Текст книги "Яйца раздора"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Как помочь? – ахнула я.

– Очень просто. Нужно оставить коробку с долларами, как вчера, на обеденном столе. Пусть приходят и забирают ее к лешему. Тогда, надеюсь, они от нас отстанут.

– Тридцать тысяч долларов?!! – прямо-таки вскричала я. – Отдать тридцать тысяч долларов?!! Чужих, кстати!

– Вот именно, – флегматично отозвалась Лялька. – Не своих же.

– Да ты с ума сошла! Мне доверили крупную сумму денег. А я ее отдам бандитам? Ты вообще-то хорошо соображаешь?

– Лучше, чем ты думаешь, – окрысилась Лялька. – И если вспомнить, что никто тебе ничего не доверял, а мы через эти самые доллары можем, между прочим, головы лишиться, то я лично об этом совершенно не мечтаю. Так что от денег нужно как можно скорее избавляться и нечего тут из себя добропорядочность изображать.

В этот момент затрещал мой мобильник – звонил Макс. Узнав его номер на определителе и даже не дав ему ничего сказать, я сразу же спросила, говорил ли он Адамовне про Большие холмы.

– Ничего я не говорил, – удивился Макс. – А зачем?

Я не стала давать объяснений, а задала следующий вопрос:

– Послушай, а не могла ли эта Адамовна инсценировать кражу дипломата и присвоить деньги себе? Ведь никто же, кроме нее, про деньги не знал.

Макс вздохнул и ответил:

– Не могла. Коля Ковальчук был ее зятем.

– Какой Коля? – не сразу поняла я. – Ах, тот... в подъезде... Так это был ее зять? Боже, какой ужас!

Значит, Зоя Адамовна прислала за конвертом своего зятя, и его убили. В этом случае Лялькина версия про инсценировку кражи отпадает в принципе. Не могла же Зоя Адамовна пойти на убийство собственного зятя.

– Прости, Макс, но мы все ломаем головы, кто же все-таки охотится за этими деньгами. А может, лучше их отдать?

– Как это отдать? – не понял Макс. – Кому?

– Ну тому, кто за ними гоняется. У Ляльки есть предложение положить коробку с конфетами и долларами опять в гостиной на стол и посмотреть, украдут все это к утру или нет. Она говорит, что эти твои доллары могут стоить нам головы. И предлагает не рисковать. Как думаешь?

Макс действительно задумался. Видно, расставание с тридцатью тысячами долларов его совсем не радовало. Потом он вдруг спросил:

– А при чем здесь, собственно, Лялька? Ты же вроде с отцом поехала...

– В последний момент все изменилось. Так что же насчет денег?

Макс опять замолчал и надолго. Чтоб так молчать по сотовому телефону, нужно иметь специальный тариф.

– Ну? – поторопила я.

Но Макс все еще думал. Наконец он придумал.

– Марьяша, я сейчас переговорю со своим замом, Сизовым, пусть он немедленно вылетает в Киев. А я тебе перезвоню через пятнадцать минут. – Макс отключился, даже не попрощавшись.

– Ну что? – с ехидством спросила Лялька. – Получила «добро» на передачу денег грабителям?

Она не сомневалась, что Макс не позволит мне разбазаривать его денежки.

– Зама своего хочет сюда прислать нам на подмогу, – ответила я, – Сизова.

Впрочем, как же это Макс собирается прислать к нам Сизова, если они вместе в Мюнхен улетели? Макс же сам об этом говорил. Непонятно. Опять ничего не понятно.

Макс так и не позвонил ни через пятнадцать минут, ни через час, ни через два. Зато позвонил отец. Мы как раз с Лялькой прилегли вздремнуть после обеда, когда прозвенел телефонный звонок.

– Марьяша, – донесся до меня встревоженный голос отца, – что там у вас опять происходит? Два дня я беспрерывно звоню Вике, но никто не отвечает. Фира нашелся, так теперь она пропала. В чем дело, куда она подевалась?

– Не волнуйся, – пробормотала я спросонок, – никуда она не пропала, она от милиции у подруги скрывается.

После чересчур обильного обеда, которым накормила нас тетка Марта, нас с Лялькой сморил необоримый сон, и я, отвечая на телефонный звонок, все еще частично пребывала в объятиях Морфея, оттого и сболтнула лишнее. Но отцов крик, донесшийся из Москвы, разбудил меня окончательно.

