Текст книги "Ребе едет в отпуск"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 34

Ребе оценил тот факт, что полиция узнала об их визите к Мевамету. Возможно, рассказали Дэн или Рой. Если бы Мевамет (а это вряд ли) сделал какие-то записи о предстоящей встрече и полиция их нашла, они относились бы к Стедману. Его имя вряд ли понадобилось бы записывать, ведь он не собирался покупать машину. Почти невероятно, что информацию дал Дэн, ведь он отказался пойти в полицию. А если передумал и пошел, разве не должен был он сначала позвонить ребе? То, что не позвонил, могло означать просто рассеянность – или желание впутать ребе в это дело? Зачем? Или его свояк хочет получить место в Барнардз Кроссинг и Дэн старается для родственника?

Ребе отверг эту идею как мелодраматичную и абсурдную. И все же – что он знает о Дэне Стедмане? Конечно, они приятно побеседовали, но тот никогда с ним не откровенничал. Ребе знал только, что Дэн – тележурналист. А внезапное решение ехать в Хайфу, разве не странно? Нормальный человек хотел бы обсудить трагедию, случившуюся после их визита. Ребе старался не думать об этом и все же…

Его мысли вернулись к Рою. Тот был куда более реальным источником информации для полиции. Если Мевамет делал записи, он записал бы «Стедман», полиция могла решить, что это Рой, затем в ходе допроса стало бы ясно, что он ходил туда с отцом и другом отца, Дэвидом Смоллом. У Роя не было причин этого скрывать. Но почему он не позвонил ребе и не предупредил? Ответ прост: юношеская безответственность, Дэн как раз про это и говорил.

Он позвонил Рою, едва придя домой. Ответа не было. Он позвонил попозже, но и на следующий день никто не ответил, и ребе выкинул это из головы. Рой собирался прийти в пятницу вечером, там он его и увидит. А если Рой решит отказаться, для этого ему придется позвонить.

До появления гостей ребе решил не затрагивать этот вопрос. Ведь Суббота – день мира и покоя. Конечно, если кто-нибудь из Стедманов заговорит об этом, он поддержит разговор, но сам не начнет.

Стедманы пришли раздельно, но почти одновременно. Не успел он открыть дверь одному, как появился другой. Было уже поздно, и все сразу прошли к столу, затем постояли, пока ребе читал киддуш – благословение на вино, которой начиналась Субботняя служба.

Но столе была обычная Субботняя трапеза: куриный суп, фаршированная рыба и цыпленок. Рой привык питаться в столовых и университетских кафе, и для него это было деликатесом. Он нахваливал Мириам и охотно принимал добавку.

– Не часто удается так поесть, – объяснял он, – и все так вкусно!

Постепенно, под влиянием еды и вина, он расслабился. Возможно, благодаря присутствию маленького Джонатана или потому, что ребе с женой были относительно молоды, обстановка за столом воцарилась непосредственная, вовсе не такая, как на Субботних обедах у дяди Хьюго. И хотя тетя Бетти тоже пыталась быть непринужденной, торжественный дух праздника веселье подавлял.

Когда все перешли к чаю, разговор зашел о Рое и его учебе. Совершенно расслабившись, он рассказал о своих проблемах.

– Я не слишком хорошо говорю на иврите, и это мешает. Но израильские студенты – они такие замкнутые, да и американцы тоже. Мои лучшие друзья – арабы.

Парень произнес это с вызовом, но отец решил не реагировать и с воодушевлением сказал:

– Ну, Рой, это прекрасно. Я хочу, чтобы ты увидел все стороны здешней жизни.

Странно, но Рой не почувствовал благодарности. Ребе тоже молчал.

– Думаю, ребе не согласен, – заметил Рой.

Ребе Смолл медленно покачал головой.

– Да, не согласен. Если бы между мной и моими соседями Розенами были разногласия, а ко мне бы пришел гость и встал на их сторону, я бы имел право оскорбиться.

– А разрешите вам заметить, ребе, множество студентов дружат с арабами.

– Рад за них.

– Но вы же только что сказали…

Ребе кивнул.

– Они в ссоре, и хорошо бы, чтобы одна из сторон или обе переменили свои взгляды, как если бы миссис Смолл постаралась помириться с мадам Розен. Но в случае с гостем все иначе.

