Текст книги "Ребе едет в отпуск"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 6

Чета Смоллов вдруг стала очень популярной. Люди, которых они едва знали, нашли повод для визитов – пожелать безопасного и приятного полета (в основном, безопасного).

– Мы тоже собирались ехать, но жена говорит, что нужно подождать, пока все уляжется, – а то, не дай Бог, взорвется бомба! – (самоуверенный смешок). – Поэтому мы решили ехать на Бермуды.

Им давали адреса и фамилии людей, к которым можно заглянуть.

– Я его встретил там четыре года назад, он ведет важную научную работу в университете. Выдающийся человек. Я напишу ему о вашем приезде, свяжитесь с ним, как только устроитесь.

Им показывали маршруты прошлогодних поездок вместе с цветными слайдами и фотографиями тех мест и наказывали не пропустить самый цимес.

– Я снимал в туман, так что всей красоты не видно, но скажу вам, ребе, вид такой, что дух захватывает. Посмотрите…

В гости к Смоллам пришел Майер Пафф, грузный толстяк с крупными чертами лица. Похожими на сардельки пальцами он приветственно ухватил ребе за руку.

– Ребе, послушайте совета, не гоняйтесь за достопримечательностями. Я был там уже четыре раза. Первый раз меня заставляли носиться с утра до вечера, через неделю я сказал: «Шагу не ступлю из отеля», и так и поступал во все остальные свои приезды. Я оставался в отеле, сидел возле бассейна, играл в карты. Конечно, моя мадам хотела ездить и смотреть, она без колебаний согласилась на эти туры, и я отпускал ее, чтобы потом послушать ее рассказы. Разумеется, в другой стране я бы не отпустил ее одну, но это Израиль, там безопасно. Там всегда есть сотрудницы Хадассы[6]6
  Женская еврейская благотворительная организация. (Примеч. пер.)


[Закрыть], и если она их не знает, то знает тех, кого знают они. Это как в семье. И еще скажу вам: перед возвращением я купил пачку слайдов, и когда меня спрашивали: «Вы это видели, да?», – отвечал: «А как же! Потрясающе! Классные снимки сделал!»

Пришел Бен Горфинкель.

– Я поговорил со свояком – он издатель местной «Таймс геральд», так он подумал, что, может, вы смогли бы писать заметки для газеты.

– Но я не репортер, – смутился ребе.

– Знаю, но имеются в виду наброски, личные впечатления, местный колорит. Он сможет выплачивать построчный гонорар; не думаю, что это большие деньги, и сначала на заметки нужно будет посмотреть, но ваше имя будет на слуху у публики.

– Понятно, – кивнул ребе Смолл. – Что ж, спасибо ему и спасибо вам.

– Так вы согласны? – не отставал Бен.

– Не могу сказать, пока не окажусь на месте.

– Думаю, ребе, вам все же стоит попробовать, – Горфинкель едва скрывал разочарование.

– Понимаю, мистер Горфинкель.

Потом в гости зашел престарелый основатель общины – Джейкоб Вассерман, человек болезненного вида, с кожей, похожей на пергамент.

– Ребе, вы правильно поступаете, что едете: пока молоды, надо получать удовольствие. Я всю жизнь обещал себе эту поездку, и вечно что-нибудь мешало. А теперь, когда я, можно сказать, каждую минуту под наблюдением врачей, уже поздно.

Ребе проводил его к креслу.

– Там тоже есть врачи, мистер Вассерман.

– Да, но для такой поездки нужно больше, чем желание. Сердце колотится от одной только мысли о поездке, а мне сейчас хватает небольшой прогулки или поездки на машине с сыном. Но я счастлив, что вы едете.

Ребе улыбнулся.

– Ладно, постараюсь получить удовольствие за нас обоих.

– Отлично, будете моим послом в поездке. Скажите, ребе, человек, который вас заменит – ребе Дойч – вы его знаете?

– Никогда не встречал, но много о нем слышал. У него очень хорошая репутация, пожалуй, для общины он – находка.

