Текст книги "Ребе едет в отпуск"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 15

Биологические часы Смоллов еще не перестроились после перелета, и вся семья целое утро спала: ребе, Мириам – поскольку рядом не было Гиттель, будившей ее для домашних дел, – и даже Джонатан. Их разбудили яркие лучи солнца, бьющие прямо в лицо. Десять утра – слишком поздно, чтобы идти в синагогу.

Мириам сокрушалась и причитала:

– Я знаю, ты хотел пойти в синагогу в первую же Субботу!

– Хотел, – легко согласился ребе, – но будут и другие Субботы. Почему не пойти погулять? Рядом с улицей короля Георга есть парк.

Гуляя по улицам, они обнаружили новое для себя зрелище: весь город соблюдал Субботу. Магазины были закрыты (этого они ожидали), но в глаза бросалось другое: на улицах не было автобусов и машин, а светофоры мигали желтым, вместо того чтобы менять красный на зеленый. По тротуарам гуляли мужчины с женами и детьми, все в лучших праздничных одеждах, по три-четыре человека в ряд. Никто никуда не спешил, все просто наслаждались прекрасной погодой.

Другие возвращались домой из синагоги, еще не сняв с плеч молитвенные покрывала, чтобы не нести их в руках: ведь это будет какой-то работой, а значит, нарушением Субботы. То и дело навстречу попадался хасид в нарядных субботних одеждах: в штраймеле[15]15
  Меховая шапка, очень дорогая. (Примеч. пер.)


[Закрыть], сменившем широкополую черную шляпу, в коротких панталонах с резинкой под коленом и белых гольфах. На некоторых было длинное черное шелковое одеяние с поясом; другие, в основном молодежь, отдавали предпочтение длиннополому сюртуку нараспашку (так как на улице было тепло), что позволяло видеть бахрому их tallis katon – молитвенных шалей под жилетами. Вокруг талии у них были разукрашенные кушаки, надеваемые во время молитвы; они отделяли нижнюю, более земную часть туловища, от верхней, более духовной.

– Дэвид, почему они так одеваются? – спросила Мириам.

Ребе ухмыльнулся.

– Честно говоря, это просто консерватизм. Это одежда зажиточных польских и русских купцов восемнадцатого века, так одевался в том веке Баал Шем Тов – основатель движения, так одевались тамошние раввины. Люди склонны связывать одежду и воззрения. Вот почему многие в наши дни возражают против новомодной одежды: они ассоциируют ее с революцией и ломкой не только традиционного стиля, но и традиционной морали и ценностей.

– Не возражаю, если старики так думают, – сказала Мириам, – но молодежь, почему она так цепко держится за традиции? Вон тому парню на вид не больше тринадцати-четырнадцати.

Ребе проследил за ее взглядом.

– Одет как денди, правда? Смотри, штраймель из норки, наверняка родители выложили за него кучу денег. – В его голосе прозвучала нотка меланхолии. – Печальный парадокс: они крепко держатся за традиции в одежде, но давно утратили дух веры. Движение хасидов изначально представляло собой романтический мистицизм, радость и смех, песню и танец, и бросало прямой вызов Богу. Это была полезная и необходимая реакция на закоснелое соблюдение религиозных обрядов. Но сейчас это течение превратилось в самое педантичное следование букве закона.

В парке играли в футбол дети лет десяти – двенадцати. Игра больше походила на свалку, команды формировались спонтанно, а правила не соблюдались; игроки часто врезались друг в друга, но никто не получал увечий.

Смоллы уселись на скамейку и стали следить за игрой. Остальные зрители сидели прямо на траве импровизированного футбольного поля, и никто не возражал, когда над его головой проносился мяч, а игроки пробегали вокруг.

Так они грелись в лучах яркого солнца и не хотели никуда идти. Джонатану вскоре надоело сидеть, и он пошел к группе детей, игравших в маленький и легкий мячик. Вот мяч упал на траву рядом с ним.

– Брось его нам, – крикнул один из ребят на иврите. Джонатан не понял, но машинально пнул мяч ногой и очень удивился и обрадовался, когда тот описал дугу в воздухе. Мальчик был горд своим успехом, но одновременно напуган, что послал мяч слишком далеко. Он побежал к родителям, крича:

– Я стукнул по нему, стукнул. Вы видели? Видели, как я стукнул по мячу?

