Текст книги "Ребе едет в отпуск"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Г. Кемельман
Ребе едет в отпуск

Глава 1

Лежа на диване в гостиной, Мириам, с головой погрузившаяся в воскресную газету, услышала, как открылась и закрылась дверь на кухню.

– Дэвид? – спросила она и, увидев входящего мужа, сообщила: – Сразу после твоего ухода звонил мистер Рэймонд. Что-то серьезное.

Ребе Дэвид Смолл кивнул, потер руки, чтобы согреться, и остановился возле батареи. – Я видел его в синагоге.

– Ты был без пальто?

– Нужно было всего-то пройти от машины до дверей.

– Ты каждую зиму простужаешься.

– Зато болел всего лишь раз…

Обладая завидным здоровьем, ребе Смолл тем не менее был худым, бледным, сутулым и близоруким; это делало его старше своих тридцати пяти лет. Его мать вечно наседала на Мириам, чтобы та уговаривала его есть побольше.

– Один раз, но зато всю зиму. Это он из-за контракта хотел тебя видеть?

Ребе покачал головой.

– Нет, это насчет того, что попечительский совет постановил не отмечать в общине Седер[1]1
  Еврейский церковный [религиозный] праздник. (Примеч. пер.)


[Закрыть] в нынешнюю Пасху.

Она видела, что муж расстроен.

– Но осталось еще четыре месяца!

– Четыре с половиной, – поправил он. – Но нет ничего лучше, чем готовиться заранее. Он сказал мне, что, как настоятель религиозной школы, я мог бы уведомить директора, чтобы тот не готовил детей к участию в службе. Это называется искать обходные пути: помню, когда я был в армии и мне приходилось о чем-то просить, я обращался к пастору Беллсону, а не к самому полковнику.

Жена не могла не заметить горечь в его голосе.

– Он объяснил, почему они решили не праздновать?

– Нет, пока я его не спросил. Сказал, что за последние два года мы потеряли на этом уйму денег.

Она заглянула мужу в глаза.

– Это тебя беспокоит?

– Меня беспокоит то, что я не был приглашен в совет для обсуждения. Я уже не расстраиваюсь, что не бываю на собраниях совета. Хотя после того, как шесть лет каждый новый совет приглашал меня на них присутствовать, отказ теперешнего совета от этой традиции просто необъясним. Но вопрос о Пасхе совершенно очевидно находится в компетенции раввина, поэтому им следовало бы узнать мою точку зрения. Если я не должен решать подобные вопросы, то что я тогда вообще здесь должен делать? Или я всего лишь исполнитель синагогальных служб? Или они думают…

– Но ты уверен, что это было сделано намеренно, Дэвид? – с тревогой спросила она. В последнее время муж стая таким раздражительным! – Они еще новички и, возможно, просто не осознают…

– Новички! Они работают уже три месяца, и если в чем-то сомневаются, то всегда могут спросить знающих людей. Нет, дело тут совсем в другом. Они контролируют, а я всего лишь исполняю. Возьми хотя бы мой контракт…

– О нем была речь? – поспешно спросила она.

– Нет.

– И ты тоже не стал спрашивать?

– Я спрашивал, когда контракт подходил к концу, – холодно отрезал он, – и этого достаточно. Ты хочешь, чтобы я постоянно спрашивал? Я что, должен был к ним подольститься?

– Но ты работаешь без контракта.

– И что?

– И тебя могут уволить. Предупредят за месяц, сказав, что не нуждаются больше в твоих услугах.

– Очень может быть. Но я могу так же поступить с ними. Подам заявление об уходе. – Он озорно улыбнулся. – Прямо руки чешутся.

– Ах, не делай этого.

Ребе отошел от батареи и заходил по комнате.

– А почему? Неплохая идея, если подумать. Что я теряю? Несколько месяцев до конца года? Если до сих пор контракт со мной не заключили, значит, на следующий год меня назначать не собираются. А по какой еще причине со мной не хотят говорить? Почему меня не приглашали на заседания попечительского совета? А сегодня просто заявили, что не собираются устраивать Седер… Я уверен, именно это у них на уме. До конца года мне придется вести все службы – сочетать браком, произносить речи на бар-мицва[2]2
  Ритуал совершеннолетия мальчиков. (Примеч. пер.)


