Текст книги "Брачный сезон"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Ну, что скажешь, соседка? – не обращая внимания на парней, опять спросил Мишаня.

– В принципе я не возражаю, – ответила я.

Степка с Сергеем уставились на меня во все глаза. Проигнорировав их недоумение, я спросила:

– А что, Санька сильно ногу повредил? Он сегодня заходил к нам, я не заметила, чтобы он хромал.

– Вообще-то я его не видел, – признался Мишка. – Это мне Петрович сказал, ну, Коновалов.

Я понимающе кивнула.

– Они вчера вдвоем с Санькой его ногу лечили. Ну, в смысле Санькину ногу.

– И как лечили? – поинтересовался Степан.

– Как, как? Известно, как. Народным способом – снаружи в виде компресса, ну, и обязательно внутрь. Иначе не поможет. Полночи лечили, похоже, вылечили. Но теперь супружница Петровича Евгения Львовна с ним в контрах – не разговаривает.

На этой положительной ноте чета Ломовых отбыла восвояси. А мы снова заперлись в доме и продолжили «совет в Филях».

– Как вам это нравится? – начала я.– Вчера, когда мы с Димкой вытаскивали Мишкин джип из канавы, Петро Петрович сказал, что видел часов в пять-шесть Сашку Купатова возле нашей дачи. Вернее, он сказал, что видел, как Сашка выходил из нашего проулка. А к кому, кроме нас, он мог заходить? Здесь у него знакомых нет.

– У него, по-моему, везде есть знакомые, – встрял Степка.

– Погоди, не перебивай. Мне он сказал, что ездил в Москву и в районную управу, якобы документы на дачу оформлял, а сам-то, оказывается, был здесь. И к тому же нога!..

– Что нога? Ты хочешь сказать, что это он свалился на Маклахена и при этом повредил себе ногу? – проявил догадливость Степан. – Ну, ни фига себе! Так, значит, это Санька?

– Не знаю, – ответила я. – Но мне не нравится все это. А потом, почему ты называешь его Санькой? Что за манеры? Он почти мой ровесник.

– Нет, мать. Ты на пять лет старше.

Я обиделась.

– Что же, ты хочешь сказать, что я старая?

– Ну, что ты, Бог с тобой, – успокоил меня Степка. – Просто я считаю, что он тебе не пара. Правда, Серега? – Степкин друг дипломатично промолчал. – И дядя Дима тоже так считает.

– Вот это номер, – возмутилась я. – Без меня меня женили. Вы что же, обсуждаете мою личную жизнь?

– Да, – честно признался сын.

– Если каждого мужчину, который приближается ко мне меньше чем на пять метров, ты будешь считать моим потенциальным женихом...

– Ну, ладно, ладно, успокойся, – замахал руками Степка, – проехали.

– Ничего не проехали, – злобно пыхтела я, – обсуждают они меня с Димкой, моду взяли.

Я обиделась и пошла готовить ужин. Отец с Димкой приедут наверняка голодные. Парни, чувствуя за собой вину, хотя Сережка во время наших препирательств молчал, как партизан, пристроились чистить картошку.

«Грехи замаливают», – решила я.

В дверь снова постучали.

– Эй, люди, где вы? – раздался голос Сашки Купатова.

Я про себя чертыхнулась: «Не ко времени его принесло», – и, сделав широкую улыбку, повернулась от плиты в сторону входящего гостя.

– Вот те раз, – удивился Сашка, – а говорила, что уедете в Москву с ночевкой.

«А чего же ты тогда притащился, если знал, что нас нет дома?» – подумала я, но при этом вежливо объяснила, что проведать Джеда поехали отец с Димкой, а я поехать не смогла, так как мне кто-то проколол колеса. Указания отца – ни с кем не обсуждать наших дел – просто начисто вылетели из моей головы.

– Ну, кто ж тебе колеса проколет, если машина стоит во дворе за воротами? – засмеялся Санька.

– Тот же, кто проколол колеса и у других машин, – ответила я, наблюдая за тем, какая последует реакция.

Реакция выразилась в вытаращенных глазах и глупо открытом рте.

– Так на чем же они уехали? – спросил Санька.

– На запасках.

– Вот черт, – только и произнес Сашка.

