Текст книги "Хижина дяди Тома (другой перевод)"

Автор книги: Гарриет Бичер-Стоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Глава XX
Топси

Однажды утром, когда Офелия была поглощена хозяйственными делами, с лестницы донесся голос Сен-Клера.

– Спуститесь вниз, кузина! – кричал он. – Я хочу вам кое-что показать!

– В чем дело? – спросила мисс Офелия, спускаясь по лестнице с шитьем в руках.

– Поглядите, – сказал Сен-Клер, – я кое-что купил специально для вас. – И он подтолкнул к ней маленькую девочку-негритянку лет восьми или девяти.

Она была необыкновенно черна, даже для негритянки. Круглые глаза, блестящие, как стеклянные бусы, с необычайной быстротой перебегали с предмета на предмет. Губы, полураскрытые от удивления, вызванного чудесами, наполнявшими этот дом, обнажали два ряда ослепительно-белых зубов. Ее курчавые волосы, заплетенные во множество тонких косичек, торчали во все стороны. Лицо выражало какую-то смесь упрямства и хитрости, странно смягченных оттенком торжественной серьезности. Вся одежда ее состояла из старого порванного платья, сшитого из холщового мешка. Так стояла она, с напускной скромностью скрестив руки на груди. Всей своей внешностью она скорее напоминала какого-то маленького лесного зверька, чем девочку.

– Огюстэн, – произнесла мисс Офелия, поворачиваясь к Сен-Клеру, – зачем вы привели сюда это… существо?

– Для того чтобы вы могли проявить свои способности: надлежащим образом обучить и воспитать ее. Мне показалось, что это забавный образец породы Джимми-Вороненка… Сюда, Топси! – И он свистнул, словно подзывая собаку. – Спой-ка нам одну из твоих песенок и попляши!

В блестящих, как стеклышки, глазах девочки сверкнул озорной огонек, и пронзительным голосом она затянула старинную негритянскую песню. Пение свое она сопровождала размеренными движениями ног и рук – хлопала в ладоши, подскакивала, кружилась на одном месте, стукала коленкой о коленку и, не переставая, тянула свою протяжную песню. В завершение она несколько раз перекувырнулась, испустила пронзительный крик, столь же чуждый гамме человеческих звуков, как свисток локомотива, и внезапно замерла в неподвижной позе на ковре, скрестив руки с выражением лицемерия и торжества, искоса бросая на присутствующих плутоватые взоры.

Мисс Офелия молчала. Она была поражена.

Сен-Клер, как озорной мальчишка, наслаждался достигнутым эффектом.

– Топси, – произнес он, обращаясь к девочке, – вот твоя новая госпожа. Я дарю тебя ей. Смотри, веди себя как следует.

– Да, сэр, – ответила Топси все с той же торжественной серьезностью, но в то же время довольно зло прищурившись.

– Нужно быть хорошей девочкой, слышишь, Топси? – продолжал Сен-Клер.

– О да, сэр! – воскликнула Топси с видом лицемерной покорности.

– Послушайте, Огюстэн, – воскликнула Офелия, – что все это значит? Ваш дом и так битком набит этими черномазыми ребятишками! Шагнуть нельзя, того и гляди наступишь на кого-нибудь из них… Встаю утром – наталкиваюсь на негритенка, спящего за дверью… Пошла дальше – из-под стола выглядывает чья-то чумазая физиономия; третий растянулся на коврике в вестибюле. Они копошатся всюду, кричат, лазают куда попало… А вам понадобилась еще эта! Зачем?

– Чтобы вы занялись ею, обучили и воспитали, ведь я уже говорил вам. Вы все проповедуете, что им нужно дать образование, вот я и хотел предоставить вам достойный экземпляр для опыта. Воспитайте ее так, как подобает.

– Уверяю вас, что мне это совсем не нужно! У меня и так работы выше головы.

– Вот таковы все вы, христиане! Вы организуете целые общества и посылаете каких-то несчастных миссионеров просвещать язычников. Но покажите мне хоть одного человека, который был бы способен взять к себе такого бедного язычника и заняться его обращением! Если кому-нибудь из вас предложить такое дело, сразу же окажется, что эти нуждающиеся в вашем внимании «ужасно грязны» и «неприятны», что это потребует чересчур больших усилий, и так далее, и так далее…

Сен-Клер попал в точку: совесть мисс Офелии, как всегда, была на страже, и она гораздо благожелательнее взглянула на девочку.

