Текст книги "Ребе едет в отпуск"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 23

Они встретились, как обычно, в холле отеля, прежде чем пойти обедать в «Артист Клаб», и первое, что сказал Рой:

– Завтра у меня экзамен, придется уйти пораньше.

В других случаях он приводил другие доводы: утром у него ранние занятия, он устал и хочет пораньше лечь, у него вечером свидание – и Дэн был огорчен и разочарован, но не подавал виду. Он понимал, что Рою нужна полная свобода, и не хотел играть роль сурового отца. «Если мы будем друзьями, – говорил он себе, – он захочет видеть меня так же, как я его».

Дэн пытался выспросить у Роя про учебу, но безуспешно.

– Занятия, как и все занятия в Штатах. Если попадается интересный преподаватель, повезло, время летит быстрее.

Он пытался рассказать сыну о своей работе, об интервью, методах их получения, но не обнаружил интереса.

Расспрашивал Роя о его друзьях и даже предложил пригласить одного-другого на обед.

– Ну, все очень заняты…

– Не надо готовиться заранее, просто позвони мне.

– Ага, я подумаю.

Решив, что Рой мог истолковать его интерес как вмешательство, Дэн решил вести разговор о нейтральных вещах. Они молча вошли в ресторан, и только там Рой признал:

– Знаешь, здесь неплохо.

Дэн согласился, сказав, что по расположению, сервису и кухне этот ресторан превосходит в Иерусалиме многие другие.

Обсудив меню, они ели почти молча. Когда подали десерт и кофе, Рой заметил:

– Я звонил тебе прошлым вечером, сказали, что ты уехал в Тель-Авив.

– Да, я уезжал на пару дней. Боб Чизхольм устраивал вечеринку. Он – глава местного отделения «Ассошиэйтед Пресс».

Рой не слушал, но Дэн продолжал, чтобы заполнить паузу.

– Когда мы приехали, я позвонил в «Шератон» и спросил, найдется ли для меня номер. Конечно, как всегда, все было занято, но я связался с менеджером Филом Бэйлином, и тот обещал что-нибудь придумать. Так что я смог пробыть там пару дней.

– Угу.

– Вот это город! – продолжал Дэн. – Никогда не знаешь, кого встретишь. Поздно вечером, вернувшись в отель, кого, ты думаешь, я увидел? Альфреда Нордкота из Би-би-си. Два года назад я был в Лондоне, жил в его квартире, а он был в Испании.

– Ага.

– Это меня не удивило. За то время, что я шел от стойки администратора до лифта, я встретил троих знакомых. Первым был полковник Жиран, с которым я встречался в Париже шесть лет назад. Он узнал меня, подошел, и мы поболтали. А в это время к нам присоединился Боб Чизхольм – тот, кто устраивал вечеринку. Затем я пошел к лифту, жду, и вдруг слышу: «Ми-и-истер Стедман»… Оборачиваюсь – и вижу Ольгу Рипеску. Я ее тут же вспомнил: несколько лет назад я делал материал о румынском балете. Большая часть касалась прима-балерины, хореографа и менеджера, но беседовал я и с молодыми танцорами, в том числе с ней. Она приехала с балетом, теперь сама стала примой. И она меня вспомнила!

– Фантастика.

Дэн не знал, как понимать эту реплику, и предпочел пропустить ее мимо ушей.

– В американском посольстве на следующей неделе вечер, – продолжал он. – Меня пригласили, могу провести и тебя, если хочешь. Там обычно бывает много хорошеньких девочек из разных дипломатических ведомств.

– Евреек?

– В основном.

– Понятно, – кивнул Рой. – Ты хочешь, чтобы я встречался с еврейкой.

– Из того, что ты мне рассказал, следует, что это неплохая идея, – заметил отец. – Да, я хотел бы, чтобы ты встречался с еврейскими девушками и парнями.

– Так я и думал. Ты опять хочешь управлять моей жизнью, – с горечью бросил Рой.

– А для чего еще нужны отцы? – весело спросил Дэн.

– Никто не имеет права вмешиваться в чью-то жизнь. Я – личность, и имею право жить так, как хочу. Я буду сам выбирать друзей и делать то, что захочу, – с жаром заявил юноша.

