Текст книги "Брачный сезон"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Отец давно уже закончил возиться с новым замком и позвонил нашим на дачу. Убедившись, что там все спокойно, он сообщил радостную новость, что в моей квартире тоже побывали неизвестные злоумышленники, а значит, кулона у них нет, иначе зачем им было лезть ко мне...

Мы поужинали и разошлись по разным комнатам. Уже лежа в постели, я вспомнила про сумку с грязным бельем, которое привезла постирать да и забыла. Однако встать и пойти зарядить стиральную машину уже просто не было сил.

«Встану завтра пораньше», – подумала я и уснула.

Буквально через минуту бодрый голос отца возвестил, что пора вставать или мы опоздаем к поезду.

– Ты чего? – едва разлепив веки, промычала я. – Я же только что легла.

– Вообще-то семь часов. Давай вставай, быстро завтракаем и на вокзал. Ты что будешь, чай или кофе?

– Кофе. И в большой чашке, – пробубнила я.

Спать хотелось ужасно, голова была чугунная, и все раздражало.

Дед гремел посудой на кухне, во дворе кто-то раскачивался на скрипучих качелях, это в семь-то часов утра!

Еще я вспомнила, что не успела перестирать белье, от этого настроение только ухудшилось. А по телевизору, который дед включил, дабы я опять не уснула, толстый дядька одышливо вещал о правильном образе жизни. Смешные люди на телевидении: передачу о здоровье ведет человек, больной ожирением как минимум в третьей степени.

В самом отвратительном расположении духа я поплелась в ванную. И, о чудо!.. Мой милый «Индезит» завершал процесс стирки. Вот это да! Ай да дед, ай да молодец, все перестирал! Сейчас центрифуга отожмет белье, сложу его в пакет, а высушу на даче. Настроение значительно улучшилось.

Под душем я вспомнила про кулон, который, возможно, вовсе не украден, а его просто нужно получше поискать.

Потом я вспомнила, что сегодня приезжают тетя Вика и Фира, и настроение стало просто отличным.

Включив на полную мощность холодную воду, я немного повизжала под ледяным душем и вышла из ванной свежая и бодрая.

Быстро позавтракав, мы с дедом собрали необходимые вещи, загрузили все в машину и поехали на Киевский вокзал.

Когда, поплутав немного по подземным переходам, мы выскочили на нужный перрон, поезд из Киева уже прибыл и пассажиры шумно выгружались из вагонов.

Не менее шумно вела себя толпа встречающих. Хохляцкий говор доносился со всех сторон.

– Наш вагон девятый, пошли быстрее, – подгонял отец.

– Ой, вон тетя Вика выгружается, побежали. – И я поскакала навстречу любимой тетушке.

Дед Фира в джинсах и соломенной шляпе уже стоял на перроне и руководил процессом. Его высокий пронзительный голос, как милицейский свисток, перекрывал шум вокзальной толпы.

– Ну, шо ты, Викуся, така неловкая? Шо ты чемоданы шваркаешь об землю, як те мешки с песком? Там же ж яйца. Ты в уме ли, чи шо ли?

– Фира, уймись, – прикрикнула на него тетушка. – Что ты стоишь – руки в боки? Помогай давай.

– Та я ж тоби и помогаю. Чи я ничого не дилаю? Я ж поклажу стерегу.

– Ну, наши родственнички в своем репертуаре, – рассмеялся отец, принимая у тети Вики очередные баулы и помогая ей спуститься на перрон. – Ну, здравствуйте, дорогие мои, рад, очень рад.

Они с тетей Викой троекратно расцеловались.

– Здорово, Ферапонт, – протянул отец руку, – дай я тебя обниму.

– Еще чего? – скривился Фира, схватив протянутую руку обеими лапками и потрясая ее изо всех сил. – Шо люди добрые подумають? Шо мы с тобой голубые?

Мы с отцом покатились со смеху.

– Да какой с тебя голубой, – возмутилась тетушка, – сморчок зеленый.

– Где ж это ты, голуба моя, видала зеленые сморчки? Я ж тебя водил за грибами, все популярно объяснял. Шо ты меня позоришь перед людями?

Зная по опыту, что эта дискуссия может продолжаться бесконечно долго, отец кликнул носильщика и, загрузив на тележку багаж, посадил поверх чемоданов Фиру.

