Текст книги "Тайны кремлевских жен"

Автор книги: Галина Красная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Позиции Николая Анисимовича Щелокова падали день ото дня. За последнее время в его жизни произошло несколько очень неприятных событий, которые, как понимал министр, коренным образом могут повлиять на его дальнейшую карьеру.

Прежде всего неважно обстояли дела в самом министерстве. То и дело Николаю Анисимовичу становилось известно о рукоприкладстве работников милиции, применении недозволенных методов дознания; на местах стало уже правилом укрывать преступления от учета, а зачастую и фальсифицировать уголовные дела в отношении тех или иных граждан.

Все это в конечном счете влияло на рост преступности. По стране участились квартирные кражи, разбойные нападения и другие преступления против личности. Практически все предприятия страны, включая военные, в той или иной степени были поражены эпидемией хозяйственных преступлений. И это было заметно даже невооруженным глазом. Словом, ситуация была самая плачевная.

Николая Анисимовича несколько раз вызывали на заседания Секретариата и Политбюро, где также высказывалась неудовлетворенность работой вверенного ему министерства.

Правда, робкие попытки сгладить обстановку иногда предпринимал Брежнев. И, однако, Щелоков получал серьезные упреки за слабую работу.

Еще больше ослабила его позиции пренеприятнейшая история в Ереване. Во время одной из своих командировок в Армению Николаю Анисимовичу очень понравилась картина Мартироса Сарьяна. И Министерство внутренних дел Армении приобрело ее Щелокову в подарок за 10 000 рублей. Вскоре об этом стало известно в ЦК КПСС. Щелокову были высказаны серьезные предупреждения и картину предложили вернуть в музей.

На каком-то этапе у Брежнева возникла идея назначить Щелокова на должность заместителя Председателя Совета Министров СССР. Было предложено Орготделу ЦК и Отделу адморганов подобрать человека на должность министра внутренних дел. Однако решение о новом назначении Щелокова не состоялось, и он остался министром.

Тем временем первый заместитель Щелокова Юрий Михайлович Чурбанов рос как на дрожжах. В октябре 1981 года ему присвоили воинское звание генерал-полковника. Чурбанов тут же сшил себе новый мундир, приделал на него орденские планки, по поводу которых шутили, что их у Юрия Михайловича не меньше, чем у маршала Жукова, и теперь появлялся в МВД эдаким холеным барином – не подступись! А подступиться к нему и впрямь теперь было сложно. Чтобы сотруднику аппарата попасть на прием к первому заместителю министра, необходимо было заранее записаться на прием, выстоять очередь, да не забыть почиститься и надраить ботинки – Чурбанов так и не смог отделаться от своей привычки встречать по одежке.

Вскоре, неожиданно для всех, пример тестя, видимо, оказался заразительным, Юрий Михайлович начал проявлять интерес к литературному творчеству. Вокруг него то и дело крутились московские литераторы, готовые за Юркину дружбу запродать и честь, и совесть, и собственное перо. А в 1980 году в издательстве «Юридическая литература» под редакцией Чурбанова вышла книжка. История ее издания сама подобна детективу.

В далеком 1976 году одно из харьковских издательств выпустило в свет сборник статей под весьма прозаическим названием «Политико-воспитательная работа в органах внутренних дел».

13 ноября 1980 года Николай Анисимович Щелоков отмечал свой семидесятилетний юбилей. К этой дате сотрудники Министерства внутренних дел СССР начали готовиться загодя: сочинялись поздравительные адреса от управлений, собирались в дорогу делегаты областных, краевых и республиканских подразделений милиции, готовились подношения и подарки.

Готовил свой подарок и Юрий Михайлович Чурбанов.