Старик кивнул.

– Возможно, кто-нибудь попроще пришелся бы более кстати.

– Что вы хотите сказать, мистер Вассерман?

– Ну, существуют кое-какие группировки, думаю, вам не нужно объяснять.

– Да, я знаю, – тихо сказал ребе.

– И долго вас не будет?

– О, три месяца точно, а может, больше.

Старик положил руку с набухшими венами на плечо ребе.

– Но вы вернетесь?

Ребе улыбнулся.

– Кто знает, что будет завтра, тем более через три месяца?

– Но вы рассчитываете вернуться?

Отношения ребе со стариком были таковы, что он не мог ни уклониться от ответа, ни солгать.

– Не знаю, – ответил ребе. – Просто не знаю.

– Этого я и боялся, – вздохнул Вассерман.

Посетил его Хью Лэниган – начальник полиции Барнардз Кроссинг.

– Тут Глэдис просила передать подарочек для вашей хозяйки, – он поставил на стол нарядно упакованный сверток.

– Уверен, Мириам будет очень рада.

– И знаете, – продолжал начальник, – не беспокойтесь за дом, я поручил патрульным регулярно наведываться для проверки.

– Спасибо, шеф. Я собирался заехать оставить ключ и сообщить о дне отъезда.

– Думаю, вам просто необходимо съездить.

– Необходимо? – удивился ребе.

– Я хочу сказать, как пастору необходимо посетить Рим.

– А, понятно, – кивнул ребе, – что-то в этом роде, только еще сильнее. В общем, это как религиозная обязанность – для всех евреев, не только для раввинов.

Лэниган все еще не понимал.

– Как Мекка для мусульман?

– Не совсем. Здесь нет особых религиозных целей. – Он подумал, как лучше объяснить. – Мне кажемся, это тяга к дому, как у почтового голубя, когда его выпускают.

– Понятно, – кивнул начальник полиции. – Тогда, видимо, не у каждого есть такая тяга, иначе многие бы уехали.

– Полагаю, многие почтовые голуби вообще не возвращаются, – снова попытался объяснить ребе. – Понимаете, наша религия – это не только система общепринятых верований или ритуалов. Это образ жизни, более того, он тесно переплетен с самими людьми, со всей еврейской нацией. Обе стороны – люди и религия – прочно связаны с Израилем, особенно с Иерусалимом. Так что наш интерес к этим местам не случайно носит исторический характер. То есть причина не только в том, что мы оттуда родом, но потому, что это место предназначено нам Богом.

– Вы в это верите, ребе?

Ребе улыбнулся.

– Я должен верить. Это такая существенная часть нашей веры, что если бы я усомнился, то пришлось бы разувериться и во всем остальном. А если остальное под сомнением, вся наша история становится бессмысленной.

Лэниган кивнул.

– Да, тут есть смысл. – Он протянул руку. – Надеюсь, там вы найдете то, что ищете.

У дверей он обернулся.

– Послушайте, как вы доберетесь до аэропорта?

– Ну, возьмем такси.

– Такси? Но это обойдется больше десяти монет. Хотите, подвезу?

Позже ребе говорил Мириам:

– Любопытно, что из всех, кто ко мне приходил, только один предложил подвезти – и не еврей.

– Он добрый человек, – согласилась Мириам, – но другие могли подумать, что ты все заранее уладил.

– Но только он додумался спросить…

Глава 7

Пока она вешала его пальто в стенной шкаф, его глаза обшаривали комнату в поисках следов другого жильца – трубки в пепельнице, тапочек за креслом. После стольких лет, – говорил себе Дэн Стедман, – он не ревновал свою бывшую жену, просто ему было интересно. Если ей вздумалось завести любовника, это не его дело. Конечно, он не жил после развода отшельником. Она для него ничего не значила – так он себя уверял, и все же не сразу решил навестить ее, получив письмо в свой последний день в Штатах. Однако поднимаясь по лестнице к ее квартире, Дэн ощутил повышенный интерес, какое-то возбуждение от того, что ее увидит.