– Яйца, – взвизгнул Фира, – ты посадил меня на яйца.

Молодой носильщик с любопытством оглядел забавного старичка.

– Вам, дедушка, неудобно? – со смехом поинтересовался он.

– Фира, да угомонишься ты, наконец? – прикрикнула на него тетушка. – Яйца в корзине. Какой дурак яйца в чемодан положит?

– Ну, так шо ж мы стоим, не едем? Сколько вас можно ждать?

Носильщик, ухмыляясь во весь рот, покатил свою тележку по перрону. Разгружая поклажу возле нашей машины, он пересчитал коробки, баулы, чемоданы, а заодно и Фиру и назвал стоимость услуги. Дед Фира, осознав, что его пересчитали вместе с вещами, как какой-нибудь чемодан, аж задохнулся от возмущения, но сказать ничего не успел. Пока он в негодовании хватал ртом воздух, мы затолкали его на заднее сиденье между плетеной корзиной и тетей Викой и выехали со стоянки. Мы уже катили по набережной, когда дед Фира обрел наконец дар речи:

– Это шо ж такое делается, Викентий? – затарахтел он, – девчонка, соплюха рулит, а ты, отец благородный, сбоку притулился. Марьяночка, – тронул он меня за плечо, – уступила б отцу место. Рулить – это мужчинское дело.

Обожаю Фиру, нет в жизни такого вопроса, в котором он не чувствовал бы себя наиболее сведущим человеком.

– Дедунечка, это вообще-то моя машина, – сдерживая смех, ответила я. – К тому же папа пока не очень-то к ней привык.

Похоже, что дед Фира не понял, почему отец не привык к моей машине, но вопросов больше не задавал и, укачанный движением автомобиля, задремал. Он облокотился на корзину и тоненько с присвистом захрапел.

– Ну, слава Богу, угомонился, окаянный, – вздохнула тетушка. – Вот верите, слово себе дала не брать его с собой никуда. Так что вы думаете? Он уже с Нового года начал к вам собираться. А когда я сказала, что его с собой не возьму, он так горько заплакал, сердешный. А сердце-то не камень. Вот и мучаюсь теперь. Да вы бы знали, как он полгода старался мне угодить во всем. Ну, не человек, а чистый ангел. Но как только к Москве подъехали, на перрон высадились, ну, просто подменили деда.

Притомившийся дед выводил носом во сне рулады.

На подъезде к дачному поселку дорога перестала быть гладкой. На некоторых участках асфальт был настолько разбит, что, как я ни старалась объезжать ямы и ухабы, машину все равно трясло и подбрасывало. Одна яма оказалась роковой: машину сильно тряхнуло, и дед Фира во сне сильно надавил локтем на корзину, рядом с которой сидел. Раздался характерный хруст – это Фира раздавил яйца.

– Ты что ж делаешь, ирод? – набросилась на старика тетя Вика.

Фира открыл глазки, огляделся и, увидев за окнами знакомый пейзаж, а мы уже подъезжали к нашему поселку, – торжественно воскликнул: «Лепота!» Тетушка только рукой махнула.

Наконец я зарулила в наш проулок и посигналила. Из дома выскочил Степан и бросился открывать ворота. Навстречу ему, высунувшись по пояс из машины, рвался Фира.

– Степушка, – кричал он, – друг мой, принимай дорогих гостей!

Я припарковалась вплотную к забору и заблокировала тем самым выход деду Фире. Ему же не терпелось поскорее выбраться на волю, чтобы обнять любимого внука. Он визгливо покрикивал на тетю Вику и подпихивал ее к выходу. По правде сказать, Степка Фире внуком вовсе не приходился. Фира вообще-то нам родня – седьмая вода на киселе. Он двоюродный брат тетушкиного покойного мужа. Но исторически так сложилось, что этот вздорный старик стал нам роднее родного.

Выбравшись наконец из машины, Фира бросился к Степану, а тот, подхватив старика под мышки, оторвал от земли и сжал в объятиях. Затем, отпустив Фиру, Степка начал обниматься и целоваться с тетей Викой, которая являлась его настоящей двоюродной бабушкой. Димка с Серегой крутились рядом и радовались приезду стариков не меньше нашего. Они уже таскали в дом чемоданы, сумки и баулы.

