Текст книги "Тайны кремлевских жен"

Автор книги: Галина Красная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Это было воззвание к рабочим фабрики Торнтона. Забастовка 500 ткачей вспыхнула 5 ноября 1895 года под руководством «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Листовка страстно призывала всех рабочих и работниц фабрики к поддержке бастующих ткачей. В ней были собраны убедительные материалы из жизни торнтонов-ских рабочих.

Эту листовку написал Ленин.

А название «Петухи» ей дали потому, что звучала она, как петушиный крик.

Забастовка на фабрике Торнтона закончилась для рабочих успешно.

…Все глубже и глубже втягивалась она в политическую, партийную работу.

Ее заметили. Ее уважали. С каждым днем все больше ценили ее знания, энергию, деловитость, организационные способности.

В начале 1898 года петербургские социал-демократы оказали молодой учительнице особое доверие. В один студеный февральский день ей поручили ведать всей техникой комитета, всем партийным «хозяйством».

С этого дня Елена Дмитриевна Стасова уже официально вступила в ряды русских революционных социал-демократов.

…24 декабря 1900 года – одна из самых памятных дат для Елены Стасовой. В этот день вышел первый номер ленинской «Искры». А она в Петербурге действовала как агент, представитель газеты.

К каким только хитростям не прибегали распространители «Искры».

Из-за границы склеенные экземпляры газет, напечатанные на тонкой бумаге, доставлялись заделанные в переплеты невинных книг или альбомов. Сняв переплет, можно было размочить в теплой воде газеты, отделить лист от листа, просушить и свободно читать.

Специальная мастерская на Бассейной улице получила «для продажи» гипсовые фигуры с тайной начинкой. Нелегальная литература. Газеты. Письма.

Одной из баз для хранения нелегальщины была квартира врача К. А. Крестникова. Приходившие к нему «пациенты» выходили от доктора заметно округлившимися, пополневшими. «Медикаменты» этого замечательного доктора молниеносно излечивали даже самых худых и изможденных.

Елена Стасова уносила из этой квартиры не менее пуда личной литературы. Девушка всегда ходила с портфелем. Даже в театр или на концерт. В донесениях шпиков она так и значилась: «Девушка с портфелем…»

…Кроме распространения литературы, Стасова принимала непосредственное участие в печатании листовок. Сотни забот отнимали полностью ее время с утра до вечера. Гектограф. Желатин и глицерин для варки гектографической массы. Бумага…

Майские дни 1901 года. Полиция произвела много арестов.

Среди арестованных члены Петербургского комитета.

Пишется первомайская листовка. Она выходит, она распространяется по городу, и даже обе-прокурор святейшего синода Победоносцев и министр внутренних дел Дурново находят ее в своих почтовых ящиках.

А высокая девушка в пенсне, целую ночь печатавшая, а потом сама распространявшая листовки, рано утром трясется на извозчике, обмотанная под платьем красным знаменем, чтоб доставить его демонстрантам на Путиловский завод.

Она считала необходимым выработать в себе и практические качества. Точность. Чтобы не опоздать никуда – на явку, на свидание, на маевку – ни на минуту.

Наблюдательность. Чтобы уметь заметить все, до мельчайшей детали, а самой уйти незамеченной. Воля. Умение владеть собой в любую минуту, при любых потрясениях. Умение владеть своим лицом на допросе, когда оно ярко освещается неумолимым светом лампы. Умение не сказать ни одного лишнего слова.

Бдительность. Всегда ощущать десятки глаз. Глаз шпиков и филеров. Умение мгновенно принять решение. Суметь «переиграть» полицию. Ответственность. За каждый свой шаг. За каждое движение. Непреклонность к врагам. Чувство локтя…

…Весна 1904 года. Москва. Первая встреча с будущим любовником Николаем Эрнестовичем Бауманом.

Провокатор выдает руководителей организации. Бауман арестован. Стасова изменяет внешность, одежду, прическу. Она принимает всяческие меры предосторожности, уезжает в Нижний Новгород. Но ее настигают и здесь. И вот… Первый арест. Нижего-родская. тюрьма. Потом знаменитая московская Таганка.

Стасова не дает никаких показаний на допросах. Она принимает участие в одиннадцатидневной голодовке заключенных.

Она помнит абсолютно все и абсолютно точно. Недаром партийная кличка ее Абсолют.

После голодовки отец Елены вносит денежный залог, и ее освобождают до суда.

