Текст книги "Тайны кремлевских жен"

Автор книги: Галина Красная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Следующую нашу встречу Анатолий Васильевич опять назначает в ложе «Колосса» и на этот раз настаивает, чтобы я рассматривал свою фабулу на широком политическом и философском фоне. И нам опять мешают – пришли знакомые актрисы моего консультанта. И он уже гадает одной из них по руке, прорицая и остерегая с серьезностью профессиональной вещуньи. А затем с увлечением рассказывает о графологии как науке. Разгадывание человеческого характера по почерку его страсть.

Однажды в фойе кинотеатра обнаруживаю профессионального графолога по фамилии Инсаров. Он сидит за маленьким столиком с картонной афишей, на которой выведена тушью благожелательная рекомендация Анатолия Васильевича и его оценка инсаровского аналитического метода. Этот Инсаров с цепкими темными глазами гипнотизера станет достопримечательностью фойе многих московских киношек.

При наших беседах Анатолий Васильевич не раз возвращается к графологии, показывает мне, как расписывались различные знаменитые личности. По памяти на листке блокнота он бегло воспроизводит росписи Пушкина, Чехова, Толстого.

– А вот у современного писателя Олеши, – Луначарский посмеивается, – в графике бес самоутверждения. Первая буква фамилии «о» – маленькая, а последняя «А» – большая, заглавная. И вот еще что характерно, – продолжает Анатолий Васильевич, – если в конце росчерк идет вниз – это признак слабой, неуверенной в себе личности. А расстояния между буквами внутри слов – свидетельство скрытности, эгоизма.

Мне не хочется быть скрытным, я просто жажду рассказать моему высокому консультанту, как он явился мне в далеком голодном детстве. Я вспомнил все, но еще не смею.

Подруга моей мамы танцовщица-босоножка, белокурая, чуть близорукая, античная Наталия Фло-ровна Тьян, жена ученого-физиолога, живет отдельно от мужа в холодной студии с вечными сквозняками, с окнами, занавешенными тяжелыми пыльными шторами из солдатского сукна, пахнущего мышами. В пустом зале стоит одинокий рояль и разбросаны по полу спортивные маты. Рядом за скрипучей, высокой дверью будуар босоножки с овальным псише, вольтеровским креслом, лампой под розовым абажуром на мраморном столике и полуразвалившейся кроватью-ковчегом с бронзовыми инкрустациями. Я дружу с племянником тети Наташи, то есть Наталии Флоровны, который обитает в комнатушке при кухне для прислуги. Играем мы с ним, как правило, в студии, в зале, когда античная тетя Наташа не упражняется и не мечется под музыку Скрябина, высоко забрасывая босые ноги или внезапно скорбно падая на пол.

Однажды, оставшись с Анатолием Васильевичем наедине, я набираюсь храбрости и наконец рассказываю о том, как я его впервые увидел. Конечно, это дерзость, но что-то меня толкает в бездну. Итак, я тихий голодный мальчик, мама стареет, теряет голос и не может больше петь в опере. Мы живем безрадостно и бедно. Игры с племянником тети Наташи – бегство из домашней угнетенности и печали – единственное развлечение. В тот памятный день мы оба сильно устали от возни и беготни по студии, и мой друг рано ушел спать. А я решил передохнуть, прежде чем кинуться в морозную мглу и бежать домой. Я залез под рояль, растянулся на мате и скоро уснул.

Пробудился в темноте в пустом зале, по которому, шелестя и попискивая, носились мыши. Я похлопал в ладоши, чтобы рассеять их, вылез из-под гудящего от ветра за окном рояля и обнаружил розовую полоску света, падающую из полуоткрытой двери в будуар тети Наташи.

Доносились приглушенные голоса.

Надо было себя обнаружить и сказать, что ухожу домой. Я перешагнул розовую полоску, потянул на себя дверь и прежде всего увидел на мраморном столике под розовым абажуром нарядную коробку шоколадных конфет – зрелище невиданное, ошеломляющее. С трудом оторвавшись от него, я перевел взгляд на тетю Наташу в креслах и стоящего перед ней на одном колене мужчину в пенсне и с бородкой. В левой руке он держал раскрытую маленькую книжку, а правой сжимал розовое плечо античной Наталии Флоровны, маминой подруги. Я чихнул. Тетя Наташа тихо засмеялась. А мужчина, не поднимаясь с колена, повернулся ко мне и сказал:

– Здравствуй, мальчик. Тебе что?