– Слушай, Рой, нам обязательно каждый раз ссориться?

– Просто не пытайся руководить мной, и все будет хорошо. – Сын встал. – Ой, уже поздно, а завтра экзамен.

В номере отеля Дэн снова вспоминал весь вечер. Что такое с этой молодежью? Все, что ни скажешь, они толкуют по-своему. Как с ними говорить, чтобы они слушали и отвечали по-взрослому?

Он вспомнил строчку из письма, полученного утром от сестры из Барнардз Кроссинг: «Хотя он здесь работал больше шести лет, он никогда не был популярен в общине, разве что у молодежи до двадцати лет, а они не участвуют в выборах». И поискал в ящике стола предыдущее письмо, где она указала адрес ребе Смолла.

Глава 24

– Это книга мнений израильтян – не официальных лиц и не больших шишек, а людей с улицы: евреев, арабов, мужчин, женщин, молодых и старых, – с увлечением говорил Стедман. – Видите, ребе, когда говоришь с официальным лицом, получаешь официальное мнение, которое уже звучало в прессе. А когда говоришь с простыми людьми, видишь всю ситуацию изнутри.

– А как вы это делаете? – спросила Мириам. – Останавливаете людей на улице?

– Иногда, миссис Смолл, но я им не говорю, что беру интервью, я действую осторожнее. Вот идет человек по улице, и я спрашиваю, как пройти туда-то (а это как раз в его сторону). Обычно мне отвечают, что идут туда же, и я присоединяюсь. Мы начинаем говорить, и если становится интересно, я включаю свой магнитофон – он управляется из кармана, и люди его не замечают. А вернувшись к себе, я все помечаю, так что могу на досуге все разобрать и записать.

– Вы интервью ведете на английском или на иврите? – спросил ребе.

– На иврите, идиш, английском и даже французском. Мой идиш безупречен, французский неплох. Разговорный иврит тоже недурен, я здесь бывал уже десятки раз. Последний раз – не больше года назад. Так что все идет вполне сносно, за исключением одного случая – мне попался интеллигент, который говорил слова, которых я не знал. Но в чем преимущество магнитозаписи? В том, что я могу слушать все несколько раз и искать нужные слова в словаре.

– Но как вам удавалось сформулировать вопросы, если вы не понимали его ответов? – спросил ребе.

– О, суть я понимал, а нюансы были не столь важны. Хотите как-нибудь послушать эти пленки?

– Да, очень, – кивнул ребе, – хотя не думаю, что школьный французский сильно мне поможет.

– У меня не так много материала на французском, только из ресторана, где было много евреев-сефардов из Северной Африки. Может, пойдете со мной, если завтра утром не заняты?

– Завтра не занят.

– И вы, миссис Смолл.

– Я бы рада, но должна быть утром в больнице.

Когда наутро они встретились, Стедман сказал:

– Может, это к лучшему, что миссис Смолл не смогла пойти. Втроем трудней вести беседу.

– Возможно, вы и правы. Кстати, Мириам просила меня узнать, придете ли вы завтра к нам на ужин. И пусть ваш сын тоже приходит.

– Рой вечно занят, я вижу его раз в неделю, когда мы вместе обедаем. Я стараюсь особо не вмешиваться в его жизнь. Не уверен, что он завтра свободен, но спрошу.

– Я думал, что раз завтра Суббота, то он будет свободен. Ему понравится Субботняя еда, и я бы хотел с ним познакомиться.

– Я бы этого тоже хотел, ребе. – Дэн поколебался и решился. – Сказать по правде, я не знаю, как с ним общаться. Когда мы с его матерью развелись, ему было десять. Я имел право его навещать, но по работе слишком долго отсутствовал в Штатах. Жена не позволила наверстать упущенное время, и я ее не виню, ведь это нарушило бы его распорядок. Но теперь я его редко вижу. Я старался поддерживать связь письмами и звонками, но это не одно и то же. Я думал, что мы оба здесь одиноки и сможем узнать друг друга, но он держит дистанцию, и я не могу к нему пробиться. Иногда мне кажется, что он меня ненавидит. Если я пытаюсь интересоваться его учебой, проблемами, давать советы, он заявляет, что я вмешиваюсь в его личную жизнь.