– Что?!! – заорал он не своим голосом. – Милиция?!! При чем здесь милиция?! !

Я сразу же проснулась и, подскочив на кровати, стала лихорадочно придумывать, что бы мне такого соврать, дабы выкрутиться из создавшегося положения. Во-первых, я не хотела попусту волновать отца. Зачем ему знать про наши неприятности, если помочь нам он все равно не сможет. А во-вторых, я опасалась, что, узнав, он как раз захочет помочь и может сорваться из Москвы и примчаться сюда на выручку. А уж это в мои планы совершенно не входило. Нам бы самим отсюда ноги унести, да тетю Вику с Фирой с собой прихватить. А приезд отца был бы нам только обузой. К тому же дислоцироваться толпой вообще сложно.

Но как назло, ничего умного не приходило мне в голову.

– Я пошутила, пап, – не придумав ничего лучшего, сказала я. – Извини. А как там твоя аспирантка? Все в порядке?

Вопрос про аспирантку отец пропустил мимо ушей. Тогда я сразу же, не давая ему возможности открыть рот, спросила, как там мой Степка и не уморил ли он голодом мою любимую собаку.

– Живы оба, – ответил отец, – и Степка и Дулька. Что с ними сделается? Но все же, что у вас там происходит?

Вот пристал. Что происходит, что происходит? Если бы мы сами могли понять, что здесь происходит.

– Ты не волнуйся, пап, – ответила я. – Мы уже скоро возвращаемся. И Фира с тетей Викой вместе с нами приедут. Так что поезжайте со Степкой на дачу и приготовьте помещение к нашему возвращению. – На нервной почве я заговорила стихами.

Тетя Вика с Фирой, когда приезжают к нам в гости, предпочитают жить на нашей подмосковной даче. Там свежий воздух, говорят они, и много знакомых. А в Москве духотища и никто в подъезде друг с другом не здоровается. Поэтому все лето мы живем за городом большим шумным семейством. И надо сказать, что это моя самая любимая пора. Во-первых, это лето, что само по себе не нуждается в комментариях. Во-вторых, кухня и все, что с ней связано, переходит в полное тетушкино распоряжение. А это значит, что каждый день мы получаем трехразовое ресторанное питание, и при этом мне не надо стоять у плиты. Ну и в-третьих, нам всем очень хорошо и весело живется друг с другом.

Ночью мы с Лялькой не спали. Она еще с вечера притащила из машины винтовку и, к моему полнейшему изумлению, еще и пистолет.

– Ты с ума сошла?! – ахнула я, увидев оружие. – Ты что, кроме охотничьего ружья, еще и пистолет с собой прихватила? Ненормальная!

Лялька со знанием дела осматривала оружие и клацала затворами, если это, конечно, были затворы. Я-то в оружии ничегошеньки не понимаю. Единственный раз в жизни стреляла из настоящей винтовки, так у меня потом целый месяц все плечо было синее. Оказывается, при выстреле очень сильная отдача, а меня об этом не предупредили. В общем, я к оружию отношусь со страхом и неприязнью. Лялька же совсем наоборот. Она любовно поглаживала приклад винтовки, брала на прицел абажур, клацала пистолетом, заглядывала ему в дуло. В общем, вела себя абсолютно неестественно для женщины. Оружие и женщина, с моей точки зрения, – две вещи несовместные. Женщина – это созидание, а оружие – это разрушение. А какое может быть созидание, когда в руках у женщины такая гадость.

Я наблюдала за Лялькиными манипуляциями с беспокойством и неодобрением.

– Ты что же, стрелять, что ли, собралась? – осведомилась я, ерзая на неразобранной кровати. – Под статью хочешь нас подвести?

Лялька, не оборачиваясь, хрюкнула.

– У тебя, мать, в лексиконе какие-то уголовные словечки появились – «под статью подвести». Еще немного, и глядишь, по фене заботаешь.

Она отложила винтовку в сторону и посмотрела на часы. Те показывали половину двенадцатого.

– Стрелять я, конечно, не буду, – успокоила меня Лялька. – Еще не хватало, чтоб по людям... Но с оружием все-таки как-то спокойнее. Мало ли что может выйти...