Незадолго до знаменательной даты он вызвал к себе начальника хозяйственного управления МВД СССР Калинина и осведомился, как обстоят дела с его заказом. Массивные золотые часы с крупной, золотой же, цепочкой Калинин присмотрел некоторое время тому назад в спецхране Главного управления Министерства финансов СССР, где за массивными дверями сейфов находилась государственная казна, вскоре часы были переданы в розничную торговлю, где и куплены за четыре тысячи министерских рублей. Оставалось одно: куда-нибудь списать истраченные деньги. Спросил об этом Чурбанова. Немного подумав, Юрий Михайлович предложил: «Спиши на наших демократических друзей». А вскоре уже составили акт, согласно которому импортные золотые часы с цепочкой были подарены руководителю одной из братских стран. Юрий Михайлович подмахнул этот акт почти не глядя. Потом проинструктировал Калинина: «Будешь стоять в дверях. Когда все заместители поздравят Щелокова и выйдут, ты никого не пускай. Я ему это вручу». Так оно и случилось.

Юбилеи… Их много отмечалось в то время. Какое ведомство, министерство или даже мало-мальски значимую контору ни возьми, везде день рождения начальника превращался в событие поистине эпохальное. Самые расторопные чиновники кучковались в специальные оргкомитеты, ответственные за добывание цветов, подношение памятных подарков и устроение грандиозных банкетов. В день юбилея сотрудники уже почти не работали и каждый норовил попасться имениннику на глаза, ручку пожать, елейным голосом проговорить: «С праздничком, Иван Иванович!», выразив таким образом свои самые верноподданнические чувства. Днем руководители отчаливали на неофициальную часть торжеств, а чиновники рангом пониже устраивали в отделах собственные пьянки во здравие, благо некоторые начальники отваливали «конторе» с барского стола несколько ящиков водки.

Однако все это было лишь жалкой копией того, что делалось в высших эшелонах государственной власти. Ибо тон беспрерывным празднествам задавался именно там.

Первые симптомы этого повального заболевания обнаружились, пожалуй, еще в 1976 году, когда страна торжественно отмечала семидесятилетие Леонида Ильича Брежнева. 19 декабря в Большом Кремлевском дворце Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный вручил Генеральному секретарю ЦК КПСС орден Ленина, вторую медаль «Золотая Звезда», Героя Советского Союза и Почетное оружие с золотым изображением Государственного герба СССР. Вручая награды, Николай Викторович подчеркнул, что этот юбилей имеет «поистине международное значение». И он был по-своему прав. Незадолго до этого Президент Финляндии Урхо Кекконен вручил Брежневу высшую награду республики – большой крест ордена «Белой розы Финляндии», а Густав Гусак и Тодор Живков наградили Генерального секретаря, уже во второй раз, Золотыми Звездами Героя НРБ и ЧССР. Руководители двенадцати (!) стран вручили в те дни свои высшие правительственные награды «неутомимому» Леониду Ильичу.

По воспоминаниям сослуживцев, в последние годы своей жизни Брежнев был практически беспомощным человеком и, что самое ужасное, поддавался любым влияниям извне. Утром он мог принять одно решение, а вечером изменить его на противоположное. И некоторые пользовались слабостью вождя в своих корыстных целях. Среди них был и Юрий Чурбанов. Отношениям Брежнева со своим зятем мог позавидовать, наверное, каждый. Леониду Ильичу, безусловно, импонировало, что Юрий Михайлович, в отличие от своего предшественника Милаева, занимается серьезными делами. Причастность Чурбанова к внутренним войскам и генеральское звание напоминали Брежневу о военном прошлом, становились темой долгих, задушевных разговоров. Кроме этого, Юрию Михайловичу еще какое-то время удавалось держать в руках свою супругу, что тоже радовало Леонида Ильича.

Чурбанов же просто боготворил своего тестя. Не каждому удавалось вот так запросто проводить вечера в компании лидера сверхдержавы, и уж почти никто не мог называть этого человека «папой». Все это, несомненно, льстило донельзя развитому самолюбию Юрия Михайловича. Он сходился с Леонидом Ильичом все ближе и ближе, старался предупредить каждый его шаг, был ласков, даже по-своему нежен, поверял ему свои самые сокровенные тайны. Без преувеличения можно сказать, что их отношения были даже более тесными, чем с дочерью Галиной. Та все же тяготела к матери.