– Но ведь не было особой необходимости приобретать еще одну… – уже мягче возразила она. – Этих чернокожих ребят и так больше чем достаточно в доме.

– Так вот, дорогая, – сказал Сен-Клер, уходя, – я прошу у вас прощения за мои шутки. Вы так добры, что они не могут вас рассердить, и вы меня извините. Дело заключалось в следующем: девочка принадлежала супружеской паре, которая постоянно пьянствовала. Они содержали какой-то жалкий кабачок, мимо которого мне ежедневно приходилось проходить, и мне надоело слышать, как она ревет, когда они ее избивают. Девчонка показалась мне потешной, но озорной. Я подумал, что из нее может еще выйти толк, и купил ее. Попробуйте-ка воспитать ее согласно вашим правилам. Поглядим, что из этого получится…

– Хорошо, я сделаю все, что могу, – сказала мисс Офелия и приблизилась к девочке с такой осторожностью, точно это был черный паук. – Она ужасно грязная да к тому же полуголая. Ее следует вымыть и приодеть…

Мисс Офелия повела девочку на кухню.

«К чему это мисс Офелии могла понадобиться еще одна девчонка? – подумала стряпуха, недружелюбно приглядываясь к Топси. – Неужели и она еще будет путаться здесь под ногами?»

– Фи! – протянули Джэн и Роза с пренебрежительной гримасой. – Пусть не попадается на дороге! Просто непонятно, зачем понадобилась мастеру эта черномазая замарашка!

– Замолчите наконец! – прикрикнула на девушек старая Дина. – Она ни чуточки не чернее вас, мисс Роза! Вы, кажется, считаете себя белой? Но вы ни черная, ни белая… А следовало бы быть либо такой, либо этакой!

Мисс Офелия сразу поняла, что на кухне ни у кого нет особой охоты заняться мытьем девочки, и она принялась за это сама. Джэн сердито и неохотно помогала ей.

Возможно, что людей с утонченной чувствительностью покоробит подробное описание этой чистки и мытья совершенно запущенного ребенка, до этих пор знавшего лишь обиды и побои. Но, увы, в этом мире многие тысячи людей вынуждены жить в таких условиях, одного описания которых не в состоянии вынести такие же смертные, как и они.

Мисс Офелия была женщина решительная и твердая. Преодолев отвращение, она довела начатое дело до конца. Она выполнила все, чего требовали от нее ее убеждения. Заметив на плечах и на спине ребенка многочисленные рубцы и пятна, свидетельствовавшие о методах, применявшихся при ее воспитании, она почувствовала, что в сердце ее пробудилось сострадание.

– Поглядите только, – говорила между тем Джэн, указывая на рубцы, – достаточно взглянуть на это, чтобы сразу догадаться, какая она скверная девчонка! Возни у нас с нею будет вдоволь!

Топси прислушивалась к рассуждениям Джэн, исподтишка бросая острые взгляды на коралловые серьги говорившей.

Когда девочку с ног до головы одели, и даже довольно прилично, когда ее постригли, мисс Офелия вздохнула с облегчением: ей показалось, что Топси приняла гораздо более благообразный вид. Мисс Офелия стала даже подумывать о том, к каким методам прибегнуть при ее воспитании.

Усевшись против девочки, она приступила к допросу:

– Сколько тебе лет, Топси?

– Не знаю, миссис! – И она состроила гримасу, так что обнажились ее белые зубы.

– Как это ты не знаешь? Неужели никто тебе этого не говорил? Кто твоя мать?

– У меня никогда не было матери, – ответила Топси, снова скорчив гримасу.

– Не было матери? Что ты болтаешь? Где же ты родилась?

– Я и не родилась! – решительно заявила Топси, продолжая корчить все более страшные рожи.

Обладай мисс Офелия пылким воображением, ей могло бы показаться, что перед нею кривляется какой-то уродливый маленький гном из страшных сказок, но она спокойно продолжала свой допрос, только уже более строгим тоном.

– Так отвечать не полагается, дитя мое, – сказала она. – Я не шучу с тобой. Скажи мне, где ты родилась и кто твои отец и мать?