– Твоя сторона, моя сторона – все это устарело и годится лишь для войн и прочего, – Рой подался вперед. – Наше поколение так не рассуждает, мы не считаем, на какой стороне родились. Для нас важно, какая сторона – за правое дело. Посмотрите, как американцы моего поколения относятся к Вьетнаму: ваше поколение считает их врагами, а мы не согласны. Идеи вашего поколения дали нам войны, загубили экологию, породили голод и болезни. Мое поколение пытается это изменить.

– Здесь он прав, ребе, – заметил Дэн. – Думаю, мы все спутали, а они стараются распутать.

– Нет, – покачал головой ребе. – Все плохое, что есть в мире, – это не наша вина, а вина всего человечества. Оно же ответственно и за все хорошее. Мы живем в мире людей, а не в саду Эдема. И предыдущее поколение тоже старается все распутать, просто потому, что новое еще неопытно. Пройдет по крайней мере десять лет, Рой, прежде чем твое поколение сможет что-то сделать. И почему ты называешь еврейских студентов замкнутыми? Они из того же поколения. А арабы? Тоже твое поколение, но они сеют террор в стране, а не пытаются решить все миром. Если бы настал мир, они могли бы сражаться с бедностью и болезнями в своих собственных странах…

– А почему израильтяне не делают этого в своей стране?

– Разве? – спросил ребе.

– А сефарды – они же живут в трущобах и не имеют возможности нормально развиваться.

– Израильское правительство старается им помочь, – заметил Дэн.

– Оно может делать и больше, – обернулся Рой к ребе.

– Каждая страна может делать больше для своих обездоленных жителей, – мягко ответил тот. – Назови такую, которая с этим справилась.

– Но здесь должна быть нация идеалистов, – запротестовал Рой.

– Разве? Надеюсь, нет, – сказал ребе.

– Почему? – Рой был поражен. – Смешно, что раввин так считает. Разве вы не хотите, чтобы страна была идеальной?

– Не хочу. Наша религия нацелена на практическую жизнь. Этим иудаизм отличается от христианства: мы не просим своих людей быть святыми. Как сказал Гилель: «Если не я для себя, кто для меня?» Традиционно мы всегда считали, что заработок на пропитание – единственное, что нужно для хорошей жизни. Мы не придерживаемся идеалов аскетизма и бедности как самоцели.

– А что плохого в идеализме? – спросил Рой.

– От поклонения идее он становится главнее человека. Иногда люди бывают жестокими, просто потому, что они люди. Но это – самоограничение. Если человек нормален, то вслед за жестокостью придут угрызения совести. Но если он идеалист, во имя этого будет оправдан любой грех. Немцы убивали миллионы людей во имя чистоты нации, в России расстреливали за вполне человеческое желание сделать запасы продуктов на зиму. Добавлю, что сейчас некоторые из твоих молодых товарищей-студентов в Америке совершают множество грехов во имя мира, социального равенства или еще каких-нибудь идей.

Они спорили допоздна. Иногда спор возвращался к истоку, как это бывает, иногда уходил в сторону. Но в основном спорили Рой и ребе, Дэн только изредка вставлял слово в поддержку сына. О Мевамете и взрыве не вспоминали до тех пор, пока гости не собрались уходить. Кто-то упомянул о Хайфе, и Рой спросил отца, удачно ли тот съездил.

– В общем, да, Рой. Надеюсь, и ты так сочтешь. Я узнал, что лайнер «Атения» стоит под погрузкой. Когда-то я дружил с капитаном, так что отправился с ним повидаться. Он был со мной любезен и пригласил отправиться с ним в плавание – десятидневный тур в Грецию, на Сицилию, затем обратно в Хайфу. Пригласил нас обоих, представляешь. Что скажешь?

– Ого, здорово, пап. А когда отплываем?

– Из Хайфы – в воскресенье…

Рой щелкнул пальцами.

– Ох, я только что вспомнил…

– В чем дело? У тебя экзамены?

– Нет, наоборот, у нас будут каникулы, но мне понадобится паспорт?

– Ну да. А ты что, его потерял?

– Нет, – и Рой рассказал о том, что случилось. – Это они его потеряли, эти тупоголовые полицейские, – с негодованием добавил он. – И если они вышлют его мне сегодня, то к завтрашнему дню я его не получу, так как сегодня Суббота, почта не работает. И даже если он прибудет в воскресенье, я не получу его до полудня, когда приходит почта.

– Думаю, и в воскресенье ты его не получишь, – протянул отец.

– Почему?