Наверное, нет нужды повторяться о том, что своим званием и положением Чурбанов был обязан родству с главой государства Однако посмотрим на другой аспект дела: что значит для главы государства подобное родство? Поднимая Чурбанова до степеней известных, Леонид Ильич не мог не осознавать, какой сокрушительный удар наносит тем самым понятию социальной справедливости.

В августе восемьдесят пятого были задержаны заместитель министра внутренних дел Бегельман и начальник УВД Кашкадарьинской области Норбута-ев, чуть позже попал в следственный изолятор Хайдар Халикович Яхъяев.

Все эти люди были достаточно тесно связаны с прежним руководством МВД СССР и теперь без стеснения рассказывали об этом на допросах. Но Щелоков был уже мертв. Остался Чурбанов.

Материалы о его преступной деятельности откладывались в отдельную папку. Однако Юрий Михайлович все еще сохранял вес в обществе, у него оставались прежние связи, знакомства.

Следственной группе пришлось пойти на крайние меры: докладная записка о преступлениях Чурбанова и других осенью 1986 года ушла в ЦК КПСС. И только после этого была получена санкция на его арест.

В августе 1986 года Юрий Михайлович Чурбанов был освобожден от занимаемой должности, а в сентябре уволен из органов МВД.

Четырнадцатого января к полудню Юрия Михайловича вызвали в следственную часть Прокуратуры СССР в Благовещенском переулке. Юрий Михайлович уже бывал здесь дважды на очных ставках с Аб-дувахидом Каримовым. Он не спеша шел по морозной улице Горького, обдуваемый ветром и автомобильными выхлопами. На ботинках таял соленый снег. В вестибюле встретил следователь прокуратуры Олег Литвак – невысокий человек с мягким украинским выговором.

– Здравствуйте, Юрий Михайлович! Как-то вы изменились.

– После больницы, наверное. Знаете, воспаление легких.

Зашли в лифт, Литван нажал кнопку четвертого этажа. Через мгновение кабина остановилась. «Прошу вас, Юрий Михайлович». Вскоре начальник следственной части Прокуратуры СССР Герман Каракозов предъявит Чурбанову санкцию на арест.

При обыске у Чурбанова нашли пластиковую расческу, пенсионное удостоверение и пропуск в Кремлевскую больницу.

Через сорок минут в 411-м кабинете следственной части Прокуратуры СССР он начнет давать первые показания. А в 16.00 с наручниками на запястьях будет доставлен в Лефортовскую тюрьму, где к его приезду заново покрасят и побелят просторную камеру.

Много позже в одной из бесед он спросит следователей:

– Скажите, правда ли говорят, что в Москве нет мяса и колбасы? А вот во времена Леонида Ильича все это было. Как объяснить?

– Но в ваше время не было правды. Это куда как хуже, – ответят ему.

Чурбанов задумался, улыбнулся едва заметно:

– Время покажет…

Власть, богатство, разврат и преступление всегда шли рядом.

Два зятя

«Для Брежнева я был непрестижный зять», – сказал Игорь Кио журналистке Т. Секридовой.

Его отец – знаменитый фокусник Эмиль Теодорович Кио – первым в нашей стране перенес свои выступления с эстрады на арену цирка и стал подавать свое искусство с юмором и иронией, как бы разоблачая свое волшебство и делая его доступным публике. И своих сыновей он довольно рано приобщил к загадочному миру иллюзии. Но младшего из них Игоря в юности манила другая арена, футбольная: свободное время мальчишка отдавал тренировкам. Однако судьбе было угодно, чтобы продолжилось дело династии, и уже в 15 лет Игорю Кио пришлось подменить в выступлениях заболевшего отца.

– А как же футбол? Кстати, каким ветром занесло вас в этот вид спорта?