– Я не родилась, – ответила девочка более твердо. – У меня не было ни отца, ни матери, никого… Я выросла у торговца рабами. Там было много ребят, все такие же, как и я. Старая тетка Сю смотрела за нами.

Девочка говорила вполне искренно.

– Сколько времени ты прожила у своих хозяев в кабачке?

– Не знаю.

– Год? Больше?

– Не знаю.

– Подумать только, – воскликнула Джэн, – не иметь понятия, что такое время! Не знать, что такое год! Она даже не знает, сколько ей лет!

– Умеешь ли ты хотя бы шить? – спросила Офелия.

– Нет.

– Что же ты умеешь делать? Что ты делала у своих хозяев?

– Я умею ходить за водой, мыть тарелки, чистить ножи, услуживать посетителям.

– Хозяева были добры к тебе?

– Ну еще бы! – проговорила девочка, недоверчиво взглянув на Офелию.

Раздраженная мисс Офелия прекратила этот явно безнадежный разговор, а Сен-Клер, зашедший в комнату и оказавшийся свидетелем происходившего, усмехнувшись, сказал:

– Что ж, сестрица, вот вам нетронутая почва! Полоть вам не придется, вы можете здесь сеять все, что найдете нужным.

Взгляды мисс Офелии на воспитание были так же тверды и непоколебимы, как и на все остальное. Это были взгляды, имевшие хождение в Новой Англии сотню лет назад и сохранившиеся до наших дней в районах, находящихся «вдали от разложения» (куда не доходит железная дорога). Принципы эти легко выразить в нескольких словах: научить детей разговаривать только тогда, когда это им полагается; выучить их чтению, письму и катехизису; пороть их, когда они лгут.

Эта система была единственной, которая была известна мисс Офелии, и она поспешила применить ее к Топси.

Прежде всего она строго установила права и обязанности. Топси рассматривалась как личная собственность мисс Офелии. Видя, как недоброжелательно отнеслись к маленькой негритянке на кухне, мисс Офелия решила ограничить деятельность Топси своей комнатой. Она отказалась от многолетней привычки самой стелить постель и подметать свою комнату и приняла на себя добровольное мученичество, обучая этому делу свою чернокожую собственность. Это было нелегко. Если бы кто-либо из наших читательниц оказался в подобном положении, он оценил бы всю тяжесть этой жертвы.

Итак, мисс Офелия рано утром позвала Топси к себе в комнату и с соответствующей торжественностью принялась посвящать ее в сложную науку уборки. Взгляните на Топси! Она умыта, нет больше торчащих во все стороны косичек. На ней чистое платье, накрахмаленный передник. Она стоит перед мисс Офелией, и вид у нее, несмотря ни на что, далеко не веселый.

– Итак, Топси, я покажу тебе, как стелить постель. Я люблю, чтобы она была постлана хорошо. Следи поэтому внимательно за тем, что я тебе буду показывать.

– Да, мэ-эм, – произнесла Топси с мрачной серьезностью и тяжело вздохнула.

– Так вот, гляди. Вот это нижняя простыня, а вот это верхняя… Вот это рубец простыни. Ты запомнишь, не правда ли?

– Да, мэ-эм, – ответила Топси, и лицо ее выразило величайшее внимание.

– Нижнюю простыню нужно подкладывать под валик и потуже подсовывать под матрац у изголовья. Верхнюю ты завернешь вот этак, а в ногах тоже подложишь под матрац. Узким рубцом к ногам. Видишь?

– Да, мэ-эм, – и снова тяжелый вздох.

Но мисс Офелия не успела заметить, что в ту самую минуту, когда она, желая подтвердить свою теорию примером, отвернулась, ее юная ученица схватила со стола пару перчаток и ленту и с неимоверной ловкостью запихала их себе в рукав, после чего руки ее с невиданной быстротой снова скрестились на груди, придавая ей благочестивый и скромный вид.

– Теперь, Топси, посмотри, как ты сама справишься с этим делом, – сказала мисс Офелия, снимая с кровати простыни и одеяла и усаживаясь на стул.

Топси справилась с задачей с большой ловкостью, ни на мгновенье не изменяя серьезного выражения лица. Мисс Офелия могла быть вполне удовлетворена: Топси натянула простыни, разгладила даже самые мельчайшие складки, проявив при этом внимание и серьезность, восхитившие ее руководительницу. Но вдруг она сделала неловкое движение, и из рукава выглянул конец ленты. Мисс Офелия сразу же заметила его и бросилась к девочке:

– Что это такое? Скверная, гадкая девчонка! Ты украла ленту?