На газоне перед домом пыхтел здоровенный медный самовар – наша семейная гордость, а стол был накрыт на террасе, так сказать, на свежем воздухе.

– Тетя Вика, садись в кресло, – предложила я, – отдохни, я сейчас все приготовлю, и будем чай пить.

– Еще чего? – удивилась тетушка. – Я в машине сидела, вот и отдохнула. Помоги мне лучше корзинки разобрать. У меня там пироги, специально для вас испекла.

– Ну, жизнь у нас начинается, – крутился возле чемоданов отец. – Не жизнь, а малина. Вика, скажи, в каких баулах твои вещи, а в каких Фирины. Я сразу отнесу их в ваши комнаты.

– Сейчас я все покажу, – втерся в прихожую Фира. – Этот чемодан и вот эта сумка – Викусины, а этот рюкзачок – мой.

– Молодец старик, – похвалил его Димка. – Путешествуешь налегке, ничего лишнего.

– А зачем ему вещи с собой везти? – съехидничала тетушка. – Ему Кеша со Степушкой нарядов своих надарят, я ему брюки наполовину обрежу, рукава у свитеров укорочу, и дед ходит по Киеву гоголем, хвастается обновками.

Тетя Вика начала разбирать корзину с продуктами и, наткнувшись на подавленные Фирой яйца, в сердцах воскликнула:

– Ах, чтоб тебя, ирод мерзопакостный, все яйца подавил, медведь неуклюжий. Зачем только я тебя с собой взяла? А ну, иди сюда, аспид.

Бедный «аспид», увидев, во что превратилось содержимое корзины, испуганно притих и спрятался за Степкину спину. А я, собрав битые яйца в миску, кинулась к мойке.

– Ничего не выбрасывай, – закричала вдогонку тетушка, – перелей все в банку, пойдет для пельменей и вареников.

Последние слова вызвали восторженный вздох у мужчин. А тетя Вика продолжала выкладывать на стол невероятные вкусности: розовое копченое сало, домашнюю колбасу, фаршированную утку, всевозможные банки и баночки.

– Марьяночка, неси скорей блюдо для пирогов, – велела тетушка, извлекая на свет божий большую синюю кастрюлю, – сейчас мы их разложим, красавцев.

Бежать никуда не понадобилось, Степка давно уже стоял рядом и держал блюдо на вытянутых руках.

Вообще вся семейка пребывала в чересчур, с моей точки зрения, приподнятом настроении. Отец сновал между корзинами и холодильником, размещая продукты, Димка с Серегой периодически бегали в кладовую, оттаскивая туда банки и коробки с консервацией. В общем, все вели себя так, как будто не видели еды, по крайней мере, целый год.

– А еще говорят: «Не хлебом единым жив человек», – изрекла я, с осуждением взирая на всю эту, в общем-то, компрометирующую мои кулинарные успехи радостную суету.

Услышав мои слова, отец приостановил на минуту свой челночный бег и вполне серьезно произнес:

– Ты знаешь, в общем-то, да, правильно, «не хлебом единым...», но все же без него как-то скучно... – И он вернулся к холодильнику.

Степан держал перед тетей Викой блюдо, а она выкладывала на него пироги.

– С чем пирожки, тетя Вика, любимая моя? – спросил он, сглатывая слюну.

Фира тем временем, увидев, что гроза вроде бы миновала, осторожно выглянул из укрытия.

– Ой, Викуся така кулинарка, така мастерица, лучших пирогов во всем свете не сыщешь, – заискивающе запел он. – Тут и с мясом, и с капустой, и с луком и яйцами. – На последнем слове Фира осекся и под грозным взором тетушки опять спрятался за Степку.

Все расхохотались, включая тетю Вику. А Димка, обняв за плечи старика (Фира ему аккурат до подмышки достает), покровительственно произнес:

– Не бойся, дед, держись меня, и я тебя в обиду никому не дам. Пошли, дорогой, чай пить. – И они в обнимку направились на террасу. У Димки рост под метр девяносто, ну, и у Фиры полтора метра наберется – очень колоритная парочка.

