Текст книги "Ребе едет в отпуск"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 3

Мириам открыла дверь и пригласила Марти Дрекслера в гостиную, где сидел ребе.

– Поскольку, мистер Дрекслер, у вас дела религии, оставляю вас вдвоем…

– Думаю, вам лучше остаться, миссис Смолл, – заметил Марти. – Знаете, в своем бизнесе, когда речь идет о семейных финансах, я всегда прошу клиента привести с собой жену. Вы меня понимаете?

– Конечно, мистер Дрекслер, если вам угодно.

Ребе поднялся, жестом пригласил гостя сесть и сел снова.

– Так речь пойдет о семейных финансах, мистер Дрекслер?

Марти Дрекслер улыбнулся широкой профессиональной улыбкой.

– Можно сказать и так, и этак. На собрании мы проголосовали за ваш контракт, и Берт Рэймонд поручил мне обсудить с вами детали.

– Очень любезно с вашей стороны, – ребе откинулся в кресле и устремил взгляд в потолок. – Но в моем понимании контракт – это соглашение между двумя равными сторонами, когда каждый имеет то, в чем нуждается другой, а не когда один что-то другому жалует от своих щедрот.

Дрекслер, твердо намеренный не дать сбить себя с толку, кивнул.

– Ну да, вы правы. Я и говорю, что пришел это обсудить.

– А почему именно сейчас? – спросил ребе.

Дрекслер укоризненно поморщился.

– Ребе, мы же с вами взрослые люди! Мы получили письмо с просьбой об отпуске и сразу поняли, что все дело в контракте. В конце концов, мы деловые люди. Ладно, пусть мы проявили невнимание, но вы же понимаете, в таких делах мы еще новички. Мы думали, это простая формальность. Ну ладно, я прошу прощения – все мы просим прощения, и перейдем-таки к делу. Предположим, вы мне скажете, к чему клоните, а я скажу вам, что предлагают наши. И если будет нестыковка, то постараемся ее уладить. Вы также имеете право голоса, миссис Смолл, ведь ваш тут интерес не меньше, чем у ребе, а может, и больше: я всегда считал, что в доме глава – женщина. Только она знает, сколько чего семье нужно и сколько это будет стоить. Итак, карты на стол, и тогда я скажу вам о планах совета. Мы что-нибудь придумаем, и если это будет отличаться от наших замыслов, я посоветуюсь с правлением, вернусь и буду обсуждать это с вами до тех пор, пока все не уладится. Справедливо?

– Вполне справедливо, мистер Дрекслер, – ответил ребе, немного поколебался, затем принялся объяснять, постукивая пальцами по ручке кресла. – Можете не верить, мистер Дрекслер, но, посылая это письмо, я был заинтересован только в отпуске, да и сейчас хочу только этого. Я и не думал о контракте и не готов думать о нем сейчас. Я просил об отпуске, и хочу отпуска.

Дрекслер все еще не верил, но невольно испытывал восхищение умением ребе торговаться и сделал еще одну попытку.

– Хорошо, если хотите так это называть, я согласен. Посмотрим, к чему это ведет. В письме вы просите отпуск на три месяца. Это все?

Ребе кивнул.

– Итак, вы уезжаете на три месяца. Полагаю, вы рассчитываете получить за это время компенсацию?

– По правде говоря, об этом я не думал, – ребе помолчал. – Нет, в этом случае мне деньги не нужны.

Дрекслеру стало не по себе. Как можно торговаться с человеком, который ничего не хочет? Жалованье за три месяца – очень приличные деньги – были главным его козырем. Но если ребе от них отказывается…

– А если мы откажем в отпуске, ребе?

Ребе криво усмехнулся.

– Боюсь, я все равно уеду.

– Вы хотите сказать – уволитесь?

– А вы мне оставляете другой выбор?

– Гм… Ну а если мы согласимся, вы точно вернетесь?

Ребе почувствовал себя неловко.

– Не знаю. Я не знаю, чего захочу через три месяца. – Он улыбнулся. – Кто это может знать?

– Но послушайте, это создаст проблемы. Ведь нам придется нанимать кого-то вместо вас, и если вы не вернетесь…

– Я понимаю ваши проблемы, мистер Дрекслер. Хорошо, допустим, я вернусь, и тогда мы обсудим контракт на взаимовыгодных условиях, – ребе улыбнулся. – А если не вернусь, и обсуждать не придется.