Лента выпала из рукава Топси, но она не проявила особого смущения. С самым невинным видом и полным недоумением глядела она на злополучную ленту.

– Вот как? Это лента мисс Фелии? Правда? Я сейчас вижу ее в первый раз в жизни.

– Топси, – произнесла мисс Офелия, – разве ты не знаешь, что лгать грешно?

– Я никогда не лгу, мисс Фелия! – затараторила девочка. – Я сказала правду, чистую правду!

– Топси, ты продолжаешь лгать! Я прикажу выпороть тебя.

– Что же делать, миссис! Пусть меня хоть целый день секут, я ничего другого не могу сказать… – заикаясь, пробормотала Топси. – Я даже и не видела эту ленту. Она, наверное, зацепилась за мой рукав. Мисс Фелия, должно быть, оставила ее на кровати… вот и случилась такая беда.

Эта явная ложь так возмутила мисс Офелию, что она схватила девочку за плечи и встряхнула ее.

– Не смей этого говорить! – крикнула она.

От толчка из второго рукава вывалились перчатки.

– Та-ак! Ты и теперь посмеешь утверждать, что не украла ленту?

Топси созналась, что стащила перчатки, но упорно продолжала уверять, что ленты не брала.

– Если ты сию минуту признаешься во всем, тебя не накажут, – сказала мисс Офелия.

Топси с грустно-покаянным видом призналась во всем.

– Говори, ты, наверное, и другие вещи успела стащить за то время, что находишься в доме? Я позволила тебе вчера весь день бегать без присмотра. Сознайся во всем, что ты проделала, и тебя не выпорют!

– Так вот, миссис… я стащила красную штуку, которую мисс Ева носит на шее.

– Мерзкая девчонка! А что еще?

– Я стащила серьги Джэн… вы знаете, те самые красные сережки.

– Принеси сейчас же все, что ты взяла. Слышишь, сию минуту принеси!

– Ой, не могу, мэ-эм… все сожгла!

– Сожгла? Какая лгунья! Принеси сейчас же, а не то тебя выпорют!

Пересыпая свои уверения клятвами, плача и рыдая, Топси продолжала твердить, что это невозможно, что она все, все сожгла.

– Зачем было жечь? Не понимаю!

– Потому что я злая, да, очень злая. Я не могу удержаться…

В это время в комнату, ничего не подозревая, вошла Ева. На шее у нее, как обычно, было красное ожерелье.

– Ты нашла свое ожерелье, Ева?

– Нашла? Оно весь день было у меня на шее!

– А вчера?

– И вчера тоже, кузина Офелия. И, знаете, так смешно: я вчера даже на ночь забыла снять его и спала в нем.

На лице мисс Офелии отразилось удивление. Но ее недоумение еще усилилось, когда в комнату вошла Джэн, неся на голове корзинку только что выглаженного белья. Длинные коралловые серьги позвякивали при каждом ее движении.

– Не знаю, право, как наказать этого ребенка! Топси, зачем ты мне сказала, что взяла эти вещи?

– Миссис велела мне признаться… а мне больше не в чем было признаваться, – слезливо пробормотала Топси, усиленно вытирая глаза.

– Но я же не заставляла тебя признаваться в том, чего ты не делала! Ты снова наврала!

– Как? Это значит врать? – с самым невинным видом спросила Топси.

– У этой породы и понятия нет о правде, – заметила Джэн, с презрительным возмущением глядя на Топси. – Будь я на месте мастера Сен-Клера, я приказала бы до крови высечь ее! Ее нужно проучить!

– Нет, нет, Джэн, – проговорила вдруг Ева повелительным тоном. – Нельзя так говорить! Я не хочу слышать таких слов!

– Ах, мисс Ева, вы чересчур добры! Вы не знаете, как нужно поступать с неграми: бить их нужно до полусмерти, иначе с ними не справиться!

– Как вам не стыдно, Джэн! Это очень, очень гадко. Ни слова больше об этом! – И глаза Евы вспыхнули огнем, а на щеках появилось подобие румянца.

Джэн невольно повиновалась.

