Текст книги "Ребе едет в отпуск"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 48

Субботним утром Марти Дрекслер и Берт Рэймонд не случайно завернули в гости к Дойчам: они знали, что ребе в синагоге, и хотели повидать его жену.

Та вышла открыть дверь.

– О, мистер Рэймонд и мистер Дрекслер! Ребе сейчас в синагоге.

– Да, мы так и думали. – Рэймонд выглядел разочарованным, но не уходил.

Наступила неловкая пауза, и чтобы ее заполнить, миссис Дойч спросила:

– Не хотите зайти? Что-то важное? – Она посторонилась. – Я как раз пью кофе, хотите присоединиться?

– Будем очень рады, миссис Дойч, – ответил Марти.

Она пригласила к столу и принесла чашки. Гости уселись и стали пить кофе и болтать, но от второй чашки отказались. Марти объяснил:

– Хороший кофе, но мне хватит одной чашки. Мы хотели увидеть ребе и спросить, согласен ли он на наше предложение. Он вам рассказывал?

– Да, упоминал, – спокойно ответила она.

– Думаю, вы заинтересованы не меньше него. Хотите остаться здесь, миссис Дойч? – спросил Рэймонд.

– Решение принимает Хьюго. – Она убрала чашки. – Вы ведь понимаете, мистер Рэймонд?

– Конечно, – кивнул Марти, – у нас в доме я принимаю решения, но жена дает мне советы. Думаю, так во всех семьях. И у вас, должно быть, ребе слушает и решает согласно вашим словам.

– Ну, в общем, да…

– То есть если вам эта идея не нравится и вы думаете, что ребе слишком стар, чтобы браться за новую работу, или же просто хотите вернуться во Флориду, тогда мы ломимся в открытую дверь, и чем раньше это станет ясно, тем быстрее можно будет строить новые планы.

– Лично мне здесь нравится, и Хьюго тоже. А слишком ли он стар – это решать вам и вашему совету. Я знаю, муж не считает себя старым, и я тоже его таким не считаю. Что до возвращения во Флориду, об этом он думает в последнюю очередь.

– Вот если бы вы сыграли на нашей стороне…

– Но я скажу вам, что его беспокоит, – продолжала она. – В самом ли деле здесь есть работа?

– Понимаю, – горячо согласился Рэймонд, – я объяснял ребе, что мы просим его остаться, так как работа есть.

– Послушайте, миссис Дойч, – порывисто вмешался Марти. – Позвольте, я все объясню. Когда ребе Смолл взял отпуск – именно взял, потому что его никто не предлагал, – работа буквально валялась на дороге. Если бы это произошло у меня в конторе, я бы нашел замену, прежде чем такой человек успел достать бутылку виски из стола. И я не считаю это жестоким: я поступаю справедливо. Я не против предоставить другому человеку возможность работы, так же как делаю это для себя. Но мои коллеги из правления считают, что с раввинами все иначе. Поэтому мы нанимаем временную замену, а именно – вашего мужа, а Смолл пока три месяца отдыхает. Но за это время от него не пришло ни весточки, ни слова, ни даже строчки: «Скоро увидимся». Я уж не говорю о том, что он мог бы прислать письмо с просьбой рассказать, что здесь творится. И теперь я начинаю думать о других людях, которые могли бы выполнять его работу.

– Вы ему написали?

– Нет, и если бы кто в правлении предложил это сделать, я бы встал во весь рост и закричал, что считаю унизительным для нас писать ему и умолять рассказать о своих планах.

– И вдобавок, миссис Дойч, – вставил Рэймонд, – пара наших людей была в Израиле, они встречались с ребе Смоллом и поняли так, что – хочу быть справедливым, – он не собирается возвращаться и даже хочет сменить профессию.

– Должна сказать, нам тоже кажется странным, что ребе Смолл нам не написал, – заметила миссис Дойч.

– А мне все ясно! – воскликнул Марти. – Лично я считаю, что ребе Смолл определенно сошел с дистанции.

– Ну, Марти… – урезонил его Рэймонд.