– Потому что – ну, потому что хотя полиция здесь и тупоголовая, как ты сказал, но с паспортами они обычно не сшибаются, разве что намеренно.

– К чему ты клонишь? – Рой не понимал.

– Тебя допрашивали в понедельник? Во вторник?

– Во вторник.

– Вот, – кивнул Дэн, – а сегодня пятница. Четыре дня, а паспорта все нет. А в этой стране, окруженной другими воюющими странами, без паспорта ты можешь угодить в тюрьму. Нельзя даже поехать в другой город. Они тебя достанут, когда захотят. Раз паспорт не пришел по почте, почему бы тебе не сходить прямо в полицию?

– Я ходил, сегодня утром, и никто ничего не знал. А когда я попытался увидеться с тем инспектором в ермолке, мне сказали, что он вышел и не вернется.

– Этого я и боялся, – пробормотал отец.

– Но вы же можете пойти в американское консульство, – предложил ребе.

– Не думаю, что это хорошо. Может, в воскресенье я съезжу в Тель-Авив и повидаюсь с ребятами из посольства.

– Но мы же опоздаем на пароход, – запротестовал Рой.

– Будут еще варианты, может, в следующий круиз.

Когда Стедманы ушли, Дэн намеренно увел разговор в сторону от полиции и паспортов.

– Как тебе вечер? – спросил он сына.

– Очень понравился, особенно ребе.

– Ты с ним все время спорил.

– Все равно, – отмахнулся Рой. – Он не поддакивал мне, как некоторые, когда пытаются поладить с детьми. Ты знаешь эти варианты: «Хороший вопрос», или «Интересную тему развивает этот Стедман». И он не пытался снисходить до меня. Мы разговаривали на равных.

Они подошли к месту, где нужно было расставаться.

– Э… Рой, насчет паспорта не волнуйся. Может быть, я завтра съезжу в Тель-Авив.

– Но завтра Суббота, придется взять такси, а это пятьдесят лир.

– Да, но обратно я могу поехать на автобусе, а это всего три лиры с половиной.

Рой шел домой, периодически останавливаясь при звуке подъезжающей машины, чтобы проголосовать; по пути он думал о случившемся. Если полицейский инспектор действительно думает, что он виновен, почему он был так любезен? Почему не допросил его построже? С другой стороны, если допрос был таким легким, почему так долго проверяют его паспорт? Возможно, отец прав, у него просто выманили паспорт; тогда почему не пойти в американское консульство в Иерусалиме и не попросить все уладить? Почему отец хочет сделать это в Тель-Авиве? Да еще в Субботу? С круизом все равно не получится, ведь посольство не успеет все оформить до воскресенья. Но тогда почему отец велел не беспокоиться? Если беспокоиться не о чем, зачем ехать в Тель-Авив в Субботу? А если есть о чем, почему отец просто ему не скажет? Считает его ребенком, которому нельзя сказать правду?

И тут Рой действительно забеспокоился.,

Глава 35

– Ничего официального здесь нет, ребе, – заверил Марти Дрекслер. – Мы хотим сделать все проще с самого начала, верно, Берт?

Берт Рэймонд кивнул.

– Верно. Это придумал Марти, он поговорил со мной, а я сказал, что нам следует сперва посоветоваться с вами, прежде чем рассказать другим и подготовить почву.

Ребе Дойч переводил взгляд с одного из гостей на другого, барабаня пальцами по ручке кресла.

– Мне надо подумать, – наконец сказал он своим глубоким баритоном. Таким голосом он проповедовал с кафедры – на несколько тонов ниже, чем говорил с женой насчет того, как приготовить яичницу к завтраку. – Я преданно служил своей общине в Дарлингтоне. Многие хотели, чтобы я там остался, но мне нужен был заслуженный отдых, я хотел заняться научными трудами. Обычно раввин – это прежде всего ученый. Честно говоря, одна из моих причин приезда в Барнардз Кроссинг – то, что отсюда недалеко до больших библиотек Бостона и Кембриджа. Я ими уже успел воспользоваться. Однако мне нравилось работать в общине, и должен сказать, это не мешало научной работе. Но как все это скажется потом, не знаю. Мне нужно как следует подумать.

– Разумеется. Мы не ждем ответа прямо сейчас, – горячо заверил Марти.

