слово ученик девятого класса Костров Виталий. Давай, Виталий!

– А я тут при чем? – смущенно спросил юноша из третьего ряда.

– Ну, не скромничай. Выручай, – уговаривал Боев и улыбался.

Виталий вышел. Стал около стены. Заложил руки назад и ломающимся баском объяснил коротко:

– Меркурий делает оборот вокруг своей оси за восемьдесят восемь суток. За такое же время он вращается и вокруг солнца. Поэтому солнце освещает всегда только одну сторону. – Виталий решил, что это не очень понятно. Он взял у ближайшего мальчика (из тех, что торчали всегда около сцены) кепку за пуговку и, обведя ее вокруг лампочки, показал, как при вращении Меркурия освещена одна сторона. – Вот! – заключил он.

– Ясно? – спросил у публики Василий Сергеевич.

– Ясно! – откликнулся дружный хор голосов.

– Так. Переходим к следующим вопросам. Кто имеет слово?

– А ну-ка, дай мне слово, Василий Сергеевич, – попросил Иван Григорьевич Кузин.

Почему-то все переглянулись, и многие улыбнулись. Все знали спокойствие и хитрецу кладовщика.

– Что ж, товарищи, у меня вопрос простой, – начал Иван Григорьевич. – Раз вы специалист по сельскому хозяйству, то и вопрос мой будет насчет сельского хозяйства. Он и к богу касается, поскольку, как говорит легенда, бог создавал все самолично. Ну-с… Возьмем, товарищи, обыкновенную овцу. Можно?

– Пожалуйста! – сказал в изнеможении Карп Степаныч.

– Ну-с… У моей старой овцы в верхней челюсти остались только два резца. А сколько у нее бывает резцов в верхней челюсти – не знаю. – Иван Григорьевич сел, захватив клин бородки в горсть, и стал ждать ответа.

С Карпа Степаныча повалил пот ручьями. Он то улыбался, то становился серьезным, выражение его лица менялось ежесекундно. Все увидели замешательство кандидата, и все ждали: что-то он скажет на вопрос Кузина?

И Карп Степаныч пошел напролом, наугад, догадавшись, что хуже того, что было, уже не может быть.

– Шесть или восемь – не помню, но обязательно четное число.

Громкий хохот встряхнул здание клуба так, что задребезжало стекло за сценой. Карп Степаныч сел. Платок, которым он вытирал лицо, стал совсем мокрым, поэтому наш кандидат вытирался просто рукавом. Было очень похоже, что он уже ровным счетом ничего не соображал. А зал хохотал.

Почем было знать Карпу Степанычу, что у овцы в верхней челюсти не бывает резцов совсем, от рождения! Конечно, тут и не особенно сложно, если знать. Но вся беда-то в том, что он этого не знал. Да и не мог знать. Он ведь окончил в институте полеводческое отделение. Это вполне понятно – у нас готовят агрономов очень узкой специальности. Поясним более точно. Бывает агроном-полевод – он не знает ничего о животноводстве. Бывает зоотехник – этот мало соображает по полеводству. Бывает просто садовод или просто овощевод – эти еще «уже». И так далее. Вполне возможно, будут специалисты такого профиля: гусятник (только по гусиному вопросу), овчатник, курятник, а в овощеводстве – чесночник, огуречник, тыквенник и тому подобное. Ведь случается порой – соберутся такие специалисты в колхозную бригаду и ну требовать, ну трясти душу бригадира. И главное, требуют, чтобы бригадир комплексной бригады знал все: и полеводство, и животноводство, и садоводство, и овощеводство – все, все! А они – каждый только свое.

Но смеялись тогда здорово. Конечно, такого беспорядка Василий Сергеевич Боев допустить не мог. Хотя и смеялся сам. Он позвонил карандашом о графин и остановил всех такими словами:

– Товарищи! Где вы находитесь? Вы находитесь в клубе. Надо культурно. Так нельзя.

И все успокоились. Тогда Пал Палыч спросил:

– Значит, ты, товарищ, – кандидат?

– Да, – жалобно ответил Карп Степаныч.

– Раз ты, товарищ, не в курсе, то так и должон сказать: я, мол, пока не агроном, а только кандидат, – поучал уже его Пал Палыч.

– Кандидат – это больше, – пробовал возразить Карп Степаныч.

Куда там! Разве Пал Палычу возразишь? Он тут же пояснил:

– Мало ли что больше. Ну, хуже, значит. У нас вот есть настоящий агроном – теперь он председателем колхоза, Филипп Иванович Егоров. Так того сразу видать – агроном, а не какой-нибудь там кандидат.