Зазвонил телефон, Мириам поспешила снять трубку.

– Дэвид, это из Нью-Йорка. Кажется, твоя мать. Поговоришь с другого аппарата?

Ребе извинился и поспешно вышел. Мириам сказала в трубку:

– Здравствуйте, мама. Все в порядке?.. Да, у нас все хорошо…Да, у Джонатана тоже… Да, Дэвид здесь, он сейчас подойдет. – Она услышала щелчок – муж взял другую трубку – и сказала: – Я прощаюсь, мама, у нас гости.

Извинившись перед Марти Дрекслером, она заметила:

– Муж – раввин в общине Барнардз Кроссинг шесть лет, мистер Дрекслер, и все это время у него не было отпуска, только случайные выходные. Он устал и переутомился. Ему нужно отвлечься и подумать. Думаете, мне легко сняться с места, уехать на три месяца и жить на сбережения? Вы правы, дома распоряжаюсь я. Я беспокоюсь о расходах, а эта поездка обойдется недешево – одна дорога чего стоит.

– Вы планируете путешествие?

– Мы едем в Израиль – в Иерусалим.

– Ох, миссис Смолл, послушайте, тогда я понимаю – он ведь раввин и должен посетить святые места. Полагаю, он один из всей общины там еще не был. Но дело в том, что Дон Джекобсон из совета занимается туризмом. Думаю, он мог бы придумать что-то вроде трехнедельного тура, ваш муж поехал бы гидом, и это не стоило бы ни цента. Я поговорю с Доном.

Пока он говорил, в комнату вернулся ребе и сообщил Мириам:

– Ничего серьезного.

Потом повернулся к Дрекслеру.

– Очень любезно с вашей стороны пытаться нам помочь, но в Иерусалим мы собираемся не как туристы, а чтобы жить там.

– В одном Иерусалиме – целых три месяца? И вы не собираетесь поездить по Израилю? Почему?

Ребе хмыкнул.

– Вас это может не убедить, мистер Дрекслер, но постараюсь объяснить. Пасха – наш главный праздник. Мы отмечаем ее не только церковной службой, но и специальным ритуалом, чтобы урок ее – та философия, на которой основана наша религия – навеки запечатлелся в нашем мозгу.

– Так вы до сих пор переживаете из-за отмены Седера? Ну, там были финансовые вопросы…

– Нет, мистер Дрекслер, я не переживаю из-за решения совета, – уверил его ребе. – Доводы были убедительными, хотя мне кажется, что по таким вопросам принято консультироваться с раввином. Нет, я хочу сказать, что ритуал заканчивается благочестивым пожеланием: «В следующем году в Иерусалиме». Ну вот, я произносил это пожелание в конце каждого пасхального Седера, но в прошлом году для меня это стало не пожеланием, а обещанием, обетом, если хотите.

Дрекслер был поражен, подавлен и несколько минут испытывал глубокое почтение. Но по дороге домой к нему вернулся природный цинизм, и на вопрос жены, как все прошло, последовал ответ:

– Он говорит, что хочет пожить в Иерусалиме, дал что-то вроде обета. Кого ребе пытается надуть? Он просто обленился и хочет побездельничать. Скопил немного денег – и намерен тут же их промотать.

– Ну, он же получает жалованье…

– Он его не получит.

– Вы ему не заплатите? – удивилась жена.

– Послушай, – вздохнул Марти, – он едет в отпуск, а за это не платят.

– Но это же нечестно! Это решение совета или твоя идея, Марти?

– Слушай, Этель, деньги не мои, а общинные. Как казначей я обязан использовать их для общей пользы. И не могу просто пустить на ветер только потому, что он раввин. К тому же это была его идея.

Жена промолчала и не раскрывала рта весь вечер, пока он смотрел телевизор, время от времени бормоча что-то вроде «Неплохо некоторые устраиваются, если могут уехать на три месяца, а их жены эту безумную идею одобряют», и еще «Конечно, раз он платит сам, то от нас не зависит; держу пари, он уже рассылает по общинам просьбы о работе».

Но позже, уже в постели, когда он собирался заснуть, жена вздохнула.

– Знаешь, Марти, это, конечно, безумие и все такое, но все-таки как здорово…

– О чем ты?