– А может, так и есть?

– Но я – его отец.

– Биологически, – вздохнул ребе. – Сын обращается с вами, как с чужим, потому что вы чужой.

Они остановились на переходе в ожидании зеленою света. Стедман подождал, пока перейдут улицу, и лишь потом ответил:

– Но что я должен делать? Я вижу, что он делает глупости, и не должен вмешиваться? Как я понял, все его друзья по университету – арабы. Когда я предложил подружиться с еврейскими студентами, потому что его теперешние приятели глупы или опасны, он только рассердился.

– Вы так же рассердились бы на него, стань он критиковать ваших друзей.

– Это большая разница.

– На самом деле не очень большая, тем более в его глазах.

– Так какой же ответ?

– Пока никакого. А вот если вы станете думать о нем как о постороннем человеке, с которым встречаетесь, но ни во что не вмешиваетесь, то скоро можете стать друзьями.

Стедман развел руками, умоляя ребе его понять.

– Но я хочу ему помочь, подсказать, как правильно жить, направить в нужную сторону.

– Но только как друг.

Ребе видел, что Стедман разочарован и вряд ли примет его совет. Они молча прошли квартал, вдруг Стедман схватил его за руку и куда-то показал.

– А вот и ответ.

Ребе взглянул, но ничего необычного не увидел.

– Вывеска: «Торговля машинами Мевамета». Когда я только приехал, я сказал Рою, что хочу арендовать машину и поездить по стране, и пригласил его с собой выбрать. Так знаете, он очень заинтересовался этой идеей.

– Вы думаете, что, выбрав машину, решите вопрос?

– Ребе, пока вы не поймете, как юноши относятся к машинам, вы их не поймете. Остановимся на минуту? Я видел их рекламу в газете. И только узнаю, какие тут машины и цена.

Там оказался скромный гараж с несколькими разобранными машинами. В углу возле окна стоял рабочий стол, заваленный бумагами, на нем – оправленная в дерево табличка: «Торговля машинами Мевамета». К ним подошел пожилой механик с бородой.

– Мистер Мевамет?

Механик указал на табличку.

– Вам торговлю Мевамета? Это здесь. А Мевамета нет, он уже пару дней болеет.

– А разве магазин не его? С кем еще можно поговорить?

– Ни с кем. Мы к нему не имеем отношения, он просто держит здесь свой стол.

– О-о, – Стедман был разочарован.

– Вы, может, насчет машины? Покупаете, продаете?

– Хочу купить, но…

– Так сходите к нему домой, – предложил бородач. – Это очень просто. Иногда он сидит дома, даже когда здоров, и делает свое дело не хуже, чем здесь.

– Ну, я хотел посмотреть его машины…

Механик рассмеялся.

– У него нет машин, он так не работает. Вы говорите ему, что хотите купить, и он достает. Он старый дурак, но скажу вам, здорово разбирается в машинах, вы не промахнетесь.

– А почему он дурак? – спросил ребе. – Потому что хорошо умеет торговать?

– Ваш молодой друг шутник, – хмыкнул механик и продолжал: – Он безумец, у него мозги набекрень и еще есть проблемы. Но у кого их нет, особенно здесь? Возьмите его имя: Мевамет – значит «Из смерти», разве нормальный человек выберет себе такое? – Он пожал плечами. – Но он знает машины, и он честен. Если вы покупаете машину, он всегда скажет, в каком она состоянии, можете ему верить.

– Может, я ему позвоню? – задумался Дэн. – У вас есть его домашний телефон?

– У него пока нет телефона, он только переехал. В вестибюле дома есть общий телефон, прямо возле его двери, но я не знаю номера. Но ему не нужно звонить заранее, просто приходите, он будет дома.

– Но если он болен…

– Он простужен. Поверьте, он не будет против.

– Ну…

– Вот, запишите адрес: улица Мазл Тов, дом один. Это новая улица, она отходит от авеню Шалом. Вы ведь знаете, где авеню Шалом?