Я еще раз чихнул, как завороженный глядя на коробку. Видимо, я простыл под гудящим роялем. А здесь было тепло, потрескивали дрова в кафельной печке. Тетя Наташа в вечернем зеленом хитоне с брошью была очень красива, но это меня не интересовало. Я смотрел на коробку. Мужчина повторил добродушно свой вопрос. Я не ответил. Я потерял дар речи.

– Возьми конфету, – сказал мужчина в пенсне.

Я подошел, взял.

– Возьми еще.

Взял еще, но с места не двинулся. Во мне проснулся дух вымогательства.

– Возьми всю коробку, – улыбаясь, кинул мужчина.

– И беги домой, – мягко произнесла розово-зеленая тетя Наташа. – Уже поздно. Мама будет беспокоиться.

Прижав к груди коробку, я кинулся к двери, а на пороге все-таки обернулся. Закинув бородку и приблизив к глазам маленькую книжечку, мужчина читал тете Наташе французские стихи, все еще стоя перед ней на одном колене.

Разумеется, в человеке в пенсне ренессансный Анатолий Васильевич узнал себя и был в полном восторге, долго смеялся и дерзость мою простил.

Вскоре он уехал за границу и лестное для меня сотрудничество оборвалось, и сценарий я не написал.

Через много лет поблекшая, но все еще античная Наталия Флоровна тоже как-то вспомнила этот случай. И сказала:

– Анатолий Васильевич считал себя человеком счастливым. «Мне в жизни повезло, я был близок к великому Ленину, а в молодости красив, – говорил он и вынимал из бумажника выцветшую фотографию лопоухого худенького гимназиста. – И вот теперь я министр и везу вас в концерт в бывшем автомобиле императрицы Александры Федоровны». Все это, понятно, с иронией, но и не без доли истинной удовлетворенности. Я всегда поражалась его кипучей разнообразной деятельности. Он даже в кино играл самого себя, то есть наркома просвещения, кажется, в «Саламандре» Рошаля. И был всегда пленительно чужд всякому ханжеству, чувству зависти, мести. Маяковский ругал его в газетах, на диспутах, а он неизменно принимал его у себя дома, поддерживал, восхищался талантом…

Годы, годы пронеслись, а я до сих пор слышу рокочущий голос в зале «Колосса». «Бриан…» – голос с грассирующим «р» Анатолия Васильевича, последнего шармера большевистской партии.

А вот эпизоды из книги Л. Гендлина «исповедь любовницы Сталина». Я так думаю: что все это – из сферы предположений и фантазий.

«С Верой Александровной Давыдовой я познакомился в конце 1945 года. У нас было много интереснейших и незабываемых встреч. После смерти Сталина она меня спросила:

– Вы смелый человек?

– Смотря для чего, – ответил я.

– Мне есть что вспомнить. Хотите записать повествование женщины-актрисы? Я не буду возражать, если мой рассказ станет романом. Это даже лучше, документальность обязывает.

Я ответил утвердительно.

– Почему я решила пойти на такой ответственный и рискованный шаг, поведать вам о совсем неизвестной жизни Сталина, с которым я была в интимной связи 19 лет? – проговорила Вера Александровна, нервно кусая губы. – Может быть, вы думаете, что мне нужна дополнительная слава при жизни или же шумно-скандальная после ухода в лучший мир? Если так, то вы ошибаетесь. Я имею почетные звания народной артистки РСФСР и народной артистки Грузинской ССР, ордена и медали. Три раза мне присваивалась Сталинская премия. Кроме финансовых накоплений, я получаю персональную пенсию, являюсь профессором Тбилисской консерватории, консультирую, даю частные уроки. Возможно, вы будете считать, что разгневанная и в какой-то момент отвергнутая любовница решила отомстить в прошлом всесильному, а теперь мертвому вождю? Нет, это не так. Я знала, что Сталин меня любил по-своему и всегда с нетерпением ждал моего появления… Но только теперь, когда его нет, я могу сказать, что все годы вынуждена была притворяться, играть в страсть.