[Закрыть], вести службы в канун Субботы, – а потом мне сообщат, что на следующий год планируют найти замену. Так почему не сделать им сюрприз?

– О, они не посмеют, – запротестовала Мириам. – У них ничего не выйдет. Мистер Вассерман и все твои друзья будут бороться…

– Ну, я не уверен, что хочу этого. Зачем? Ведь посмотри, меня упорно отторгают! Я тут служу уже седьмой год, и почти ежегодно у меня проблемы. Либо меня пытаются уволить, либо устраивают еще какую-нибудь пакость. Мне надоело. Человек должен спокойно делать дело, а не тратить время и силы, чтобы только удержаться на своем месте.

– Ну, – заметила Мириам, – прошлый совет собирался заключить с тобой пожизненный контракт, и вдобавок обещал годичный отпуск для научной работы.

– Я слышал кое-что и, полагаю, согласился бы, – мрачно буркнул он. – И все же, что хорошего в пожизненном контракте? Он связывает меня, но не их. Как только от меня захотят избавиться, достаточно лишь предложить мне что-то неприемлемое, и я уволюсь сам. Разве не так случилось, когда я, как раввин, принял решение похоронить беднягу Айзека Хирша, а тогдашний председатель Морт Шварц этим пренебрег и велел эксгумировать тело? Если помнишь, это было в первый же год моей работы по пятилетнему контракту. И ничего не оставалось делать, как уволиться.

– Но твою отставку не приняли, – возразила Мириам.

– О, ее бы отлично приняли, если бы не Горальскис, перед которым все выслуживались. И кстати, разве в прошлом году Бен Горфинкель не кричал, что готов заплатить мне за оставшиеся несколько месяцев, лишь бы уволить меня прямо в середине года?

– Да, но он и его друзья из совета думали, что ты настраиваешь против них детей. И хотели тебя просто припугнуть. Уверена, ничего подобного бы не случилось. Твои друзья в совете – Вассерман, Беккер и другие – не допустили бы.

– Но Вассерман и Беккер их не остановили, – хмыкнул ребе. – Лучшее, что они могли сделать, – это предложить мне работу в другой общине, которую собирались основать. И только когда эти самые дети оказались замешаны в убийстве, я был спасен. А тот же Беккер, осмелюсь добавить, возглавил моих противников в самый первый год моей работы здесь и собирался отречься от меня, когда я рисковал не только местом, но и головой.

– О, Дэвид, – упрекнула Мириам, – это дела давно минувших дней. Ведь Беккер, как и Вассерман, с тех пор – твой крепкий тыл. Ты же не держишь на него зла за прошлое?

– Я вообще не держу ни на кого зла, – фыркнул муж, – ни на Беккера, ни на Шварца, ни на Горфинкеля. Они делали то, что считали нужным. Единственный, кого я мог бы упрекнуть, – это Джейкоб Вассерман.

Мириам в изумлении взглянула на него.

– Вассерман! Как, он же с самого начала был твоим другом, именно он привел тебя сюда и всегда поддерживал!

Ребе кивнул.

– Это я и имел в виду. Он слишком добр ко мне. Примкни он тогда к мнению большинства, я бы давно ушел отсюда и нашел место в другой общине. Ведь мне пришлось сражаться за работу потому, что я здесь чужой. И если по прошествии шести лет мне все еще приходится воевать за место, возможно, оно не для меня. Может, в другой общине…

– Но все общины одинаковы, Дэвид, – возразила Мириам, – все общины в пригороде таковы.

– Тогда, должно быть, дело во мне. Наверное, я недостаточно гибок. Может, мне вообще не надо быть раввином, по крайней мере, не возглавлять общину. Может, мне надо стать учителем, или заняться наукой, или чем еще… – Он сел на диван и посмотрел ей в глаза. – Помнишь прошлую Пасху, Мириам, когда мы с тобой были уверены, что я отсюда уйду, и решили уехать в Израиль, вместо того чтобы носиться в поисках другой работы?