– Бросить работу и уехать…

Глава 4

– Он просил отпуск на три месяца и получил его, – Харви Кантер перекинул ногу через подлокотник, провел рукой по коротко стриженным седым волосам и устремил проницательный взор голубых глаз на свояка, Бена Горфинкеля. – Так почему ты думаешь, что с ним поступили подло?

Харви был старше Бена на добрых десять лет – ему было за пятьдесят; он был женат на старшей из сестер и обращался со свояком так же покровительственно, как его жена – со своей младшей сестрой. Будучи редактором местной «Таймс геральд» (в которой самые важные новости национального и международного значения занимали не больше абзаца, зато выборы нового руководства местного Доркас-клуба – две колонки), он помещал передовицы, выражающие ограниченные консервативные взгляды собственников – республиканцев. Однако в частной жизни это был агностик-радикал, не питающий уважения ни к кому и ни к чему, особенно к участию свояка в религиозных делах Барнардз Кроссинг: он находил это очень забавным.

– Но ему не заплатят, а лишних денег у него нет.

– Ты же сказал, что так хотел сам ребе.

– Со слов Марти Дрекслера, – поморщился Бен.

– Думаешь, Дрекслер лжет? Он казначей, не так ли?

– Великий Финансист Атлантики. Нет, я не думаю, что он лжет, это бы сразу выплыло наружу. Но тип вроде Марти Дрекслера мог повести дело так, что ребе пришлось это сказать. Заявить: «Ребе, вы полагаете, что можете уехать на три месяца, а мы наймем замену и еще заплатим вам за безделье?» или нечто подобное.

– Ну, – хмыкнул Кантер, – ребе взрослый человек и должен уметь о себе позаботиться.

– Он слишком наивен в деловых вопросах, – покачал головой Бен. – Ведь был шанс получить пожизненный контракт и годичный научный отпуск. Совет готов был на это пойти…

– Ты был за это? – Харви взглянул на свояка.

– Именно это собирался ему предложить совет в прошлом году, – пояснил Бен. – Но в конце года мы в запарке понадеялись, что новый совет эту идею поддержит. Чем, собственно, он отличается от старого? Сам знаешь, каждый год приходится избавляться от старья и вливать свежую кровь, и все же из года в год совет остается почти неизменным. Однако Рэймонд с Дрекслером подняли бунт и победили.

– Как им это удалось?

– Ну, – смутился Бен, – в середине прошлого года в общине наметился раскол – мои ребята против сторонников Меира Паффа. Разумеется, мы были в большинстве, но оно оказалось неустойчивым, и после разных неприятностей совет стал неуправляемым. Никто особо не хотел сражаться за власть в общине. Полагаю, многие просто разочаровались во всем этом деле. Мы не проявили твердости.

Заметив скептический взгляд свояка, Бен попытался объяснить более подробно.

– Мы решили особо не нажимать: поскольку команда Рэймонда и Дрекслера состояла из молодежи – всем не более тридцати пяти, в религиозных делах люди неискушенные, а в совете всего по два-три года, – опасности в них мы не углядели. Но с годами число их сверстников в общине выросло, и сейчас их больше, чем нас. Дети растут; люди уходят на пенсию гораздо раньше по множеству причин…

Харви все еще не был убежден, и Бен принялся пояснять:

– Религиозные дела начал вести Джейк Вассерман вместе с Элом Беккером – оба уже в годах. Они чтили традиции, это было для них важно, особенно для Вассермана, человека глубоко религиозного. В наши дни для жизни общины нужны люди с деньгами, с очень большими деньгами, как у Вассермана и Беккера: им приходится во все вникать, оплачивать расходы на топливо, платить учителям – и все из своего кармана. Мне кажется, они не слишком верили, что справятся с религиозными делами, да и сейчас кое-кто не погасил задолженности. Что же, только к зрелым годам можно скопить такие деньги.

– Это верно, – признал Харви.

– А вот затем, когда дела пошли на лад, то есть когда мы стали покрывать текущие расходы, к власти пришли люди типа Морта Шварца – молодые, но все же обеспеченные; в то время мы постоянно проводили кампании по сбору средств, а невозможно убедить кого-то сделать крупный взнос, не сделав его самому.

Харви в наигранном удивлении поднял бровь.

– Но ведь у тебя нет таких денег. А может, есть, да ты скрываешь?

Но Горфинкель не отреагировал.