Мать обняла его.

– Прекрасный удар, – сказал ребе. – Может, опять пойдешь и ударишь, а вдруг они тебя примут?

– Дэвид! – воскликнула Мириам. – Им всем на два-три года больше. Еще зашибут!

– Ну, не знаю, никто там не ушибся, да и они совсем не дерутся. Посмотри вокруг.

Но Джонатан не хотел рисковать и прижался к матери. Приближалось время обеда, и игра прекратилась. Смоллы тоже неспешно пошли дальше.

– Это первая Суббота за многие годы, Дэвид, когда ты не пошел в синагогу, – заметила Мириам, подходя к дому.

– Это правда, но я не думаю, что много потерял, – ответил он. – Я всегда туда ходил, не только потому, что я был раввин, а до того – раввин-студент, а до того – сын раввина, но и потому, что чувствовал – это единственный способ выделить Субботу среди дней недели. Я одевался немножко по-другому, шел в синагогу заранее, чтобы не спешить. А потом я так же неспешно шел домой, так как знал, что меня не ждет никакое срочное дело. Здесь не надо самому себе устанавливать Субботу, здесь это делают за вас. Весь город ее соблюдает. И хотя мне не удалось пойти в синагогу, это была моя лучшая Суббота.

Она с любопытством взглянула на мужа.

– Странно слышать такое от раввина.

– Ты права. Но я так чувствую.

Глава 16

Помощник инспектора – смуглый, черноволосый и застенчивый, – бочком проскользнул в контору шефа – инспектора полиции Иш-Кошера и кашлянул, чтобы привлечь внимание. Иш-Кошер, коренастый спокойный мужчина, поднял голову и приветливо спросил:

– Да, Аарон?

– Там пришел человек, – виновато доложил помощник, – из гражданского патруля. Он был на посту в своем районе, на улице Алфонт…

– Он что-то видел? Что-то знает? Говори, парень, – инспектор поправил пальцем маленькую ермолку, пришпиленную заколкой к редеющим волосам. Он носил ее не столько из набожности, сколько из преданности своей партии, где требовалось быть религиозным ортодоксом. Заодно она скрывала плешь на макушке.

– Ну…

Иш-Кошер вздохнул. По его мнению, помощник был типичным сефардом. Они хорошо справлялись с простыми заданиями: патрулированием улиц, регулированием дорожного движения, но в более сложных случаях начинали проявлять неуверенность и колебаться. Однако приходилось терпеть: в ближайшее время их число в штаб-квартире могло возрасти.

– Садись, Аарон, – доброжелательно сказал он. – Ну, в чем дело?

– Я не решался вас побеспокоить, ничего особенного, просто время идет, а мы так и не знаем ничего определенного.

– Так приведи его, и мы поговорим. Ты же сам сказал, что мы ничего не знаем.

– Их там двое, но говорит в основном один.

– Так приведи обоих. У нас хватит стульев?

Обоим посетителям было лет по сорок, по их виду и одежде Иш-Кошер заключил, что это мелкие торговцы – возможно, владельцы лавочек. Говорил Шмуэль, он казался чуть аккуратнее, чем сотоварищ: костюм поглажен, а ботинки начищены. Моше также носил деловой костюм, но со свитером, давно нуждавшимся в чистке. Должно быть, – подумал Иш-Кошер, – он работал на улице, торговал с лотка.

– Мы – гражданский патруль, – сказал Шмуэль.

– Ночная смена, – добавил Моше.

– Ты будешь говорить, Моше, или я? – возмутился Шмуэль.

– Говори ты.

– Хорошо. Мы были в ночной смене, – продолжал Шмуэль, – без чего-то одиннадцать шли по улице Алфонт. Взрыв был в доме номер восемьдесят восемь, а мы – примерно на пару домов дальше, скажем, у восемьдесят шестого. Остановились покурить…

– Курил ты, – вставил Моше.

– Итак, я закурил. Ко мне подошел человек и очень вежливо спросил, не знаем ли мы, где находится Виктори-стрит.