– Дело не только в моих намерениях, – продолжал ребе Дойч, – но есть моральные и этические нормы. Я сюда приехал как замена ребе Смоллу…

– Но не он вас нашел, – вмешался Марти. Хотя в присутствии ребе Дойча он испытывал смущение, чего не ощущал с ребе Смоллом, но больше не мог молчать. – Не он попросил вас приехать и заменить его, а совет. То есть вы – не его выбор и не должны чувствовать себя обязанным.

– Ну…

– Марти прав, – кивнул Рэймонд. – Вы бы испытывали неловкость перед ним, если бы он попросил вас приехать и заменить его, даже если бы он просто назвал ваше имя совету и порекомендовал вас, – но он ничего такого не делал. Он сказал нам, что нуждается в длительном отпуске, – заметьте, не просил, а лишь сказал, – и мы это обсудили. Правление даже сперва не хотело никого приглашать, а просто нанять семинариста на отдельные службы.

– Понятно. – Ребе Дойч откинул голову, посмотрел в потолок, обдумывая вопрос, наконец опустил голову и сказал: – Все же быть раввином – это не бизнес. Я не могу воспользоваться отсутствием коллеги и занять его место, как бизнесмен убирает соперника. – Он встал и принялся ходить по комнате, а они следили за ним, как зрители в теннисном матче. – Я был здесь очень счастлив, и я рад слышать, что мои усилия не прошли даром. Я рад узнать от вас, что обо мне хорошо думают в общине. Это делает меня счастливым. Теперь представим, что в результате моего большого опыта многие из вас, даже большинство, даже вся община, – тут он остановился и развел руки в стороны, показывая общину, – решили, что я больше подхожу вам, а я принял это как совет, потому что я ни на минуту не думаю, что ребе Смолл не подходит вам так, как я; таким образом, возникает вопрос – порядочно ли будет занять это место навсегда, если ребе Смолл рассчитывает вернуться из своего отпуска?

– Но в этом-то и дело, – заметил Марти. – Это не просто отпуск, я знаю, потому что я его и организовал. Я пришел к нему, чтобы заключить контракт, ведь он работал семь лет без отпуска, и мы хотели дать ему перерыв для научной работы. Но для этого нужен контракт. То есть нельзя отпустить человека в Израиль, заплатив ему за год или полгода, а потом он скажет: «Простите, ребята, я ухожу в другую общину». А он даже не захотел говорить об этом. – Марти не мог сдержать негодования. – Просто отказался от разговора. Хорошо, ребе Смолл, не хотите подписывать контракт, расскажите о своих планах. На сколько вы едете? Вы едете в Израиль? Хотите выйти из игры? Прекрасно, я могу это понять. Думаю, раввин должен хоть однажды побывать в Израиле. Если вам нужны три недели или месяц, мы это уладим. Но нет, ему нужен долгий отпуск, три месяца или больше. Поймите, я казначей общины и несу перед всеми ответственность за кассу. Это не мои деньги, а общинные, мне надо быть осторожным, распоряжаясь ими. Вдруг кто-нибудь спросит: а какое я имею право выдавать деньги раввину, не зная, вернется ли он назад? И я придумал. Я сказал: «Ладно, ребе, обсудим вопрос отпуска. Вы работаете здесь более шести лет. Отлично, каждый имеет право на отпуск минимум две недели в год. Итак, умножим две недели на шесть, получим двенадцать недель, или три месяца. Таким образом, я оправдаю выплату денег за трехмесячный отпуск». И что, вы думаете, он ответил? Что все обдумал и решил не брать денег за время отсутствия. Для меня это означает, что он уволился, – торжествующе закончил Дрекслер.

– И я так считаю, – вставил Берт.

Лицо ребе Дойча приняло отсутствующее выражение. Когда он заговорил, глаза смотрели в одну точку, мимо всех.

– Ответственность за духовное лидерство в общине может вызвать нервное истощение, верно? Помню, когда я был молод и служил в своей первой общине, в голову часто приходила мысль, что для душевного спокойствия я должен все бросить и заняться чем-то другим. Вы могли застать его в момент, когда он был уставшим и опустошенным. Если он собирался уволиться, разве не сказал бы прямо?

– Мы об этом думали, – ответил Берт, – и потому не пришли к вам раньше. Но недавно один из наших, В. С. Маркевич, вы о нем слышали…

– Да, я его знаю.