Я – актриса! И, пожалуй, мне единственной на всем белом свете недоверчивый Сталин поверил до конца. Хотя был еще один человек, самый преданный из всех его помощников, – Александр Николаевич Поскребышев.

Много лет я вела двойную жизнь, которую приходилось делить между театром – репетициями, спектаклями, концертами – и его страстными, порой истерично-бурными ласками.

Говорю об этом, потому что хочу, чтобы после моей смерти человечество узнало и другого Сталина – обнаженного…

Я родилась в Нижнем Новгороде в семье землемера и народной учительницы. Вскоре наша семья переехала на Дальний Восток, в город Николаевск-на-Амуре. С детства я полюбила тайгу, рыбалки, костры, вопли и душераздирающие крики разбойного Амура. В 1920 году японцы пытались оккупировать наш город. Пришлось все бросить и бежать в Благовещенск. В 1924 году мне посчастливилось сдать экзамены в Ленинградскую консерваторию. Одним из экзаменаторов был Александр Константинович Глазунов – композитор, чьим именем мы, студенты, очень дорожили. Маститый музыкант тепло отозвался о моих вокальных данных. После того как я спела в оперной студии партию Кармен, меня пригласили в Мариинский оперный театр (театр оперы и балета имени С. М. Кирова). Сценическое крещение – паж Урбан в опере Д. Мейербера «Гугеноты».

Я была на седьмом небе от счастья. Мне исполнилось 23 года. Самые близкие подруги тайно завидовали, каждый творческий успех они переносили болезненно. В театре мне стали поручать ведущие партии в операх «Аида», «Кармен», «Хованщина». Я стала солисткой-дублершей.

На ленинградской оперной сцене царствовала Софья Преображенская, к которой издавна благоволил Григорий Зиновьев, в то время фактически диктатор северной столицы и области.

Бывали вечера, когда я пела почти при пустом зале. Ночью, запершись в артистической комнате, скрываясь от всех, я кусала до крови губы, плакала, кричала, билась в истерике и… продолжала работать, ожидая лучших дней.

Ранней весной 1932 года наш театр выезжал в Москву. Гастрольные спектакли давались в большом театре. Нас предупредили, что ожидается приезд первого секретаря ЦК ВКП(б) Сталина. Мы страшно волновались, репетиции продолжались с утра и до поздней ночи. На отдых почти не оставалось времени.

Мне очень хотелось петь на сцене прославленного театра. Софья Преображенская заболела ангиной, пришлось заменить «Аиду» оперой «Кармен». Мне доверили главную партию. На грим села за 3 часа до начала спектакля. От волнения лихорадило, дрожали колени, лицо и тело покрылось противными красными пятнами. Но вот раздался первый долгожданный и в то же время тревожный звонок, затем второй, третий. Дирижер направился к пульту. Исполнителей основных партий попросили выйти на авансцену. Взоры зрителей и артистов были устремлены на правительственную ложу, где находились Сталин, Молотов, Калинин, Ворошилов, Микоян, Орджоникидзе, Бухарин, Рыков, Ягода, Зиновьев, Киров, Каменев, Тухачевский. Впервые я так близко увидела Сталина. Приветливо улыбаясь, он вместе со всеми стоя аплодировал. Восторженным овациям не было конца. Медленно гасились люстры. Оркестр заиграл увертюру.

Перед глазами промелькнула короткая жизнь. К счастью, дирижер Александр Мелик-Пашаев помог войти в творческую форму…

Закончилось первое выступление на сцене Большого театра.

В последний раз опустился парчовый занавес. Зал неистовствует. Актрисы Малого театра и Московского Художественного Евдокия Турчанинова, Александра Яблочкина, Ольга Книппер-Чехова, Алла Тарасова преподносят корзины с цветами и огромный букет алых роз. Целуя меня, Тарасова шепотом проговорила: «Вы, Верочка, пели прекрасно. Такую очаровательную Кармен Москва давно уже не слышала и не видела. Эти волшебные цветы вам прислал И. В. Сталин».