– У мисс Евы в жилах кровь ее отца… сразу видно… – забормотала она, выходя из комнаты. – За всех заступается…

Ева не сводила глаз с Топси.

Обе девочки стояли друг против друга. Одна златокудрая, белая и холеная, с прелестным личиком, и рядом с ней – другая, забитая, темнокожая, с недоверчивым и лукавым взглядом и приподнятыми, словно в ожидании удара, плечами.

Какие мысли проносились в этих детских головках?

Мисс Офелия, возмущенная поведением Топси, разразилась бурей упреков. Ева, опечаленная, некоторое время стояла молча.

– Бедная Топси, – заговорила она вдруг своим нежным, мелодичным голосом. – Зачем тебе было воровать? Ведь здесь тебе будет хорошо… Я готова тебе отдать все, что ты пожелаешь, только не воруй!

Это были первые ласковые слова, которые маленькая негритянка слышала за всю свою жизнь. Мягкий голос, приветливый взгляд с неимоверной силой подействовали на это маленькое существо, и в ее круглых, сверкающих, как бусы, глазах блеснуло подобие слезы. Затем послышался сухой, отрывистый смешок, и Топси состроила свою обычную гримасу. Ухо, никогда не слышавшее ничего, кроме грубых и жестоких слов, недоверчиво воспринимает впервые услышанные слова любви и ласки. То, что говорила Ева, должно было казаться Топси смешным и непонятным. Она не поверила ей.

Но что же делать с Топси? Мисс Офелия теряла голову. Ее план воспитания оказался неприемлемым. Ей нужно было время, чтобы все обдумать. Чтобы выгадать время, она заперла Топси в темный чулан. Она верила в благотворное влияние темных чуланов.

– Не знаю, – сказала она Сен-Клеру, – как мне удастся воспитать этого ребенка, не прибегая к порке.

– Ну и порите ее, сколько хотите! – ответил, смеясь, Сен-Клер. – Предоставляю вам полную свободу действий.

– Детей необходимо пороть. Никогда я не слыхала, чтобы без порки можно было вырастить ребенка!

– Совершенно верно, – согласился Сен-Клер, внутренне усмехаясь. – Поступайте, как считаете нужным. Я позволю себе только заметить следующее: я видел, как этого ребенка били угольным совком, видел, как его колотили кочергой – вообще всем, что попадалось под руку. Она к этому привыкла. Вам, знаете ли, придется приказать, чтобы ее пороли очень, очень крепко, тогда, возможно, это окажет на нее должное действие.

– Но что же тогда делать?

– Вопрос серьезный… Я желал бы, чтобы вы сами ответили на него. Что делать с человеческим существом, которое поддается только воздействию бича? Такие случаи встречаются, и даже довольно часто.

– Не знаю… Мне никогда не попадались такие дети.

– И среди нас, взрослых мужчин и женщин, попадаются экземпляры ничуть не лучше. Что с ними делать?

– Не знаю, что вам на это ответить, – проговорила Офелия.

– И я также не знаю, – сказал Сен-Клер. – Возмутительные жестокости, злодейства, описание которых встречается порой в газетах, смерть Прю, например, – где причина всего этого? Она нередко кроется в недопустимом поведении обеих сторон… Хозяин становится все более жестоким, раб – все более бесчувственным. С бичом положение такое же, как с опиумом: дозу приходится увеличивать по мере того, как притупляется чувствительность. Став владельцем рабов, я очень быстро понял это. Я решил не начинать, ибо не знал, где этому будет предел. Я хотел спасти хоть одно – свою совесть. Поэтому мои рабы нередко ведут себя, как избалованные дети. Все же я полагаю, что так лучше, иначе и они и я будем тупеть и ожесточаться. Вы много говорили о нашем долге воспитывать их, поэтому мне очень хочется, чтобы вы испытали свои силы на ребенке, каких у нас тысячи.

– Это ваша система порождает таких детей, – произнесла Офелия.

– Согласен. Но они существуют…

Мисс Офелия принялась за дело со свойственной ей энергией: она распределила часы работы Топси, взялась за обучение ее чтению и шитью.