Она присоединилась к нему в гостиной. Все еще привлекательна, – отметил он про себя. Высокая, стройная, коротко стриженная, сохранившая свежесть лица, она не выглядела на свои – он прикинул в уме – сорок пять. Когда она обходила стол, чтобы сесть напротив, Дэн подумал, что немногие женщины могут так свободно носить брюки. Она тут же поднялась снова.

– Выпьешь?

– Немного джина.

– Со льдом, полагаю?

– Точно.

Наливая джин, она тайком наблюдала за ним и подумала, что выглядит он все так же привлекательно, но как-то неухоженно. Брюки пузырятся на коленях, – уж она бы проследила, чтобы их прогладили, – манжеты на рубашке обтрепались – она бы заметила и велела перед выходом переменить рубашку.

– Я тебе звонила и звонила, раз десять, а потом решила написать.

– Я был у Бетти в Коннектикуте, вернулся прошлой ночью, – солгал он.

– Как она? Мне нужно ей написать.

– Все в порядке.

– А Хьюго?

– Думаю, хорошо. Он только что вернулся из общины.

– Ах да, помню, в прошлый раз ты говорил, что он об этом подумывает. Нравится ему не работать? – Она подала джин и уселась напротив.

Он ухмыльнулся.

– Не особенно. Он планировал очень многое сделать, как только уволится и найдет время, но ты знаешь, как все получается. Пока он служил в синагоге, у него было оправдание, а сейчас он не знает, как начать все, что задумал. А с Бетти еще труднее – он у нее под каблуком.

– Бедный Хьюго.

– Но он нашел другую работу, и неплохую: замещать в Массачусетсе раввина, который на несколько месяцев уезжает в Израиль, и может, даже не вернется.

– О, это хорошо. – Она посмотрела на него поверх своего стакана. – А как ты?

– Отлично, – соврал он. – Знаешь, я больше не работаю на телевидении.

– Я слышала. Опять проблемы с Райаном?

– Не совсем. – Он поднялся и принялся ходить по комнате. – Мне все надоело. Ну что за работа: вечно мотаться, иногда через полмира, чтобы передать новости, которые все уже прочли в газетах?

– Но ты же делал эти новости, – возразила она. – Брал интервью у известных людей, у важных политиков…

– Ну да, – согласился он, – и они никогда не говорили ничего нового, кроме избитых истин. – Он снова уселся. – Я нашел неплохое место на образовательном канале. То же самое, но больше свободы в комментариях и информации. А пока что пишу книгу для «Дэшил и Стоун».

– Прекрасно. Аванс приличный?

Вполне в ее стиле, – подумал он, – спрашивать сначала о финансовой стороне дела, а потом об остальном.

– Только на расходы.

– Ах, вот как…

– Это книга об общественном мнении, – продолжал он, – о том, что на самом деле думает человек с улицы.

– Но ты делал то же на телевидении, – заметила она.

– Нет, – возразил он, входя в азарт от спора. – Там люди знали, что у них берут интервью, а для книги я буду использовать скрытый микрофон с магнитофоном. Представь: я в ресторане, а за соседним столом парочка что-то обсуждает. Я лишь включу запись, потом прослушаю их разговор и проанализирую его на досуге.

– Думаю, книга выйдет интересная, – вежливо заметила она.

Дэн допил джин и поставил стакан на стол.

– Еще? – спросила она.

– Нет, пожалуй, – он наконец-то смог откинуться назад и расслабиться. – Полагаю, не надо спрашивать, как у тебя дела: выглядишь, как всегда, великолепно.

Она покосилась на него, чтобы понять скрытый смысл галантной фразы.

– Много работаю…

– Должен сказать, Лора, это тебе идет. – Он кивнул на стену. – Новая картина?

– Ага, Джозайя Редмонд. Он все нам оформляет. Но я еще не владелица, пока договорились о кредите. Хочу пожить немного, присмотреться, захочу ли потом купить.