А вышло следующее. Когда все, а именно тетка Марта и Фира, улеглись спать и во всем доме погас свет, мы с Лялькой заняли позицию на первом этаже. Я засела в кухне на полу возле двери, Лялька спряталась за буфет. Она прихватила с собой винтовку, мне же для храбрости всучила пистолет. Для еще большей храбрости мы опрокинули по одному яйцу с коньяком из шоколадного набора «Яйца Фаберже». Хоть какой-то прок от этих чертовых конфет.

Так в темноте и скуке мы просидели довольно долго.

От выпитого коньяка меня периодически начинало клонить ко сну, но усилием воли я заставляла себя не спать и изо всех сил таращилась в темноту.

В Лялькином углу за буфетом стояла гробовая тишина: ни шороха, ни вздоха.

Мне же, как назло, все время что-то мешало сидеть спокойно и соблюдать конспирацию: то чесалась рука (на нервной почве, наверно), то от долгого сидения в неудобной позе свело ногу, то неудержимо захотелось чихнуть, и я была вынуждена сначала отчаянно тереть переносицу, потом зажимать нос, а когда все равно ничего не помогло, постараться по возможности заглушить свой чих рукавом. Короче, я ни минуты не сидела спокойно, а все время елозила в своем углу, дергалась и чесалась.

А вот Лялька молодец – настоящий охотник. Часами может сидеть, не шевелясь, выслеживая свою добычу. Вот и теперь тоже...

Я вздохнула и прислушалась – как там она, дышит хотя бы? Однако за буфетом было тихо.

«А может, она попросту уснула, – вдруг подумала я, – и никакой она не хороший охотник?»

Я забеспокоилась и тихонько позвала:

– Ляль, ты случайно не спишь?

– Тс-с, – донеслось мне в ответ.

«Не спит», – подумала я и вздохнула с облегчением.

Одной-то ждать ночью вора как-то страшновато. Мало ли что... К тому же, со слов тетки Марты, тут по ночам еще и привидения бродят. А уж если верить соседу, Ивану Михайловичу, так, кроме привидений, здесь еще и огородные путала бегают и собаки по заборам лазают. Впрочем, соседу я не очень-то доверяла. Мало ли что ему по пьяни могло привидеться.

Тут до меня донесся слабый стук в окно, и я вмиг покрылась холодным потом. Кто же это может стучаться? Не привидение же.

Я незаметно выглянула из-за двери. За окном мелькнула тень. Потом тень переметнулась к другому окну, и стук повторился.

«Ага, проверяет, какое окно не заперто, – догадалась я. – Сейчас найдет».

Мы же специально одну форточку оставили приоткрытой.

И тот, который был за окном, быстро это обнаружил. Он просунул руку внутрь, нащупал сначала один шпингалет, потом второй, распахнул окно и, бесшумно, по-кошачьи перепрыгнув через подоконник, в мгновение ока оказался в комнате.

Я с замиранием сердца следила за его действиями. Луна через окно неплохо освещала его крупную фигуру, однако лица видно не было.

Лялька тоже в ожидании замерла в своем углу.

Вор же достал карманный фонарик, пошарил им по разным сторонам, чудом не осветив при этом сидящую за буфетом Ляльку, и очень скоро наткнулся на коробку конфет с «Яйцами Фаберже», которую мы заранее положили на стол на видное место. Он сразу же и, можно сказать, с благодарностью схватил ее, и тут...

О ужас! Когда наш вор уже совсем было собрался убраться восвояси, тут совершенно неожиданно распахнулась дверь Фириной спальни и оттуда с криком: «Стой, стрелять буду!» – вылетел сам старик. То ли он случайно проснулся, то ли заранее задумал устроить преступнику засаду, но тем не менее своей выходкой он чуть не погубил всю нашу операцию.

После его угрозы и на самом деле раздался выстрел, а за ним тут же последовал другой.

– Мать честная, – испугалась я. – Что же это делается?

От грохота выстрелов и страха я поначалу просто оцепенела. Но поскольку за стеной, в одной комнате с преступником находились дорогие мне люди, а именно Фира и Лялька, я тоже решила открыть ответный огонь и, держа пистолет в вытянутой руке, выползла из своего укрытия.

– Стой, стрелять буду! – прохрипела я. От страха у меня почти пропал голос.