Занятия чтением шли успешно. Топси заучила буквы с поразительной быстротой. Вскоре она уже бегло читала. Шитье представило больше трудностей. Гибкая, как кошка, подвижная, как обезьянка, она ненавидела сидение на одном месте, требовавшееся для этой работы: она ломала иголки, выкидывала их за окно или незаметно втыкала в стены, обрывала и путала нитки. Ловкости и подвижности ее рук позавидовал бы ярмарочный фокусник, а лицом своим она владела в совершенстве. Хотя мисс Офелия и была уверена, что такие вещи случайно так часто не могли повторяться, все же ей никогда, несмотря на самое тщательное наблюдение, не удавалось поймать ее на месте преступления.

Вскоре Топси стала центром внимания всего дома. Она была неутомима во всевозможных затеях: разыгрывала целые сцены, передразнивала всех, строила невероятные гримасы, плясала, прыгала, лазала, кувыркалась. В часы, когда она была свободна, ее можно было увидеть в сопровождении негритят, проживающих в доме, которые, раскрыв рты от удивления и восторга, гурьбой следовали за нею. Даже мисс Ева, казалось, была зачарована ее фокусами, как голубь бывает заворожен взглядом змеи.

Мисс Офелию огорчало, что Еве так нравится общество озорной маленькой негритянки. Она неоднократно обращалась к Сен-Клеру с просьбой запретить Еве общаться с Топси.

– Бросьте, кузина, – говорил он, – предоставьте детей самим себе. Общество Топси принесет ей только пользу.

– Топси – испорченная девчонка! Неужели вы не боитесь, что она научит Еву дурному?

– Нет. Этого не может случиться. Если бы речь шла о другом ребенке… возможно. Но зло не пристанет к Еве.

– Никогда нельзя быть уверенным. Я, во всяком случае, не позволила бы моим детям играть с Топси.

– Вашим детям, допускаю, но моим – можно, – с улыбкой сказал Сен-Клер. – Если бы Еву можно было испортить, это давно бы уже произошло.

Вначале слуги относились к Топси с презрительным пренебрежением. Но вскоре они поняли свою ошибку. Было замечено, что причинивших ей неприятность или зло неизменно и быстро постигало наказание. Внезапно исчезали серьги или какая-нибудь особенно любимая безделушка, испорченной оказывалась какая-нибудь принадлежность туалета, или же виновник неожиданно натыкался на лохань с горячей водой. Бывало и так, что поток грязной воды непонятно откуда обрушивался на плечи, облаченные в парадный костюм. Производилось следствие, но виновника обнаружить не удавалось. Топси приходилось держать ответ перед домашним судом, но ей всегда удавалось доказать свою невиновность.

Одним словом, Топси быстро дала понять всем, что удобнее оставить ее в покое. Так и сочли лучшим поступить.

Топси обладала удивительным проворством и ловкостью. Она необычайно быстро успевала научиться всему, что ей показывали. Нескольких уроков было достаточно, чтобы она научилась прибирать комнату мисс Офелии так, как ее госпожа этого желала, и мисс Офелия, при всей своей требовательности, не могла указать ни малейшего недочета. Немыслимо было лучше натянуть простыни, лучше положить подушку, чище вымести пол, стереть пыль, лучше расставить вещи, чем это делала Топси, когда хотела. Но, к сожалению, хотела она этого далеко не всегда.

Если мисс Офелия после нескольких дней самого тщательного наблюдения решала, что Топси уже окончательно стала на добрый путь, и, занявшись другим делом, предоставляла свою маленькую помощницу самой себе, Топси умудрялась устроить в комнате самый невероятный хаос. Вместо того чтобы стлать постель, она стаскивала наволочки и, просунув курчавую голову между пуховыми валиками, вылезала увенчанная торчащими во все стороны перьями. Она взбиралась на перекладины, поддерживавшие полог, и повисала там головою вниз. Простыни она расстилала по полу вместо ковра, одевала валик в ночную кофточку мисс Офелии и среди всего этого беспорядка принималась плясать, петь и свистеть, глядя в зеркало и строя ужасные рожи. Одним словом, как мысленно повторяла мисс Офелия, – настоящий чертенок!

Однажды мисс Офелия, по небрежности, непростительной для такой аккуратной женщины, забыла ключ в замке своего комода. Вернувшись, она застала Топси, которая, вытащив красную парадную шаль мисс Офелии, повязала ею в виде тюрбана свою курчавую голову и с важностью королевы прохаживалась перед зеркалом.

– Топси! – закричала мисс Офелия, потеряв терпение. – Как ты смеешь так вести себя?