Этого его «черта» можно было трактовать двояко. Или Сашка соболезнует нашим колесам, или недоволен, что отец с Димкой все-таки умудрились уехать в Москву. Степка с Сережкой, прекратив чистить картошку, бросали на меня гневные взгляды за то, что я слишком разболталась с соседом, в то время как дед запретил с кем-либо что-либо обсуждать. Но я теперь рассказывала Саньке про колеса уже намеренно. Хотела посмотреть, как он отреагирует на мое известие. К сожалению, яснее картина для меня не стала. Тогда я решила зайти с другого бока и спросила, не болит ли у него нога.

– Все нормально, – ответил Санька, – почти не болит. Вчера в футбол играли, упал неудачно. А ты откуда знаешь?

– Мишаня заходил.

– Понятно. А я вчера зашел к вам, думаю, может, не ушли еще в церковь-то, а строители сказали, что вас уже нет. Ну, я и пошел на футбольное поле. Кстати, наши выиграли.

Я слушала Санькину болтовню, и мои черные подозрения в отношении него таяли, и на сердце становилось спокойнее и, я бы даже сказала, веселее. «Однако нужно завтра порасспрашивать соседских мальчишек, выдели они дядю Сашу на футбольном поле или нет», – тем не менее решила я.

За нашими разговорами мы незаметно приготовили ужин. И поскольку Санька как-то ненавязчиво принял в этом деле активное участие, было бы полным свинством не пригласить его к столу, что я и сделала под гневными взглядами Степки и Сережки.

– А вот и наши наконец приехали, – возвестил Серега. Он первым заметил огни фар у ворот. – Идемте встречать.

Парни выбежали во двор, а я с Сашкой осталась в доме. «Пусть ребята предупредят отца, что у нас гость». Дед заглянул в гостиную, поздоровался со всеми и скрылся в ванной. Димка с порога направился к плите.

– Ужин есть? – поинтересовался он. – Умираю с голоду. – Ну и денек выдался. Сначала полдня в больнице проторчали: ждали какого-то светилу по травмам головы, он специально приехал, чтобы Джеда осмотреть. Потом целый час объяснялись с представителем посольства, как это мы американского подданного угрохали. Машина два раза ломалась, заезжали в шиномонтаж. В общем, устали как черти.

– Марьяша сказала, что вам все колеса прокололи. Неужто правда? – спросил Санька.

Вошедший в столовую-гостиную дед бросил на меня неодобрительный взгляд, дескать, много болтаю, но Сашке вежливо ответил, что колеса действительно были проколоты, и, не вдаваясь в подробности, пригласил всех к столу.

Поужинали мы как-то спешно и невесело, после чего дед, сославшись на усталость и годы (такого я от него не слышала никогда, в смысле про годы), удалился в свой кабинет. Димка тоже сказал, что устал, и, намекнув на то, что вообще спать пора, направился на второй этаж.

Я сидела как на иголках в ожидании, когда же Сашка наконец отчалит и можно будет узнать, что же в действительности случилось в дедовой квартире. Но он вместо того, чтобы вежливо откланяться и отвалить, предложил прогуляться и посмотреть на луну. Конечно, мне было не до прогулок под луной, но выставлять Сашку за порог второй раз за день я не решилась. Тем более что это могло вызвать ненужные подозрения с его стороны. Мы догуляли до колодца, и я принялась истошно зевать.

– Спать что-то хочется, – пожаловалась я Саньке. – Давай луну досмотрим в другой раз. Идет?

– Что-то вы сегодня все сонные какие-то. Прошлой ночью что делали?

Я испуганно посмотрела на Саньку. Что, интересно, он имеет в виду?

– А что мы делали? Ничего не делали. Спали.

– Ну, спали, так спали. А что ты так напряглась?

– Да не напрягалась я. Пошли лучше домой.

– Не знаю, чем это лучше, но как скажешь.

Мы прошли по темной аллее и свернули в наш проулок. Темнотища – хоть глаз коли. Соседи всегда ложатся рано, и чернота в их окнах меня не удивила, но чтобы не горело ни одно окно в нашей даче...

– Твои все спать уже легли, – поразился Санька, – даже тебя не дождались.