Перед выходом из тюрьмы товарищи поручили Елене просить Ленина написать брошюру о том, как держать себя на допросах и на суде, в разной обстановке.

Ильич немедленно откликнулся. Он прислал Стасовой письмо, известное в истории партии как Письмо к Абсолюту.

Центральный Комитет партии дал Елене Дмитриевне новое задание – руководить всей техникой ЦК за границей.

Приехав в Женеву, Стасова прежде всего пошла на квартиру, где жили Владимир Ильич, Надежда Константиновна и мать ее Елизавета Васильевна.

Однажды рано утром Владимир Ильич пришел в пансион, где она жила. Он был очень сосредоточен, молчалив и как-то необычайно грустен. Он стал расспрашивать Елену Дмитриевну о близких друзьях, с которыми она работала и вместе сидела в Таганской тюрьме, о Николае Эрнестовиче Баумане.

Елена Дмитриевна вспоминала всякие детали. Николай Бауман был самый близкий ей человек. Они ухитрились переписываться даже в условиях строгой тюремной изоляции. Был у них своеобразный «телефон». Веревочка, на конце которой висел мешочек с песком. В мешочек вкладывалась записка. Стасова высовывала руку из своего окошка, через решетку. Заключённый, сидевший сверху или сбоку, бросал ей мешочек с запиской. А она, в свою очередь, другому заключенному. Бауман сидел за углом в изоляторе. Но все же «телефон» доходил и до него. Так передавались даже материалы для нелегально выходившей в тюрьме рукописной газеты, в которой была помещена и статья о работе Ленина «Шаг вперед, два шага назад»…

Рассказывая, Стасова оживилась. Приятно было вспомнить о друзьях, о том, как обманывали бдительность тюремщиков. В обычное время, всегда живо реагирующий на подобные рассказы, Владимир Ильич посмеялся бы вместе с ней, но на этот раз лицо его было скорбно. Уже предчувствуя несчастье, Елена рассказала, как безрезультатно друзья хлопотали об освобождении Баумана под залог. Она даже почувствовала себя в эти минуты виноватой, что вот она тут, на свободе, разговаривает с Лениным, а Бауман там, еще за решеткой.

Внезапно Ленин глубоко вздохнул, посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

– Его удалось освободить. Он выступал на митинге, а потом… был убит черносотенцами…

Елена окаменела. Он не говорил ей обычных успокаивающих слов. Он рассказывал о том, как московские рабочие хоронили Баумана, какая это была внушительная и грозная демонстрация. Он вынул из кармана и передал Стасовой английскую газету «Обсервер», где об этом было подробно напечатано.

В самом конце марта 1917 года военная организация большевиков занимает дворец известной царской фаворитки балерины Кшесинской.

А Ленин уже в пути…

И вот оно, это 3 апреля 1917 года.

Финляндский вокзал в Петрограде.

…Ленин на броневике. Он призывает к новым боям.

Дворец Кшесинской… Наконец Елена, встречавшая Ленина еще на Финляндском вокзале, сумела пробиться к нему, пожать его руку, поймать его взгляд.

Этот взгляд ощущала она и сквозь толстые стены тюрем, и сквозь густые туманы сибирских бескрайних просторов. Они не виделись годы. И кажется ей, что он не изменился. Он даже помолодел.

…Положение обострялось. Ленин вынужден был покинуть свою квартиру на Широкой улице, скрываться на квартире друзей. В конце июня Владимир Ильич жил у Стасовой. Кстати, туда же был временно переправлен весь партийный архив.

7 июля было опубликовано постановление Временного правительства об аресте и привлечении к суду В. И. Ленина и других большевиков.

Ленин в Разливе. Отсюда он руководит VI съездом партии. Съезд партии начал свою работу в конце июля, в необычайно тревожной обстановке преследования и травли большевиков.

Оставив свои бесконечные «прозаические» дела, Стасова пришла на заседание съезда. Как и в былые времена, она шла на Сампсониевский проспект осторожно, петляя, используя проходные дворы, следя, чтобы за ней не было никаких «хвостов»… Она уже предвкушала радость встречи с близкими друзьями, соратниками.

Председательствовал Михаил Степанович Ольминский. Заметив Стасову, он как-то (или ей это показалось) нахмурил брови, снял очки, протер их, снова недружелюбно посмотрел на нее. В перерыве Ольминский подошел к Елене Дмитриевне.