– Не знаю, мэ-эм! Наверно, оттого, что я такая гадкая.

– Просто не придумаю, что мне делать с тобой!

– Нужно меня выпороть, мэ-эм. Моя прежняя хозяйка всегда порола меня. Я без этого не могу работать.

– Нет, Топси, я не стану тебя пороть. Ты все отлично умеешь делать, когда захочешь. Но почему ты не хочешь?

– Я привыкла, чтобы меня пороли, мэ-эм. Мне кажется, что так со мной и надо поступать.

Случалось, что мисс Офелия прибегала и к этому средству. С Топси при этом обязательно делались судороги, она пронзительно кричала, рыдала и стонала. Полчаса спустя, вскарабкавшись на какой-нибудь выступ балкона, она, окруженная толпой негритят, выражала свое полное презрение ко всему случившемуся.

– Ха-ха, мисс Фелия порет меня! Да ведь она и комара не способна убить своей плеткой! Вот поглядели бы вы только на моего прежнего хозяина… плетка мясо вырывала, вот как! Он был мастер на такие дела, мой прежний хозяин!

Топси всегда хвасталась своими проступками.

– Эй вы, негритята! – возглашала она, обращаясь к своим слушателям. – Знаете ли вы, что все вы грешники? Да, да, все люди грешники! И белые тоже грешники! Сама мисс Фелия так говорит… Но, кажется, негры – самые страшные грешники. А я самая большая грешница. Я такая скверная, что со мной ничего нельзя поделать. Прежняя моя хозяйка по целым дням бранила меня самыми ужасными словами. Мне кажется, я самое скверное существо на всем белом свете!

И, совершив головокружительный прыжок, гибкая и легкая, Топси повисала на какой-нибудь высокой ограде, в полном восхищении от своих подвигов.

Каждое воскресенье мисс Офелия обучала Топси катехизису[21]21
  Катехизис – книга, написанная в форме вопросов и ответов, излагающая сущность христианского вероучения.


[Закрыть]. Топси с легкостью запоминала слова и повторяла заученное наизусть с быстротой, восхищавшей учительницу.

– Какую пользу, по вашему мнению, это может ей принести? – спросил однажды Сен-Клер.

– Учить наизусть катехизис? Да ведь это всегда было полезно детям!

– Даже если они ничего не понимают?

– О, дети вначале никогда не понимают, но, подрастая, постепенно начинают понимать.

– Я, к сожалению, так и не научился понимать, – улыбаясь, заметил Сен-Клер, – хотя, должен признаться, вы немало труда потратили, чтобы вбить мне в голову эту премудрость.

– Ах, Огюстэн! У вас были такие чудные способности, и я возлагала на вас большие надежды!

– Разве я…

– Хотелось бы мне, чтобы вы были таким же хорошим, каким были тогда.

– Я и сам бы желал этого… Но продолжайте, продолжайте обучать Топси. Быть может, вам удастся сделать из нее человека.

Топси, которая все время, пока длился этот разговор, стояла, благонравно сложив руки, неподвижная, как черная мраморная статуя, по знаку мисс Офелии быстро затараторила, повторяя заученный урок.

– Не буду вам больше мешать, – сказал Сен-Клер, беря газету и делая вид, что погрузился в чтение.

Топси без запинки продолжала наизусть читать заданное. Иногда, однако, она вдруг заменяла одно слово другим и, как ни старалась мисс Офелия заставить ее исправить ошибку, продолжала упрямо повторять слово по-своему.

Так в течение года или двух продолжалась воспитательная работа мисс Офелии. Она постепенно привыкла к Топси, как привыкают к хронической болезни – к мигрени, к невралгии.

Сен-Клера девочка забавляла, как забавляют проделки попугая или охотничьей собаки. Всякий раз, когда Топси грозило наказание, она искала убежища за его стулом, и Сен-Клер всегда вступался за нее. Она же всегда изыскивала повод выпросить у него мелкую монету на покупку орехов или леденцов, которыми она затем с неиссякаемой щедростью угощала остальных ребят в доме. Нужно быть справедливым и признать, что Топси никогда не жадничала и была склонна проявлять великодушие. Зло она делала только из чувства самосохранения.

Итак, теперь, когда Топси введена в нашу повесть, она будет фигурировать в дальнейшем наравне с остальными действующими лицами.