На террасе, на столе уже пыхтел медный самоварище. Вокруг него теснились тарелки с самыми разными закусками, но главным блюдом сегодняшнего дня были, естественно, пироги.

Все расселись вокруг стола, и я принялась разливать чай.

Чаепитие на свежем воздухе – это чудесно. Обожаю подобные посиделки, а еще больше обожаю тети Викины пироги, а еще больше ее саму.

– Ради таких вот моментов стоит жить, – произнес отец, подняв стакан с чаем, как будто это был бокал вина.

– Ты пироги, что ли, имеешь в виду? – не понял пафоса Степка.

– Да, дорогой, и пироги, и этот старый самовар, и сирень у крыльца, и чаепитие на террасе среди любимых людей, и...

Дед не успел договорить, его перебил Димка:

– Вон еще идут люди, уж не знаю, любимые или как...

Мы проследили за его взглядом и увидели идущего от калитки Саньку. Он, как всегда, пребывал в благостном расположении духа и улыбался во весь рот.

«Вот нелегкая принесла», – подумала я.

А отец радушно пригласил соседа к столу.

– Заходите, Александр, гостем будете. К нам вот родня приехала, – показал он на тетю Вику и Фиру.

– Спасибо, спасибо, – радостно закивал Санька, – но я, собственно, на минуту. Хотел пригласить вас всех сегодня на шашлыки.

Димка выразительно посмотрел на меня, а я всем своим видом дала понять, что я здесь совершенно ни при чем. Действительно, на кой черт нам Санькины шашлыки, еще, не дай Бог, отравит.

Дед выдержал небольшую паузу, после которой с чувством в голосе ответил:

– Спасибо большое, но, право, не сможем. Видите, сестра приехала, кстати, познакомьтесь: Виктория Павловна, а это – Фира, то есть Ферапонт Семенович.

Фира привстал и церемонно наклонил свою плешку, а Санька разулыбался еще больше.

– Вот и замечательно, – обрадовался он, – чем больше гостей, тем праздник веселей. У меня сегодня, можно сказать, новоселье, – все документы на дом оформлены. Так что я теперь – официально домовладелец и ваш сосед.

Отец быстро взглянул на нас и повернулся к Саньке с самым добродушным выражением лица.

– Ну, это меняет дело, – воскликнул он. – Новому соседу рады и придем обязательно. Спасибо за приглашение.

Я сидела, наблюдая за странным поведением отца, и мало что понимала. Вчера мы, как ненормальные, бегали с ним по Склифу и он кричал, что Санька подсунул Маклахену отравленные конфеты. А сегодня пойдем есть его шашлыки?

– Жду вас к восьми, – сказал Санька и, попрощавшись, удалился.

После его ухода Димка заметил, что, по его мнению, этот сосед с подозрительным постоянством крутится возле нашей дачи и что его это наводит на нехорошие размышления. Димка пока еще не знал, что Санька крутится не только возле нашей дачи, но еще и возле больницы, а точнее, возле Маклахена.

– Не удивлюсь, если это он вчера подслушивал нас под окнами. А может быть, даже и Маклахена он покалечил, – продолжал свою мысль Димка. – Чего он здесь вертится?

– Дядя Дима, да может, Сашка просто к матери клеится, – неумно выступил Степка.

Я от негодования фыркнула, а Серега расплылся в улыбке, которая, правда, под моим недобрым взглядом тут же погасла.

Димка с подозрением покосился в мою сторону, а я пожала плечами.

– Нет, он не просто клеится, – продолжал нудить Димон, – что-то здесь нечисто. И ни на какие шашлыки я лично не пойду.

– Правильно, – поддержал его отец, – кто-то же должен остаться в доме на дозоре.

Услышав слово «дозор», Фира оживился.

– Что за дозор такой? – спросил он с любопытством. – Кого высматриваете? Что-нибудь случилось?

Наш Фира, кажется, в детстве не доиграл в казаков-разбойников. У него патологическая страсть к приключениям, к поискам – неважно чего. Он готов искать клад где угодно, хоть в огороде, что однажды он, к слову сказать, и проделал, безуспешно, правда.

– Давайте, рассказывайте, – заерзал он на стуле. – Мы же должны знать, что у вас здесь происходит и к чему мне готовиться.