– Что это ты пришла? – спросил он недовольно.

– Странный вопрос. Я пришла на заседание съезда.

– А ты не знаешь, именно ты, – сказал он сурово, – что мы заседаем нелегально и что нас могут арестовать? Ты являешься «хранителем традиций партии»… Немедленно уходи!..

Ей было и горько и радостно… «Хранитель традиций»…

Так еще никто не говорил ей… Это было и почетно и тревожно… И это предъявляло какие-то новые требования, накладывало на нее какие-то новые обязательства. «Хранитель традиций»…

На протяжении многих лет в ее руках были сосредоточены партийные связи. Долгие годы подполья она хранила в памяти огромное количество адресов, имен, явок… После провалов, после арестов большевистские организации быстро восстанавливались, потому что на свободе оставался кто-нибудь из таких «хранителей традиций», верных, беззаветно преданных партии солдат.

…Ее не было на заседании съезда, когда в предлагаемом списке членов и кандидатов Центрального Комитета было написано ее имя: Стасова Елена Дмитриевна. Она была избрана заочно.

…22 апреля 1920 года Ленину исполнилось 50 лет.

Работники Московского комитета партии решили отпраздновать эту дату, собраться и пригласить Владимира Ильича.

Ленин был недоволен.

– Я попрошу, – говорил он сердито работникам МК, – вас всех переписать и предложу ЦК наложить на всех партийное взыскание за бесполезную и напрасную трату времени…

Однако его уговорили, и он, хоть с запозданием, но приехал на собственный день рождения. Выступали Ольминский, Луначарский, Горький.

В этот день Абсолют была больна, не могла быть на собрании и лично поздравить Ленина. Но ей хотелось сделать ему что-либо приятное, и она разыскала в своих бумагах карикатуру известного сатирика Каррика, на которой был изображен юбилей народника Михайловского. За столом, покрытым сукном, стоял растроганный Михайловский. В одной руке он держал пенсне, а в другой – платок, которым только что утирал слезы. Михайловского окружали Южаков, Мякотин, Струве, Калмыкова, а перед столом стояли двое детей: мальчик в матроске и девочка в том возрасте, когда заплетенная косичка напоминает крысиный хвостик. Это «марксята» пришли приветствовать народников.

Абсолют вложила карикатуру в конверт, но при-дожила к ней серьезное письмо: вот, мол, когда был юбилей Михайловского, мы были еще в детском возрасте, а теперь мы большая партия, и все это благодаря вашей работе, вашему таланту… Ленину действительно карикатура очень понравилась.

…Весной 1921 года Елену Дмитриевну Стасову в качестве представителя Коминтерна направили на подрывную работу в Германию. Большевики готовили путч в самом центре Европы. Уезжая в Германию, она пришла к «главному коммунисту» за указаниями.

Ленин пристально посмотрел на испытанную свою соратницу.

– Никаких инструкций я вам не дам, – сказал Ленин. – Это сделали ЦК и Коминтерн. Я же дам вам только два совета: во-первых, когда вы будете на заседаниях Центрального Комитета КПГ и у вас будут несогласия с его мнением, то не диктуйте свои возражения, а советуйте то, что предлагаете. А во-вторых, обязательно работать в низовой ячейке, потому что таким путем, через низовую ячейку, вы будете проверять, как постановления Центрального Комитета воспринимаются и понимаются низовыми организациями и массами. И одновременно вы сможете помочь ЦК исправить то, что неудачно сформулировано…

Так она и поступала в своей подрывной работе. Пять лет работала Стасова как член германской партии. Она – председатель ЦК «Красной помощи» («Rote Hilfe») Германии, член уличной ячейки в округе Моабит в Берлине.

В течение пяти лет Елена Стасова не существовала. В Берлине жила, работала Лидия Вильгельм – по паспорту, Герта – по партийной кличке. С этим паспортом она дважды принимала участие в выбо-pax в рейхстаг. Ближайшим ее другом был Вильгельм Пик.

Зачем же понадобилось засылать Стасову под чужим именем в Берлин?

Бежавший на Запад секретарь Сталина Борис Бажанов приоткрыл завесу над этой тайной.