– Так вот, В. С., может, и не самый умный, но и не дурак. Он преуспевающий бизнесмен и имеет опыт в общении с людьми. Он видел ребе Смолла в Израиле, и у него появилось чувство, что тот не собирается возвращаться. Возможно, он даже перестанет быть раввином.

– Нельзя же говорить об этом с чужих слов…

– А мы и не говорим, – возразил Марти. – Будь мы в этом уверены, мы бы проголосовали на совете и пришли к вам с решением. Мы только спрашиваем, согласитесь ли вы воспользоваться возможностью? То есть, если вы хотите через пару недель закончить работу здесь и перейти в другую общину…

– Нет, я об этом не думал…

– Тогда почему не остаться?

– Как я сказал, мне нужно подумать. Обсудить с миссис Дойч и узнать ее мнение.

– Разумеется, – поспешил согласиться Рэймонд. – Обязательно обсудите с миссис Дойч, а потом мы снова поговорим. Мы просто подстраховываемся.

Глава 36

Говоря с Роем о политике, Абдул всегда маскировал критику властей и порядков в Израиле полунасмешливым тоном, чтобы трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.

– Сегодня я пошел в банк обналичить чек. Простоял в очереди, а когда подошел к окошку, клерк сказал, что я не туда встал. Тогда я отстоял другую очередь, и другой клерк стал изучать чек и подпись. Он долго вертел чек в руках, потом мне пришлось доставать документы. Затем он проверил в списке, является ли тот, кто выписал мне чек, их вкладчиком, затем сличил подписи, затем проверил, достаточно ли у него денег на счету. Потом дал мне что-то подписать и послал к другому клерку. Опять я стоял в очереди, опять что-то подписывал и только потом получил деньги. Вот израильская система! А чек был на двадцать лир.

– Меньше шести долларов.

– Именно, – кивнул Абдул. – Я бы за это время заработал больше.

– А что, в арабских банках работают эффективнее? – спросил Рой.

– Нет, для нас эффективность – не главное. Это вы делите работу на множество людей для эффективности. Мы же даем двум-трем людям работу, которую может сделать один, потому что считаем: им тоже надо зарабатывать. И затраты не такие большие, так как платим совсем немного. И мы не беспокоимся о задержках, мы ждем и не торопимся. Обычно это значит, что кто-то из чиновников ждет взятки. Это нас не смущает: ведь бедняга не так много зарабатывает, ему надо кормить большую семью, а может, у него есть дочь, а ей нужно приданое.

– А если этот человек не может позволить себе брать взятки?

– Тогда, возможно, он просто им покровительствует, или ждет и страдает. В Америке иначе, если человек не может нанять адвоката?

Рой засмеялся и решил поделиться с Абдулом своей проблемой, – ведь он был напуган и расстроен. Абдул все правильно поймет, расскажет подобные случаи и посмеется над глупостью полиции.

– Может, ты и прав. Но послушай, что случилось со мной. – И он рассказал всю свою историю.

– Мевамет? – прервал его Абдул. – Ты пошел домой к Мевамету? Но ведь там…

– Да, да, знаю, слушай, – когда он рассказал, почему отец не захотел возвращаться вечером, Абдул одобрительно улыбнулся.

– Умный человек твой отец. Главное в сделке – не показать свой интерес. Помни, у продавца интереса еще больше.

– Да, но… – Рой рассказал о своем возвращении на улицу Мазл Тов. Теперь Абдул не улыбался.

– Не очень умно с твоей стороны, Рой, – укоризненно сказал он. – Если отец узнает, он рассердится. И чего ты хотел добиться? Сам ты бы не смог купить машину.

– Но я хотел только посмотреть на нее, я не собирался идти к Мевамету. Я думал, после нашего ухода он кому-нибудь позвонил и попросил пригнать машину к семи. Она могла стоять возле дома, я мог на нее посмотреть.

– Но там не было машин.

– Точно. И я подумал: мы же заключили сделку, он собирался показать нам машину. Но ее не было. Тогда я вошел бы и сказал, что мы свою часть сделки выполняем, а он – нет. Это бы его обязывало, верно?

Абдул покачал головой.

– К чему обязывало? И что бы это дало? Думаешь, он запросил бы меньше? Поверь, он запросил бы больше, зная, что вы заинтересованы в покупке.

– Ну а я думаю иначе. Итак, я его не застал, он лежал больной, так что я написал записку и положил ее в ящик.

Абдул заинтересовался.

– Записка, наверное, еще там, ее надо забрать. Там сейчас работают строители-арабы, я могу устроить…

– Ее уже забрали.