– Умаялись с дороги.

Мы распрощались, и я, заперев калитку, побежала в дом. Никто, естественно, не спал. Все сидели в гостиной и ждали меня. Свет был погашен и шторы плотно задернуты. Единственным источником света служила керосиновая лампа, отчего в комнате царил полумрак.

– Вы чего без света сидите? Конспирация?

– Конспирация, конспирация, – ответил Димка, – садись давай, гулена. Вечно тебя ждать приходится.

– Ну, так вот, – сказал отец, – преступник нас опередил. Не зря он колеса нам проколол. Ему нужен был запас времени, чтобы приехать в мою квартиру раньше и успеть найти кулон.

– А почему ты решил, что охотились за кулоном? – спросил Степка. – Может, это были обыкновенные воры?

– Обыкновенные воры наверняка унесли бы видеокамеру, магнитофон, фотоаппарат или еще что-нибудь. Я не знаю, что там у них нынче в ходу. Но ничего не тронуто. Нет, это была не кража, ну, в общепринятом смысле слова. Их или его, я не знаю, интересовал только кулон. И его нет. Мы с Димой все перерыли, нет кулона.

– Ну, и что вы думаете по этому поводу? – спросила я.

Димка высказал свои предположения:

– Я рассказывал вам о кулоне прошлой ночью. Так?

Мы все с ним согласились.

– Кто-то подслушал нас и убежал через генеральский участок. То, что кулон находится в квартире дяди Кеши, мы узнали только сегодня утром. Значит, нас опять подслушивали. Но вот что беспокоит больше всего: у этого вора каким-то образом оказался ключ от дяди Кешиной квартиры, и он знает его адрес. Из этого следует, что вор – хорошо знакомый нам человек, и он вхож в дом.

– Насчет ключа все просто, – сказала я. Пока вас не было, мы нашли возле дома здоровенную жвачку, как нам сначала показалось. Но потом мы сообразили, что на жвачку это не похоже. Думаю, что это специальная масса, с помощью которой можно сделать слепки с ключей. А с адресом еще проще. Ты документы в чем носишь, – спросила я отца, – в барсетке?

– Да, а что?

– А вчера, когда ходил в церковь, барсетку с собой брал?

– Нет, конечно. Оставил в кабинете, на письменном столе. Так ты полагаешь?..

– Похоже, что именно за этим злоумышленник и забрался в наш дом. Ему нужны были ключи и адреса.

– Но зачем, скажи на милость? – изумился отец.

– Кто-то охотится за Димкиным наследством, – сказала я.

– Что? – в один голос воскликнули мужчины.

– Каким наследством? – удивился Димка. – Ни о каком наследстве еще и речь не идет.

– Это, может, для тебя не идет, а для кого-то уже очень идет.

– Но ведь вор был в доме до того, как я рассказал вам о Мари Бессьер и о кулоне. По-твоему, выходит, что он лазил здесь, делал слепки с ключей, рылся в паспортах просто так, на всякий случай?

– Может, и так. Откуда я знаю?

– Ну, и кто же это может быть? – спросил отец. – Строители, Пашка и Семен? Маловероятно. Им до такого не додуматься.

– Да, если бы они залезли в вашу квартиру, Викентий Павлович, дело одним кулоном не обошлось бы, – сказал Сергей.

– Это точно.

– Федор Алексеевич был в церкви, – рассуждала я. – А вот Сашка Купатов...

– Что Сашка Купатов? – спросил Димка.

– Он вызывает у меня самые большие опасения.

– Это что-то новое, – удивился Димка. – А ты не так проста, как кажешься.

– Но-но, без хамства, а то ничего не расскажу.

– Да пошутил я, колись давай.

И я рассказала и про то, что Сашку видели выходящим из нашего проулка примерно в то же время, когда покалечили Маклахена, и про то, что он якобы во время игры в футбол повредил ногу, а может, он повредил ее, когда прыгал из окна, и про проколотые колеса.

– Кто заходил к нам сегодня утром совершенно непонятно зачем? А? Сашка, – сама ответила я на свой вопрос.

– Колеса тоже на него хочешь повесить? – съехидничал Димка. – Ох, женщины, женщины... Сначала луну ходят смотреть, а потом...