В области международной политики Кремлем был разработан обширный план подрыва западных демократий путем организации волнений, заговоров и террористических актов. Наиболее амбициозной из всех намеченных акций была попытка коммунистического переворота в Германии в 1923 году. Как секретарь Политбюро, Бажанов присутствовал на всех заседаниях, где в глубокой тайне вынашивался этот грандиозный замысел. Первое заседание по этому вопросу состоялось в Кремле 23 августа 1923 года. В Москву был вызван представитель Коминтерна Карл Радек, чтобы доложить о положении в Германии и о перспективах, какие обещала планируемая акция. Радек нарисовал радужную картину растущего в рядах немецкого народа революционного движения, которое в ближайшие недели должно достигнуть апогея.

Он ждал дальнейших инструкций. Как и следовало ожидать, Лев Троцкий, страстный защитник, был всецело за то, чтобы нанести немедленный удар по немецкой буржуазии – ковать немецкое железо, пока горячо. Если коммунистам удастся захватить власть в Берлине, утверждал он, то это станет началом конца ненавистного для всего человечества капиталистического порядка, первая брешь в котором была пробита на русском фронте. Он призывал не упустить случай и во что бы то ни стало использовать ситуацию в Германии. Игра стоила свеч. Но Сталин и другие члены Политбюро понимали, что риск очень велик, и предлагали повременить. В результате было достигнуто компромиссное решение, типичное для Политбюро того времени. Не разделяя в полной мере оптимизма товарища Троцкого, Политбюро все же решило предпринять активные действия с целью вызвать в Германии кризисную ситуацию.

Была выделена руководящая четверка, которой было поручено спровоцировать и возглавить германскую революцию. В ее состав вошли: «связной от Коминтерна» – он же член ЦК партии – Карл Радек, заместитель председателя ВСНХ (Высшего совета народного хозяйства) Юрий. Пятаков, заместитель председателя ОГПУ Уншлихт и народный комиссар по вопросам труда Шмидт. Эта четверка, наделенная широкими полномочиями и снабженная фальшивыми паспортами, отбыла в Германию. Каждый имел свой круг задач, которые надлежало выполнить в обстановке абсолютной секретности.

На Пятакова были возложены агитация, пропаганда и связь с Москвой. Радек играл роль эмиссара Коминтерна и немецкой компартии, на него была возложена задача придать акции в целом политически респектабельный вид. Уншлихт – в соответствии со своим положением в ОГПУ – должен был выполнить грязную работу: организовать множество так называемых «красных сотен», которые будут непосредственно осуществлять «революционное насилие», а затем, после победы, станут костяком германского отдела ОГПУ, необходимого для окончательного искоренения буржуазии и других врагов большевизма. В задачи Шмидта – специалиста по рабочему движению – входило создание коммунистических ячеек на предприятиях и подготовка создания рабочих советов, которые должны будут стать «зародышем новой государственной власти».

Вскоре в помощь этой четверке был призван тогдашний посол СССР в Берлине Крестинский. На него были возложены чисто технические функции – получение из Москвы и распределение огромных денежных средств, которые требуются для проведения подготовительной кампании, в частности агитационной (агитаторы, кстати, тоже засылались из Москвы). Руководителям германской компартии, в частности Брандлеру, была отведена только совещательная роль, местные коммунистические организации остались за бортом. Вместо них в качестве командных рычагов планировались советские дипломатические, консульские и торговые службы. «Революционные» агитаторы – немцы и другие лица, говорящие по-немецки, – были переброшены в Германию в составе «торговых делегаций». Оружие и поджигательские листовки поступали по дипломатическим каналам. Финансирование переворота шло из сумм, предназначенных для оплаты обычных торговых операций.

В конце сентября в Москве было получено сообщение Пятакова, что все будет готово в самое ближайшее время, и секретное заседание Политбюро, куда не были приглашены даже члены ЦИК, назначило окончательную дату начала операции. Бажанов, как секретарь Политбюро, заверил это решение своей подписью и запер его в сейф. Решающее выступление была намечено на 7 ноября 1923 года. Появление на улицах толпы народа в день празднования шестой годовщины Октября будет выглядеть вполне естественно. «Красные сотни» должны будут спровоцировать столкновение с полицией, после чего произойдет «стихийное» выступление масс с оружием в руках, которое завершится захватом государственных учреждений и провозглашением Советской власти.