– Слушай, Берт, это не только мое мнение. Я опросил ребят из правления, и большая часть признались, что если выбирать между ребе Смоллом и ребе Дойчем, то выбрали бы ребе Дойча, даже если пришлось бы за это повоевать. Он тот, кто нам нужен. Он нужен синагоге. И я скажу вам, миссис Дойч: Берт думает так же, но он юрист и не может ничего сказать без всяких «по причине того, что» и «принимая во внимание». Короче говоря, место вакантно, и ваш муж может его получить, если захочет; но он не должен просто сидеть и ждать, когда оно на него свалится. Надо действовать.

– Боюсь, что не понимаю.

– Прекрасно понимаете. Он должен показать, что хочет это место. Идеально чистых сделок не бывает, всегда есть какие-то мелкие хитрости. Такова жизнь. В данном случае я не вижу особых проблем. Но ребе Дойч должен действовать, иначе, когда ребе Смолл вернется, найдутся люди, которые скажут: «Нам больше нравится ребе Дойч, однако ребе Смолл человек молодой, у него семья, и все такое прочее». И пожалуйста – вот вам война, ваш муж получит свою порцию грязи.

Миссис Дойч кивнула.

– Да, я понимаю.

– Так мы договорились, миссис Дойч?

– Ну, как я сказала, решение за Хьюго, но попробую с ним поговорить.

– Это то, чего мы хотим, – Марти поднялся, коллега последовал его примеру. – Если я встречу ребе Дойча, то не скажу, что мы были здесь.

– Да, это правильно, – кивнула она. – Я ему тоже ничего не скажу.

– Пусть думает, что это исходит от вас.

Она улыбнулась.

– Так будет лучше.

Когда они сели в машину, Берт спросил:

– Думаешь, у нее получится?

– Дело в шляпе, – хихикнул Марти. – Я не философ и не психолог, но в своей работе часто использовал мнение супруга или супруги, когда приходили за кредитом, и всегда мог определить, кто держит поводья. Поверь мне, в этой семье поводья у миссис Дойч.

Глава 49

Ури отправился к своей девушке; Джонатан уже сменил парадный костюмчик, в котором ходил в синагогу, на обычные джинсы и свитер и играл во дворе с Шаули; а Смоллы и Гиттель болтали за бокалом вина и ореховым кексом, когда появился Дэн Стедман. Он принес экземпляр «Хаолам» и сунул ребе.

– Видите, машина пропаганды уже заработала. В ближайшие дни статей будет еще больше, а когда начнется суд, приговор уже появится в прессе. – Он выглядел измученным, под глазами темные круги.

Ребе взглянул на обложку и пролистал весь журнал.

– Этот ежемесячник пошел в печать уже давно. К тому же это иллюстрированный журнал типа нашего «Лайф», они печатают любые интересные снимки. Например, на странице тридцать два: снимок с воздуха, сделанный, должно быть, во время Шестидневной войны. Фотография Мевамета их интересует просто как удачный кадр.

– Возможно, – устало отмахнулся Дэн. – Я так расстроен, что не соображаю. Похоже, становлюсь параноиком. И не с кем обсудить…

– А что случилось? – спросила Мириам.

– Я… – Он нерешительно замолчал и перевел взгляд с одной женщины на другую.

– Если не хотите говорить при мне, – сказала Гиттель, – я пойду на кухню.

– Нет, не надо. Все равно через несколько дней все узнают. – Он нервно хохотнул. – Можете, кстати, выслушать сначала мою версию.

Он заговорил, и его голос стал спокойнее, скоро он уже рассказывал будничным тоном. Иногда он прерывал рассказ комментариями типа «Понятно, почему полиция пришла к такому выводу» или «Это очень глупо со стороны Роя». Обе женщины не сводили с него глаз, а ребе смотрел на обложку журнала, лежавшего на столе. Закончил Дэн словами:

– Не могу поверить, что Рой совершил такой кошмар, – и добавил: – Уверен, у них нет доказательств для настоящего суда.

Слушая, Гиттель испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, на молодого человека падало подозрение в связях с террористами и соучастии во взрыве, где погиб человек. С другой стороны, ей было жалко славного человека, не верилось, что его сын замешан в преступлении.

– Почему бы не нанять адвоката? – спросила она. – По крайней мере, он сможет добиться свидания с сыном.

Стедман покачал головой, объясняя то же, что Донехыо.