– Совершенно случайно. Открылась тогда в Москве футбольная молодежная школа, опекал которую Константин Иванович Бесков. Я и записался туда. Надо сказать, что поставлено в школе все было очень серьезно. Даже сборы тренировочные в Лужниках проводились. А еще нам выдавали бесплатные билеты на матчи чемпионата Союза, чтобы мы могли смотреть, учиться у взрослых игроков… Кто знает, во что бы переросло это мое очень серьезное увлечение, если бы не болезнь отца и не необходимость выйти вместо него на арену.

– А кем были ваша мама, бабушки и дедушки?

– Мама работала артисткой балета в цирке, где они и познакомились с отцом в 1939 году. Деда и бабушку по отцу я не знал, они рано умерли. Но к цирку отношения не имели. А мамина мама Любовь Степановна была для меня замечательной бабушкой, с которой я оставался, когда папа и мама уезжали на гастроли. А по крови я… Наметались во мне и немецкая кровь, и польская, и еврейская, и русская. Ничего себе коктейльчик, правда?!

– Интересно, а как вас воспринимали в школе? Там ведь наверняка знали, что вы – сын известнейшего иллюзиониста.

– После того как я стал гастролировать вместе с отцом по стране, учиться приходилось в тех городах, где мы выступали. Администратор подыскивал мне школу, где занятия были утром или днем два-три раза в неделю. И, конечно, моих знаний по-настоящему никто не контролировал. В Тбилиси, например, учитель физики говорил мне: «Слушай, дорогой, неудобно тебя спрашивать о законах, ведь в твоих номерах они используются на практике, а мы всего лишь теоретики»… Я их не разуверял, хотя разбирался в той же физике крайне слабо.

– На уроках, наверное, все больше фокусы показывали?

– Помню такую историю. Однажды на экзамене выхожу за билетом и говорю классу: какой вытащить? Они мне: четырнадцатый. И я по чистой случайности вытаскиваю именно 14-й. У педагогов уже вопросов больше не было.

– Девочки-то в школе вас, наверное, особенно жаловали?

– Да уж грех жаловаться, девочки меня любили… И первая влюбленность, естественно, была в школе.

– А первая серьезная любовь?

– Была к моей первой жене – Гале Брежневой. Начался наш роман в 1961 году, на гастролях цирка в Японии. А расписались мы в 1962-м, после того как она разошлась с первым мужем – тоже работавшим в цирке Евгением Милаевым. Правда, продлился наш официальный брак и семейная идиллия всего лишь… девять дней. Потом нас развели и начались мытарства.

– Она ведь была намного старше вас?

– Да. Но стояла на такой позиции: пусть будет для счастья три года, четыре, но проживет она их в любви… Галина Леонидовна и тогда, кстати, была очень умной женщиной. Обстоятельства ее сломали.

– Так почему же ваш брак был таким скоротечным?