Он слышал о Редмонде: гравер высокого класса. Хотелось шутливо спросить, не преследует ли она по отношению к художнику ту же цель, что и с картиной, но он сдержался, понимая, что это прозвучит грубо и язвительно. К тому же она вполне могла себе позволить купить картину обычным путем. Будучи старшим редактором журнала «Студент», она, должно быть, неплохо зарабатывала. Так что он просто кивнул и уставился на картину, ожидая объяснений, зачем она хотела встречи.

«Мне нужно тебя видеть, – говорилось в письме, – очень важно обсудить будущее Роя. Я ужасно беспокоюсь…» – и так несколько страниц, почти на каждой подчеркнутые слова. Говорила она почти так же и когда они впервые встретились, ему это казалось привлекательным. Позже его это стало слегка раздражать.

– Я получила письмо от Роя, – начала она.

– А, он тебе пишет? – На этот раз язвительность скрыть не удалось. – Я не получал от него вестей с тех пор, как он уехал в Израиль.

– Может, если бы ты ему писал…

– Я писал дважды. Мне что, продолжать, пока он не снизойдет и не ответит?

– Ну, – вздохнула она, – он несчастен.

– Ничего удивительного: он и в колледже был несчастен. Все его поколение несчастно.

– И хочет вернуться, – продолжала она.

– Так в чем дело?

– И потерять год учебы? Если он сейчас вернется, то лишится оплаты курса в университете.

– В наши дни детей это не беспокоит, – возразил он. – Они мечутся с одного факультета на другой, из одного колледжа в другой – чтобы я так менял ботинки! А закончив, не готовы работать, или не хотят. Из-за чего он несчастен? Проблемы сердечные или мировые?

Лора нервно закурила.

– Как ты можешь так легко к этому относиться? Ведь он твой сын.

– Мой сын! – взорвался Дэн. – Я дал ему жизнь, но потом не имел к нему никакого отношения.

– Дэниэл Стедман, ты знаешь, я с тобой советовалась о каждом шаге, о каждой школе, о…

– Ладно, ладно, – остановил он. – Не будем начинать все сначала. Чего ты от меня хочешь?

– Ну, – она загасила сигарету, – думаю, тебе следует написать ему суровое письмо и убедить остаться на месте, пока не кончится учебный год; и пригрози урезать дотации.

– Понятно: я должен сыграть роль строгого отца.

– Дисциплина – дело отцовское, – отрезала она.

– И это сделает его счастливым?

– По крайней мере удержит от глупостей.

– Я сделаю лучше, – сказал Дэн, поднявшись с кресла. – Я поеду к нему.

– Но ты не можешь просто так все бросить и нестись через полмира, – тут она заметила его улыбку. – Ах, ты собирался ехать в Израиль?

Он кивнул.

– Именно там я и готовлю книгу: это книга о мнениях израильтян.

– Когда едешь?

– Завтра. Рейс в Цюрих компанией «Свиссэр».

– Почему не «Эл Ал»? Говорят, они надежней и внимательней.

– Там так много народу… К тому же полет слишком долгий, и я хочу его разделить посадкой в Цюрихе, – ответил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Цюрих? – Она быстро взглянула на него. – Ты ни во что не замешан?

– Замешан? – Он рассмеялся. – Что ты хочешь сказать?

– Я все еще волнуюсь за тебя, Дэн, – вздохнула она.

Он с легким раздражением пожал плечами.

– Ничего, прямо оттуда полечу в Израиль.

Глава 8

Из своего офиса на пятом этаже больницы Гиттель Шлоссберг из Отдела социального обслуживания могла видеть крыши большей части домов Тель-Авива – все они были увенчаны наклонными панелями из черного стекла, ловившими солнечные лучи и снабжавшими квартиры горячей водой. Вид на море загораживало высокое здание, но она знала, что море там, внизу, и иногда ей мерещился звук прибоя, прорывающийся сквозь шум транспорта. Она наслаждалась видом из окна так же, как наслаждалась поездкой на работу по узким людным улицам, мимо домов с потемневшей осыпающейся штукатуркой; не то чтобы ей нравился весь этот вид, просто он говорил о росте и развитии.