Карп Степаныч привстал. Потом присел. Потом еще раз привстал, а сесть уже не смог. Он только и спросил тихо, убитым голосом, выдавленным из пересохшего горла:

– Егоров? У вас? Председателем?

– Да. Егоров, – ответил Василий Сергеевич.

Карп Степаныч пошел со сцены. Он быстро зашагал к выходу, ни на кого не глядя. Зал молчал. Карп Степаныч мысленно повторял про себя одно только слово: «Восстановили! Восстановили!»

Он немедленно потребовал в письменном виде, чтобы его отвезли на станцию.

Но машину подали только ранним утром. А когда автомобиль отъезжал от квартиры, двое бежали за ним, махали руками и какими-то круглыми предметами. Встречные колхозники, идущие на работу, делали шоферу знаки, показывая назад. Он остановился и увидел: позади бежали старик, Кузин Иван Григорьевич, и мальчик. Они кричали:

– Макитры-ы! Макитры-ы! Макитры забыли-и!

Как только Карп Степаныч услышал эти крики, он приказал:

– Немедленно вперед!

И остались макитры колхозу на память.

Теперь Иван Григорьевич показывает их приезжим и говорит:

– От кандидата остались. Макитры-то научные!

Иногда приезжий спросит:

– Ну, как он из себя-то, кандидат-то?

Иван Григорьевич отвечает коротко:

– Представительный!.. – И махнет рукой: дескать, не нашего ума дело обсуждать человека ученой степени.

Так-то вот и окунулся Карп Степаныч в гущу жизни. Не жизнь, а одно переживание.

В район он не заезжал, а прямо на станцию.

Точно не знаем, но в общество по распространению знаний Карпа Степаныча, кажется, не приняли. Не сумели и там оценить человека.

Глава восемнадцатая
Потрясение мозгов

Не будем заниматься описанием того, как Карлюк с супругой ехали домой, как они доехали, как переживали. Важно одно: земля закачалась под ногами Карпа Степаныча. Пока он сидел в вагоне, или в автомобиле, или в гостинице – то есть на чужом месте, – качания земли под ногами не было заметно. Но как только он начинал ходить, земля начинала качаться под его же собственными ногами. Это было очень странно для Карпа Степаныча. Он даже иногда останавливался, некоторое время стоял неподвижно с таким же философским выражением лица, с каким дети сидят на горшочке, а потом спрашивал у жены:

– Иза! Под тобой качается?

– Не-ет, – с удивлением отвечала та.

– А подо мной качается. Отчего бы это стало?

– Устал ты. Отдыхать надо. И волнения…

Изида Ерофеевна еще в пути начала замечать, что с Карпом Степанычем творится неладное. А дома это стало еще отчетливее заметно – на Карпа Степаныча напала сонная болезнь. Спит, спит он, встанет – поест. Поест и снова засыпает. Кажется, если бы его не будить, то он во сне и ел бы. Редкое явление! Но медики утверждают, бывает. А старые люди говорят, что такие сонливые иной раз даже и изрекают кое-что.

В таком состоянии он пробыл несколько дней. А потом, наоборот, спал мало, не более восьми часов в сутки, то есть только ночью. Днем же ему, оказалось, делать нечего. И он стал поэтому думать. И чем больше он рассуждал, тем сильнее земля качалась под ним и тем все более странные мысли он начал высказывать. Мысли чаще всего выходили в виде вопросов к супруге и выяснялись в итоге двухсторонней беседы. Иной раз он спросит:

– Иза! А как ты думаешь о происхождении слова «сметана»?

Видно, он долго думал над этим вопросом, но не решил.

– Сметана? А кто ж ее знает… – отвечала супруга.

– Вот видишь, какие у нас ограниченные знания.

– А на что мне знать? Сметану просто можно купить на базаре и без всякого происхождения.

– Так-то оно так, но знать надо. Все это наука и… жизнь.

– Да брось ты думать, – просила Изида Ерофеевна, замечая все более ненормальное поведение мужа. – Пожил бы в покое месячишко.

Карп Степаныч вздыхал и говорил:

– Мысли не остановишь. Человек в них не волен.

Проходило некоторое время, и Карп Степаныч снова обращался к супруге:

– Плохо ты сказала Егорову… Тогда-то… Помнишь?

– Это о брони, что ли?