– Ну, начинается, – засмеялся Степка. – Завтра Фира нацепит черные очки, надвинет на нос шляпу, еще и плащ бабушкин наденет, если погода позволит, и будет изображать из себя сыщика.

Фира обиделся и сидел нахохлившись, как больной воробей.

– Не обижай старика, – вступился за Фиру Димка. – Тем более что вновь прибывших действительно необходимо посвятить в то, что произошло здесь за последние дни.

– А что здесь все-таки произошло? – Фира уже забыл обиду, и глаза его опять горели от любопытства.

Пришлось в общих чертах описать события, произошедшие в поселке и непосредственно в нашем доме за последние дни.

Димка, в свою очередь, поведал о своей встрече в Париже с мадам Бессьер и о семейной реликвии – рубиновой сережке, которую мы ищем, но пока не можем найти.

Еще я рассказала о том, что в больнице видела Сашку Купатова. И хоть на сто процентов поручиться, что это был он, не могу – лица не видела, но со спины я его узнала, а голос точно был его.

Услышав про это, Димка аж подпрыгнул от возмущения.

– И после этого вы хотите пойти к нему в гости? Неужели не ясно, что все, что произошло, – его рук дело? Не в гости к нему надо идти, а выставить охрану возле американца. Зачем, вы думаете, он там крутился? Здесь не удалось убить, так он решил в больнице его прикончить.

Димка не на шутку раскипятился и готов был повесить на Саньку все наши беды, включая и Мишаниных строителей.

– Погоди, Дима, остынь, – сказал отец. – Я лично не вижу мотива, зачем Александру убивать Джеда. И потом, Джед не сказал, что у него побывал Александр. А может, никакого Купатова и не было, а Марьяша просто ошиблась? – Отец посмотрел на меня, а я уже не знала, что и думать.

Вроде бы точно это был Санька, а, с другой стороны, лица-то его я не видела. Может быть, я действительно ошиблась?

– Ну, так вот, – подытожил отец, – ничего наверняка мы пока не знаем. А значит, если мы хотим хоть что-то узнать, нам не в доме запершись нужно сидеть, а как раз наоборот, больше общаться с окружающими: присматриваться, прислушиваться, задавать провокационные вопросы, спрашивать, кто и где был тогда-то, что делал там-то и так далее. Задача всем ясна? Короче, сегодня у нас будет вылазка в стан врага на шашлыки.

Вот те раз! То говорил, чтобы мы сидели тихо и не высовывались, а теперь все наоборот...

Вечером мы в полном составе двинулись в гости к Саньке.

Димка, правда, поартачился немного для порядка, но потом, сменив гнев на милость, отправился вместе со всеми.

В подарок новоселу мы прихватили сувенир из Парижа – картонный чемоданчик с металлическими замочками, внутри которого на синтетической соломке лежали бутылка французского коньяка и две пузатые рюмки. Эту коробку привезла из Парижа мама в подарок отцу от Поля. Помню, как бушевал тогда дед, кричал, что не прикоснется к вину из рук врага, это он Поля имел в виду. И правда, не прикоснулся, коньяк покоился в чемоданчике уже целый год.

В саду у Саньки был накрыт огромных размеров стол, составленный из нескольких разных столов, столиков и даже тумбочек. Все это архитектурное сооружение, покрытое белыми скатертями, было уставлено невероятным количеством блюд со всевозможной снедью. От этого потрясающего изобилия, где разве что только не было ледяных скульптур для полного антуража, душа радовалась, а слюни капали. На отдельном столике стояли шеренги бутылок, а перед ними ряды рюмок, фужеров и стаканов.

Вот уж никогда бы не подумала, что взбалмошный Сашка может оказаться таким эстетом и гастрономом.

Изобилие на столе не смущало, нет. Сашка хоть и обретается в нашем поселке всего месяц, но уже широко известен как человек не только компанейский, но и чрезвычайно щедрый. Удивляло то, как он все это сумел организовать и приготовить, наконец. На тарелках не просто лежали рыба или колбаса с икрой. Нет. Здесь были и фаршированные помидоры, и грибы в сметане, запеченные в кокотницах, и корзиночки с креветками, и черт знает что еще.

Я застыла у стола, созерцая все это гастрономическое роскошество, пока меня Димка локтем не толкнул.