От счастья на глазах выступили слезы. Меня пригласили в правительственную ложу. Не успела опомниться, как была представлена Сталину и его соратникам.

– К своему успеху, товарищ Давыдова, – тихо сказал он, – относитесь сдержанно, не зазнавайтесь, смотрите, не потеряйте голову.

Ворошилов преподнес коробку шоколадных конфет. Орджоникидзе – оригинальную шкатулку. После короткой паузы Сталин снова обратился ко мне:

– А вы, товарищ Давыдова, хотели бы жить в Москве и трудиться в нашем Большом театре?

– Я должна подумать.

– Решение правильное. При любых обстоятельствах всегда необходимо думать. А мы за это время попросим товарищей, ведающих театралми, подготовить соответствующее решение о вашем переводе. Ленинград не обеднеет, там неплохо работает товарищ Преображенская.

Я поблагодарила его за внимание.

Сталин взглянул на меня исподлобья. Это был мужской, пытливый, властно-оценивающий взгляд. Прошло мгновение, какая-то доля секунды, но взгляд этот я запомнила на всю жизнь. Сталин мысленно раздевал меня и осторожно взвешивал «за» и «против»…

Через месяц я получила правительственное распоряжение о переводе в большой театр».

Апофеоза разгул низменных страстей в советском руководстве достиг при Лаврентии Павловиче Берии. Начальники его охраны Р. С. Саркисов и С. Н. Надарая проводили настоящие облавы на молодых женщин и девушек и силой доставляли их в особняк своего шефа, где был организован притон разврата… «…И очень часто Берия устраивал «ромашку»; притаскивают девушек в гостиную, кладут голых голова к голове, но обязательно в туфельках и бюстгальтерах. И он подходил к этому «цветку», к этой «ромашке», где лепестками были девушки, выдергивал понравившуюся за ногу, и она шла за ним следом…»

Перевоплощения Антонины Пальшиной

В 1988 году психиатр Анри Жиро сказал: «Традиционная роль женщин теперь резко изменилась. И как прямое следствие этого – женщины террористки, как и все новички, проявляют необычное рвение. Они хотят захватить власть у мужчин. Паранойя гарантирует нечеловеческое спокойствие. Они убивают с такой легкостью, с которой могли бы разбить вазу».

С. С. Маслов, как старый деятель вологодской кооперации и член Учредительного собрания от Вологодской губ., хорошо осведомленный о вологодских делах, рассказывает о местном палаче (далеко не профессионале) Ревекке Пластининой (Майзель), когда-то скромной фельдшерице. Она собственноручно расстреляла 100 человек.

«В Вологде чета Кедровых, – добавляет Е. Д. Кускова, бывшая в это время там в ссылке, – жила в вагоне около станции. В вагонах проходили допросы, а около вагонов – расстрелы. При допросах Ревекка била по щекам обвиняемых, орала, стучала каблуками, исступленно и кратко отдавала приказы: «К расстрелу! К стенке!».

«Я знаю до десяти случаев, – говорит Маслов, – когда женщины добровольно “дырявили затылки”».

О деятельности в Архангельской губ. Весной и летом 1920 года об этой Пластининой-Майзель, которая была женой знаменитого Кедрова, сохранились и такие воспоминания:

«После торжественных похорон пустых, красных гробов началась расправа Ревекки со старыми партийными врагами. Она была большевичка. Эта безумная женщина, на голову которой сотни обездоленных матерей и жен шлют свое проклятие, в злобе превзошла всех мужчин ВЧК.

Она вспоминала все маленькие обиды семье мужа и буквально распяла эту семью, а кто остался не убитым, тот был убит морально. Жестокая, истеричная, безумная. Она придумала, что белые офицеры хотели привязать ее к хвосту кобылы и пустить лошадь вскачь.

Уверовав в свой вымысел, она едет в Соловецкий монастырь и там руководит расправой! Вместе со своим новым мужем Кедровым. Дальше она настаивает на возвращении всех арестованных комиссией Эйдука из Москвы, и их по частям увозят на пароходе в Холмогоры, усыпальницу русской молодежи, где, раздев, убивают их на баржах и топят в море.