– И что?

Тень улыбки скользнула по его лицу.

– А почему бы нам этого не сделать? Если меня могут уволить с месячным уведомлением, почему я не могу уехать, послав им такое же уведомление?

– Ты хочешь подать в отставку? – жена явно была шокирована такой идеей.

– Ну, не обязательно в отставку. Я мог бы попросить отпуск.

– А если не дадут?

– Все равно уеду. Я устал и сыт всем по горло. Ты понимаешь, мы здесь уже шесть лет, и все это время у меня не было отпуска. Летом дела идут вяло. Религиозная школа закрыта, нет праздников и служб в канун Субботы, но есть свадьбы и бар-мицва, и есть больные, которые ждут, что я их навещу, и многие приходят ко мне, чтобы поговорить о своих проблемах. А мы никогда отсюда не уезжали, не считая случайных выходных. Я должен уехать туда, где смогу какое-то время побыть наедине с собой. – Он улыбнулся. – В Израиле так тепло.

– Полагаю, мы могли бы поехать в трехнедельный тур, – прикинула она. – Посмотрели бы достопримечательности…

– Да не хочу я смотреть достопримечательности, – отрезал он. – Это либо новые постройки, либо старые развалины, либо дыры в земле. Я хочу пожить в Иерусалиме. Мы, евреи, веками мечтали о Иерусалиме. Каждый год на Пасху и Йом-Киппур[3]3
  Еврейский религиозный праздник. (Примеч. пер.)


[Закрыть] мы говорим: «В следующем году в Иерусалиме». В прошлую Пасху, говоря это, мы в самом деле так думали и хотели туда поехать. По крайней мере, я хотел. Ну а сейчас это наш шанс, и никакой контракт меня не связывает.

– Но совет сочтет это равным отставке, – вздохнула жена, – а бросать работу…

– Ну и что, если так? Мы еще молоды и можем позволить себе попытать счастья.

Мириам испытующе взглянула на него.

– Но на сколько?

– А, не знаю, – беззаботно отмахнулся он, – на три-четыре месяца, а может, больше. Достаточно долго, чтобы почувствовать, что мы там живем, а не гостим.

– Но что ты будешь там делать?

– А что другие делают?

– Те, кто там живет, работают. А туристы осматривают достопримечательности…

– Ну, если ты беспокоишься о моей занятости, то я мог бы закончить статью об Ибн Эзре для «Куотерли», материалы у меня уже готовы. Что мне сейчас нужно, так это масса свободного времени, чтобы все это изложить.

Она взглянула на него: лицо ребе горело вдохновением, как у маленького Джонатана, выпрашивающего добавку. Более того, она почувствовала его решимость.

– Ты не сейчас придумал это, Дэвид. Ты думал об этом и раньше, верно?

– Всю свою жизнь.

– Нет, я хочу сказать…

Он взглянул жене в глаза.

– В прошлом году, когда мне казалось, что здесь все кончено, я думал, что мы можем уехать, а не искать тут новую работу. Когда еще представится такой шанс? Потом выяснилось, что место осталось за мной, и я даже обрадовался. Но потом понял, что дело не в этом. Уже тогда я твердо решил уехать – и никак не могу выбросить этого из головы.

– Но бросить место…

– Когда вернемся, я найду другое, – заверил он. – И все равно на следующий год оно мне не светит.

Жена улыбнулась.

– Ну ладно, Дэвид. Я напишу тетушке Гиттель.

Настала его очередь удивляться.

– А она тут при чем?

Мириам отложила журнал.