– Ну, к тому времени, как мои люди взяли бразды правления в свои руки, – серьезно продолжал он, – дела в общине были покрыты мраком, и требовался кто-то, кто мог бы все это упорядочить – хороший администратор.

– А что насчет Рэймонда и Дрекслера – они разве не администраторы?

Бен помотал головой.

– Нет, тут другое. Во-первых, они моложе. К тому же у всех есть хорошая профессия или свое дело, они неплохо зарабатывают, но все равно пока только делают карьеру. А юристам вроде Берта Рэймонда или Пола Гудмана не помешает высокая должность в общине: все сразу обратят на вас внимание. Это на пользу и бухгалтерам вроде Стэнли Аграната, и врачам. Все они из одной команды.

– Ты считаешь, они все занимаются этим только для рекламы? – уколол его Харви. – Не то что остальные?

– Ну нет, – Бен игнорировал выпад в свой адрес, – это не совсем так. Скажем, у них это на уме. А что касается остальных, они знают свое дело и хотят руководить. Все они занимают политические должности в городе, и по тем же причинам.

– Ну ладно, – вздохнул Харви, – что они имеют против ребе и почему ты говоришь о несправедливости?

Горфинкель задумался.

– Трудно объяснить. С одной стороны, ему столько же, что и другим, – тридцать пять, но вот думает он совсем иначе. Он не слишком заинтересован в деньгах или в большем престиже. За время своей работы у нас он сделал немало, но никогда не добивался рекламы – не потому, что скромен, как раз наоборот, но потому, что не считает это важным. Может быть, от человека более зрелого это бы стерпели, но от своего сверстника – ни за что. Понятно?

Харви кивнул.

– Думаю, да.

– Еще одно: он твердо знает, чего хочет, и не боится это говорить.

– То есть он высокомерен, упрям, непреклонен?

– Нет, хотя иногда так может показаться, и кое-кто именно так и думает. – Бен сухо усмехнулся. – Одно время даже я так думал.

– Помню.

– Но дело не в этом, – продолжал Бен. – Старина Джейк Вассерман как-то сказал, что у ребе в мозгу как будто локатор, улавливающий все еврейские традиции. Когда в общине начались метания из стороны в сторону, он услышал в голове сигнал, что мы сбились с курса, и он должен на него вернуть. Дети из школы и колледжа, вроде моего Стьюи, от него без ума. Я спросил Стьюи, и тот ответил – это потому, что они точно знают, где их интересы пересекаются. Как я понял, он перед ними не притворяется и не говорит свысока.

– Кажется, я понял. Так что тебя волнует?

– Ну, во-первых, эти ребята не голосуют.

– А, тебя волнует, что Дрекслер и его друзья сумеют выжить ребе? – спросил Харви, стараясь понять, куда же клонит свояк.

– Да, и еще… в общем, – Бен смотрел вдаль, – я бы не хотел видеть, как его обидят.

– Это все? – Харви рассмеялся и встал с кресла. – Забудь. Такие глубоко порядочные люди, как Дрекслер, его не обидят.

Глава 5

Молодой выпускник семинарии был почти немедленно исключен из серьезного рассмотрения. Почему он вообще хочет попасть на это место? На раввинов такой спрос, почему бы ему не поискать постоянную работу вместо временной?

– Он говорит, что ему нужно время, чтобы осмотреться.

– Так почему бы ему не осмотреться на постоянной работе? Если он решит переехать куда-то еще, его не станут удерживать силой? Я вам скажу: ему нужно это место, потому что не светит ничего другого. А зачем нам такой? К тому же у него борода – очень нам нужен раввин с бородой!

– А его жена – обратили внимание? Глаза намазаны, как круги у енота, а платье до пупка.

Раввин Гарри Шиндлер производил совсем другое впечатление. В свои сорок пять он казался вдумчивым и одновременно сильным человеком. Единственное возражение – он несколько лет не участвовал в религиозной жизни. Сам он объяснил это с обезоруживающей прямотой:

– Дело вот в чем. Когда я закончил семинарию, мне предложили место помощника раввина в одной из крупных общин в Огайо. Мне обещали, что через год-другой раввин уволится, а я займу его место. Заметьте, я был не просто помощником, меня именовали заместителем. Поэтому, когда в середине года ребе заболел, я на оставшееся время занял его место. На следующий год пришло время заключать новый контракт, но тут мне сообщают, что попечителям нужен более зрелый раввин, а я могу остаться помощником за те же деньги. Вы понимаете, обычно держат одного, но им пришлось взять меня – у ребе было неважно со здоровьем.