– К тому же, как сказал мой друг из посольства, за дело взялась «Шин Бет», поэтому все идет не так, как обычно.

– И что вы собираетесь делать?

– Ему удалось узнать, кто ведет дело, – некий Адуми, я пытаюсь его увидеть, но тщетно.

– Авнер Адуми? – спросила Гиттель.

– Да. Вы его знаете?

– Очень хорошо.

– Может, вы сможете договориться о встрече? – взмолился Дэн.

Ее лицо окаменело.

– Вашего сына подозревают в государственном преступлении, мистер Стедман. «Шин Бет» зря стараться не будет. Но Авнер Адуми – слуга народа, и вы имеете право с ним встретиться. Ему не следует уклоняться от своих обязанностей. Я отведу вас к нему – прямо сейчас, если хотите. Он, должно быть, дома.

Дэн не мог сдержать благодарности.

– Но я не прошу вас вмешиваться в это дело, просто дайте адрес…

– А что вы будете делать, если он захлопнет дверь перед вашим носом? Поверьте, Авнер на это способен. Итак, я отведу вас туда и прослежу, чтобы он вас хотя бы выслушал.

– А можно мне тоже пойти? – спросил ребе.

– Конечно, – воодушевился Стедман. – Чем нас больше, тем лучше. Он поймет, что дело нельзя спустить на тормозах.

«Рено» завелся без проблем. Вела Гиттель, Стедман сидел рядом, а ребе – на заднем сиденье. Все молчали, погруженные в свои мысли. Гиттель остановилась у дома на улице Кол Тов, направилась к двери и позвонила.

На звонок вышел Адуми.

– Что ты здесь делаешь, Гиттель? – удивился он. – Кто эти люди?

– Это мой друг Дэниел Стедман, а это мой племянник Дэвид Смолл.

Адуми улыбнулся.

– А, ребе из Америки, единственный, кто не соблюдает Субботы. Что вы хотите?

– Хотим поговорить, – ответил Стедман. – Я хочу.

Адуми секунду поколебался и пожал плечами.

– Ну, заходите, – он посторонился, виновато махнув в сторону кучи газет на полу и беспорядка в комнате. – Жена в больнице.

– Так ты специально устроил здесь свинарник, чтобы жене пришлось в первый же день после выписки все убирать? – вспылила Гиттель. – Считаешь, ей мало домашней работы?

– Я собирался убрать, пока она не вернулась, – виновато понурился хозяин.

– Я уберу. А ты поговори с мистером Стедманом. – Она принялась собирать газеты. Адуми пригласил мужчин присесть.

Какое-то время они наблюдали за ней, затем Стедман заговорил:

– Мой сын Рой…

Адуми резко оборвал его.

– Ваш сын пытался перейти границу на территорию врага. Если страна находится в состоянии войны, это военное преступление, и решать будет военный суд. Я к этому не причастен.

Но Стедмана нелегко было сбить с толку.

– Мне сообщили, что дело ведете в основном вы, и источник информации надежен, – спокойно ответил он. Прежде чем Адуми смог возразить, он добавил: – Рывок через границу вы устроили?

– Что вы хотите сказать? – но Адуми не сердился, он ухмылялся.

– Я хочу сказать, что это слишком надуманно. В полиции его допрашивали о взрыве, а затем отказались вернуть паспорт. Будь у них реальные доказательства вины, его бы арестовали. Но этого не сделали, и я думаю, что вы устроили так, что он попался на чем-то глупом типа попытки побега.

– Невиновные не убегают, – буркнул Адуми.

– Пока не испугаются, – возразил Стедман. – Этот его друг-араб – он из ваших? Может, он агент-провокатор?

– Мы не внедряем агентов, – отмахнулся Адуми. – Вы слишком много смотрели шпионских фильмов, мой друг.

– Все, что может придумать голливудский режиссер, доступно и человеку из разведки, – заметил Стедман. – Этот агент мог даже притвориться, что его ранили.

– О, его в самом деле ранили. Но он жив и может быть допрошен.

– Думаю, его уже допросили, – подал голос ребе.

Мужчины повернулись к нему, а Гиттель замерла.

– Что вы имеете в виду?