– Рот закрой, дорогая, – прошипел он. – Что, еды никогда не видела?

– Это Санька мать таким образом охмуряет, – прошипел с другой стороны Степка.

Я ничего не ответила этим двум недобрым людям и направилась к мангалу, возле которого священнодействовал Санька. Увидев меня, он передал бразды правления Славке Большому и пошел навстречу всей нашей компании.

– Вот и хорошо, что пришли, – обрадовался он. – Теперь все в сборе, давайте садиться за стол, шашлык скоро будет готов. Прошу всех к столу! – крикнул он гостям. – Мишаня, Евгения Львовна, идите сюда, успеете еще наговориться.

Лариска с Мишаней стояли возле качелей и о чем-то оживленно беседовали с четой Коноваловых.

Евгения Львовна, судя по всему, уже простила провинившихся Ивана Петровича и Саньку (это когда те напились вдвоем до положения риз) и сегодня пребывала в отличном расположении духа.

Лариска тоже была в приподнятом настроении. В новых узких брючках и декольтированной кофточке она выглядела просто сногсшибательно, особенно на фоне грушеподобной Евгении Львовны.

Помимо Шурика, Славки, Петро Петровича и их жен, на садовый бал были приглашены наши соседи – генерал Степан Евсеевич с супругой, Валентиной Петровной. Жена генерала по случаю торжества принарядилась в очаровательную белую блузочку с множеством воланов, которые приходили в движение всякий раз, когда мадам Лабудько вздыхала или начинала говорить. От этого она походила на гигантскую белую хризантему. Сам генерал, по-дачному без лампасов и без галстука, блестел в лучах заката свежеобритой головой. Судя по всему, Валентина Петровна стригла сегодня Маклауда, а после пса она обычно той же машинкой бреет под ноль и самого генерала.

Атмосфера в саду была доброжелательной, но непринужденной назвать ее было нельзя. Все вроде бы давно друг друга знали, но встретились вот так за одним столом впервые. А все благодаря Саньке. Есть у него талант общения. Такие душевные качества невозможно в себе воспитать. Это или есть, или нет. С этим нужно родиться. Честно говоря, мне очень не хочется, чтобы Санька оказался тем гадом, который угрохал Маклахена и перевернул вверх дном все в наших с отцом квартирах.

Я уселась за стол рядом с Шуриком и Фирой. Шурик тут же принялся за мной ухаживать, в смысле накладывать на мою тарелку закуски. А рядом со столом появились два молодых человека в белых рубашках и черных бабочках, которые начали разливать гостям напитки. Они вежливо спрашивали, кто что будет пить, и предлагали на выбор ассортимент вин, водку, коньяк или что-нибудь другое. Ай да Санька, ай да сукин сын – всю закуску в ресторане заказал вместе с официантами. Шикарно, ничего не скажешь.

Первый тост подняли, естественно, за нового дачника – Купатова Александра Ивановича. Мужчины пили «Русский стандарт», мы с Лариской оттягивались «Киндзмараули», а Фира оригинальничал с «кровавой Мэри».

Через полчаса возлияний атмосфера за столом стала заметно теплее и демократичнее. Гости наперебой произносили тосты и панегирики во славу нового замечательного соседа, то есть Саньки. Желали ему успехов во всем, и в личной жизни в частности, намекали, что пора бы обзавестись семьей. Пили за то, чтобы дом стоял сто лет и ничего бы ему не сделалось и чтобы воры его участок обходили стороной.

– Ага, – подал голос Мишаня, – его дачу, значит, чтобы стороной обходили, а ко мне и Самсоновым пусть лезут. Ну уж нет, пусть будет все по справедливости: раз ко всем, так и к нему.

– Ты что несешь-то? – толкнула Лариска мужа в бок. – Это же все-таки тост.

– Нет, ну, действительно, – не унимался Мишаня, – посудите сами... За что мне, например, такие проблемы или вот Викентию Павловичу? Правильно я говорю, Марьяша?

Я сидела, что называется, набравши в рот воды, и в дискуссию вступать не собиралась. Однако подвыпившая компания захотела узнать подробности всех наших злоключений. А тут еще Степан Евсеевич подлил масла в огонь.