– Первый долг человека – заботиться о семье (у меня жена и дети), а на жалованье помощника раввина не разбежишься. Только поймите – община не виновата, и совет тоже. Такие недоразумения случаются. Может, я виноват, что четко все не выяснил заранее, но община здесь ни при чем.

Это заявление произвело на комиссию большое впечатление.

– Итак, я занялся торговлей, и не жалею. Мне кажется, семинария должна требовать от выпускников, чтобы те год-два поработали на подхвате в бизнесе и поняли, что думает община, о чем заботится, что ее волнует, какие у нее проблемы. Многие раввины просто не сталкиваются с ежедневной жизнью, а значит, и с реальностью.

– Что вы имеете в виду, ребе?

– Ну, как проходят наши праздники. Как правило, они продолжаются по два дня, и многие раввины делают акцент именно на второй день. Но я сумел понять, что почти невозможно сделать второй день подряд выходным. Поэтому я вполне понимаю и сочувствую, когда кто-то из общины, возможно, очень деловой человек, просто не может на второй день прийти в синагогу, и на него не обижаюсь. Я не считаю, что он обязан проводить там оба дня.

Слушатели закивали, и, приободрившись, ребе Шиндлер продолжал:

– И вот я решил, что постараюсь сделать все, что в моих силах, если Бог хочет, чтобы я служил ему в бизнесе. Я усердно работал, и иногда мне хотелось вернуться к спокойной и почтенной должности раввина, но я понимал, что тогда признаю свое поражение. Зато когда меня назначили помощником главного управляющего по северо-восточному Огайо, я решил, что отработал свое и могу снова стать раввином, не считая себя неудачником. Скажу вам, джентльмены, я мог бы заработать куда больше, оставаясь в Национальной Агрохимической корпорации, но быть раввином – мое призвание. Я чувствую, что рожден для этого, потому и претендую на эту должность.

– Но вы же много лет этим не занимались…

– О, нет. В эти годы я был еще активнее, чем когда официально служил раввином. Я возглавлял местное сионистское братство – по правде говоря, помогал в его основании. И три года был вице-президентом фонда общины. Все это есть в моих бумагах. Я возглавлял Экуменический Комитет, который ставит целью улучшить отношения между евреями, католиками и протестантами. Был членом выездной комиссии «Слокумбе Дженерал» – это городская больница. И три года возглавлял группу изучения Библии, которая собиралась через четверг в течение всего года, зимой и летом. Полагаю, джентльмены, вам понятно, кто чаще всех там выступал. Нет нужды говорить, что каждый раз, когда мне нужно было уехать из города, в моей дорожной сумке прежде всего оказывались мои tallis и t’fillen[4]4
  [Талес и] Филактерии – молитвенная шаль и ремешки (Примеч. пер.)


[Закрыть]: хотя я не работал раввином, но продолжал быть хорошим евреем. И мне не платили ни цента, когда я много раз читал молитвы в каком-нибудь городишке, или когда меня просили совершить нужный ритуал. В селениях северо-восточного Огайо меня знали как «ребе-путешественника». И, разумеется, природная склонность заставляла меня продолжать мои занятия, – добавил он.

Ребе Шиндлер комиссии понравился, но обсуждение его кандидатуры затянулось. В его способностях проповедника никто не сомневался; всех вполне удовлетворили присланные им записи проповедей. Понравился он и на собеседовании: прямой, уверенный в себе и открытый, как торговец, уверенный в своем товаре и не жалеющий усилий, чтобы подать его как следует…

– Конечно, нужно бы навести справки в его общине…

– Не думаю, что там мы многое узнаем: он уехал оттуда восемь лет назад. Там могло уже никого не остаться.

– По крайней мере, можно попробовать узнать в Национальной Агрохимической корпорации, – предложил Дрекслер.

– Господи, Марти, ни в коем случае, – возразил Рэймонд. – Он все еще работает, и там не понравится, что он ищет новую работу. Сам знаешь, каковы подобные компании.

– Но мы не можем верить на слово, – настаивал Дрекслер.

– Ну, мы знаем, что он раввин, и это подтвердила семинария, верно? Мы знаем, что он может читать молитвы, он прислал пленку с записями своих служб. И всем нам он понравился.