Что произошло дальше, остается по сей день загадкой истории. «Великая революция» провалилась, похоже, главным образом из-за того, что в последний момент не все центры восстания успели получить депеши из Москвы об отсрочке выступления. Так, например, курьер, направленный с такой депешей в Гамбург, заведомо опоздал: «красные сотни» уже завязали на улицах кровавые бои, которые продолжались три дня. Это вызвало замешательство в других центрах намеченного восстания, не знавших, что им предпринять: то ли воздержаться от участия в путче, то ли поддержать гамбургских товарищей. Несколько беспорядочных и недостаточно подготовленных выступлений в разных частях Германии без труда были подавлены немецкими воинскими частями и полицией.

Из доклада Бажанова следует, что, хотя в немецкой компартии было достаточно тупиц, однако в провале путча большевикам приходилось винить только себя. Политика, проводимая ими в компартии Германии, была типично сталинской – ставить на ключевые партийные посты исключительно рабочих и крестьян, независимо от уровня их образования и способностей. Причем Бажанов особо подчеркивал, что эта политика была не проявлением самодеятельности немцев как добросовестных учеников, а прямо диктовалась из Москвы.

Кто бы ни был ответствен за провал, бажанов-ские разоблачения потрясли французское и английское руководство масштабами советской подрывной деятельности, ведь она велась в самом сердце европейского континента.

Таким образом, Стасова ездила в Германию готовить коммунистический путч.

…Через пять лет она возвратились на родину. Нет больше Герты… Путч не удался. Тем не менее Стасову избирают в ЦК Международной организации помощи революционеров (МОПР). Кроме того, она была членом Интернациональной контрольной комиссии ВКП(б). Вместе с Роменом Ролланом и Анри Барбюсом она приняла участие в организации Амстердамского Всемирного антивоенного конгресса, но не получила визы для проезда в Амстердам.

Когда началась война, Стасова потребовала, чтобы ее призвали в армию, чтобы использовали ее знание языков. Но ей уже было почти 70 лет, и ей предложили временно уехать в тыл.

В феврале 1942 года Стасова уже в Москве. Она редактирует и французское и английское издания журнала «Интернациональная литература». У каждого журнала свое лицо. Стасова прекрасно знает, что интересует читателей Франции и каковы запросы англичан. Она выступает по радио, проводит десятки бесед на предприятиях, ведет обширную переписку.

И опять идут годы. Ей 80 лет. Она уже не редактирует журналов. Но по-прежнему выступает на заводах, выезжает в Ленинград и Киев. Пишет свои воспоминания о Ленине, редактирует сочинения своего отца Владимира Васильевича Стасова.

В январе 1956 года 82-летняя Стасова в составе советской делегации выезжает в Берлин на юбилейные торжества в связи с 80-летием своего друга Вильгельма Пика. Седая Герта вспоминает первые встречи с молодым Вильгельмом в подполье. Она с ним не раз встречалась потом, в Москве, когда он, вынужденный покинуть родину, жил в Советском Союзе, работал в Исполкоме Коминтерна и в МОПРе. Теперь Вильгельм Пик – президент… Какие головокружительные скачки совершаются в истории!..

Елене Дмитриевне 88 лет. Знаменательные дни. XXII съезд партии. Стасова избрана делегатом.

13 октября 1961 года, в канун дня своего рождения, Елена пришла в Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца зарегистрироваться как делегат съезда от московских коммунистов. «Стасова Елена Дмитриевна, член Коммунистической партии с 1898 года», несмотря на то, что в 1898 году никакой коммунистической партии не было, а была партия РСДРП. А само слово «коммунистическая» появилось в названии партии только в 1918 году.

«Какая атласная грудь, какое изящное тело…»

В 1918 году, выступая под мужским псевдонимом Антон Крайний, Зинаида Гиппиус написала полемическую статью «Бабская зараза»:

«Еще не было в истории примера, чтобы какой-нибудь народ так обабился, как мы.

Россия – баба, это говорили многие, говорили давно, т. е. указывали на преобладание черт женских, бабьих, рабьих в психике русского народа.

Мы обабились сверху донизу, вдоль и поперек. Рассматривайте Россию как угодно, делите на любые группы, мельчите до индивидуальностей – или берите в общем, – ничего вы нигде не увидите, кроме самого яркого, выпуклого, беспардонного бабизма…

И все и вся жаждут… не самой покорности, а чтобы их покоряли. Вечноженское: «нет, нет!», а в сущности тайное – «возьми меня всю! всю!» И, покоренные, уже покоряются и слушаются со смаком, с упрямством длительным – не оторвешь.