В Киеве «чрезвычайка» находилась во власти латыша Лациса. Его помощниками были изверги Авдохин, «товарищ Вера», Роза Шварц и др. девицы. Здесь было полсотни «чрезвычаек», но наиболее страшными были три, из которых одна помещалась на Екатерининской ул., № 16, другая – на Институтской ул., № 409 и третья – на Садовой ул., № 5. В одном из подвалов «чрезвычайки», точно не помню какой, было устроено подобие театра, где были расставлены кресла для любителей кровавых зрелищ, а на подмостках, т. е. на эстраде, которая должна была изображать собою сцену, производили казни.

После каждого удачного выстрела раздавались крики «браво», «бис» и подносились бокалы шампанского. Роза Шварц лично убила несколько сот людей, предварительно втиснутых в ящик, на верхней площадке которого было проделано отверстие для головы. Но стрельба в цель являлась для тех девиц только шуточной забавой и не возбуждала уже их притупившихся нервов. Они требовали более острых ощущений… выкалывали иглами глаза, или выжигали из папиросой, или же забивали под ногти тонкие гвозди. В Киеве шепотом передавали любимый приказ Розы Шварц… когда уже нельзя было заглушить душераздирающих криков истязаемых. «Залей ему глотку горячим оловом, чтобы не визжал, как поросенок…» И этот приказ выполняли с буквальной точностью.

И вот еще одна прекрасная дама…

О ней были созданы книги, фильмы, еще посвящали стихи, ее портреты рисовали… Кто же она?

И можно ли назвать «дамой» Антонину, которая с легкостью перевоплощалась в Антона…

Пальшина Антонина Тихоновна (1897–1992) была, пожалуй, единственным участником «позорной, империалистической войны», широко известным в СССР. Уроженка деревни Шевырялово Сарапульского уезда Вятской губернии. Из крестьян. Образование – три класса. Землячка известной Надежды Дуровой. С 1914 года воевала под видом мужчины. Георгиевский кавалер, младший унтер-офицер. Вероятно, участие в «империалистической» войне вызывало у нее чувство вины, поскольку она всячески подчеркивала лишь свои заслуги в борьбе за советскую власть – работу в большевистском подполье, исполкоме, ЧК. Работала на скромных должностях машинистки, медсестры.

Однако достоверно ее судьба отражается в документах, хранящихся в фондах Музея истории и культуры Среднего Прикамья (Сарапул). Орфография источников сохранена.