– Он говорил на иврите? – спросил Иш-Кошер.

– Он говорил на иврите, но не был израильтянином. Иностранец – полагаю, американец.

– Хорошо, продолжайте.

– Ну, вы знаете, что Виктори-стрит делает поворот. Я спросил, какой дом ему нужен, так как если номер большой, то ему в одну сторону, а если маленький, то в другую – по улице Алфонт и направо. – Он показал рукой.

– Он сказал – дом номер пять, – заметил Моше.

– Я только собирался сказать инспектору, – опять взорвался Шмуэль.

– Ладно, – успокоил его Иш-Кошер, – ему нужен был дом номер пять по Виктори-стрит. Что дальше?

– Ничего, – торжествующе ответил Шмуэль.

– Ничего? – Иш-Кошер уставился на них, затем вопросительно перевел взгляд на помощника.

Шмуэль поднял руку, показывая, что он еще что-то хочет сказать.

– Потом я прочитал в газете о бомбе, что она действует через час после установки. Она взорвалась около полуночи, а тот тип подошел к нам в одиннадцать. Тогда я поговорил со своим другом Моше…

– Понятно. Вы хорошо его рассмотрели? – спросил Иш-Кошер. – Можете его описать?

– Описать? – Он нерешительно взглянул на Моше. – Это был крупный человек, верно, Моше?

Моше кивнул.

– Около шести футов, Моше?

– Точно шесть футов.

– Цвет волос, глаз? – спросил Иш-Кошер.

– Было темно, ночь. Ты заметил его глаза, Моше?

Моше помотал головой.

– А возраст?

– Обычный мужчина. То есть не мальчик, не старик. Лет около пятидесяти. Правда, Моше?

– Точно пятьдесят. Может, пятьдесят пять.

– Как он был одет?

– В пальто и шляпе, поэтому волос я не видел. На нем была шляпа.

– И он американец? Что вы скажете о его иврите?

– Он говорил вполне прилично, но не как мы, а как будто учил язык, понимаете?

– Хорошо. Итак, он спросил, как пройти на Виктори-стрит, вы ему ответили, и он ушел?

– Не-ет, не совсем. Ему нужен был номер пять, а мы как раз туда шли, и он пошел с нами. Мы разговаривали.

– Ты разговаривал, – поправил Моше.

– Да, я разговаривал. Я что, выдал какой-то секрет?

– О чем вы разговаривали? – спросил инспектор.

– Ну, о чем обычно говорят: о режиме, о налогах, о войне – как все.

– И вы довели его, куда нужно?

– Нет, мы дошли до перекрестка, и я сказал ему, что надо идти вниз по улице, нужный дом будет вторым или третьим от угла.

– И он пошел вниз по улице… – подсказал Иш-Кошер.

– Нет, – Шмуэль улыбнулся, довольный, что поймал инспектора. – Он посмотрел на часы и сказал, что уже поздно для визитов. Поблагодарил нас и пошел дальше по улице Алфонт.

Выпроводив посетителей, Иш-Кошер изумленно взглянул на помощника.

– Я говорил вам, – защищался Аарон, – что толку будет мало, но…

– Но больше у нас нет ничего, – ответил шеф. – И все же, если подумать, что-то здесь интересное. Одиннадцать часов – поздновато для визитов, да и он так сказал. Пожалуй, стоит навести справки. Вряд ли удастся многое узнать; пожалуй, правильно делает Адуми, когда ловит целую кучу арабов и допрашивает их в надежде, что кто-то не выдержит и расколется. Итак, в моем районе убит человек. То, что он убит бомбой – это само собой, но речь идет об убийствах, а я как раз ими и занимаюсь. Поэтому надо поехать на Виктори-стрит, 5, и узнать, не ждал ли кто-то из жильцов поздних гостей.

Глава 17

В воскресенье Смоллы отправились посмотреть город. Наконец-то у них выдалось свободное утро, – Джонатан не возвращался из сада раньше двух, и там его должны были покормить обедом.

– И не торопитесь вернуться, – сказала им соседка мадам Розен. – Он может поиграть с Шаули, пока вы не вернетесь.