– Да, знаю, – кивнул Стедман.

– Итак, это новая улица рядом с авеню Шалом, квартал жилых домов. Можете зайти к нему в любой время: сегодня, завтра, послезавтра…

– Послезавтра Суббота, – улыбнулся ребе.

– И что? Для него это ничего не значит.

– Вы пойдете? – спросил ребе, когда они вышли на улицу. – Это недалеко?

– В Иерусалиме все недалеко. Не знаю, подумаю.

Глава 25

День для Мириам начался как обычно, разве что утром тошнило чуть сильнее, и в результате ее больше обычного раздражали ежедневные звуки улицы, которых она раньше не замечала: натужный рев грузовиков (их дом стоял на подъеме), служанка из дома напротив, выбивающая пыль из ковриков на перилах бамбуковой палкой (вероятно, единственный в Израиле способ чистки ковров), служанка в квартире наверху, выливающая на пол ведра воды и затем с хлюпаньем возящая по нему шваброй (определенно единственный способ мытья полов), а ее хозяйка тем временем готовила обед – главную еду дня, при этом вечно что-то рубила в деревянной миске, и каждый удар сечки передавался через миску и стол на пол, а оттуда на потолок над головой Мириам (явно единственный способ готовить еду).

В то утро ее муж решил пойти в синагогу, вместо того чтобы молиться дома, и теперь ей некому было пожаловаться, и что еще хуже, некому было собрать Джонатана в школу.

А Джонатан капризничал. Обычно он шел в школу с Шаули – мальчиком с верхнего этажа, своим лучшим другом, но тот слегка приболел, и мадам Розен не пустила его в школу. Поэтому Джонатан хотел, чтобы его проводила мама. А она отказалась, ведь пройти надо было всего квартал и никаких переходов, и в результате он пошел сам, но с капризами, а это вывело ее из себя.

К тому же она потеряла драгоценные минуты, нужные для того, чтобы доехать на автобусе до больницы и попасть на прием в женскую консультацию.

Затем позвонила Гиттель из Тель-Авива.

Гиттель звонила часто, иногда по поводу: сказать, что получила письмо от матери Мириам, продиктовать понравившийся рецепт, сообщить, что через пару часов она будет в Иерусалиме по делам и заскочит на пару минут. Но сегодня она позвонила, чтобы просто поговорить с племянницей перед началом работы. А Мириам, в отчаянии считая потерянные минуты, объяснила, что спешит в больницу и вынуждена прервать разговор. Она упомянула больницу в надежде, что для тетушки это послужит единственным оправданием того, что разговор так скоро кончится.

Но Гиттель тут же всполошилась и потребовала объяснений.

– Кто тебя лечит, Мириам? Может, я его знаю. Если что-то серьезное, я устрою, чтобы тобой занялся заведующий отделением.

Мириам и так собиралась сказать ей при встрече все, поэтому сообщила, что это визит в женскую консультацию, потому что она ждет ребенка.

– О, чудесно! Mazel tov – поздравляю! Какая удача! А когда это будет? О, Мириам, ребенок может родиться в Израиле. Если Дэвид уедет работать в Штаты, ты можешь остаться здесь и приехать в Тель-Авив с Джонатаном. Я о нем позабочусь. Здесь будет тесновато, но в Израиле всегда так. Когда Ури будет приезжать на выходные, он сможет спать на диване в гостиной, или я там устроюсь.

Когда Мириам наконец повесила трубку и побежала к остановке, автобус уже тронулся. Поскольку она опоздала, ей пришлось ждать в клинике все утро, а врач рассердился на нее за опоздание и не помог ни его английский, ни ее иврит, чтобы объяснить все события этого утра. Он был холоден и сух, и она не посмела задать все интересующие ее вопросы.

Неприятности продолжались. Обратный автобус был переполнен, и хотя она сидела, юноша, стоящий рядом, щелкал семечки и плевал шелуху ей под ноги. Это вызвало в ней отвращение, но поскольку она не была уверена в своем иврите, то не стала вступать в пререкания. На остановке он вышел, она облегченно вздохнула, но вошедший пассажир, увидев шелуху у ее ног, решил, что это ее работа, и стал ругаться.