АВТОБИОГРАФИЯ

Я Пальшина Антонина Тихоновна, рожденная 1897 г. 8/1. Родители мои были бедные крестьяне села Шевырялово Сарапульского района, Удм. АССР. Они умерли в раннем моем детстве. Училась в 3-х классной сельской школе, в 10 лет ее окончила с отличием. После чего сестра моя взяла жить к себе в город и отдала сначала к сапожнику, а так как он ничего не платил за работу, то стала учить портновскому делу, – и вскоре я стала неплохой швеей. Мы шили на сарапульских купцов Бера и Ушеренко. В 1913-м году тайком от сестры и зятя уехала с первым пароходом в город Баку. Где устроилась на работу в булочную. Когда в 1914-м году в августе м-це началась первая империалистическая война, в сентябре этого же года ушла добровольцем на турецкий фронт под видом добровольца Антона Пальшина, вступила во 2-й Кавказский Кавалерийский полк 9-ю сотню. Где была зачислена на все виды довольствия. После надлежащей подготовки не однократно принимала участие в сражениях и атаках? Но неудача скоро меня сопутствовала в одной из атак конь был ранен и я сильно разбилась, было побито лицо и коленный сустав где и была отправлена в военный лазарет в город Карс. По выздоровлении секрет был открыт, что я не доброволец Антошка, а девушка Антония, я больше не захотела отправиться в эту часть, а решила перебраться на Австрийский фронт но тут на станции заподозрен был сразу же меня жандарм схватил решил что я шпионка… По прибытии в Сарапул, поступила на краткосрочные курсы сестер милосердия военного времени, а по окончании в апреле 1915 года (окончила). Когда пошли первые пароходы нас 4-х сестер по личной просьбе направили на юго-западный фронт в город Львов… Работала сутками сутки на работе сутки на отдых раненых поступило очень много канонада была слышна отчетливо, мне казалось что мало я помогаю фронту что здесь может всякий работать, тем более у нас в отряде было много сестер привилегированного класса. Княгини, графини, баронессы и т. далее то одна то другая просят подежурить за меня, что дескать скучно, что надоели все и все, что хочется встряхнуться, а мне не как не хотелось дежурить за этих баронесс и княгинь. Все тянуло меня не знаю почему к передовой линии где идут бои бьет артиллерия где рвутся снаряды истекают кровью солдаты, больше я вокруг себя ничего не видела. Неудержимо тянуло на передовую линию чтобы быть вместе с солдатами вместе в боях и окопах. Случай такой скоро представился. Умер один молодой солдат в мое дежурство и я воспользовалась его обмундированием снова постриглась и в следующую ночь была свободна от дежурства ушла в сторону линии фронта шла около полутора суток время было летнее… вскоре достигла обоза второго разряда куда и пристала… бывала в разведке за языком в тыл противника, с донесением в штаб полка в сторожевое охранение… была 2 раза ранена и один раз контужена. За боевые заслуги награждалась 4 раза… а Георгиевский крест 3-й степени приколол сам генерал Брусилов в прифронтовом госпитале и велел отдать приказ по полку произвести в младшие унтер-офицеры. Но в часть я больше уже не вернулась. Февральская революция застала меня в городе Киеве где лежала я после 2-го ранения…

Осенью 1917 года вернулась домой в Сарапул вскоре встретилась с И. С. Седельниковым… 6 января выехала из Сарапула 9-го января уже была принята на работу в г. Сычевке в Исполнительный комитет… машинисткой. Позднее была переведена на работу в ЧК… зарегистрировалась в браке с Фроловым Григорием Григорьевичем… муж получил назначение в 4-ю кавалерийскую дивизию политкомиссаром Армии С. М. Буденного… После того как Врангель был разбит я снова вернулась для работы в ЧК. Демобилизовалась в 1923 году и до 1927 года не работала. В 1927 году мне была сделана операция по поводу болезни печени… Во время моей болезни муж мой Фролов Григорий Григорьевич оставил меня больную не кому не нужную. Все это я очень тяжело пережила стала нервная рассеянная веселье оставило меня навсегда. В 1932-м году снова вступила в брак с рабочим Придатко Георгием Сидоровичем… застала нас Великая Отечественная война. Вскоре мы с мужем подали заявление об отправке нас на фронт, но счастье выпало взять в руки оружие только моему мужу, а мне ввиду болезни и операции было отказано о вступлении в ряды нашей Рабоче-крестьянской Красной Армии горестно мне было оставаться в тылу только сознание удерживало о том что я больна. Но как могла помогала фронту вносила облигации… работала в колхозе Красный Путиловец на разных полевых работах, а также на лесозаготовках за Камой все хотелось что бы как можно скорей закончить эту жестокую опустошительную войну. В 1945 году получила похоронную на мужа… Часто приходилось в последнее время бывать в Подмосковье где выпало счастье большое для меня простой крестьянской девочки «Антошки» добровольца встретить наших дорогих и всеми уважаемых космонавтов. Юрия Алексеевича Гагарина, Титова Германа Степановича, Попович Павла Романовича, Николаева Андрияна Григорьевича, Терешкову-Николаеву Валентину Владимировну и Быковского Валерия Федоровича. Большую радость испытала я при встрече с ними… Вообще в жизни радость и счастье я часто испытываю. Самое большое счастье которое испытала когда была принята в родную Коммунистическую Партию в 1964 г… хочется сказать во все услышанье спасибо тебе моя родная Партия за все хорошее за счастье простой крестьянской сироты…

02.03–67 г. А. Т. Придатко (урожд. Пальшина)

г. Сарапул.