– Мы хотим пойти в Старый Город к Стене плача, – ответила Мириам. – Успеем мы вернуться?

– Конечно. – И она объяснила, на какой автобус садиться, чтобы доехать до Ворот Яффы. – Там увидите указатели, они приведут вас к Стене. Это недалеко, можно дойти пешком, но в первый раз лучше ехать автобусом.

Итак, они сели в автобус и не успели оплатить проезд, как водитель заложил лихой вираж, так что все попадали на сиденья. Впереди вдруг загудела машина, водитель изо всех сил нажал на тормоза, высунул голову из окна и крикнул сидящему за рулем:

– Не хочу тебе зла, но ты большой дурак.

Покраснев от негодования, он вновь завел мотор, и автобус тронулся.

Несколько минут ребе и Мириам разглядывали город в окно. Одна из пассажирок, пожилая женщина, разложившая авоськи с продуктами на свободных сиденьях и своих коленях, дернула за сигнальный шнур, а затем, опасаясь, что водитель не услышит, дернула еще раз.

Водитель посмотрел в зеркало заднего вида и крикнул:

– Слышу, слышу. Ты что, думаешь, на органе играешь? инструменте? – Он свернул к тротуару и остановился.

Женщина собрала свои сумки и направилась к двери.

– Ведет себя так, будто эту дорогу его отец строил, – пожаловалась она. – А сколько раз приходится дергать за шнурок, пока он остановится? А сколько раз под дождем ждешь на остановке, а они проезжают мимо?

– Мадам, мадам, у нас у всех дела, а если вы не поторопитесь, то не успеете приготовить мужу к возвращению обед. Расскажете свою историю в другой раз.

– Водители автобусов все такие, – посочувствовала Мириам.

Муж улыбнулся.

– Нет, между ними две большие разницы…

Автобус высадил их у Ворот Яффы, и прежде чем войти в них, Смоллы обернулись взглянуть на новый город, откуда приехали.

– Какой он белый, Дэвид! – воскликнула Мириам.

– Построен из местного камня. Если не ошибаюсь, во время британского мандата это было оговорено законом. Может, он и сейчас действует. Но каков эффект, а?

Они прошли ворота, перешли открытую площадь и вслед за другими вошли в узкий, не шире десяти футов, коридор – главную улицу Старого Города. Сверху было перекрытие, как в тоннеле, по обе стороны тянулись лотки и магазинчики, где снаружи на табуретках сидели продавцы-арабы, зазывая покупателей.

Улица не была идеально ровной: через каждые несколько футов встречались ступеньки, так что казалось, что спускаешься все глубже в недра земли. Кругом было полно арабов, туристов, служителей различных религий и детей. От главной улицы отходили боковые, которые также были покрыты сверху куполами и окаймлены магазинами. Однако кое-где можно было видеть площади и дворы, очевидно, жилые. Стоило Смоллам на одном углу замешкаться, к ним подошел мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Одет он был в чистенькие куртку и брюки в западном стиле.

– Мадам, вам нужен гид? Могу провести вас куда угодно. Хотите пойти к западной стене? Вы из Америки?

– Да, мы из Америки, – кивнула Мириам.

– Наверное, из Чикаго, а может, Пенсильвании? У меня много друзей в Чикаго и Пенсильвании. Может, вы их знаете – доктор Гольдштейн из Пенсильвании мой хороший друг.

– Нет, я не знаю доктора Гольдштейна из Пенсильвании, – ответила Мириам, неожиданно развеселившись.

– А может, вы хотите видеть Виа Долорозо? Я могу вас туда отвести и договориться, чтобы вас пропустили в монастырь. Отец Бенедикт – мой хороший друг.

Мириам покачала головой.

– Вас интересуют ковры и бижутерия? Покажу вам лучшие магазины. Как моим друзьям, вам дадут скидки. А персидская эмаль? Я знаю магазин, где хозяин продает все очень дешево, так как сворачивает дело.

– Мы не хотим ничего покупать, – объяснила Мириам.

– Мой брат может достать вам кожаные вещи с распродажи…

Мириам покачала головой и поспешила за мужем, который ушел вперед. Заворачивая за угол, они увидели, что мальчик прицепился к кому-то еще.