– То-то вот и оно. – И снова вздыхал. Снова мучительно думал, сидя неподвижно и смотря в одну точку. Потом задавал вопросы снова: – А может быть, я бесполезно и старался с этими диссертациями-то?

– Да плюнь ты на все! Отдохни…

А Карп Степаныч все вздыхал и вздыхал. Вздыхал все печальнее и печальнее. Изида Ерофеевна смотрела на мужа удивленно и думала: «Никогда с ним этого не было. Что-то неладное у него с мозгами».

За завтраком, во время еды, он вдруг переставал жевать и спрашивал с набитым ртом:

– А может быть, мне бросить всю эту науку и…

– И заняться каким-нибудь делом, – пыталась завершить мысль супруга.

– Так-то оно так, но… – И Карп Степаныч что-то не договаривал, замолкая и вновь жуя.

После еды сидел, молчал и думал о своем положении. И чем больше думал, тем все более ненормальные возникали вопросы. Однажды он спросил:

– Иза! А как ты думаешь: почему меня не назначили председателем колхоза?

– Не знаю, милый, не знаю.

– Вот и я не знаю. Хорошо это или плохо – что не назначили?

– Не знаю, Карик, не знаю.

Раньше Карп Степаныч не раздумывал над тем, что хорошо и что плохо: впереди была ясная цель – диссертация, а все остальное расценивалось с точки зрения пригодности или непригодности для этой цели. Теперь, оказалось, цель потеряна. И появились ненормальные для него мысли.

Он как-то проснулся среди ночи, сел на кровати, потрогал Изиду Ерофеевну и спросил:

– Ты тут?

– Тут.

– Разбудил я тебя?

– Разбудил, – спросонья отвечала жена. – А что?

– Возник вопрос: в партию меня могут принять? Или не могут?

– Вряд ли… Не знаю, Карик.

– Может, подать заявление? А? Раскаяться во всем… признать ошибки… И сказать, что меня надо послать не в науку, а… Куда бы это меня послать?

Супруга не отвечала, так как тоже не знала, куда его можно послать. Она просто засыпала. В мучительном раздумье засыпал и Карп Степаныч.

Так прошло недели две. Карп Степаныч совсем замолчал. Никуда не выходил. Он забился, как осенняя муха в щель, и даже не пытался смотреть на мир божий.

Однажды пришел неунывающий Святохин. Он решил навестить товарища и утешить. Пришел, позвонил, стоя у двери, на лестнице. В это время Изиды Ерофеевны дома не было (ушла на базар), поэтому Карп Степаныч сам лично вышел в прихожую и спросил через дверь:

– Кто?

– Будьте любезны открыть. Святохин. Святохин я.

– Вам кого?

– Да вас же, вас! Карпа Степаныча Карлюка!

– Его нет дома, – четко ответил Карп Степаныч и решительно отошел от двери. На повторные звонки он не вышел.

Святохин встретил Чернохарова, покрутил пальцем около лба и сказал:

– Карлюк-то того… Не выдержал.

– Да ну? – забеспокоился Чернохаров. – Надо сходить к нему.

А Карп Степаныч все думал, и думал, и думал. И молчал. Только один раз он спросил у Изиды Ерофеевны, перед тем как задремать в кресле:

– Я человек или не человек?

– Что с тобой? – И жена заплакала.

Карп Степаныч неожиданно закричал на всю квартиру:

– Ты отвечать будешь или не будешь?!

– Конечно, человек. Настоящий человек. Все как у человека, – сказала Изида Ерофеевна и подумала: «Врача!»

Ее ответ немного успокоил горячую работу мозга ученого мужа, и Карп Степаныч задремал.

Изида Ерофеевна отправилась за врачом.

Так, стараясь понять свое положение, Карлюк сошел с ума. В отдаленных тайниках мозга – где-то в самой-самой глубине! – попытался было проснуться человек. И Карп Степаныч сошел с ума – не выдержал.

В том, что он попал в сумасшедший дом, ничего страшного не было: он не был там буйным. Вел себя тихо и прилично. Только иногда он становился на четвереньки, изображая, видимо, лошадь, и медленно топтался из угла в угол, потом останавливался посреди комнаты и тихо, четко произносил длинное научное название своей темы.

И – все. Был в свое время кандидат – Карлюк Карп Степаныч, но в нем не было человека. Потом попробовал проснуться в нем человек – не стало кандидата, Карлюка Карпа Степаныча. Так и не могли они жить вдвоем: либо один, либо другой.

Все это очень печально… Очень! Трудная обстановка получилась в науке.