– А кстати, – сказал он, обращаясь к Димке и мальчишкам, – зачем это вы, молодые люди, лазили ночью ко мне в сад?

– Вот это фокус, – засмеялся Славка Большой. – Ну-ка, рассказывайте.

Как всегда в сложных ситуациях, на авансцену выступил отец.

– Дело в том, – начал он, – что в последнее время к нашей даче или к нам самим, пока еще неясно, проявляется какой-то, мягко говоря, повышенный интерес. Сначала кто-то проник в дом и покалечил моего друга, американского ученого, профессора Маклахена, затем ночью кто-то подслушивал под окнами наши разговоры, а когда мы лазутчика заметили, он перелез через ваш, Степан Евсеевич, забор и скрылся, а третьего дня нам прокололи колеса у всех трех машин. Вот, собственно, и все, что я могу сообщить по интересующему вас вопросу, – закончил отец.

Пока он все это рассказывал, я внимательно следила за выражением лиц всех присутствующих за столом, а особенно за Санькиным. Но то ли я никакой психолог, то ли злоумышленник великий артист, то ли его здесь просто не было, но ничего подозрительного я не углядела. Все гости, как один, пораскрывали от удивления рты, а кое-кто и глаза вытаращил. Короче картина такая, что все ни при чем.

Немного придя в себя от услышанного, Шурик со Славкой начали строить гипотезы в отношении наших бед, пытаясь увязать их с кошмарными событиями на Мишаниной даче. Санька, не соглашаясь с их точкой зрения, включился в дискуссию, и завязался горячий спор. К ним присоединился Михаил. Увлеченные беседой мужчины как бы выпали из общей компании, а мы продолжили разговор со Степаном Евсеевичем.

– В ту ночь, – вспоминал генерал, – Маклауду что-то немоглось, вел он себя неспокойно, на улицу все время просился. Может, съел чего? Не знаю. Выскочил он в сад в очередной раз, ну, и я вышел покурить, да очень, надо сказать, вовремя. Вижу, мутузит он кого-то у забора. Если б не я, порвал бы он ваших мужиков на мелкие куски, точно вам говорю.

– Степан Евсеевич, а еще кого-нибудь в саду вы не видели? —спросила я.

Генерал почесал глянцевый затылок, подумал чуток и отрицательно помотал головой.

– Нет, не видел. Участки у нас с вами слишком большие, сами знаете. Даже если кто и залез ко мне в ту ночь, он мог спрятаться в глубине сада, а потом перемахнуть через забор к другим соседям, а там и к третьим и так далее. Поди его поймай. Да и не смотрел я по сторонам, честно скажу, не до того было. Боялся, как бы Мак всерьез кого не загрыз. Он у меня пес серьезный, с ним шутки плохи.

– Но нас-то он не тронул, – улыбнулся Степка, – только одежду порвал.

– Все правильно, – согласился Степан Евсеевич, – Маклауд – мужик неглупый, своих от чужих отличает. Это вам не болонка какая-нибудь.

«На Дульку намекает», – подумала я.

Доселе молчавшая Валентина Петровна спросила о самочувствии американского профессора.

– Да, кстати, как он там, ваш американец, – отвлекся от серьезного мужского спора Шурик, – жить будет?

– Будет, будет, – успокоила его я. – Скоро выпишут.

– А когда? – вдруг как-то резко спросил Санька.

– Что когда?

– Когда его выпишут?

Беспокойство Саньки по поводу скорой выписки Маклахена мне очень не понравилось, и червь подозрения с новой силой зашевелился в моей душе. Неужели все-таки он? А жаль...

– Мы тут посовещались, – встрял в разговор Шурик, – и подумали... Может, это ваши рабочие, которые баню строят, хотели обокрасть американца, на доллары польстились?

– Ну, это вряд ли, – вступилась за строителей Лариска. – Зачем им это? В смысле на них же первых подозрение падет. Нет, этого не может быть.

– Тогда кто же?

– А милиция что-нибудь нашла? – впервые за вечер подал голос Фира, кстати, на чистом русском языке без всяких хохляцких прибамбасов.

– Да они с того дня и не приезжали ни разу, – ответил Степка.

Кто его только за язык тянул?