Статья в «Прикамской жизни» 7 февраля 1915 года «Сарапульская девушка-доброволец»

Среди русских женщин-героев имя Александры Дуровой занимает одно из славных мест. В эту войну тоже явились сарапульские женщины, перед храбростью которых приходится преклоняться. 6 фев. в Сарапул доставлен бравый солдат в шинели, сапогах, фуражке, с бритой головой, на вид юный, отважный доброволец. Между тем это девушка кр. подгородной деревни Шевыряловой Пальшина… Продав шубу, шляпу, золотые кольца, девушка покупает лошадь и под видом добровольца поступает в кавалерийский разъезд… В лазарете наконец раскрывается, что юный кавалерист – женщина… при воспоминании о своей срезанной косе, солдат-девушка заплакала.

Приказ о награждении Антона Пальшина Георгиевским крестом не подлежит оглашению.

Приказ по армии № 86112 ноября 1915 года

На основании ВЫСОЧАЙШЕ предоставленной мне власти, нижепоименованных нижних чинов за проявленные ими подвиги мужества и храбрости в бою с неприятелем награждаю Георгиевскими крестами и медалями…

1. Рядов. Иосиф ГЛУЩЕНКО, он же Евдокия Карповна ЧЕРНЯВСКАЯ, 2 сент. 1915 г. у м. Деражно, будучи разведчиком, с явной личной опасностью проникнув в расположение неприятеля, доставила ценные сведения о его расположении…

151. Антон Тихонов ПАЛЬШИН (он же Антонина Тихоновна ПАЛЬШИНА).

За проявленные в сентябрьских боях подвиги и храбрости…

ПОДПИСАЛ: Командующий армией Генерал-Адъютант Брусилов

СКРЕПИЛ: И. д. Начальника штаба Генерал-майор Сухомилин РГВИА. Ф. 2134. Оп. 2. Д. 323-Л. 287–290.

О защите доброго имени кавалерист-девицы Пальшиной А. Т. от клеветы, поступившей на нее в ЦК КПСС

Первому секретарю Сарапульского горкома КПСС тов. Гну скину Н. И.

Копия для освещения: Удмуртский обком КПСС

Прошу обратить Ваше внимание на положение Придатко-Пальшиной Антонины Тихоновны, рожд. 1897 г., члена КПСС с 1964 г., ветерана первой мировой войны, награжденной двумя Георгиевскими крестами и двумя Георгиевскими медалями за перевязку раненых на передовых позициях и проявленный героизм, бывшего сотрудника Сычевского исполкома в 1918 г., сотрудника Черноморской ЧК в 1920 г., жены руководящего работника ЧК, комиссара 4-й кавдивизии Конной армии Буденного в гражданскую войну Г. Г. Фролова, участницы гражданской войны, вдовы активного участника Отечественной войны Г. С. Придатко, погибшего на фронте в 1943 году, инициатора сбора теплых вещей и помощи фронту в Отечественную войну, пенсионерки с двадцатилетним стажем (гор. Сарапул, ул. Гагарина, 30, комната 33)..

По многочисленным выступлениям союзной печати о Пальшиной общеизвестно, что она повторила подвиг Надежды Дуровой, своей землячки, если не перевершила его, является национальной героиней, второй русской женщиной, выступившей в войнах под мужским именем. На необычной, героической биографии Пальшиной будет воспитываться не одно поколение.

Казалось бы, что А. Т. Пальшина более чем заслужила должное внимание, спокойную, счастливую старость… Но…

Так и не решился вопрос назначения Пальшиной пенсии – персональной пенсии местного значения.

В 1969 г. потребовалось вмешательство В. К. Марисова, чтобы Пальшиной выделили жилье. Выделили комнату в общежитии, через тонкую перегородку общий туалет, кухня про всех, холодно – до 12 градусов в эту зиму, крутая, не для возраста, лестница на второй этаж… Сготовить, постирать, помыться – все в своей комнатке… Никому-то теперь нет дела до Пальшиной…

Более чем странно, что до сих пор отношение к Пальшиной определяется не ее действительными заслугами перед своим народом, Родиной, а известным пасквилем, состряпанным по инициативе Бузилова Т. А., подписанным группой старых коммунистов, персональных пенсионеров Сарапула, обратившихся с этим подлым документом в ЦК: «Пальшина – самозванка, не было никаких крестов, ни медалей, ни ЧК!» Ни один из этих «12 апостолов» в годы мировой и гражданской войн Пальшину не знал, ни один не располагал компрометирующим ее документом, и ни один не понес наказание за клевету, за оскорбление личности…

Позавидовали доброй славе Пальшиной… Судить бы этих людей, а не прислушиваться к их сплетням.