Войдя в дом, она увидела, что муж позавтракал и ушел, оставив посуду в раковине. Вода, как назло, оставалась прохладной, хотя Мириам долго сливала ее из крана. Затем прозвенел дверной звонок и вошла Гиттель.

– О, Гиттель! – Она обняла тетку и заплакала от облегчения. А выплакавшись, спросила, как той удалось уйти с работы.

– Если социальный работник в Тель-Авиве не сумеет придумать себе дело в Иерусалиме, то ему следует искать другую работу. К тому же, если мне пишет сестра и спрашивает, что я сделала, когда узнала о беременности ее дочери, я что, должна ответить, что не смогла выбраться?

Она выслушала рассказ племянницы об утренних злоключениях. Убедившись, что Гиттель – слушательница благодарная, Мириам продолжала рассказывать обо всем, что досаждало ей с самого приезда – о трудностях с языком, проблемах с ведением хозяйства и даже о том, как ей не понравилась перемена отношения мужа к своей работе.

Гиттель подняла руку.

– Я могу понять желание Дэвида оставить раввинство, это не занятие для современного мужчины. И приветствую его желание поселиться здесь. Но ты ждешь ребенка, и надо смотреть на вещи трезво. Твоей матери здесь нет, я возьму ее функции на себя и дам тебе совет. Встает вопрос о заработке. Твой муж не может просто уйти с работы, он должен все обдумать и подготовить. Даже если он завтра найдет здесь работу, вам все равно придется уехать в Штаты, чтобы устроить все дела. Я очень хочу, чтобы вы остались здесь, но боюсь за твою поездку. Мужьям нельзя доверять ни отправку мебели, ни сдачу дома, особенно если мужья – раввины.

Она усадила племянницу в кресло, подставила ей под ноги скамеечку, сама взяла стул и села напротив.

– Итак, будем смотреть практично. Сначала обсудим лично твой вопрос. Ты на первых месяцах, и тебе нужен покой, отдых, свобода от страхов и сомнений. Тебе не надо делать анализы и рентген, тебе не нужен специалист, который думает о тебе лишь как о строчке в истории болезни. Нужен хороший семейный врач, который может посидеть с тобой, ответить на любые вопросы и рассказать, чего тебе ждать в будущем.

– Прекрасно, Гиттель, но где я его найду? Ты кого-нибудь знаешь?

– В Тель-Авиве таких десятки, но в Иерусалиме… Подожди минутку… У меня есть подруга Сара Адуми, а у нее – врач, доктор Бен Ами, это настоящий доктор с бывшего времени. Он никогда не спешит, когда приходит на осмотр, а потом всегда остается на чашечку чая. Ему это тоже полезно, он вроде вдовец или холостяк. Дай мою записную книжку… А, вот он. Доктор Бенджамин Ами, авеню Шалом, 147. Я ему позвоню.

– Может, мне сперва поговорить с Дэвидом? – усомнилась Мириам.

– Что мужья в этом понимают, особенно раввины?.. Доктор Бен Ами? Я близкий друг Сары Адуми и хотела бы договориться о вашей встрече с моей племянницей… Можете ее принять? Отлично, я ее сейчас привезу.

Глава 26

Иерусалимское кафе в Старом Городе находится недалеко от Дамаскских ворот. Каждый день через них проходят тысячи туристов, но внутрь заходят немногие. Туда может заглянуть парочка, пытающаяся спрятаться от палящего солнца и отдохнуть за чашкой кофе или стаканом апельсинового сока, но может и передумать. Это место не для туристов.

Радио орет на полную мощность, без конца передавая меланхоличную арабскую музыку в минорном ключе. В неверном свете виден бильярдный стол, за которым обычно играют молодые арабы, сопровождая каждый удар бурными выкриками.

В остальной части комнаты расставлены простые деревянные столы, где посетители пили кофе или играли в карты. С другой стороны виднелась касса. Кассир спрашивал у клиента, что тот заказывал, подсчитывал на бумаге сумму, клал деньги в ящик стола и отсчитывал сдачу из столбиков монет на столе. Он считался уважаемым человеком, потому что имел дело с деньгами, быстро считал и к тому же был владельцем заведения. Рядом с его столом в раковине мыл грязную посуду сын хозяина, он же официант.