– Ну, могу и не рассказывать, – обиделась я.

– Ну, шутю я, шутю, Шерлок Холмс ты наш. Нет, наша мисс Марпл, – поправился Димка. – Все-таки она была женщиной.

– Я бы попросила... Я девушка юная, а мисс Марпл годится мне в бабушки.

– Да, мамочка, правильно, – вступился за меня любящий сын, – к тому же она была старой девой.

– Это ты на что намекаешь? – спросила я.

– Ну, ты ж не старая дева.

– Допустим, твоя версия, Марьяша, имеет под собой кое-какие основания, – стал рассуждать отец. – Но останавливаться только на Купатове, я думаю, было бы ошибкой. Милиция вон годами не может вычислить преступника, а мы якобы сумели в два счета. Давайте подумаем, кто еще бывает у нас в доме, кто знает про Диминых предков.

– Мишаня знает, – сказала я. – Но, во-первых, в тот день он был в Москве, и Пашка встретил его по дороге, когда бежал в церковь, а Мишаня возвращался из города. Во-вторых, Мишаня, извините, прост, как два ведра, и ему даже в голову не придет претендовать на наследство во Франции, если рассматривать эту версию. На графа Мишка не тянет. Ну и, в-третьих, Мишка далеко не бедный человек. Он успешно делает свои деньги здесь и вполне доволен жизнью.

– Я думаю так, – сказал Димка, – наверняка мы ничего не знаем, достоверных фактов маловато. Подозревать кого-то конкретного, я считаю, пока нельзя, но еще раз повторяю: нужно быть предельно осторожными и внимательными. Всем! Рано или поздно преступник обнаружит себя, но во избежание неприятностей проявляйте бдительность. Двери и окна на ночь запирать, по ночам не гулять... – Димка покосился в мою сторону.

– А давайте решетки на окна поставим, – предложила я.

– Можно и решетки, – согласился отец. – В общем, так, завтра с утра мы с Марьяшей поедем в Москву и поменяем в ее квартире замки. Переночуем в городе, а утром встретим Фиру с Викой – они послезавтра приезжают. Да, но сначала надо заехать к Джеду в больницу. Сегодня не успели, просто свинство с нашей стороны.

– Как же так? – удивился Степка. – А Дима говорил, что вы были в больнице.

Он посмотрел на Димку, но тот только рукой махнул.

– Это я для Саньки старался, – объяснил он, – не рассказывать же ему, что у нас кулон украли, и мы замки на входных дверях меняли.

– Правильно, – согласился дед, – чем меньше он знает, тем лучше.

– А сейчас хватит гадать на кофейной гуще, давайте ложиться. Устал я сегодня как собака. Все, спокойной всем ночи, я пошел спать.

Я тоже пожелала всем спокойной ночи и улизнула в свою светелку. Проверив предварительно, закрыты ли окна, а также заглянув под кровать и в шкаф на предмет обнаружения постороннего лица, я быстро разделась и нырнула в постель. Растянувшись на мягкой перине, я почти мгновенно уснула.

Утром шел дождь. А что может быть слаще сна в дождливую погоду? Просыпаться никак не хотелось, но родственники-энтузиасты были уже на ногах и опять ломились в мою дверь. Вот же настырные! Мало им вчерашнего погрома в моей спальне? Опять лезут. Что за люди?

– Ну, что вам не спится? – прохрипела я спросонья.

– Марьяша, уже десять часов, вставай, – крикнул отец.

– Ага, Димка уже не грозится двери с петель срывать – ученый, – с удовлетворением отметила я и сладко потянулась. – Уже встала! – крикнула я из-под одеяла.

Повалявшись еще пять минут, я действительно встала и начала собираться в дорогу. Для начала набрала целую сумку вещей для стирки. За ночь стиральная машина все перестирает, а погладить можно и здесь. На себя натянула чернильные джинсы и белую коротенькую футболочку, кудри собрала в высокий хвост и с сумкой наперевес вступила в столовую. Вся компания сидела за обеденным столом и завтракала.

– Так, – протянула я, – это кто же кого ждет? Я стою в дверях с вещами, а вы чаи распиваете.