– Расписавшись, мы с Галей уехали в свадебное путешествие в Сочи. Она оставила родителям записку: мол, извините, что без предупреждения, но я вышла замуж за Игоря Кио, ему 25 лет (хотя мне тогда только стукнуло 18), и мы уехали в Сочи… И когда позвонила из Сочи домой, Леонид Ильич запсиховал, заявил: мол, хватит ему артистов цирка, чтоб ноги ее в доме не было и чтоб никто с ней не общался… Но Брежнев, как известно, любил свою дочь и был отходчив. Если б не досадная случайность, все могло сложиться и по-другому. Милаев, узнав, что Галя вышла за меня замуж, тоже разозлился и стал искать зацепки, чтобы разрушить наш союз. И нашел: по закону свидетельство о расторжении брака должно было выдаваться сторонам на руки по истечении 10 дней, а Галя получила его через 8. И с этим «фактом» он отправился к Брежневу. А Леонид Ильич в тот период был председателем Президиума Верховного Совета и ярым поборником правового государства и верности букве Закона. Вот и дал он команду с нами разобраться! В Сочи одна за другой полетели две телеграммы на правительственных бланках. Одна – моему администратору Фрадкису, проработавшему в цирке более 40 лет, другая – начальнику УВД Сочи за подписью генерального прокурора Руденко. Фрадкису, который организовывал нам все загсовые дела, предписывалось «за нарушение того-то и того-то, в связи с компрометирующими данными и т. п.» явиться в прокуратуру для дачи показаний. Он, бедный, пришел к нам, смеясь и плача одновременно. А когда мы спустились в фойе гостиницы, там нас встретили нервные и трясущиеся работники сочинского УВД, – им приказано было забрать у нас паспорта. Они-то нам и показали вторую телеграмму, где сообщалось, что «в связи с нарушениями таких-то пунктов брак считается недействительным». Долго извинялись, понимая: отец с дочерью завтра помирятся, а они могут оказаться крайними… Но Галя ехать в Москву категорически отказалась. И тогда КГБ устроило за нами настоящую слежку. Причем в открытую: где бы мы ни появлялись, нас снимали на камеру, чуть ли не в постель к нам залезали… В общем, всячески вынуждали возвратиться в Москву. Да еще и мать звонила Гале постоянно, просила вернуться… И мы решили: чтобы не пострадали другие люди, ей надо лететь в Москву. Я провожаю ее в аэропорт, два человека стоят рядом со мной у трапа самолета. Ну, думаю, вот сейчас она взлетит, а меня заберут… Нет, пронесло. Правда, потом с недельку таскали в КГБ нашего администратора. Но Галя уговорила отца, чтоб и его оставили в покое.

– На том и расстались?

– Нет, конечно. Еще два года продолжали встречаться. Я молодой был, легкий на подъем и из каждого города, где бы ни гастролировал цирк, летал к ней на выходной в Москву. Иногда и Галя приезжала. Но ей сложнее было. Она ведь считалась незамужней, а значит, должна была каждый вечер возвращаться домой и там ночевать. Такие были в семье нравы. И все же она умудрялась ускользнуть из дома. Однажды прилетела ко мне в Одессу, сказав своим, что поехала к подруге на дачу. А зимой в Одессе бывают такие дни, когда вдруг ни с того ни с сего на несколько суток – нелетная погода. И, как назло, случилось такое во время ее очередного ко мне визита. Уже и мама ей звонит, узнав, где она, чтоб немедленно приезжала, а то хуже будет… При первой же возможности Галя улетела. Но после этого взялись за меня. Возвращаюсь я вечером в гостиницу, вдруг звонит директор цирка: «Извини, Игорь, но тут тебя ищут товарищи из местного КГБ».

Утром за мной приехали, посадили в машину и увезли. Привели в пустую комнату, дали ручку, лист бумаги и сказали: «Пиши всю правду и подробно, что к тебе приезжала гражданка такая-то, когда, с какой целью, на чьи деньги были куплены билеты и чем вы здесь занимались…» И оставили одного, закрыв дверь на ключ. Психологический расчет: вроде и не в камере, но под замком. За 15 минут Я разделался с «признанием», но продержали меня под замком часов шесть. Потом отвели к местному начальнику КГБ, который внешне очень был похож на Берию: лысоватый и в пенсне. Начал он по-хорошему: надо, дескать, заканчивать с этими отношениями… А я молодой, глупый: «Люблю ее!» Тогда он: «А как бы ты поступил, если б пришлось выбирать: или – любовь, или – жизнь твоего отца?» Бред какой-то! Я по глупости продолжаю: «Не понимаю, товарищ генерал, это что же – шантаж?» Так он мне: «Подумайте! Это вам информация к размышлению…» А напоследок предупредил: пока я работаю в Одессе, в выходные дни в Москву больше летать не смогу – никто и нигде мне билета не продаст. Да еще установили круглосуточную за мной слежку.

Наконец вернулся в Москву. С Галей мы продолжали встречаться. Тогда они придумали другой способ, как от меня избавиться. У меня было освобождение от службы в армии по состоянию здоровья из-за лимфаденита. Время от времени возникала у меня между шеей и щекой опухоль, которая, как признавали, была туберкулезного происхождения. И вдруг является нарочный с повесткой от военкома Москвы: я срочно должен ехать в Подольск, в главный госпиталь МВО для переосвидетельствования. Меня привезли и сдали главному врачу. В тот момент у меня по закону подлости, естественно, на щеке ничего не было. Врач говорит: будем резать, чтобы определить, есть ли заболевание. К счастью, резать не стали, собрали консилиум, и тот подтвердил мою непригодность к службе.