– А, хорошо. Я стал было волноваться.

– Забрала полиция. Меня вызывали на допрос.

Лицо Абдула окаменело.

– Продолжай.

– Тот тип, который меня допрашивал, показался вполне порядочным. Я рассказал ему обо всем, он задал мне пару вопросов, и все. Но он отдал одному сотруднику мой паспорт, а когда я хотел забрать, оказалось, что паспорт пропал. Думаю, этот сотрудник пошел на ланч и взял его с собой. Инспектор обещал прислать паспорт по почте, но пока я ничего не получил. Мой старик беспокоится, но взрослые – они всегда так.

Абдул встал и заходил взад-вперед, а Рой следил за ним. Наконец он остановился и обернулся к молодому приятелю.

– Твой отец умный человек, Рой. У него есть причины для беспокойства.

Такой реакции Рой не ожидал.

– Слушай, я думаю, они чего-то от меня хотят. Но зачем тогда похищать паспорт, почему нельзя сказать прямо? Зачем врать, что его потеряли?

– Врать? Понимаю, – Абдул задумался, затем сказал: – Видишь ли, Рой, если просто взять у тебя паспорт, это будет официальным актом. Тогда ты сможешь нанять адвоката или пойти в американское консульство, или туда пойдет твой адвокат, из консульства потребуют вернуть паспорт или предъявить тебе официальное обвинение, чтобы дело могло рассматриваться в суде. Но для этого недостаточно свидетельских показаний, так что в полиции предпочтут не связываться.

– Что значит – не связываться?

– Даже если обвиняемый явно виновен, – объяснил Абдул, – необходимо оформить его дело. Полиция не может пойти к судье и сказать: мы считаем этого человека виновным в том-то и том-то и хотим, чтобы суд засадил его на много лет. Им надо представить доказательства, шаг за шагом, а это требует времени. И это касается человека, чья вина очевидна. Но если вина не очевидна, времени нужно еще больше.

Рой пришел в ужас.

– Ты хочешь сказать, мне пытаются пришить дело?

– Что значит пришить?

– Ну, они знают, что я невиновен, но стараются меня обвинить…

Абдул пожал плечами и улыбнулся.

– Но почему? Почему я?

– Потому что ты там был. Естественно, полиция хочет показать эффективность работы. Как? Арестовывая людей, допрашивая и вынося приговор. Разве в Америке не так?

– Да, думаю, что так везде. Но послушай, ведь ясно, что это сделали твои соотечественники.

Абдул внезапно весь напрягся, глаза его сузились.

– Что ты имеешь в виду?

– Это сделали террористы, они это признали.

Абдул расслабился и улыбнулся.

– Ну да, признали это все, все группы, но так они поступают всегда, когда в Израиле что-то происходит. Естественно, все хотят приписать это себе. Но хотя бы поэтому израильское правительство хочет доказать, что это сделал кто-то еще, то есть ты. Жителям неприятно думать, что террористы могут проникать в сердце израильской части города. Они будут нервничать, плохо спать по ночам. Еще это будет означать, что стражи порядка работают не так хорошо, как хотелось бы. Поэтому если удастся доказать, что взрыв устроил одиночка, это значит, что террористы ни при чем.

Рой сжимал и разжимал кулаки.

– Но что мне делать?

– А, теперь ты видишь разницу между тем, как работают у тебя на родине и у меня. Будь это арабская страна, мы бы нашли ответственного чиновника и предложили ему взятку. Или отыскали бы в конторе какого-нибудь клерка, который бы спокойно потерял твое дело, понимаешь? Это совсем нетрудно…

– Я серьезно, – сказал Рой. – Скажи, что мне делать?

– На твоем месте я бы уехал из страны, хотя без паспорта это невозможно. Поэтому лучше затаиться, поехать в другой город, в Хайфу или Тель-Авив.

– А что это даст? Полиция меня найдет…

– Не найдет. У тебя есть друг, к которому ты можешь пойти, которому можно доверять? А твой отец пока свяжется с американским посольством в Тель-Авиве. Он важная персона, поверь мне.

– Он уже там.

– Тогда, уверен, он что-нибудь придумает, – успокоил Абдул. Поверь, тебе не о чем беспокоиться.

– Может, ты и прав.

Но Рой подумал, что Абдул нарочно его успокаивает, потому что знает: все очень серьезно.