– Руки вверх! – рявкнула из-за буфета Лялька.

Фира тоже решил присоединиться к нашим голосам и совершенно не к месту крикнул:

– Караул!!!

Впрочем, к месту он это крикнул или не к месту, но преступник, услышав сразу три разных голоса, понял, что пребывает в численном меньшинстве, и тут же поторопился покинуть территорию. Он проворно вскочил на подоконник, и на какое-то мгновение его задница полностью закрыла нам луну. Потом злоумышленник спрыгнул на землю и исчез в темноте.

Я с облегчением опустила руку с пистолетом на пол. Все это время я судорожно сжимала оружие в своих пальцах, и теперь они у меня просто онемели. Рукоятка пистолета стукнулась о деревянные половицы, и... грянул третий выстрел. Я даже не поняла, как это получилось. Отбросив пистолет в сторону, я быстро накрыла голову руками.

– Что за черт?! – донеслось из-за буфета. – Зачем после драки пистолетом-то махать? Так ведь, неровен час, и убить можно.

Скрипнула и приоткрылась дверь из спальни тетки Марты, и в образовавшейся щели появилась голова самой хозяйки. Правда, находилась эта голова не на высоте человеческого роста, а почти у самого пола. Тетка Марта, как и все, соблюдала правила поведения в бою.

– Господи, боже ж мой, господи, боже ж мой, – причитала она. – Что ж это такое делается?

– Не бойся, тетка Марта, – успокоила ее проползающая мимо Лялька, – все в порядке.

Она подползла ко мне.

– Живая?

Я только кивнула в ответ. Способность говорить на нервной почве временно покинула меня.

– А где Фира? – Лялька поползла в сторону Фириной спальни. – Эй, старик, ты где? – позвала она.

– Здесь я, – пискнул откуда-то снизу Фира.

Он тоже оказался не дурак и, как только началась пальба, тут же принял горизонтальное положение.

– Никто не ранен? —спросила Лялька.

– Вр-род-де н-нет. – Ко мне постепенно возвращалась способность к вербальному общению. – А т-ты з-зачем ст-трел-ляла?

– А т-ты? – передразнила меня Лялька.

– Я н-неч-чаянно.

– А я рефлекторно. Если стреляют в меня, я обычно отстреливаюсь.

– В тебя стреляли, Лялечка? – ахнул из своего угла Фира.

От злости и возмущения у меня даже заикание прошло.

– Он еще тут теперь ахать будет, – прорычала я, поднимаясь с пола. – «Ах, в тебя стреляли, Лялечка?» – передразнила я Фиру. – Да из-за твоей выходки нас всех здесь чуть не поубивали. Какого лешего ты вывалился из спальни, Пинкертон хренов?

«Пинкертон» тут же заткнулся и затих, а в дверь с улицы громко постучали.

Мы дружно прекратили прения и замерли.

Стук повторился, потом стали трясти за ручку двери.

– Кто это может быть? – спросила я и посмотрела на тетку Марту.

– Не знаю, – испуганно ответила она. – Но лучше не открывайте.

Но в дверь уже не просто стучали, а ломились. Еще немного, и ее бы просто высадили.

Лялька встала на карачки и, согнувшись в три погибели, пересекла таким манером комнату. Оказавшись вне зоны возможного обстрела, она выпрямилась и, прижавшись спиной к простенку между окнами, осторожно выглянула в окно. В одной руке она держала пистолет, в другой – винтовку.

«Просто вестерн какой-то, – подумала я. – Ну дожили, в перестрелках участвовать приходится».

Лялька тем временем пристально всматривалась в темноту. Впрочем, на улице было не так уж и темно. Луна светила исправно и отлично освещала крыльцо.

– Мужик какой-то, – сказала Лялька вполголоса. – Незнакомый.

– Незнакомому не открывай! – прошипела я. – Ни в коем случае!

Как будто у нас много было здесь знакомых.

– А теперь и знакомые подтянулись, – обрадовала нас Лялька. – Кит с Михалычем... и ботаник прибежал.

Дверь тем временем уже готова была слететь с петель.

Наконец мы ее открыли, и наши ночные визитеры влетели внутрь, чуть не попадав и не подавив друг друга.