– Но почему Брежнев так противился вашим отношениям?

– Во-первых, 14-летняя у нас с Галей разница в возрасте. Во-вторых, артист цирка – несолидно для дочери главы государства. Тем более что и первый муж оттуда. И это ему тоже не нравилось.

Из-за всех перипетий наши отношения с Галей стали потихоньку угасать. В конце концов мужем дочери, к удовольствию генсека, стал офицер милиции Чурбанов.

Потом уже, когда цирк был в Москве, Брежнев пришел посмотреть мое выступление. Галя позво-нила и предупредила, что отец, собираясь на представление, сказал ей: «Посмотрю, какой он, твой бывший…»

– Говорят, что в своих аттракционах вы все время распиливаете жен. Галю пилили?

– Ее нет. А вот вторую распиливал. Нынешнюю – сжигаю. Но все время убеждаю, что для нее это не опасно, пока я ее люблю.

– А кто была вторая?

– Артистка цирка. Мы прожили с ней 12 лет, у нас дочь. А как разошлись, через пару лет она вышла замуж за моего родного брата и живет с ним по сей день. Представьте: я несколько лет платил алименты за свою дочь моему же брату!

– Чем занимается дочь?

– Много лет отработала в цирке дрессировщицей собак – унаследовала профессию от своей бабушки. Но сейчас переквалифицировалась – вышла замуж за балетмейстера Андрея Новикова, стала солисткой балета. И сейчас этот балет – в моем шоу.

– Кстати, Игорь Эмильевич, очень давно ни о вас, ни о ваших творческих проектах ничего не слышно. Где вы пропадали?

– Точное слово: буквально пропадал полгода в Японии, на севере страны, в ночном клубе. На первых порах все казалось неплохо: горный курорт, снег, мороз, постоянная смена зрителей. И в то же время – полная изоляция от общества. Такое впечатление, что я провел пять месяцев в больнице. И настолько истосковался по нормальным российским зрителям, что, думаю, пора о себе напомнить.

– Как?

– 7 марта в цирке на проспекте Вернадского состоится премьера супершоу «Игорь Кио представляет». А представляю я, как художественный руководитель и «крестный отец», замечательный иллюзионный аттракцион под руководством Юрия Кукиса и Татьяны Кох. Зрители впервые смогут увидеть там такие чудеса, что и Дэвиду Копперфильду не снились. Впрочем, о них лучше не рассказывать… Приходите – убедитесь сами!

«Расскажу все, как было», – доверительно обещает Юрий Чурбанов.

«В один из январских вечеров 1972 года я с товарищем приехал поужинать в Дом архитектора на улице Щусева. Пришли в ресторан, сели за столик, заказали, как помню, холодный ростбиф, салаты и бутылку вина. Не знаю, как сейчас, но тогда в ресторане Дома архитектора был большой камин, и вот, когда его разожгли, я заметил, что в глубине зала за двумя столиками, сдвинутыми вместе, сидит знакомая компания. Разумеется, мы с товарищем тут же подошли, поздоровались, присели, и нас познакомили с теми, кого мы не знали, и в том числе с молодой, внешне интересной женщиной, которая представилась скромно и просто: «Галина». Я и понятия не имел, что это Галина Брежнева.

Прошло какое-то время, и получилось так, что Галина Леонидовна сама позвонила мне на работу. В удобной и оригинально-шутливой форме спросила, куда же я исчез, почему не звоню. Не скрою, я обрадовался такому звонку. Мы тут же решили встретиться. После работы Галина Леонидовна заехала за мной, и мы провели вместе целый вечер. Мне было очень интересно. Эта женщина нравилась мне все больше и больше. Потом я уехал в отпуск, отдыхал в Подмосковье, Галина Леонидовна несколько раз приезжала ко мне, и я тоже ездил в Москву. Наши отношения стали сердечными. И только тут она призналась, чьей дочерью является.