– А ты что же, завтракать не будешь? – спросил Степка. – Садись, я тебе кофе налью. – Он плеснул мне в чашку кофе, а Сережка пододвинул молочник и тарелку с сыром.

Компания за столом являла собой идиллическую картинку под названием «Милый семейный завтрак». Правда, умиление мое длилось недолго. Все испортил отец буквально одной-единственной фразой:

– На твоей машине поедем, – сказал он, – колеса мы тебе вчера в шиномонтаже залатали. Сегодня, кстати, надо завезти в починку мои баллоны, а то я остался безлошадным.

Как же все любят кататься на моей машинке! Раньше, когда у меня была раздолбанная «семерка», никто на мой транспорт не посягал. Теперь же постоянно только и слышу: «Поедем на твоей машине...». Как будто своих машин нет. Когда я купила свой маленький «Фольксваген», родственники надо мной потешались: «На кукольные деньги купила кукольную машинку». Ну, во-первых, на большую у меня денег все равно не хватило бы, а во-вторых, мне нравятся маленькие машины. Я на своей крошке в любую щель проскользнуть могу, а кроме того, по емкости она вполне может соперничать с небольшим грузовичком. Я, к примеру, однажды перевозила в ней письменный стол. Он полностью поместился в салоне, и это при всех закрытых дверях. Единовременно туда свободно входят два кресла. А сколько на ней стройматериалов было перевезено... Чудо, что за машина. Но что правда, то правда, купила я «Фольксваген» действительно на кукольные деньги. Мама увезла в Париж несколько моих работ для подарков друзьям, а Поль, мамин муж, отдал их на выставку в какую-то частную галерею. К моему невероятному удивлению, через некоторое время мама привезла в Москву толстенький конвертик, набитый симпатичными франками. Все мои куклы были проданы. Конечно, здесь, в Москве, я регулярно отношу в художественные салоны своих арлекинов, троллей или домовых, но получаю за них отнюдь не большие деньги. Занимаюсь этим скорее из любви к искусству, нежели ради хлеба насущного. А во Франции мои старания были оценены в свободно конвертируемой валюте. Я тут же продала «Жигули», добавила еще немного из своей заначки и на все деньги купила мой обожаемый «фолькс». И теперь, когда на него кто-нибудь покушается, мое сердце обливается кровью.

После завтрака мы наскоро еще раз обсудили план действий на сегодняшний день, составили список вещей и продуктов, которые нужно закупить, загрузили сумки в мою машину и около одиннадцати часов отбыли в Москву.

По плану мы сначала должны были заехать в больницу к Джеду. Купив по дороге соков, фруктов и цветов, мы подъехали к воротам больницы.

– Он хотя бы один лежит в палате? – спросила я.

– Понятия не имею, – ответил отец. – Сейчас узнаем.

Мы поплутали между корпусами и, найдя наконец нужное нам отделение, поднялись на второй этаж. На месте дежурной медсестры сидела златокудрая девица, косящая под Клаудию Шиффер.

– Сударыня, – обратился к ней отец, – Никольский Владимир Сергеевич у себя?

– Не знаю, – протянула девица, – посмотрите в триста пятом кабинете.

Поплутав немного по больничным коридорам, мы нашли наконец нужный нам кабинет, но там никого не оказалось, а дверь была заперта.

– Пойду спрошу, где еще его можно поискать, – обрадовался дед и, расправив плечи, побежал охмурять «Клаудию Шиффер».

Я пристроила пакеты с гостинцами на стоявшую у стены банкетку, а сама присела рядом. Дверь палаты напротив была приоткрыта, и от скуки я стала прислушиваться к доносившимся до меня голосам. Это был весьма странный диалог. Говорили два человека. При этом один говорил по-английски, а точнее по-американски (есть тут кое-какая разница), а второй – по-русски. Я хоть и не очень хорошо владею английским, но все же понять кое-что могу. Так вот, беседа эта напоминала диалог глухого со слепым – и не в склад и не в лад... Один говорил об одном, другой совершенно о другом. При этом оба были совершенно довольны встречей. Голос англоговорящего показался мне знакомым, и я, максимально вытянув шею, заглянула в палату. На кровати в окружении цветов полулежал наш дорогой Маклахен, а рядом на стуле спиной к двери сидел мужчина... Лица его я не видела, но была почти уверена, что узнала посетителя.