Надо было отдать соседям должное – не побоялись они прибежать среди ночи на выстрелы. Есть еще, значит, стоящие мужики в Больших холмах, готовые с риском для жизни прийти на помощь ближнему. Но вот теперь эти мужики набросились на нас с вопросами и стали интересоваться, что здесь случилось и кто здесь стрелял. Нам же совсем не улыбалось объяснять, что уже второй раз в дом забирается кто-то посторонний и ворует наши конфеты. Это могло вызвать нездоровый интерес у сельчан, а нам это было совершенно ни к чему.

– Шо тут у вас случилось-то? —сипел в темноте взволнованный голос соседа Ивана Михалыча. – Кто стрелял-то? Все целы?

– И почему в темноте сидите? – вторил ему другой голос другого соседа, Прокофия Ивановича.

– Для конспирации, – ответила я и щелкнула выключателем.

Свет мы пока действительно не включали и с прибежавшими соседями разговаривали в темноте. Теперь же под потолком вспыхнула люстра и осветила всех присутствующих: Ивана Михайловича в трусах, Прокофия Ивановича тоже в трусах, но еще и в телогрейке, Кита в джинсах, Фиру в полосатой пижаме и тетку Марту... без пижамы.

Пока в комнате было темно, она спокойненько стояла в уголочке в неглиже, то есть в одной ночной рубашке, и думать не думала о своем внешнем виде. Теперь же, оказавшись на глазах у всех почти раздетой, она взвизгнула и опрометью кинулась в свою спальню.

Мужики проводили аппетитную фигуру тетки Марты заинтересованными взглядами. Один только Прокофий Иванович деликатно потупился.

– Извините, – сказал он за всех. – Мы услышали выстрелы... А что тут у вас случилось?

Иван Михайлович, оторвавшись от созерцания удалявшейся в дверях фигуры, встрепенулся и тоже спросил:

– Действительно, шо случилось-то? И кто стрелял?

– Вы уж нас извините, – кисло промямлила я, – что разбудили, но мы не виноваты. Он первый начал.

– Кто? – хором спросили мужчины.

– Вор, конечно. Кто ж еще? Кто по ночам по чужим окошкам лазает?

– Вор ?! – ахнул Иван Михайлович и энергично потер свою лысину. – А шо украли?

Я оглянулась на Ляльку и сигнализировала, что пора бы уж и ей включаться в разговор. Раз соседи интересуются, что тут у нас приключилось, так надо отвечать. А если отвечать стану я, то наверняка сболтну чего-нибудь не того. С меня станется.

Лялька сигналы мои приняла и тут же взяла инициативу разговора в свои руки.

– Ничего не украли, – ответила она. – Не успели. Испугались и убежали. – При этом Лялька грудью наступала на наших ночных гостей и с милой улыбкой теснила их к выходу.

– А стрелял-то кто? – по-прежнему не унимался Иван Михайлович. – Кто стрелял-то?

Вот же пристал. Кто стрелял, кто стрелял? Ну мы стреляли. Но не рассказывать же ему про то, что у нас есть оружие, хоть и зарегистрированное.

– Вор стрелял, – ответила Лялька. – Кто же еще? Не мы же.

Она нагло хихикнула, ей подхихикнул Кит.

– Спокойной ночи, господа, – безапелляционно заявила Лялька, прекращая таким образом все дальнейшие расспросы. – Спасибо за внимание и извините за беспокойство, хотя мы в этом совсем и не виноваты. А все вопросы – завтра.

Она без всякой деликатности выпроводила мужиков на улицу, и те, пробурчав на разные голоса «спокойной ночи» и потоптавшись еще немного возле двери, побрели по домам. Кит с Михалычем в одну сторону, Прокофий Иванович – в другую. А незнакомый дядька в усах и бандане остался. Мы с Лялькой и Мартой Теодосовной вопросительно уставились на незнакомца, а Фира отчего-то занервничал. Сначала он метнулся в сторону дядьки, потом к тетке Марте, затем подлетел к дивану, сел, но тут же снова вскочил.

– Кажется, я начинаю догадываться, кто есть «ху», – произнесла я, глядя на вновь пришедшего.

– Кажется, я тоже, – отозвалась Лялька и полезла доставать винтовку и пистолет, которые забросила за буфет перед тем, как открыть дверь.