Может быть, и не стоит об этом подробно говорить, но читатель сам помнит, какой ажиотаж был поднят в газетах и журналах вокруг нашей семьи. Лучше я сам скажу, как же все было на самом деле.

Когда мы с Галей решили пожениться, она пригласила меня на дачу к отцу.

Сколько же было публикаций об этой даче Генерального секретаря! Вся беда в том, что я, например, не видел ни одной фотографии к этим публикациям. А кто-нибудь их видел? Интересно, почему бы не показать? Ведь Леонид Ильич жил не на какой-нибудь супердаче: это был обычный трехэтажный кирпичный дом с плоской крышей. Наверху располагалась спальня Леонида Ильича и Виктории Петровны, они все время предпочитали быть вместе, а когда Леонид Ильич 10 ноября 1982 года принял смерть, Виктория Петровна спала рядом; небольшой холл, где он брился (сам, но чаще приглашая парикмахера). На втором этаже – две или три спальни для детей, очень маленькие, кстати говоря, от силы 9—12 метров, с совмещенным туалетом и ванной. Мы спали на обычных кроватях из дерева. Внизу жилых комнат не было, там находились столовая, рядом кухня и небольшой холл. На третьем этаже Леонид Ильич имел уютный, но совсем крошечный кабинет. Там же была библиотека. Обычно он отдыхал здесь после обеда, и никто не имел права ему мешать.

В доме был бассейн, где-то метров пятнадцать в длину, а в ширину и того меньше – метров шесть. Утром Леонид Ильич под наблюдением врачей делал здесь гимнастику. Рядом с домом был запущенный теннисный корт, на нем никто не играл, и он быстро пришел в негодность, зарос травой.

Вот сюда, на загородную дачу, Галина Леонидовна и пригласила меня для встречи с Леонидом Ильи-чом. Это был обычный день, мой отпуск шел к концу. Приехали где-то к обеду, Галя сразу познакомила меня с Викторией Петровной, и я увидел очень простую, удивительно обаятельную женщину. Сели за стол, и она как-то так повернула разговор, что моя скованность, давайте употребим это слово, быстро прошла. И если посмотреть со стороны – за столом сидели два хорошо знакомых человека и мирно беседовали на самые разные житейские темы. Вечером мы с Галей были в кинозале, смотрели фильм, и я даже не сразу заметил, как вошел Леонид Ильич. Только вдруг на фоне света увидел: стоит коренастый человек в серой каракулевой шапке-пирожке. Я поднялся, а он спрашивает: «Ты – Юрий?» – «Я». Тут он говорит: «А чего ты такой высокий?» Я хотел отделаться шуткой, но она у меня как-то не получилась, а он сказал: «Хорошо, я сейчас пойду разденусь, потом поужинаем и поговорим». Вот так состоялась знакомство. Потом был ужин: Леонид Ильич, Виктория Петровна и мы с Галей. Он задал вопрос: «Ваше решение серьезно?» И меня, и Галю спросил. «Да, мы подумали». И с моей стороны было сказано: «Да».

Видимо, я все-таки понравился ему. И не потому, что, как пишут, высокого роста (181 сантиметр), широкий в плечах, кареглазый… наверное, не только поэтому. В то время у Галины Леонидовны недостатка в женихах не было. И уровня они были повыше, чем подполковник Чурбанов. Молодой офицер, еще неизвестно, как у него сложится служебная карьера, не споткнется ли он… Но – понравился.