Забыв о хороших манерах, я прилипла к дверной щели в надежде увидеть хотя бы профиль визитера. Но, увы, в этот момент вернулся отец и еще издали начал громко выражать негодование по поводу порядков, а вернее беспорядков, царящих в этом заведении. Надо полагать, что «фройляйн Шиффер» он так и не нашел.

Я на цыпочках метнулась навстречу отцу, показывая жестами, чтобы он замолчал. Дед в недоумении остановился, а я, схватив его за руку, потащила в глубь коридоров. Только когда мы оказались вне зоны видимости, я перевела дух и сообщила, что у Маклахена визитеры.

– Из посольства, что ли? – шепотом спросил отец.

Вместо ответа я сунула ему в руки пакеты и цветы, а сама подкралась к стене и осторожно выглянула в коридор. В этот момент дверь палаты Маклахена открылась, и я непроизвольно отпрянула назад. Когда же через секунду я вновь выглянула, то увидела лишь удаляющуюся спину. Обалдевший от моих действий дед только хлопал глазами и шуршал пакетами.

– Пойдем, – позвала я его, – кажется, ушли.

Мы вышли из-за угла и тут же столкнулись с доктором Никольским.

– Викентий, – забасил Владимир Сергеевич, – кого ищешь?

– Для начала тебя, – обрадовался встрече отец, – а потом нашего бедолагу Маклахена.

– Вообще-то я ждал тебя вчера. Чего не приехал американского друга проведать?

– Я ехал, но не доехал, – ответил отец. – У нас такие дела творятся, потом расскажу. А как наш пациент?

– Пациент хороший, хлопот не доставляет.

– Здоровье у него как?

– И здоровье хорошее, жить будет. Марьяна! – переключился доктор на меня, – потрясающе выглядишь. Стройная, загорелая. А откуда такой загар? Уже успела на какие-нибудь Канары смотаться?

– Да какие Канары, Владимир Сергеевич, на даче сижу, баню строю.

– Баню строишь? Отлично! Первый пар – мой. Заметано?

– Заметано, – засмеялась я.

– Ладно, хорош к моей дочери клеиться, – встрял дед. – Что у Джеда сломано, ты можешь сказать или нет?

– Вот пристал, – подмигнул мне Никольский, – все они такие, эти родственники и близкие наших пациентов. Сначала угрохают бедных, а потом охают да ахают.

– Да ну тебя, право, – разозлился дед. – Не понимаешь, что ли, как мы волнуемся. Сейчас вот от консула прятались. Покалечился-то он все-таки на нашей даче.

Доктор удивленно вскинул брови.

– Какой такой консул? Меня не информировали. Пойдемте-ка к нему.

Мы подошли к палате, в которой лежал Джед, и Владимир Сергеевич, распахнув дверь, галантно пропустил меня вперед. Палата была одноместная, оборудованная по последнему слову медицинской техники. Наш профессор лежал на специальной кровати-трансформере. Рядом на тумбочке высился огромный букет роз, а на столике, придвинутом к кровати, стояло блюдо с фруктами. Как видно, визитеры уже завалили Джеда цветами и фруктами. Мы с отцом в этом смысле не отличились оригинальностью, тоже притащили цветы, соки, фрукты.

– Ну, что? – сказал Владимир Сергеевич, – как видите, пациент улыбается. Ну, небольшое сотрясение мозга, ну, перелом ключицы, а так все в полном порядке. Через три дня выпишем. Забирайте своего профессора домой.

«Ну, к нам домой Джед уж точно не поедет, – подумала я. – Чего он там только не натерпелся. Даже вот в больницу угодил».

Дед, показывая на цветы и фрукты, стоявшие на столике возле кровати, спросил по-английски:

– Дружище, у тебя сейчас были посетители из посольства?

Джед вроде бы не сразу понял вопрос, но потом энергично закивал головой.

– Ты зачем так головой трясешь? – забеспокоился отец. – Тебе нельзя делать резких движений. Правда, Владимир? – повернулся он к Никольскому.

– Что? – не понял доктор. – Будь любезен, дорогой, говори по-русски, пожалуйста.