Ну, а если взглянуть на наши «партии»? Эс-эры? Эти когда-то выдавали себя за мужчин. И все им верили. Но теперь приходится думать, уж не было ли это юное мальчишество? Потому что обабиться подобно эс-эрам – вещь беспримерная. Они покорны как-то без достоинства.

О партии левых эсеров, знаменательно возглавляемой М. Спиридоновой, – спору не будет. Это типичная истеричка, взбалмошная, капризная, но отдающаяся «по гроб жизни»: то, что французы называют «crampon». Она – никуда, как героиня популярнейшей фабричной песенки.

Каждую минуту, глядишь, —

Маруся отравилась,

В больницу повезли…

Спасайте, не спасайте,

Мне жизнь не дорога:

Я милого любила,

Такого подлеца.

Отрава, конечно, не до смерти, и опять «маруся» покорно и преданно заглядывает в глаза своему «милке».

«Свой выход на политическую арену и участие в первой российской революции партия социалистов-революционеров ознаменовала серией террористических актов, – пишет К. Гусев. – Наибольшего размаха эсеровский индивидуальный террор достиг в 1905–1906 гг., когда только в течение декабря 1905 – января 1906 гг. в Тамбове, Саратове, Пензе, Чернигове и других городах было совершено 22 покушения на высокопоставленных царских сановников, полицейских чинов, руководителей карательных экспедиций, подавлявших революционные выступления крестьян и рабочих.

Среди выстрелов и взрывов бомб всеобщее внимание привлек, казалось бы, не очень громкий выстрел, раздавшийся 14 января 1906 г. на железнодорожной платформе в г. Борисоглебске. Молодая девушка (ей тогда был 21 год) Мария Спиридонова смертельно ранила губернского советника Г. Н. Лу-женовского, усмирителя крестьянских волнений и главу черносотенцев Тамбовской губернии. Луже-новский не был столь крупной политической фигурой, чтобы покушение на него после таких террористических актов, как убийства великого князя Сергея Александровича или министра внутренних дел Плеве, вызвало большой резонанс. Внимание привлекли прежде всего личность исполнительницы приговора Тамбовского губернского комитета эсеров и неслыханные даже по тем временам издевательства, которым она подверглась после ареста и о которых через публикацию в либеральных буржуазных газетах «Новая жизнь» и «Русь», а также вышедшую в 1906 г. по горячим следам событий брошюру С. П. М-ина «Дело М. А. Спиридоновой» стало известно самой широкой общественности.

Кто же такая эта Спиридонова? Кто она, эта еще недавно безвестная девушка, сегодня столь близкая и дорогая миллионам русских людей? «Наша жизнь» дает ей такую характеристику:

«Представьте существо чистое, девственное, цвет одухотворенной красоты, какую только выработала высшая культура России, представьте эту юную, беззащитную девушку в косматых лапах скотски отвратительных, скотски злобных и скотски сладострастных орангутангов. Такова была участь Спиридоновой».

Такова и сама Спиридонова.

Ей едва исполнился 21 год. Не сложна ее биография, но почти каждая черта ее рисует перед читателем образ, вызывающий глубокую симпатию к подвергнутой невероятным истязаниям девушке. Мария Александровна принадлежит к буржуазной среде – ее отец имел паркетную фабрику, а затем служил бухгалтером в банке. У нее есть еще три сестры и брат. В умственном отношении Спиридонова, очевидно, незаурядная девушка. С малых лет родители возлагали на нее большие надежды. Росла Маруся – так ее звали в семье и подруги по гимназии – умненькой, способной девочкой. Она с малых лет проявила большие способности. Пяти лет она уже умела читать и писать. В гимназию она поступила во II класс и сразу заняла положение первой. ученицы и сохраняла его во все время пребывания в школе. Из VIII класса она была исключена за так называемую «политическую неблагонадежность». Попыталась поступить на Высшие женские курсы, но благодаря аттестации, выданной ей гимназическим советом, ее никуда не приняли. Обычная история, так много калечащая на Руси молодых сил, самых честных, самых талантливых! Неудача с поступлением на курсы не могла, конечно, охладить у Марии Александровны стремления к образованию, и она усердно занялась им дома, много читала, много училась.

Чтобы закончить общую характеристику М. А Спиридоновой, нужно сказать, что она очень любила музыку, играла на рояле, – особенно ей нравились сонаты Бетховена.