– Не стоит их поощрять, – заметил ребе, – потом не отделаешься.

– Этот какой-то особенный. Когда-нибудь он будет мэром города.

Ребе улыбнулся.

– Только не он. Этот скорее станет торговцем, владельцем лавки, будет сидеть на табуретке перед магазином, курить кальян и целый день пить кофе. Полгорода будет у него в должниках, и мэр в первую очередь.

Углубившись в старинный город, они заметили, что улицы меняются. Магазины здесь предназначались не для туристов, а для местных жителей. Там продавали радиоприемники, чинили часы, паяли и лудили посуду. Попадались мясные лавки, где висели целые туши, и лавки, где продавались совершенно непонятные вещи, обувные мастерские и парикмахерские, маленькие кафе с включенными приемниками, откуда на всю округу разносились пронзительные арабские мелодии. А продавцы, сидящие перед своими магазинами, уже не улыбались и не зазывали, а равнодушно смотрели на прохожих, зная, что те вряд ли что-то купят.

Один раз Мириам с Дэвидом пришлось прижаться к стене, пропуская ослов, нагруженных пустыми ящиками из-под фруктов. В другой – на них ринулась отара овец, и пришлось забежать в подворотню.

В одном месте улица неожиданно превратилась в площадь, где девочки лет пяти играли в классы. Увидев Смоллов, они подбежали, протянув ручонки с криками: «Деньги, деньги».

– Не обращай внимания, – ребе сурово потряс головой.

Одна малышка схватилась за живот, изображая голод, а когда и это не подействовало, покачнулась и упала на землю. Мириам захотела остановиться, но муж шел вперед, и она побоялась отстать. Взглянув назад, она была рада увидеть, что девочка встала и снова принялась играть.

– Ты не думаешь, что она голодает, Дэвид?

– Только не эта. Они все довольно упитанны, и на ногах у нее новые туфли.

Указатель привел их к узким ступенькам, они последовали за толпой. Взобравшись по ним, супруги увидели широкую площадь, а за ней – Стену Плача. По обе стороны прохода стояли солдаты, проверявшие женские сумки.

Смоллы обнаружили, что стоят на каменном балконе. Под прямым углом к Стене шла изгородь, отделявшая женскую половину справа от мужской слева. На женской половине около десятка женщин стояли, припав к Стене; на мужской молились и раскачивались в экстазе десятки верующих.

– Тебя это трогает, Дэвид? – тихо спросила Мириам.

Ребе в раздумье медленно покачал головой.

– Стена – нет. По мне, это всего лишь стена, вероятно, часть храма, и скорее всего ее построил Ирод, а я его не слишком жалую. Но молятся здесь очень трогательно. Может быть, людям действительно нужно особо святое место.

– Сойдем вниз?

Они расстались у изгороди.

– Встретимся здесь минут через двадцать, – сказал ребе.

Он подошел к Стене – не молиться, а просто постоять и подумать. Затем снова пошел, останавливаясь, чтобы изучить массивные камни и потрогать их. Прошел через примыкающую к Стене арку, где полным ходом шли землянке работы, и заглянул в шахту, которая находилась примерно на уровне древнего храма. Затем он вернулся туда, где ждала Мириам.

Когда они встретились, он спросил:

– Ты молилась?

– Да, но не скажу о чем.

– И не надо.

– Тогда и не буду. Одна женщина пыталась заставить меня надеть длинную юбку, которая у нее была, но я отказалась.

Он покосился на ноги жены.

– Она просто завидовала.

– На моей половине в Стене было много листков бумаги, засунутых в щели между камнями.

– На моей тоже, и я их читал.

– Не может быть!

Он кивнул.

– Но это так. Почему нет? Я их вернул на место.

– А что там было?

– Ну, – протянул ребе, – в одном просили Бога наслать на Египет землетрясение. Мне не хотелось его возвращать, но я подумал, что Господь сам о себе позаботится. В другом была просьба выигрыша в лотерею, третий просил избавить от болезни.

– Ты этого не одобряешь, верно? – догадалась Мириам.