– Я говорю, – дед перешел на родной язык, – что при сотрясении мозга нельзя так дергать головой.

– Успокойся, Викентий, сотрясение совсем незначительное. В сущности, он просто обо что-то рассек кожу на лбу, а сознание потерял скорее по другой причине. У него, похоже, гипертония. Вообще эта штука пренепреятнейшая и намного серьезней, чем то, с чем он у нас находится.

Дед снова обратился к Маклахену:

– Ты слышал, Джед? Доктор говорит, что у тебя повышенное давление. Тебе лечиться надо.

Профессор легкомысленно отмахнулся.

Мы посидели возле Джеда еще немного, поболтали о том о сем и, пообещав навестить его в ближайшие дни, отбыли. Уже в машине я сообщила деду о том, кого видела в палате у Джеда. А видела я там не кого-нибудь, а Сашку Купатова собственной персоной, и неважно, что только со спины. Я узнала его голос.

– Опять этот вездесущий Купатов, – мрачно произнес отец. – А откуда он узнал, где находится наш Джед? И что ему от него нужно?

– То, что Джед находится в Склифе, по-моему, знают все. Да это и не секрет. Но вот что меня удивляет больше всего, – сказала я, – так это то, что Маклахен скрыл от нас, что его навещал Санька. Почему?

– А о чем они говорили? – спросил отец.

– Толком не поняла. Видела только, что Сашка вертел перед Маклахеном какую-то коробку. Конфеты, наверно.

– Он его отравить решил! – крикнул отец и выскочил из машины.

Мы неслись по больничным коридорам, притормаживая только на поворотах, и с криком: «Конфеты отравлены!» ворвались в палату бедного Маклахена, чем совершенно перепугали последнего. На шум прибежали «Клаудия Шиффер», две нянечки и Владимир Сергеевич.

– Что случилось? – спросил он, быстро входя в палату.

Отец не ответил. Он рылся в Джедовой тумбочке. Доктор Никольский велел дамам отправляться на свои рабочие места, а отцу посоветовал прекратить шмон и объяснить, в чем дело.

– Конфеты отравлены, – уже шепотом сообщил дед.

– Какие конфеты и почему отравлены? – тоже шепотом спросил доктор Никольский.

– Джед, – обратился отец к ничего не понимающему американцу, – где коробка, которую тебе принес Александр Купатов?

При упоминании Санькиной фамилии профессор заметно напрягся, но продолжал делать вид, что ничего не понимает.

– К тебе приходил кто-нибудь сегодня, приносил коробку конфет? – не отступался отец.

Джед расплылся в улыбке:

– Памела приходила, – сказал он, – принесла цветы. Еще приходил мой коллега по университету, принес фрукты, – Джед показал на блюдо, стоящее на столике. – А конфет никто не приносил, я не люблю сладкого.

Дед растерянно посмотрел на меня.

– Я не говорила, что это точно были конфеты, – оправдывалась я.

– Викентий, – обнял приятеля Владимир Сергеевич, – пойдем, я тебе капелек налью. Ты вот все скачешь-скачешь молодым козлом, а ведь годы берут свое, о здоровье надо больше заботиться.

Мы с позором покинули стены лечебного заведения и, загрузившись в машину, вырулили из ворот на улицу. Дед дулся и молчал до самого моего дома. Я тоже молчала, пытаясь осмыслить события последних дней и роль Саньки Купатова в них.

Добравшись наконец до моей квартиры, мы для начала обследовали замок во входной двери. Все выглядело как обычно, следов взлома не наблюдалось. Войдя в прихожую, я внимательно осмотрелась и даже принюхалась. Нет, ничего необычного не было, и следов пребывания посторонних лиц я не заметила. В конце концов с чего мы решили, что в моей квартире должен был побывать вор? К Димке же он не забирался.

Я прошла в свою комнату. У нас со Степкой двухкомнатная квартира. Одну маленькую комнату занимает он, бывшую двенадцатиметровую кухню я превратила в собственную спальню, а из большой комнаты мы сделали кухню-столовую-гостиную. Так вот именно в моей комнате мы, к нашему с отцом ужасу, обнаружили следы пребывания кого-то постороннего. Такой погром я видела только в кино. Практически все, что раньше находилось в шкафах и на полках, теперь было разбросано по полу. Книги, постельное белье, одежда, фотографии – все вперемешку валялось на ковре. Увиденное привело меня в состояние ступора. Дед тоже стоял с раскрытым ртом.