В 1975 г. я был вынужден обратиться с соответствующим письмом в Удмуртский обком КПСС на предмет разрешения на публикацию повести о Пальшиной, над которой работаю. Вопрос решился положительно. Биография Пальшиной подтверждается убедительными документами, имя ее полностью реабилитировано.

Не пора ли отказаться от претензий в отношении Пальшиной и изыскать возможность дожить ей более счастливо свой век? Выделить ей, например, однокомнатную квартиру – с ванной, горячей водой…

19-02.76 г.

С уважением В. Бобылев.

Стихотворный подарок А. Т. Пальшиной XXIV съезду КПСС

Народ и партия едины!

В лучах предутренней зари,

в сиянии солнечного дня

цветут цветы для Ильича.

На тех цветах звезда пятиконечная

Горит, а в той звезде ее Мерцании

Святая книга Мудрая лежит.

И в книге той своей рукою

Великий Ленин Вождь Родной,

Нам начертал слова такие

народ и Партия Едины!

Нам дружба в том великая дана

Чтоб коммунизм построить на Века!

В Краеведческий музей г. Сарапул.

Посвящаю свой скромный труд XXIV съезду Коммунистической Партии Советского Союза.

Пенсионерка Придатко А Т. (Пальшина)

17 марта 1971 г. г. Сарапул Удм. АССР.

Несмотря на все переодевания в мужскую одежду, Пальшину трудно назвать транссексуалом. Мужчины играют в ее жизни далеко не последнюю роль.

В целом ее отношение к мужчинам можно охарактеризовать как двойственное, типа «тяготение-отвергание». Оно является выражением глубокого сексуально-ролевого конфликта, заключается в том, что она стремится к признанию со стороны мужчин, и это для нее чрезвычайно важно, а с другой идентифицирует себя с мужчиной и ярко проявляет тенденцию именно к мужскому поведению. Она часто выполняет чисто мужские роли, что мешает ей быть женщиной и получить столь желаемое признание у мужчин. Можно сказать, что указанный конфликт находит свое выражение в том, что она страстно желает быть женщиной и в то же время бессознательно уходит от соответствующего психологического статуса, не принимает его, о чем свидетельствуют ее конкретные поступки.

Женскую преступность Ломброзо объяснял наследственностью и преобладанием врожденных мужских качеств.

Нравы в ВЧК царили дикие и аморальные. Несмотря на это, чекистов прославляли на митингах и торжественных собраниях, в бесчисленных резолюциях и благодарственных письмах, как, например, в опубликованном в «Правде» письме рабочих тормозного завода имени Кагановича: «Великая слава верному стражу пролетарской революции – славным чекистам-работникам Наркомвнудела!»

В число подобных славных чекистов входил и руководитель Беломорстроя Коган – непосредственный организатор и первый начальник ГУЛАГа. Коган в прошлом был анархистом. Во время гражданской войны он служил в карательных органах на Кубани. О нравах тамошних чекистов можно судить по следующим примерам: в 1920 году в Кубанской ЧК «дочери одного из бывших губернаторов К, обвиненной в контрреволюции, чекист Фридман на допросе предложил альтернативу: или «видеться» с ним и получить свободу, или быть расстрелянной. К. выбрала первое предложение и сделалась белой рабыней в руках Фридмана». В этой же «чрезвычайке» арестованная по ложному обвинению в сокрытии золота учительница Домбровская «была изнасилована и над нею глумились. Изнасилование происходило по старшинству чина. Первым насиловал чекист Фридман, затем все остальные. После этого подвергли пытке, допытываясь от нее признания, где спрятано золото. Сначала у голой надрезали ножом тело, затем железными щипцами – плоскогубцами отдавливали конечности пальцев». Не найдя золота, Домбровскую расстреляли…