Если в кафе все же заходила пара туристов, официант вежливо принимал заказ, обслуживал и больше не обращал на них внимания. Другие посетители также их игнорировали, даже не смотрели в ту сторону. На Абдула, который сидел за своим кофе с раскрытой книгой, тоже не обращали внимания – он был не из их числа. Его одежда, книга – все говорило о том, что он имел более высокий статус, возможно, был студентом. Он сидел там уже двадцать минут и пил вторую чашку кофе, когда вошел Махмуд. Он не поздоровался с Абдулом, а прошел к бильярдному столу и какое-то время наблюдал за игрой, затем подошел к столу с картами и по-приятельски заговорил с игроками. Потом взял табуретку, подошел к столу Абдула и сел рядом.

Абдул продолжал читать, но Махмуд кивком подозвал официанта и заказал кофе.

Когда официант принес заказ и удалился к раковине, Махмуд сказал:

– Мы узнали, где он живет, но Лейла считает, нужно подождать.

Абдул пожал плечами.

– Все просто, как дважды два, – Махмуд щелкнул пальцами. – Район новый, дом тоже. Он живет в первом этаже, в квартире, выходящей на авеню Шалом, но вход в конце дома, с тротуара. И по другую сторону улицы нет домов.

– И что?

– И то: Лейла считает, все слишком просто. Может, это ловушка.

– Женщины! – презрительно хмыкнул Абдул. – Вечно они паникуют!

– Нет, Абдул, Лейла не такая, у нее голова на плечах. И она не хуже любого мужчины в нашей организации. Но она узнала, что в Тель-Авиве он жил на верхнем этаже, хотя его жена болела и не могла подниматься по лестнице. Почему же здесь выбрал первый?

– Потому что его жена больна и не может подниматься по лестнице. Ты сам это только что сказал, – заметил Абдул. – К тому же в Иерусалиме трудно найти квартиру.

– Но если его сюда вызвали, разве правительство не могло позаботиться о квартире?

– Правительство иногда не заботится о квартирах даже для больших людей – своих министров. Поверь мне, из-за него затрудняться не станут. Если Лейлу беспокоит только это, она просто паникерша. Свяжись со Швейцарцем, чтобы подготовил и проверил устройство. В прошлый раз оно сработало раньше, чем нужно.

– Между двумя въездами есть место, где он ставит машину, – заметил Махмуд. – Он выезжает на тротуар и паркуется между двумя зданиями. Швейцарец может сделать штуку, которую мы прикрепим к его машине…

– Идея Лейлы? – презрительно спросил Абдул. – Прекрасно! Поздно ночью будет прекрасно слышно, как открывают и закрывают капот. Нет, лучше всего обычная машинка. Ее можно установить и днем, а когда мы будем идти по улице, никто не подумает остановить нас и спросить, что мы тут делаем.

– Хорошо, я скажу Швейцарцу. – Махмуд допил свой кофе, Абдул вернулся к книге, но Махмуд продолжил: – Лейла спрашивает, что это за американец, с которым ты так дружишь.

Абдул закрыл книгу и впервые повернулся к приятелю.

– Так Лейла думает, что может мне указывать, с кем дружить? А она одобряет мою дружбу с тобой?

– Нет, но – американец и еврей?

– У меня насчет него есть план.

– Она думает, может, у него план насчет тебя.

– У Роя? – Абдул рассмеялся. – Она думает, Рой со мной играет?

– Однажды она видела его в ресторане с пожилым мужчиной. Они молча ели и просидели там, пока все не ушли. Сидели, пили кофе и молчали. Подозрительно.

– Скажи Лейле, чтобы перестала повсюду видеть агентов. Это был его отец.

– Нет, Абдул, она вернулась туда через несколько минут – сказала официанту, что забыла шарф на стуле, – и они ссорились. Твой молодой друг грубо говорил с пожилым. Ни один сын так не разговаривает с отцом.

Абдул улыбнулся.

– Ты не знаешь американцев.