– Все так, но меня что-то беспокоит, – не согласился Арнольд Букшпан. – Пленки были записаны в синагоге, так? А как он это сделал?

– Что ты хочешь сказать?

– С чего раввину вдруг записывать свои проповеди?

– Ну, многие раввины хотели бы иметь такие записи.

– Да, но сперва они пишут их на бумаге. Я имею в виду, что он писал на пленку явно потому, что уже искал другую работу и хотел разослать записи по общинам, где ищут раввинов.

– В твоих словах есть смысл, Арнольд.

– Да, но это могло быть уже в самом конце, – вмешался Барри Мейснер, который занимался страховым бизнесом, – когда он уже осматривался. Скажу откровенно, я верю этому парню, и сам бы так же поступил на его месте. Были случаи, когда у меня наклевывалась сделка, а потом какое-нибудь недоразумение все ломало, хотя никто не был виноват, и приходилось все начинать сначала. Да у всех так бывает. И когда пускаешься по другому пути, оказывается, что так даже лучше, чем было раньше. Так что в его рассказе я вижу себя. И еще вижу, как готовлюсь к этому собеседованию, как он, и так же себя представляю.

– Видимо, это меня и смущает, – продолжал гнуть свое Букшпан. – То есть, как ты говоришь, если мне надо, к примеру, продать пару гроссов[5]5
  1 гросс – 12 дюжин. (Примеч. пер.)


[Закрыть] плащей-дождевиков какой-нибудь ранее не известной мне компании, то я буду действовать в точности как он – так же гладко.

– И что?

– В том и проблема: он такой же, как мы.

– Итак, мы опять остались при своих. Вопрос требует времени, а у нас его не много, – заключил Рэймонд. Его команда – «соль земли», но иногда им трудно было принять решение, особенно когда требовалось прийти к соглашению. Плохо, когда одна половина голосует против другой.

– Все так, но нельзя брать кого попало, – настаивал Букшпан.

– Я так не думаю: это всего на три месяца.

– Или больше, если ребе решит не возвращаться.

Пришлось вмешаться Джеффу Вайнеру. Совсем недавно он открыл свое дело в этом городе – «Вайнер электроникс». Берт Рэймонд оформил все формальности и ввел его в общину.

– Послушайте, я здесь, конечно, новичок и очень ценю, что меня пригласили поучаствовать, но если можно новичку высказаться, то скажу так: мы ставим не на ту лошадку. С молодым человеком что-то не то, он не хочет браться за работу заместителя, не зная, сколько вообще продержится. И вот человек средних лет – у него есть работа, и он не бросит ее ради временной, если только ему не грозит увольнение. Я полагаю, надо остановиться на ком-то постарше.

Раввин из моей синагоги в Коннектикуте, – кстати, он служил на моей свадьбе, – уволился после тридцати лет службы на одном месте, уйдя на заслуженный покой. Не думайте, что ребе Дойч – это старикашка с клюкой. Ему шестьдесят пять, но в гольфе он оставляет меня далеко позади.

– А нет у него акцента или чего-то в этом роде? Я хочу сказать, он говорит на хорошем английском или несколько старомоден? – спросил Дрекслер.

– Есть ли у него акцент? Послушайте, он здесь родился, его отец тоже, думаю, что и дед, или же приехал в нежном возрасте. Он в родстве с нью-йоркскими Дойчами, ну знаете, банкирами.

– Тогда зачем ему синагога? Стал бы банкиром. – Вопрос задал Дрекслер, но подумали так многие.

– Так уж вышло; есть люди, знаете, вроде крестоносцев…

– Как насчет жены?

Вайнер сложил пальцы колечком.

– Поверьте, жена его – настоящий класс, выпускница Уэлсли, или, может, Вассара, или Брин Мора – короче, из элитных женских колледжей. Если хотите знать, она урожденная Стедман.

– Кто это – Стедман?

– Дэн Стедман. Никогда о нем не слышали?

– Комментатор на телевидении?'

– Именно так. Он ее брат.

– Звучит красиво, – кивнул Рэймонд. – Может, позвонишь ему и попросишь прийти, а мы на него посмотрим, послушаем, и может, дадим провести службу в канун Субботы?

– Нет уж, – помотал головой Вайнер. – Человека вроде ребе Дойча нельзя пригласить на просмотр. Если вы в нем заинтересованы, я прощупаю почву, если заинтересуется он, мы съездим к нему сами.