Она прожила в городе почти всю жизнь и помнила, что когда-то между домами виднелись садики, но ей больше нравилось, когда каждый клочок земли застраивался, а город разрастался во все стороны. Это значило, что прибывало все больше и больше народу, люди обустраивались и начинали работать на благо города. Сидя на вращающемся стуле и читая письмо Мириам, она представляла, как ее племянница приедет со всей семьей и, может быть, останется навсегда.

Некоторые из коллег склонны были обвинять Гиттель Шлоссберг в непрофессионализме. Но она просто была прагматиком. К примеру, надо было найти клиенту работу; для этого она не поднималась выше легкого шантажа преуспевающих предпринимателей. А так как от сделки выгоду она не получала, совесть ее была чиста. Она была непревзойденным мастером национальной игры под названием протекция. Нет нужды говорить, что это редко появлялось в данных о клиентах, которые она вела; там все было перемешано, ведь тетя Гиттель считала их досадной выдумкой начальства для поддержания своего авторитета. То, что она считала важным, хранилось в укромных уголках ее памяти.

Все это очень не нравилось ее молодым коллегам, которые старались быть профессионально объективными и педантичными. Зато пожилые коллеги, знавшие ее еще в годы британской оккупации, помнили, как успешно она добывала продукты, медикаменты и даже оружие у британских солдат, и прощали даже самые вопиющие нарушения принятого порядка.

Когда ее мужа убили на волне террора, предшествовавшего войне за независимость, Гиттель осталась с ребенком на руках. Она легко могла бы бросить свою подпольную деятельность и укрыться в радостях материнства; вместо того она решила переломить свое горе, окунувшись в борьбу за освобождение Иерусалима, где теперь жила. Даже младенец оказался вовлеченным в дело; не раз ей удавалось пересечь кордоны, расставленные англичанами вокруг еврейского квартала, чтобы доставить важное сообщение или пронести лекарства, – она просто шла на солдат с ребенком на руках. И чаще всего мать с младенцем пропускали.

Не будучи религиозной, она верила в старую иудейскую пословицу: на каждый горшок найдется крышка, то есть на каждую проблему, которую послал Господь, найдется ей подобная, и все решится. Когда она была помоложе, многие холостяки предлагали объединить их одиночества, но она неизменно отказывала и оставалась преданной памяти мужа, став ребенку и матерью, и отцом.

В ней было не больше пяти футов росту; копна седых волос казалась неловко пришпиленной на макушке, так что ей постоянно приходилось их поправлять. Она просто излучала энергию. Вот и сейчас, едва прочитав письмо Мириам, тетушка Гиттель потянулась к телефону и принялась названивать в агентства по недвижимости. В ее правилах было не загромождать стол бумагами и записками, а делать все сразу.

– Шимшон? Это Гиттель. – Нет нужды объяснять, какая Гиттель, хотя в Израиле такое имя встречается довольно часто.

– Шалом, Гиттель, – прозвучал спокойный ответ.

Звонки Гиттель обычно означали просьбу подыскать дом для очередного из ее небогатых клиентов, значит, снова придется ограничить свой процент…

– Шимшон, у меня очень важное дело, и я обратилась к тебе как к лучшему…

– Что, меблированная квартира в это время года, Гиттель? И только на три месяца? Посмотрю, конечно, но не уверен. Прямо сейчас ответить не могу.

Она позвонила Меиру, потом Итамару, потом Шмуэлю, и каждому сказала, что обращается в первую очередь к нему. Последней стала Хайя[7]7
  В книге Итомар и Чайя (прим. верстальщика).


[Закрыть] – к женщине требовался другой подход и тон.

– Хайя, я к тебе с проблемой, и понять ее может только женщина. Понимаешь, дочь моей сестры…

Именно Хайя назвала вслух те трудности, на которые другие только намекали.