Осмотрев оружие и удостоверившись, что с ним все в порядке, Лялька аккуратно положила его на стол и тут же чертыхнулась:

– Ну ты посмотри, – рявкнула она и показала на стол, – а коробку-то он все-таки умыкнул!

Мы дружно уставились на стол. Точно, кроме Лялькиного оружия, на столе ничего не было. Коробка с «Яйцами Фаберже» исчезла.

– Ёжкин кот, – невольно вырвалось у меня. – Значит, действительно охотились за деньгами.

Тут я замолчала, прикусив язык, и покосилась в сторону незнакомца.

– Фира, – обратилась я к своему родственнику, – ты ничего не хочешь нам сообщить?

Фира перестал метаться по комнате, подбежал к дядьке в бандане и, с ужасом глядя на тетку Марту, произнес:

– Вот, – он сделал широкий жест рукой, указывая на дядьку, и добавил, – вот. – Больше он ничего не сказал, а только испуганно захлопал рыжими ресницами.

– Что, вот? – спросила Лялька. – Ты что дар речи потерял, что ли? Тебе знаком этот господин?

Фира и незнакомый дядька дружно кивнули.

– Ага, – протянула Лялька, – знаком, значит. Это хорошо. – Она прошлась по комнате, хотела сесть на диван, но передумала и, пристроившись возле стола, продолжила. – А не могли бы вы, уважаемый, – обратилась она к незнакомцу, – назвать свое имя и по возможности отчество.

Дядька кивнул, но ни имени, ни тем более отчества не назвал. Он так же, как и Фира, не мигая, смотрел на тетку Марту, примерно, как кролик смотрит на удава.

– Ага, – повторила Лялька, – понятно.

Я так же, как и Лялька, догадывалась, что перед нами стоит не кто иной, как настоящий, невесть откуда взявшийся Яков Ефимович.

Фира рассказывал, что Яков служил на флоте боцманом. И факт принадлежности вновь пришедшего к морскому делу был налицо: тельняшка, бравые офицерские усы и татуировка на левом предплечье – якорь и две какие-то буквы. Правда, сейчас Яков Ефимович больше напоминал не боцмана, а подгулявшего пирата. Трехдневная щетина, бандана на голове и фингал под глазом говорили о том, что последние дни он жил вольной, но малоцивилизованной жизнью. Видавшая виды тельняшка, плотно обтягивающая могучие плечи и выпирающее пузцо, была порвана в нескольких местах, а мятые брюки грустно свисали на пыльные сандалии. Даже седой ежик волос на голове и тот выглядел каким-то пыльным и закопченным. Но, несмотря на детали, в целом боцман производил впечатление бравого парня, хоть уже и несколько пожилого.

– Ну? – я толкнула локтем Фиру. – Будешь говорить или как? – Для верности я дернула его сзади за пижаму.

Фира кивнул, но тем не менее ничего не сказал. Просто какая-то игра в молчанку получалась. С этим надо было кончать, и я, глядя на дядьку, сказала:

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что вы тот самый Яков Ефимович и есть. Настоящий, – добавила я, – а не этот... – я указала на Фиру, который, казалось, готов был провалиться сквозь землю.

У боцмана вид был примерно такой же.

Смех один да и только. Нашкодили, как коты, а теперь стоят, краснеют. И это в их-то годы.

Наконец дядька в бандане набрался храбрости и, выступив на шаг вперед, обратился к тетке Марте:

– Прости ты нас, Марта Теодосовна, – начал он, сразу же перейдя на «ты», – за то, что мы ввели тебя в заблуждение. Бес попутал.

Тетка Марта удивленно захлопала ресницами.

– Ничего не понимаю, – повернулась она ко мне. – Кто это?

Я обняла бедную женщину и усадила ее на диван.

– Не волнуйтесь, Марта Теодосовна, – сказала я. – Это прибыл ваш настоящий родственник, отец вашего зятя, мужа вашей дочери.

Кажется, я выразилась не очень вразумительно, поэтому и без того напуганная ночной пальбой тетка Марта мало что поняла.

– А этот?.. – промычала она, указывая на Фиру.

Фира быстро юркнул за широкую спину Якова Ефимовича.

– А это мой родственник, – ответила я, – Ферапонт Семенович Воробейчик, в просторечии Фира – друг Якова Ефимовича и ходячие неприятности нашей семьи. Это за ним мы сюда из Москвы приехали.