– Если бы его серьезно ранили, – начал ребе, – вы бы немедленно его допросили, чтобы убедиться, что он все сказал, прежде чем умрет. А если бы его ранили не очень серьезно, вы бы не ждали, пока он окончательно поправится. Так что полагаю, вы его допросили, и он вряд ли указал на Роя, иначе бы вы не упомянули о переходе границы, нашлось бы обвинение посерьезнее.

Гиттель бросила уборку, одобрительно кивнула племяннику и опустилась в кресло. Адуми тоже посмотрел на него с уважением.

– Не знал, что американские раввины способны на такое, – сказал он. – Я не говорю, что вы неправы. – Он минуту подумал. – Но допрос пока продолжается…

– Конечно, – горько хмыкнул Стедман. – Прежде чем вы возьметесь за араба, он угадает, чего вы от него хотите.

– Здесь мы не работаем подобным образом, – сердито оборвал Адуми.

– Так работает любая полиция, только стиль разный, – тихо заметил ребе. – Не знаю, что побудило Роя покинуть Иерусалим. Может, его уговорил друг-араб, а того, в свою очередь, напугали ваши люди. А может, у него своя причина. Но если то, что Рой уехал – преступление, оно не серьезное. Нельзя же держать людей, как за железным занавесом. Вы просто просите их заполнить определенные бланки и провести ряд процедур, если они хотят уехать. Так что все, что у вас против него есть, – это то, что он не прошел официального оформления. А что за это полагается? Небольшой штраф? Несколько дней в тюрьме? Значит, вы держите его еще за что-то. А это может быть только взрыв. Если можно доказать, что он не имел к нему отношения…

– А как вы это докажете? – вызывающе спросил Адуми.

Ребе бросил на стол номер «Хаолам».

– Вот доказательство. Вы это видели?

Адуми взглянул на снимок.

– Видел. Вы говорите, здесь доказательство того, что парень этого не делал? – Он взял журнал, и все молчали, пока он изучал фотографию. Потом вышел из комнаты и через минуту вернулся с лупой. Гиттель и Стедман перегнулись через стол, чтобы взглянуть на снимок, но когда хозяин вернулся, снова выпрямились. Он исследовал с помощью лупы каждый дюйм, а они молча ждали. Наконец Адуми отложил лупу и журнал и вопросительно взглянул на ребе.

– Доктор посетил его и заставил лечь в постель, – начал ребе. – Он сказал, что, видимо, Мевамет встал, чтобы выпить из бутылки на камине.

– И что?

– Посмотрите: он так держит бутылку, что не мог бы из нее налить, – объяснил ребе.

Адуми вновь взглянул на обложку.

– Если бы он наклонил бутылку, она бы упала, – сказал ребе.

– Так, может, он собирался взять ее в постель, а потом оставить на полу и изредка отхлебывать, – предположил Адуми.

Стедман и Гиттель взглянули на ребе, а тот покачал головой.

– Нет, он не собирался этого делать. Бутылка хранилась на полке. У вас с ним одинаковые квартиры, и полка вот такая, – он подошел к полке и встал рядом, – она ему по плечо. На фотографии он держит бутылку большим пальцем вниз, как булаву…

– Булаву? А, понятно.

– Так что он не мог снять ее с полки таким образом, не вывернув руку и плечо. Вы выше, чем он, и то так не сможете.

Адуми встал и подошел к полке, чтобы попробовать.

– Ладно, – сказал он. – Так почему…

– Почему он ее так держал? Чтобы использовать как оружие, конечно. Значит, в комнате был кто-то, кого он собирался атаковать или от кого собирался защищаться.

– Но…

– И это был не Рой, потому что когда он туда пришел, доктор как раз уходил и захлопнул за собой дверь.

– Он мог прийти потом и войти…

– В запертую дверь?

Лицо Стедмана расслабилось, он улыбнулся, Гиттель тоже улыбнулась и одобрительно кивнула.

– Но послушайте… – Адуми был взволнован, – если дверь была заперта и никто не входил, не надо было вооружаться бутылкой. Что значит: он ее так держал для других целей.

– Если не для кого-то, кто приходил раньше, чем заперли дверь.

– Но это смешно. Приходил только врач, а зачем против него вооружаться?

– Почему бы не спросить его самого?