– Я всегда следовала за тобой, Дэвид. Когда ты отверг то роскошное место в Чикаго, потому что тебе не понравилась местная община, я не возражала, хотя мы жили на мою зарплату машинистки и на те гроши, которые тебе случайно удавалось заработать по захолустьям. Потом было место в Луизиане, от которого ты отказался. Потом – место помощника раввина в Кливленде, где платили больше, чем обычно платят новоиспеченному раввину; ты заявил, что не хочешь подчиняться другому раввину. А когда ты хотел уволиться отсюда, во времена правления Шварца, я согласилась, хотя в то время уже носила Джонатана и не была готова к переезду в другой город с младенцем на руках. Теперь ты хочешь рискнуть местом и уехать в Иерусалим. И я опять последую за тобой. Ты хороший стратег, но не тактик. Если предстоит несколько месяцев провести в Иерусалиме, нужно найти, где остановиться. Мы не сможем все время жить в отеле, этого мы просто не потянем. К тому же в отеле чувствуешь себя не жильцом, а постояльцем. Так что я напишу тете Гиттель, та живет в Израиле со времен британской оккупации. Сообщу ей о нашем решении и попрошу снять нам квартиру.

– Но она живет в Тель-Авиве, а я хочу в Иерусалим.

– Ты не знаешь тетю Гиттель.

Глава 2

Берт Рэймонд призвал собрание к порядку.

– Думаю, можно обойтись без зачитывания протокола предыдущего собрания. Мне помнится, мы мало что сумели сделать.

Бен Горфинкель поднял руку.

– Я бы хотел послушать протокол, господин председатель, – спокойно сказал он.

– Ну конечно, Бен. Барри, зачитай протокол.

– Знаешь, Берт, то есть господин председатель, я не стал ничего записывать. Вернее, я делал заметки, но в виде черновика.

– Ничего, Барри. Уверен, Бен не обратит внимания на грамматические ошибки…

– Я хотел сказать, что не оформлял записи окончательно, и так как мы не решили в прошлый раз ничего определенного, я не счел нужным их принести.

Председатель был симпатичным молодым человеком, которого все любили и не собирались понапрасну затруднять. Он явно был смущен беспечностью секретаря. Горфинкель пожал плечами.

– Ну, нет так нет… – С этим новым попечительским советом предстояло еще спорить о стольких важных вещах, что не стоило попусту тратить время на какой-то протокол.

– Ну ладно, – благодарно кивнув, продолжал председатель, – приступим к повестке дня. Каково ваше мнение о письме ребе?

Опять руку поднял Горфинкель.

– Кажется, на прошлом собрании я что-то пропустил. Я не слышал ни о каком письме ребе.

Председатель казался смущенным.

– И правда, Бен, ты ничего не знаешь. Я получил его на неделе и рассказал кое-кому, поэтому считал, что знают все. В письме ребе просит отпуск на три месяца с первого числа нового года.

– Можно взглянуть на письмо?

– По правде говоря, я его не взял, Бен. Но там ничего такого, только то, что я сказал. А именно: «Прошу считать это просьбой о трехмесячном отпуске». И все остальное строго по делу.

– Он не объяснил причину своей просьбы? – спросил Горфинкель.

– Нет, только то, что я сказал…

– Это уловка, вот что я скажу, – вмешался Стэнли Агранат. – Ему не нужен отпуск, ему нужен контракт. Он послал письмо, чтобы мы пришли к нему и спросили: – «В чем дело, ребе?» Тогда он скажет, что ему нужен трехмесячный отпуск. А мы ответим: – «Но, ребе, вы не можете уехать на три месяца посреди года. У вас работа». Тогда он прикинется дурачком и скажет: – «В самом деле? Но у меня нет контракта». И нам придется объяснять, что просто не было случая, руки не доходили, ужасно извиняться и все такое. Получается, что нам придется защищаться, понятно? Это уловка.

– А если мы откажем? – спросил Арнольд Букшпан. – Берт, когда ты показал мне письмо, я сразу сказал, что это ультиматум. Он не просит, а сообщает. И если он честный служитель, то не может просто так уехать. А если он просто так уедет, то мне кажется, что он не честен.

– Послушайте, – смутился председатель, – будем откровенными: служители всегда работали по контракту, а у него он истек.

– Нам надо разобраться во всем логически, – заметил Пол Гудман, который, как и председатель, был юристом и обладал методическим умом. – Сначала надо решить, нужен ли нам вообще раввин, потом…

– Что значит «нужен ли нам вообще раввин»? Как же без него?