Тетка Марта с трудом въезжала в ситуацию. Она поворачивалась то ко мне, то к Фире, то к Ляльке, с опаской поглядывала на боцмана и никак не могла взять в толк, почему вдруг произошла такая резкая рокировка родственников. То был один, а потом раз – и совершенно другой. Такие перформансы кого хочешь из равновесия выведут. Но Марта Теодосовна была женщина не слабого характера. Она довольно быстро взяла себя в руки и, подойдя к боцману, спросила:

– Так это вы, что ли, папаша Бориса будете?

Боцман кивнул.

– Хорошие дела, – протянула тетка Марта и, обойдя стоявшего столбом боцмана и выудив из-за его спины Фиру, приступила к пристрастному допросу. – Ну и что все это значит, дорогой «родственничек»? – с ехидством спросила она, грозно надвигаясь своей могучей фигурой на плюгавенького Фиру.

Тот в испуге попятился назад, но, споткнувшись о кресло и не удержав равновесие, упал прямо на него. Правда, если быть точной, то упал он как раз не прямо, а криво, сбоку то есть, отчего ноги его задрались на подлокотник, а тело глубоко утонуло в мягком сиденье. Фира отчаянно забарахтался на манер жука, которого положили на спину, и тот никак не может перевернуться в нормальное положение. А тут еще грозная тетка Марта над ним нависла сверху, как грозовая туча. Фира в ужасе прикрыл глазки и прямо так с закрытыми глазами все ей, дурак, как на духу, и выложил. Хотя по большому счету никто его за язык не тянул и всю правду про планируемую женитьбу боцмана рассказывать не заставлял. Короче, слабаком оказался наш Фира.

А тетка Марта, выслушав историю, только всплеснула руками и расхохоталась.

– Ну и ну, вот удумали, так удумали, – смеялась она. – Значит, моя Светка меня замуж решила выдать? А вы, значит, жениться не захотели? – Она хохотала от души и до слез.

Мы с Лялькой тоже кривенько улыбались, а Фира с боцманом веселиться пока не спешили и опасливо поглядывали в сторону хозяйки дома.

Наконец тетка Марта утихла и, вытерев выступившие от смеха слезы, сказала:

– А я все смотрела и удивлялась, как такой мозглявенький мужичок, – она кивнула в сторону Фиры, – в боцманы мог выбиться. – Марта с сомнением покачала головой. – А вам, Яков Ефимович, я вот что скажу – зря вы беспокоились.

Она вальяжно прошествовала к дивану, села на него и, поглядев на боцмана с некоторым вызовом, заявила:

– Замуж я совсем не собираюсь. Что за глупости? – При этом она кокетливо поправила волосы и поглядела через окно на дом Прокофия Ивановича.

Боцман как стоял столбом, так и продолжал стоять, а вот Фира, обозванный «мозглявеньким мужичком», повесил голову и грустно побрел в свою спаленку. Тетка Марта и не заметила, как обидела старика. Она ведь и сама в некоторой степени была обижена. Действительно, какой женщине приятно узнать, что на ней не хотят жениться? Никакой. И не важно, что боцман ее никогда прежде в глаза не видел. Все равно должен хотеть!

Я выскользнула из гостиной вслед за стариком. Тот сидел на кровати и грустно болтал ногами. На меня он даже не взглянул.

– Не расстраивайся. – Я подошла и села рядом. – Глупая баба, сболтнула, не подумав. Увидела крепкого мужика и разомлела. А ты у нас – интеллектуал, умница и вообще княжеских кровей, если ты об этом, конечно, помнишь...

При упоминании о княжеских корнях Фира несколько приободрился и приосанился.

– Но ведь обидно же, – сказал он. – Я же для Яшки старался, отгонял от нее этого... – Фира кивнул в сторону соседского дома. – А она так... – Фира снова повесил голову.

– Ну и плюнь, – посоветовала я и обняла старика за плечи. – На черта нам какая-то деревенская баба, когда у нас в Париже есть мадам Ренар.

Конечно, про милую Марту Теодосовну я ничего плохого сказать не хотела. Она мне очень даже нравилась. Но сейчас для меня важнее было успокоить и подбодрить старика. Мне и самой, если честно, обидно стало, когда Марта обозвала его мозгляком.