– Он уехал. – Адуми в раздражении прикусил губу. Затем его лицо прояснилось, он улыбнулся и снова сел. – Все очень интересно, но не по делу. Этот человек погиб от взрыва…

– Откуда вы знаете? – спросил ребе. – На фотографии видно, что он погиб от удара в висок. Его могли толкнуть, он ударился о тот же камин…

– Да, и то же самое могло произойти от взрыва. – Адуми вновь успокоился и перестал сомневаться. Его голос звучал иронично. – Вы думаете, после его драки с доктором кто-то положил бомбу на подоконник? Удивительное совпадение, не так ли? И более того, – торжествующе добавил он, – мы в основном интересуемся этой бомбой, а вы не доказали, что ваш парень не мог вернуться и подложить ее.

– Как вы сказали, это было бы удивительное совпадение, – ответил ребе. – Вернее всего, Мевамета убили ударом по голове, и именно убийца подложил бомбу.

– Зачем? Зачем ему было взрывать Мевамета, если он его уже убил?

– Зачем? – переспросил ребе. – Потому что каждый может убить ударом по голове, и каждого можно заподозрить. Но бомба – это террористы, а те обычно берут ответственность на себя.

– Но вы предположили, что убил доктор Бен Ами. Где он взял бомбу, может, в своем чемоданчике?

Ребе казался встревоженным.

– Я здесь недавно и не знаю, что возможно, а что нет. Но в стране идет война. Мне кажется, что бомбы или же взрывчатку не так трудно спрятать. Гиттель говорила, что доктор Бен Ами устроил вам эту квартиру, так что он может быть связан с домовладельцем…

– Это его брат, Фил Резник, – вставил Адуми. – И что?

– Ну, домовладельцы всякие бывают, – продолжал ребе, – и я думаю…

– Что он пошел к брату и взял пару шашек динамита? – Адуми рассмеялся. – То есть Фил Резник дал брату динамит для экспериментов, – продолжал он с сарказмом, – или же доктор Бен Ами побежал к нему домой после того, как убил Мевамета, взял динамит, присоединил часовой механизм и побежал взрывать?

Он посмотрел на Гиттель и Стедмана – те были в растерянности. Его тон изменился, и он продолжал более мягко:

– Хорошая версия, ребе, но на самом деле это была не бомба, а специальное устройство, которое обычно используют террористы. Оно выглядит как пластмассовый радиоприемник. Мы давали его описание в прессе… – Он заметил, что ребе не слушает, а смотрит в потолок.

– Резник, Резник, – бормотал ребе. – Да, точно… – он подался вперед. – Когда мы ходили к Мевамету – Дэн с сыном и я, – он рассказал нам историю о том, как его чуть не убил некий Разников.

– Это так, – подтвердил Дэн. – Я помню. Разников – так звали врача, который отправил его на лесоповал.

– Помните, мы ведь ему были незнакомы, – продолжал ребе. – Но он сказал нам то же самое, это для него стало навязчивой идеей, он наверняка рассказывал про это многим людям.

Ребе встал и заходил по комнате, остальные следили за ним.

– Разников, Резник – одно имя. Я не знаю русского, но в курсе, что окончание «ов» в русском языке означает «сын такого-то». Не знаю, что такое «резник»…

– Шойхет, – подсказала Гиттель, – по-нашему «резник» будет шойхет – мясник.

– Правда? Значит, «сын мясника». Тот из братьев, который уехал в Америку – Фил, кажется? – сократил Разникова до Резника, это звучит более по-американски, так же как в России семья называла себя Разниковы – это более по-русски. А тот, который приехал сюда, в Израиль, выбрал еврейскую фамилию, потому что многие так делают и государство это поощряет…

– Заполняешь бланк и платишь лиру, – кивнула Гиттель.

– Точно. И хотя мясник – достойная и уважаемая у нас профессия, он не взял фамилию Шойхет или Бен Шойхет или Бар Шойхет, полагаю, потому, что для медика это не очень звучно. Вместо этого он стал Бен Ами. А Мевамет не знал, что Бен Ами – это Разников, и без колебаний пригласил его как врача. Если хотите, это совпадение, но такое случается часто – страна маленькая и по площади, и по населению, и сюда съезжаются евреи со всего мира. Рано или поздно здесь можно встретить самых неожиданных евреев. Я одного такого встретил неделю па-зад. Меньше всего я ожидал увидеть его здесь, но теперь он гражданин Израиля. После встречи с Уиллардом Эбботом возле Стены я уже не удивлюсь, если врач, которого вызвал Мевамет, окажется Разниковым.