– Многие без него обходятся, – ответил Гудман. – Я имею в виду, время от времени. Нанимают какого-нибудь салагу из семинарии на службы в канун Субботы и платят пятьдесят – сто монет плюс расходы.

– Правильно, и что имеют? Зеленого юнца.

– Не просто зеленого юнца, – возразил Гудман, – а юнца – раввина.

– Ага, видел я этих ребят из семинарии: ну просто кучка хиппи, скажу я вам.

– Послушайте, – взмолился Берт Рэймонд, – мы не можем этого сделать. Ведь люди круглый год отмечают в синагоге свадьбы и бар-мицва. Что мы им скажем, когда они придут? Что раввин то ли будет, то ли нет? Нам нужен постоянный раввин.

– Тогда перейдем к следующему моменту, – сказал методичный Гудман. – Нужен ли нам именно этот раввин? Если уж надо, чтобы какой-нибудь святоша объяснял, что такое хорошо и что такое плохо, я бы предпочел кого-нибудь постарше. Для меня это вопрос чувств.

– А для меня вопрос дела, – подал голос Марти Дрекслер, казначей. – Когда Берт рассказал мне про письмо, я навел справки, и могу вам кое-что сказать: со времен войны раввины дорожают с каждым годом. Каждый выпуск семинарии запрашивает жалованье выше, чем предыдущий. Попробуйте нанять раввина с пяти-шестилетним опытом, как наш, и придется платить на три – пять тысяч больше, чем мы платим сейчас, потому что у него может быть кафедра, и придется компенсировать уход с нее. Нанимая раввина, мы нанимаем духовного лидера. Вот я и спрашиваю, зачем нам поднимать стоимость нашего духовного лидера на целых три тысячи?

– Это мне кажется разумным.

– Мне тоже.

Председатель оглядел собравшихся.

– Ну ладно, полагаю, мы пришли к согласию. Похоже, все согласны с тем, что сейчас лучше всего иметь дело с нынешним раввином. Вернемся к началу: что делать с письмом? Лично я думаю, что Стэн Агранат прав и ребе заинтересован в контракте. Как, все согласны? – Его взгляд снова обежал стол, фиксируя согласные кивки.

Запротестовал только Бен Горфинкель.

– А я считаю, что ребе обычно имеет, в виду то, что говорит.

Председатель пожал плечами.

– Может, он это и имел в виду. Возможно, он слегка обижен. По правде говоря, мне показалось, что он обиделся, когда я сказал об отмене празднования Седера. Видимо, в этом все дело. Но если мы предложим ему контракт, он наверняка решит, что в отпуске не нуждается. Возможно, он хотел уехать, чтобы поискать работу.

– Ты попал в точку, Берт.

– Ну ладно, какой контракт мы ему предложим?

Бену Горфинкелю, еще в прошлом году бывшему председателем, пришлось вмешаться снова. Он присутствовал на собрании лишь потому, что по уставу все предыдущие председатели становились пожизненными членами совета. Правда, другие бывшие председатели – Беккер, Вассерман и Шварц – давно уже перестали здесь появляться. Теперь совет состоял из людей не старше тридцати пяти; все были близкими друзьями и обсуждали религиозные дела в манере дружеских вечеринок, так что собрания не имели особого смысла: все лишь формально голосовали за то, что уже успели решить между собой. Но Горфинкель продолжал туда ходить, хотя большую часть времени и хранил молчание. Но сейчас настал очень важный момент. Он стал отважно объяснять, что в конце прошлого года исполнилось ровно шесть лет, как ребе служит в общине, что предыдущий совет хотел заключить с ним пожизненный контракт и предоставить научный отпуск на седьмой год работы. Однако теперь стало ясно, что подобный контракт следует обсудить с новым советом, а не со старым.

– Не помню, чтобы это было отражено в протоколе прошлогодних собраний, – заявил секретарь.

– Это правда, – заметил Рэймонд. – Я тоже ничего подобного не помню.

– Естественно, – ответил Горфинкель. – В то время ребе ходил на собрания совета, и мы не могли как следует все обсудить.