– Это как же так? – возмутился генерал. – Покалечен иностранный подданный, а милиция и ухом не ведет... Я завтра же позвоню куда следует. Приедет опергруппа из Москвы, разберутся, не беспокойтесь.

Как же, не беспокойтесь... самое беспокойство и начнется. Я-то надеялась, что история с Маклахеном пройдет на тормозах. А теперь что?.. На допросы затаскают – это не беда. А если умышленное причинение вреда здоровью иностранного подданного впаяют? Мало не покажется.

Я сверлила Степку недобрым взглядом. Черт его за язык тянул. Мишаня тоже внимал словам генерала с явной тоской. Он, поди, уже откупился от местной милиции за своих рабочих-наркоманов, а теперь, если приедут опера из Москвы, вся бодяга начнется сначала. Конечно, преступники должны быть найдены и наказаны. Но ни себя, ни своих родственников я таковыми не считаю, а что касается Мишани, то не могу я поверить, будто Мишка в состоянии убить человека. Впрочем, это, конечно, эмоции. Мало ли что я думаю или мне кажется.

Тетя Вика, явно обеспокоенная происшествиями в нашем поселке, с испугом посматривала то на меня, то на отца, но в разговор вступить не решалась. Зато у Фиры – страстного любителя приключений – глаза горели, как у ночного кота, усы встопорщились аналогичным образом.

– Марьяночка, – загнусил он опять по хохляцки, – а шо це таке у вас робится, може, помощь кака нужна?

– Фира, уймись, – толкнула его в бок тетушка.

– Викуся, – заныл пьяненький дед, – це ж интересно.

– Ничего интересного, – отрезал Димка. – И вообще мы собрались здесь совершенно по другому поводу – у Александра, если вы еще помните, сегодня новоселье. За дачу мы пили, за хозяина дачи тоже, предлагаю тост за прекрасных дам.

«Вот сморозил, – подумала я. – Если у Саньки новоселье, при чем здесь дамы? К тому же у деда его коронный тост украл. Правда, дед сегодня не в форме – не перед кем павлиний хвост распускать. Вот он и молчит».

Но присутствующим за столом мужчинам тост понравился. Они вспомнили о прекрасных дамах и даже воодушевились.

– Как же, как же, за прекрасных дам обязательно! – воскликнул подвыпивший Степан Евсеевич и потянулся рюмкой к Лариске, совершенно забыв о «белой хризантеме», сидящей рядом.

Раскрасневшийся от «кровавой Мэри» Фира кричал, что за дам нужно пить стоя и смотреть им при этом прямо в глаза. Откуда он набрался этой пошлости?

Димка чокнулся со мной, с тетей Викой, с Лариской, потянулся было к Валентине Петровне, но, наткнувшись на Ларискин взгляд, а она смотрела на него в упор, удивленно замер и выпил свою рюмку, глядя ей в глаза. Стерва Лариска сделала то же самое. Все это, естественно, не ускользнуло от Мишани, и вечер переставал быть томным.

Мишаня безумно любил свою красавицу жену, ну и ревновал аналогичным образом. Лариска могла вить из своего мужа веревки: практически любой ее каприз выполнялся без промедления. Тряпки, шубки, колечки, новая машина – на все это у Мишани, как в той рекламе, был один ответ: «Не вопрос, дорогая». Но стоило Лариске посмотреть на какого-нибудь мужика или кому-то подкатиться к ней с комплиментами, как в добродушном увальне просыпался зверь. В такие недобрые минуты Лариска могла и по физиономии схлопотать. И, кстати, было такое, сама видела. Правда, после подобных пренеприятнейших инцидентов Мишаня подгонял к дому новенькую иномарку или дарил очередную норковую шубку или еще чего-нибудь. В общем, ревность обходилась Мишке в копеечку. Но что поделаешь, если душа горит. А Лариска, мне кажется, даже специально провоцировала мужа на мордобой, чтобы получить очередную дорогую цацку.

Вообще-то девица она забавная. Мишка привез ее, кажется, из Караганды – был там в командировке по своим новорусским делам. На какой-то тусовке он увидел «мисс Караганду», без памяти влюбился и скоропостижно женился. Я ее увидела впервые прошлым летом возле колодца. Вернее, возле колодца с ведрами стояла я – водопровод в поселке сломался, а Мишаня проезжал на своем джипе мимо.