– И вы думаете, они узнали друг друга?

– Если все, что рассказал Мевамет – правда, не сомневаюсь, что доктор его узнал, – сказал ребе. – Это возможно, но не обязательно. Доктор всего пару раз видел его, да и то мельком, почему он должен его узнавать? Но Мевамет мог запомнить доктора и сохранить его лицо в своей памяти. Думаю, он назвал его по-старому…

– И доктор его вспомнил, а потом они подрались?

– Скорее, Мевамет шагнул к нему с бутылкой, наш доктор резко оттолкнул его, тот упал и ударился головой.

Наступила тишина, все смотрели на Адуми, а тот в раздумье кусал губу. Наконец он сказал:

– Возможно, но взрыв – как доктор мог достать бомбу?

– Возможно, он и не смог бы достать бомбу, но после ее фотографий в газете и этой шумихи он вполне мог отличить одну взрывчатку от другой.

– Что вы имеете в виду?

– На улице Мазл Тов не было машин, и у дома Мевамета тоже. Рой точно все запомнил. А это значит, доктор пришел пешком. Откуда? В своем заявлении в прессе он сказал, что заскочил к Мевамету перед другим вызовом, значит, он был у вашей жены. Будь он где-то еще, даже по соседству, то сел бы в машину. Но если он сначала был у вас, то вместо того, чтобы сесть в машину и выехать на эту узкую грязную улочку, он предпочел пройти по аллее, которая соединяет две улицы. Стало быть, он пришел от вас.

– Это возможно, потому что он позвонил мне на работу и спросил, когда я приду, чтобы сказать мне что-то важное.

– Он так сказал? – удивился ребе. – Ему надо было сообщить вам что-то важное?

– Ну да.

– Так прямо и сказал? – настаивал ребе.

Адуми поджал губы и уставился в потолок. Затем перевел взгляд на ребе и кивнул.

– «Мне надо сказать вам что-то важное» – вот его слова. Я подумал, что он осмотрел Сару и что-то нашел, но он сказал, что еще ее не осматривал. В доме не горел свет, и он знал, что я еще не пришел. А может, он заметил, что моей машины нет на стоянке.

– А он знал, кем вы работаете?

– Конечно. Не потому, что мы дружили, а потому, что считалось: причина болезни моей жены связана с моей работой. Гиттель не устает повторять, что если я хочу, чтобы моя жена поправилась, то должен бросить эту работу.

Гиттель кивнула.

– Ты должен, Авнер.

Прежде чем тот ответил, ребе спросил:

– Но ведь это все объясняет?

– Что именно? – не понял Адуми.

– Почему он не известил полицию о найденной бомбе, – торжествующе воскликнул ребе.

– Какой бомбе? О чем вы? – изумился Адуми.

Стедман и Гиттель тоже недоумевали, но молчали.

– Смотрите. Доктор Бен Ами приезжает к вам и ставит машину у вашего дома. Затем он понимает, что вас нет дома, так как свет не горит. Некоторые врачи не любят приходить к замужним женщинам, когда те одни, или же сами женщины этого не любят, или их мужья. Как бы то ни было, он решает пойти к другому пациенту. Но тот живет в соседнем квартале, а между двумя улицами есть аллея, поэтому он берет сумку и идет по аллее.

Ребе встал, подошел к окну и выглянул на аллею, которая тянулась между домами.

– Вечер был туманный, а потом, если помните, пошел дождь. Возможно, он использовал фонарик, чтобы освещать дорогу, и я полагаю, что на вашем подоконнике он обнаружил бомбу – с улицы ее не очень было видно.

– На этом подоконнике? На моем?

Ребе кивнул.

– Именно. Гиттель уверяла меня, что они охотились за вами, и она, похоже, права. Она говорила, что вы занимаете высокий пост в правительстве.