– Что же это такое? – наконец произнес он. – Очень смахивает на обыск.

– А что, в твоей квартире все было намного культурнее?

– В каком смысле? – Дед никак не мог прийти в себя от увиденного.

– Ну, в смысле погрома?

– Разбросано, конечно, было кое-что, но чтобы так...

– Значит, мне повезло меньше. Вчера у этого гада просто не хватило времени на подобный вандализм: вы слишком быстро приехали. Возможно, даже спугнули его. Здесь же он был, скорее всего, сегодня ночью. Вовсю порезвился, ему же никто не мешал.

Я подняла с пола Степкину фотографию, на которой ему было десять лет. У парня в ту пору менялись молочные зубы, и он очень смахивал на кролика: два передних резца задорно торчали в широкой улыбке, остальные зубы отсутствовали. Обожаю эту фотографию. На кровати горой валялись мои куклы, ну, в смысле мои творения. Этот негодяй зачем-то сбросил их с полок. Неужели искал кулон внутри кукол? Я кинулась осматривать свои сокровища. Я ведь не все работы отдаю на продажу. Бывает, что какая-то кукла по тем или иным причинам оказывается фактически браком. Ее нельзя выставить в галерее, да и к продаже предлагать неловко. Но для меня они все остаются одинаково любимыми. Разобрать куклу на составные части или выбросить... Такая мысль никогда не приходила мне в голову. Поэтому в моей спальне, в гостиной и в разных комнатах на даче висят на стенах полки, и сидят на них, свесив ноги, мои любимые и неповторимые создания: мальвины, арлекины, бабки-ёжки, домовые, русские красавицы, мужики да бабы, тролли да гномы. К моему ужасу, у двоих гномов были оторваны головы.

Я чуть не заревела от досады. Куклы-то в чем виноваты? И вообще при мысли о том, что кто-то чужой рылся в моих вещах, прикасался своими мерзкими пальцами к моей одежде, становилось просто тошно.

– Ну, что, будем ставить новый замок? – спросила я, – или уже не имеет смысла?

– Будем.

Дед решительно направился в прихожую. А я пошла проверить Степкину комнату. Там, к моей радости, царил полный порядок. Для верности я сбегала на кухню, заглянула в ванную – следов вандализма не наблюдалось. И на том спасибо. Я вернулась в свою спальню. Нежданно-негаданно мне привалило счастье разобрать наконец вещи в шкафу и выбросить ненужное старье. Чтобы морально подготовиться к этой акции, я решила для начала выпить кофе.

Пока вода в турке закипала, а я, уставившись на нее, стояла возле плиты, мне вдруг пришла в голову совершенно гениальная мысль. А зачем, собственно, кому-то нужно было устраивать весь этот погром в моей квартире? То, что это были не воры, видно невооруженным глазом: все картины на месте, золото не тронуто. Самое главное – куклы мои на месте. Что же тогда искали?

– Пап, – я вышла в прихожую, – кофе хочешь?

– Попозже.

– Слушай, а знаешь, что означает весь этот шмон?

Отец, не прекращая возни с замком, покосился в мою сторону.

– Они не нашли кулон в твоей квартире и решили попытать счастья в моей.

Отец оставил в покое дверь и уставился на меня, пытаясь осознать суть сказанного.

– Что ты сказала? Не нашли?..

– Или его там вообще не было.

– То есть как это не было? Наташа сказала, что кулон находится у нас, в смысле у меня.

– А может, она ошиблась? Сейчас я ей перезвоню.

Я набрала номер маминого телефона, однако на том конце провода меня вежливо по-французски известили о том, что абонент временно недоступен или что-то в этом роде.

– Перезвоню попозже, – не расстроилась я.

Теперь погром в моей комнате стал носить совершенно другой – позитивный характер. У меня даже поднялось настроение. А разобраться в шкафу давно уже надо было.

Я с энтузиазмом взялась за дело, и через каких-нибудь пять часов не только моя комната, но и вся квартира сияла чистотой.