– А когда мы опять в Париж поедем, Марьяночка? – спросил Фира.

– Да поедем, не переживай. Обязательно поедем, – заверила я его. – Может, даже осенью, когда дачный сезон закончится, а может, как в прошлом году, на Рождество.

Фира посмотрел на меня с благодарностью, а потом хихикнул:

– Да уж, прошлое Рождество удалось на славу, ничего не скажешь. Хорошо, что хоть живыми остались и в тюрьму не угодили.

И это было истинной правдой.

В прошлом году на Рождество мы с Фирой отправились к моей маме в гости в Париж. Туда же прилетел друг нашей семьи – Димка, у которого во Франции нашлась то ли двоюродная, то ли троюродная тетя. То Рождество было не самым веселым в нашей жизни, а скорее, совсем не веселым, если не сказать кошмарным. Но Фире так понравился Париж, он так не хотел оттуда уезжать, что я пообещала старику, что обязательно свожу его туда еще раз. А обещания свои нужно выполнять. Поэтому придется еще раз везти этого кошмарика в Европу.

– Ну что, пошли в гостиную, – позвала я. – Или спать ляжешь?

Фира заерзал на кровати. С одной стороны, ему очень хотелось присоединиться ко всей компании и принять участие в обсуждении перипетий двух последних ночей, но с другой стороны, он был сильно обижен на тетку Марту и хотел показать характер. Но в конце концов страсть к приключениям победила, и, махнув рукой, он направился в гостиную.

А здесь в это время разгорался самый настоящий пир. Кормили боцмана. Как выяснилось, настоящий Яков Ефимович уже целых три дня и три ночи обретался в старом амбаре Прокофия Ивановича и оголодал самым что ни на есть кошмарным образом. За все три дня ему удалось раздобыть себе на пропитание только трехлитровую банку молока, которую он стащил из-под носа у тетки Марты, да ведерко соседской картошки. А что такое для мужчины молоко и картошка? Впрочем, по ночам его подкармливал наш великий конспиратор – Фира. Он впускал боцмана в дом и кормил его на Мартиной кухне остатками от обеда и ужина. А вот из-за сегодняшней перестрелки боцман чуть было не лишился очередного приема пищи и теперь с аппетитом наворачивал оставшиеся после завтрака оладьи. А в кухне на плите уже разогревались котлеты и борщ. Тетка Марта, невзирая на полноту, птицей летала из кухни в гостиную и подносила все новые и новые закуски.

– Ах, помидорчиков забыла принести, – ахала она. – Ах, жалко, что водочки к грибочкам нет. – Ах, то, ах, се!

По всему было видно, что новоявленный родственник пришелся ей по вкусу.

– Ну насчет водочки это мы сейчас сообразим, – сказала я. – У нас же еще одна коробка конфет имеется. Да, Ляль?

Лялька кивнула, а боцман, оторвавшись от тарелки, удивленно поднял брови.

– Какая связь? – поинтересовался он.

Фира стал объяснять про конфеты, в которые вместо начинки налито по двадцать граммов алкоголя в каждую.

– Сейчас как все яйца порасколем, – сказал он, – и все по рюмочкам разольем, так полбутылки получится.

– Чего получится? – не понял боцман. – Яичница, что ли?

Мы не стали дослушивать Фирины объяснения и отправились за конфетами в свою комнату на второй этаж. Прежде чем тащить конфеты вниз, надо было сначала проверить содержимое последней коробки. Вдруг там еще какой-нибудь сюрприз подложен. Мы распотрошили и без того помятую коробку, надорвали углы, пытаясь обнаружить двойное дно, но ничего, кроме обыкновенного упаковочного картона, к своему облегчению, не обнаружили.

– Вот и хорошо, – сказала Лялька. – Здесь ничего нет, а деньги у нас уже украли. Значит, дальше можем жить спокойно и гулять на полную катушку.

Мы свалили глазированные яйца обратно в коробку и понесли все это вниз. А внизу в гостиной Фира уже организовал импровизированный бар на комоде. Он притащил из кухни большой медный поднос, на который тетка Марта обычно складывает перемытую посуду, вытащил из буфета и поставил на него все имеющиеся в доме рюмки, нарезал кружочками лимон и даже декорировал все это веточкой герани с ближайшего подоконника.