– Конечно, я была права, – самодовольно заметила Гиттель. – Зачем террористам старый торговец подержанными машинами? Я с самого начала говорила, что им нужен ты, Авнер. – А ребе она сказала: – Авнер занимает высокий пост. Там, в Тель-Авиве, до приезда сюда…

– Ша, Гиттель. Ты слишком много болтаешь, – оборвал ее Адуми. – Итак, вы думаете, бомба лежала на моем окне? И Бен Ами ее увидел?

– Я так полагаю. – Ребе наклонился назад так, что оказался на уровне подоконника. – Не знаю, что бы я сделал, если бы нашел бомбу, как доктор Бен Ами. Наверное, ужасно бы перепугался. Она ведь могла взорваться в любой момент. А что он мог сделать? Убежать прочь? Попытаться ее разрядить? Он не знал, как давно бомба там находилась и когда должна была взорваться. По-моему, он поступил разумно. Он вспомнил, как в газетах учили разряжать подобные устройства – сдвигать переключатель. Затем ему бы следовало вызвать полицию, приехали бы полицейские машины, прочесали квартал и перепугали вашу жену. Вместо этого он звонит вам, ведь он знал, что теракты – больше ваша забота, чем полиции. Он знал, что вы с этим разберетесь, позвонил вам и сказал, что хочет сообщить что-то важное.

Адуми кивнул.

– И что он вам сказал при встрече?

– Только то, что осмотрел жену и решил, что ей надо лечь на обследование.

– Но он звонил вам до осмотра.

– Ну, может, он уже тогда думал…

– Тогда бы он сказал, что хочет что-то с вами обсудить, а не сообщить.

– Вижу, куда вы клоните, – кивнул Адуми. – Он идет по аллее и видит бомбу, разряжает ее и звонит мне. Затем, вместо того, чтобы ждать моего прихода домой, идет к Мевамету. Почему бы и нет? Не стоять же ему на месте. Но если даже принять вашу версию о его драке с Меваметом, я все равно не понимаю, зачем ему снова заряжать бомбу. Вы сказали: чтобы свалить все на террористов, но зачем? Он мог сказать, что позвонил в дверь Мевамета и никто не открыл…

– Потому что там был Рой! – воскликнул ребе. – Когда он уходил от Мевамета, то встретил Роя. Смерть, очевидно, была случайной, но все же в результате насилия. Началось бы расследование, кто бы ему поверил? Он закрепился в Израиле, пользовался уважением и почетом, а если бы полиция начала копать, все пропало. Если ничего не предпринять, тело нашли бы на другой день, Рой бы заявил, что видел доктора выходящим из квартиры. Но потом он вспомнил о бомбе и решил разыграть теракт, так как знал, что террористы тут же возьмут на себя ответственность. И вообще, они же подложили бомбу! Так что он ее снова зарядил и положил на подоконник Мевамета.

– Но он подвергал риску Сару, – возразила Гиттель.

– Разве, мистер Адуми? – спросил ребе. – Описание бомбы в газете показывает, что она была ограниченного радиуса действия и силы.

– Это правда, – подтвердил Адуми. – Конечно, был шум от взрыва, но он дал ей снотворное. Она проснулась и снова заснула. Бедный мерзавец – не могу не жалеть его. – Он встал и принялся ходить по комнате, а трое собеседников молча следили за ним. – Возможно, с Абдулом мы не продвинулись, так как занимались Меваметом. Если бы мы изменили порядок допроса… – Он замолчал и повернулся к Стедману. – Мне… мне очень жаль. Иногда мы ошибаемся… понимаете… это все для блага государства…

– Понимаю, – кивнул Стедман. – Я на вас не в обиде.

– Спасибо. – Адуми робко улыбнулся. – И ваш сын действительно виноват во взрыве – тем, что был там. – Он неуверенно взглянул на гостей. – Ребе, хочу поблагодарить вас, и тебя, Гиттель, что привела их сюда… Я…

– Тебе следовало знать, Авнер, – огрызнулась она, – что сын такого человека, как мистер Стедман, не может быть замешан в теракты… Тем более он друг моего племянника.

– Мне… Мне следовало знать.

Она пристально посмотрела на него, потом на племянника и на его друга – оба улыбались.

– Мужчины! – фыркнула она, направляясь к двери. – Что, нам здесь сидеть весь вечер, а Мириам будет гадать, что случилось?

Ребе и Стедман послушно последовали за ней в машину.