Такова в общих Чертах Мария Александровна Спиридонова, письмо которой, напечатанное в «Руси», наполнило ужасом и негодованием сердца всех честных людей России от столицы до самых ее отдаленных уголков.

Это письмо, дышащее в каждой строчке глубокой искренностью и правдой и каждой своей строчкой вызывающее у читателя содрогание ужаса, а также и данные судебного процесса дорисовывают образ этой удивительной девушки, о которой адвокат Н. В. Тесленко имел полное право сказать судившим ее офицерам:

«Спешите же встать на защиту Марии Спиридоновой! Не уступайте никому чести спасти эту девушку! Вырвите ее из когтей смерти!.. Перед вами не только униженная, поруганная, больная Спиридонова: перед вами больная и поруганная Россия!»

Да, М. А. Спиридонова действительно олицетворяла перед этими в блестящих мундирах сидевшими офицерами униженную и поруганную Россию… Но ни крик страстного негодования и скорби, который слышался в речах г. Тесленко, ни безмерные страдания самой Спиридоновой, этой чудной девушки, не были для них убедительны, и напрасно другой защитник – есаул А. И. Филимонов – обращался к «своим собратьям по оружию» с горячей мольбою не забывать, подписывая приговор, что «военные люди не убивают женщин», – М. А. Спиридонова была приговорена к повешению, и теперь ей грозит казнь…

Вот это письмо, адресованное ею из тюрьмы товарищам по деятельности:

«Дорогие товарищи! Луженовский ехал последний раз по этой дороге. Из Борисоглебска он ехал в экстренном поезде. Надо было убить его именно тогда. Я пробыла на одной станции сутки, на другой тоже и на третьей двое суток. Утром, при встрече поезда, по присутствию казаков, решила, что едет Луженовский. Взяла билет 2-го класса, рядом с его вагоном; одетая гимназисткой, розовая, веселая и спокойная, я не вызывала никакого подозрения. Но на станции он не выходил.

По приходе поезда в Борисоглебск с платформы жандармы и казаки сгоняли все живое. Я вошла в вагон и на расстоянии 12–13 шагов, с площадки вагона, сделала выстрел в Луженовского, проходившего в густой цепи казаков. Так как я была очень спокойна, то я не боялась не попасть, хотя пришлось метиться через плечо казака: стреляла до тех пор, пока было возможно. После первого выстрела Луженов-ский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня по платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро, раз за разом, меняя ежесекундно цель, выпустила еще три пули. Всего, по показанию Богородицкого, нанесено 5 ран: две в живот, две в грудь и одна в руку.

Обалделая охрана в это время опомнилась; вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: «бей!», «руби!», «стреляй!». Обнажились шашки. Когда я увидела сверкающие шашки, я решила, что тут пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. В этих целях я поднесла револьвер к виску, но на полдороге рука опустилась, а я, оглушенная ударами, лежала на платформе. «Где ваш револьвер?» – слышу голос наскоро меня обыскивавшего казачьего офицера, и стук прикладом по телу и голове отозвался сильной болью во всем теле. Пыталась сказать им: «Ставьте меня под расстрел». Удары продолжали сыпаться. Руками я закрывала лицо; прикладами руки снимались с него. Потом казачий офицер, высоко подняв меня за закрученную на руку косу, сильным взмахом бросил на платформу. Я лишилась чувств, руки разжались, и удары посыпались по лицу и голове. Потом за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки, за косу взнесена на извозчика.

В каком-то доме спрашивал казачий офицер, кто я и как моя фамилия. Идя на акт, решила ни одной минуты не скрывать своего имени и сущности поступка. Но тут забыла фамилию и только бредила. Били по лицу и в грудь. В полицейском управлении была раздета, обыскана, отведена в камеру, холодную, с каменным полом, мокрым и грязным.

В камеру в 12 или 1 час дня пришли помощник пристава Жданов и казачий офицер Аврамов; я пробыла в их компании, с небольшими перерывами, до 11 часов вечера. Они допрашивали и были так виртуозны в своих пытках, что Иван Грозный мог бы им позавидовать. Ударом ноги Жданов перебрасывал меня в угол камеры, где ждал меня казачий офицер, наступал мне на спину и опять перебрасывал Жданову, который становился на шею. Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками (Жданов) и говорили: «Ну, барышня (ругань), скажи зажигательную речь!» Один глаз ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и лукаво спрашивали: «Больно, дорогая? Ну скажи, кто твои товарищи?»