– В таком случае, – вмешался председатель, – придется признать, что вопрос просто неформально обсуждался в кругу членов совета. Думаю, что это нас ни к чему не обязывает.

– Я просто рассказал, как было дело, – смутился Горфинкель.

– Ладно, мы это учтем, – кивнул председатель. – Как вам, ребята, идея Бена о пожизненном контракте и годичном отпуске?

– По мне, это слишком жирно, – заявил Агранат. – Учтите, я ничего не имею против ребе, но это слишком жирно.

– Напротив, – возразил Горфинкель, – это обычное дело. У ребе был годовой испытательный срок, а потом он получил контракт на пять лет. Обычно за этим следует более длительный контракт, а в большинстве случаев и пожизненный.

– Интересно, как по таким контрактам рассчитывается жалованье? – поинтересовался Марти Дрекслер. – Какие-то ежегодные надбавки или…

– Наверное, – кивнул Горфинкель, – или что-то вроде индексации в соответствии с уровнем жизни. Мы тогда не вдавались в подробности.

– Мне кажется, сейчас нужно крепко подумать, – заявил Дрекслер. – Если мы дадим ребе годичный отпуск, придется искать замену. Подумайте об этом.

– Куда ты клонишь, Марти? – спросил председатель.

– Сейчас скажу. Где синагога, там и раввин. Религия и все такое. Но контракт – это деловое соглашение, и мне плевать, кто за ним стоит. Все нужно просчитать, и обе стороны должны идти навстречу. Вспомните, к примеру, что я говорил о росте запросов раввинов из года в год. Это так, но когда раввину уже под пятьдесят, его шансы найти другое место невелики, его время ушло. Поэтому он может дать слабину, а мы – усилить натиск. Сколько лет нашему – тридцать пять или около того? Так давайте предложим ему контракт на пятнадцать лет с перспективой обсуждения нового по истечении данного.

– Ну, не знаю…

– Как-то нечестно.

– Что тут нечестного? – возмутился Дрекслер.

Стэнли Агранат махнул рукой.

– У меня предложение.

– Какое?

– Минутку, господин председатель, тут предложение с места.

– Какое предложение?

– Никакого предложения с места. Мы просто обсуждаем, вот и все.

Рэймонд постучал молоточком по столу.

– Минуточку, давайте будем поорганизованнее. Никто не вносил никаких предложений, так почему бы Стэну этого не сделать. Давай, Стэн.

– Господин председатель, предлагаю назначить комиссию, чтобы пойти к ребе, узнать, чего он хочет и каковы его планы…

– Ты уверен, что думаешь именно о ребе, Стэн?

Председатель постучал по столу.

– Давайте посерьезнее.

– А серьезно, – сказал Гудман, – я бы предложил внести изменения в проект Стэна и сократить комиссию до одного человека. Предлагаю Марти Дрекслера.

– Точно, пусть с ребе имеет дело только один.

– Как насчет этого? Вы в самом деле хотите, чтобы пошел один?

– Точно.

– Только так.

– Единственно правильный путь – один на один.

– Ладно, – кивнул Берт Рэймонд. – Голосуем – кто «за», кто «против»? Большинство «за». Но мне кажется, вместо Марти говорить с ним должен я.

– Нет, пусть Марти.

– А почему он? Я глава прихода, мне и говорить.

Никто не хотел говорить вслух, что боится слишком больших уступок с его стороны, но Пол Гудман попытался объяснить.

– Я предложил Марти прежде всего потому, что он казначей, а это определенно вопрос денег. К тому же Марти специалист по финансам и знает все тонкости о надбавках за уровень жизни и прочем. Но если не Марти, то и не ты, Берт, потому что ты председатель. Марти или кто-то еще всегда может сказать, что ему надо посоветоваться с правлением или получить добро, но если что-то предложит председатель, придется его поддержать. А если ты пообещаешь что-то, а мы не поддержим, ты окажешься в нелепом положении, когда вернешься жаловаться на упрямство совета.

– Ну ладно, – сказал Рэймонд, – иди к ребе, Марти, и что-нибудь придумай.