– Послушай, Гиттель, смотри на вещи здраво. Найти квартиру нелегко в любое время года, но сейчас практически невозможно. А тебе нужны районы Талбие или Рехавия. Те университетские профессора и доктора, кто приезжает преподавать или что-то исследовать, заранее все заказали. Обратись ты ко мне в августе, я бы дала полдюжины адресов, но твои приезжают в январе… Кто же сейчас сдает квартиры? Я сдала одну на той неделе, но это на год. Да и деньги ты предлагаешь просто смешные. Советую поискать место в каком-нибудь приюте Старого города или монастыре, принимающем постояльцев. Конечно, если я что-то узнаю…

Гиттель и сама знала, что Талбие и Рехавия – самые популярные районы и самые дорогие, но ей казалось, что только они подходили идеально. Она никогда не видела племянницы, разве что на фотографиях, которые присылала сестра, а ребе Смолла знала вообще лишь по свадебному снимку; и все-таки Гиттель была уверена, что твердо знает, что им надо. Она знала сестру и ее мужа, а значит, знала, какова их дочь и какого мужа она выбрала.

Крутнувшись на вращающемся стуле, она закрыла глаза, погрузилась в размышления – и тут же вспомнила мадам Клопчук, которую навещала только накануне. Через несколько минут она уже направлялась на автостоянку. «Рено» десятилетней давности можно было стронуть с места только молитвами и угрозами, и то если залить бак. Но на этот раз машина завелась без проблем, и это было хорошим знаком. Впрочем, если машина не заводилась, это тоже было хорошим знаком: когда Гиттель шла к цели, дурных предзнаменований для нее не существовало.

Через четверть часа она сидела с мадам Клопчук за чашкой кофе, без которого не обходился ни один визит в Израиле.

– Я все обдумываю вашу проблему и начинаю сомневаться в успехе вашей идеи, – впрочем, идея была ее собственной, – сдать свободную комнату студентке. Деньги, что она заплатит…

– Они не так важны, мадам Шлоссберг, – запротестовала женщина. – Я говорила, что хочу сдать комнату с пансионом ради общения и помощи по хозяйству.

– Меня беспокоит не это, – продолжала Гиттель. – Какое общение можете вы ожидать от студентки? И какую помощь вы получите? Кончится тем, что вы станете на нее работать. В один вечер у нее будет свидание, в другой надо готовиться к экзамену или писать работу, и вы скажете: «Ладно, я помою посуду, ты занимайся». Потом окажется, что она никудышная хозяйка, – и что, вы ее тут же выселите? Держу пари, что нет.

– Так что мне делать? Я не могу себе позволить нанять прислугу.

– А ваша сестра в Иерусалиме?

Мадам Клопчук упрямо покачала головой.

– А почему бы нет? – настаивала Гиттель. – Она ваша сестра, вам нужна помощь, тогда в чем дело?

– Моя сестра, благослови ее Господь, звонит мне каждый Новый год. Когда мой муж умер, а ее был жив, я часто ездила к ним на Пасху. И это все, что нас с ней связывает.

– Вы обе стареете, – сухо заметила Гиттель. – Знаю эти семейные ссоры. Кто-то что-то сказал, а другой ответил, и обе надулись. Потом уже никто не помнит, кто первый начал. Или у вас такая большая семья, что вы можете себе позволить не общаться с сестрой?

Мадам Клопчук снова покачала головой.

– А как бы все славно устроилось, – не отставала Гиттель. – Свою квартиру в Иерусалиме она могла бы сдать, а здесь бы разделила расходы с вами… У вас так много общего…Хотя бы возраст…

– Она старше.

– Так и что? Если когда-то она себя плохо почувствует, вы ей поможете. Вы можете заботиться друг о друге…

– Я лучше вырву себе язык, чем попрошу ее об этом.

– Давайте я все устрою, и она приедет вас навестить – пусть хотя бы на несколько месяцев.

– Говорю вам, она не приедет и никому не сдаст квартиру. Она так религиозна, что никому не доверит смешать ее мясную посуду с молочной…

– А если я уговорю ее сдать квартиру абсолютно надежному человеку? Например, раввину…