Мы расписались в загсе Гагаринского района. Леонид Ильич категорически запретил нам обращаться во дворцы бракосочетания; он хотел, чтобы все прошло как можно скромнее. Мы специально выбрали день, когда в загсе был выходной, приехали, нам его открыли, мы расписались, поздравили друг друга, – что и говорить, пышное получилось торжество при пустом-то зале. Свадебный ужин проходил на даче и длился часа три. Можно представить себе робость моих родителей, когда их доставили на большой правительственной машине на дачу Генерального секретаря ЦК КПСС. Из двух костюмов отец выбрал самый лучший, что-то подыскала мама, все считали, что они нарядно одеты, а мне их было до слез жалко. Конечно, они очень стеснялись, мама вдобавок ко всему еще и плохо слышит, но отец держался с достоинством, не подкачал. Гостями с моей стороны были брат, сестра, несколько товарищей по работе, Галя тоже пригласила двух-трех подруг – в общем, очень узкий круг.

Расписавшись, мы с Галиной Леонидовной около года снимали квартиру в обычном доме на Садовом кольце, недалеко от американского посольства. Хозяева, муж и жена, уехали за границу, одна комната была закрыта на замок, там находились их вещи, а в нашем распоряжении имелась другая комната, ванная и кухня. У нас не было даже своей мебели, и мы весь год пользовались мебелью наших хозяев. А какая это была мебель? Квартирантам хорошие вещи люди не оставляют. Потом мы еще очень долго жили в моей однокомнатной холостяцкой квартире на проспекте Мира у метро Щербаковская. Леонид Ильич не торопился. Он не был человеком опрометчивых решений. Разумеется, никакой служебной машины у меня в тот период не было. Чтобы добраться до работы, жена тоже довольно редко вызывала «семейную машину». Единственное, когда заказывали продукты, тогда машина приезжала. Никаких машин в качестве свадебного подарка мы с Галей от Леонида Ильича не получали. У Галины до замужества, кстати говоря жившей с родителями, была своя малолитражка, так называемая «блоха», которую она сама же и разбила. После ремонта мы сдали ее в комиссионный магазин, по цене, утвержденной государством.

По складу характера Галина Леонидовна очень мягкий, очень добрый человек; вот эту мягкость, доброту, уважительное отношение к людям Галина Леонидовна взяла от Леонида Ильича. Сразу скажу, что у нее не было каких-то шикарных сверхтуалетов. Причем так если дочь, приезжая к отцу и матери на дачу, была как-то вычурно одета, она получала от них нагоняй и в следующий раз одевалась уже так, чтобы не раздражать родителей. Конечно, драгоценные украшения, которые любит каждая женщина, у жены были и есть. Но ведь это дарили родители. С другой стороны, я все деньги приносил домой. Впрочем, о каких деньгах идет речь? Должностной оклад заместителя министра внутренних дел, я уже не говорю – первого заместителя министра, – порядка 550 рублей. Выплата за генеральское звание – 120–130 рублей. Плюс – выслуга лет. На момент увольнения у меня выслуга лет составляла 29 с хвостиком, то есть я расписывался в ведомости за 1100 рублей. Нам с женой, которая тоже работала и имела оклад 250 рублей, вполне хватало. Кроме того, как член коллегии я имел талоны на питание. Детей у нас с Галиной Леонидовной не было. От зарплаты я оставлял себе деньги на уплату партвзносов, на питание в столовой и на сигареты; остальные деньги я в конверте приносил жене, у нас такая традиция была, никем не установленная: я их клал сверху на холодильник. Она распоряжалась моими деньгами, плюс – своих 250 рублей, но и родительская помощь, конечно, ее никто со счетов не сбрасывает. Почему же, спрашивается, не иметь хорошее украшение, которое идет женщине? Но никакой россыпи бриллиантов, о чем сейчас судачат на всех углах, у жены не было. Очень контактная по складу характера и излишне доверчивая, Галина Леонидовна быстро отзывалась на человеческие просьбы. Вот это, видимо, ее слабость, потому что она не всегда замечала, что за обычной, казалось бы, просьбой кроется какое-то гнильцо. В общем, почти каждый человек пытался нажиться на этих просьбах, кого что интересовало – продвижение по службе или что-то еще, – а Галина Леонидовна не обладала гибкой ориентировкой и всегда старалась помочь этим просителям.