– Да, но это так трогательно… Думаю, дома я бы выразил свое мнение, но здесь…

Мириам продела руку мужу под локоть.

– Здесь все совсем иначе, верно?

Он серьезно кивнул.

– Столько разных людей, и все приходят сюда в поисках чего-то. Видишь того высокого блондина? Похож на моего приятеля по колледжу, немного плотнее, правда, но все с годами меняются, – ребе нахмурился, стараясь вспомнить. – Эббот, Уильям – нет, Уиллард Эббот. Он учился в одной из тех модных частных школ, где все учителя – чистокровные британцы, и очень много спорта. А мы все заканчивали обычную городскую школу. Он был еврей, но об этом никто не знал, он вполне натурализовался.

– Кажется, здесь можно встретить немало знакомых. Все на кого-то похожи.

– Полагаю, так и должно быть. Существуют определенные типы еврейских лиц. Но к Билли Эбботу это не относится, он просто не был похож на еврея.

Они уже повернулись, чтобы уйти, как ребе услышал:

– Смолл! Дэйв Смолл!

Высокий блондин бежал к ним, распахнув объятия.

– Билли Эббот! Так это ты!

– Собственной персоной. Ты здесь туристом, разумеется – у тебя такой вид…

– Да, – ребе представил Мириам. – А ты – по делу?

– Я здесь живу, недалеко от Кейсарии[16]16
  В книге Цезареи (прим. верстальщика).


[Закрыть]. Я гражданин Израиля, работаю бухгалтером-экспертом. Раз в месяц по делам приезжаю в Иерусалим и всегда иду смотреть Старый Город и Стену. Большинство моих клиентов живут в Тель-Авиве и Хайфе, так что я все время мотаюсь между двумя городами и даже успеваю поиграть в гольф.

– А существует миссис Эббот? – поинтересовался Дэвид.

– Разумеется, и еще трое маленьких Эбботов, два мальчика и девочка. А как у тебя с детьми?

– Мальчик, Джонатан, – улыбнулась Мириам. – Он здесь, с нами.

– Помню, Дэвид, ты собирался поступить в семинарию и учиться на раввина…

– Так и есть. У меня место в Массачусетсе, в Барнардз Кроссинг.

– Отлично, – обрадовался Билли Эббот. – Я знаю это место, один мой друг ездил туда на парусные гонки, и я как-то раз был в их команде. Хороший город, припоминаю.

– Мы его любим, – кивнула Мириам.

– Странно, что ты сюда переехал, – заметил ребе.

– Ну, я жил в Лондоне и Риме, – ответил Эббот. – Предки занимались музыкой – отец-пианист концертировал, и мы много путешествовали. После Шестидневной войны я решил переехать сюда.

– Но почему именно в Израиль? – настаивал ребе.

– У меня не было ни религиозных, ни национальных побуждений, если ты это имеешь в виду. Родители считали себя космополитами, и меня воспитали в том же духе. Они никогда не отрицали, что я еврей, но и не афишировали. Но евреи повсюду становятся предметом обсуждения и унижения. Пусть ты притворяешься, что не еврей – любое оскорбительное замечание в адрес этой нации задевает твою гордость. Когда-то мне нравилась одна девушка… Впрочем, неважно. – Он усмехнулся. – Короче, я решил, что если хочу избегать евреев, то надо переезжать сюда.

Ребе ухмыльнулся.

– Странное место ты выбрал, чтобы избегать евреев.

– Но здесь я не чувствую себя таковым.

Ребе кивнул.

– Понимаю.

Вернулись домой они в третьем часу. Их приветствовала мадам Розен:

– Джонатан играет с Шаули. Вы могли не приходить до вечера.

– На первый раз достаточно, – перевел дух ребе.

– Кстати, вы кого-нибудь ждали в пятницу вечером? – спросила миссис Розен.

– В пятницу вечером? Но мы же только прилетели и никого здесь не знаем. А что?

– Полиция наводит справки, – пояснила мадам Розен. – Опрашивают всех соседей. Хотят знать, не ждал ли кто-нибудь гостей в пятницу вечером.

Ребе вопросительно взглянул на Мириам и покачал головой.