Текст книги "Яйца раздора"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Макс действительно знает много семей в России и за рубежом, где из поколения в поколение хранятся коллекции картин, фарфора, часов, редчайшие экземпляры ювелирного искусства, ордена, медали, монеты и так далее. Ну и что из того?

– Нет, – сказала я, – никакой государственной тайны Макс не знает и знать не может. Здесь что-то другое...

А что может быть другого?

Мои рассуждения опять пошли по кругу.

Все-таки совпадение? Обычные воры-жулики?

Но у обычных уличных или подъездных воров не бывает пистолетов. Они скорее орудуют ножами или тем, что под руку подвернется – железным прутом, например, или кирпичом на худой конец. Нет, наличие огнестрельного оружия в корне меняет дело. За этим несчастным Ковальчуком охотились. Но подстрелили его именно в тетушкином подъезде и именно после того, как он получил документы. Значит, вывод напрашивается один – кому-то очень был нужен желтый конверт. И значит, Макс врет, что в конверте ничего, кроме рядового контракта, не было. А меня он использовал как курьера и подвергал опасности не только мою жизнь, но Лялькину тоже.

Тут совершенно ошеломляющая мысль пришла в мою бедную голову.

– Стоп, – сказала я и подскочила на кровати. – А ведь Макс не знал, что я поеду в Киев с тобой.

Я уставилась на Ляльку и некоторое время смотрела не мигая.

– Он ведь думал, что я поеду с отцом. Да мы ведь так и планировали, и только в последний момент все изменилось, и вместо отца поехала ты. А Макс об этом не знал.

Лялька после моих слов тоже подскочила, как ошпаренная, и, отбросив одеяло в сторону, уселась на кровати по-турецки.

– И на своем «Фольксвагене», – добавила она зловещим шепотом. – Ты понимаешь, что это значит?

К моему полному ужасу я, кажется, начинала кое-что понимать. Точно. Макс знал, что в Киев мы едем с отцом на моем «Фольксвагене». Но не знал, что в последний момент все изменилось, и мы поехали не с отцом, а с Лялькой и не на моем «Фольксвагене», а на ее «Судзуки». Макс об этом не знал.

Я снова уставилась на Ляльку.

– Так тот изуродованный «Фольксваген» в кювете, выходит, приняли за мою машину и...

– Да, – кивнула Лялька, – и, кстати, в салоне сидели мужчина и женщина.

От ужаса и горя я закрыла лицо руками. Невозможно было поверить в то, что Макс мог на такое пойти.

– А еще ночью мне звонила его секретарша якобы по его просьбе, – дрожащим от нервного напряжения голосом сообщила я. – Сказала, что он не может до меня дозвониться, и спросила, где мы находимся. Я ей рассказала, где мы находимся, и вскоре мы наткнулись с тобой на разбитый «Фольксваген». Это что, опять совпадение?

Я уставилась на Ляльку. Та же теперь и вовсе соскочила с кровати и забегала передо мной туда-сюда.

– Почему ты ничего не сказала про ночной звонок? – спросила она взволнованно. – Значит, он спрашивал, где мы находимся?

– Не он, а его секретарша. А не говорила, потому что не считала это важным. Я же не обо всех звонках тебе докладываю.

Лялька в ответ на мои слова машинально кивала головой и по-прежнему бегала по комнате. При этом старые половые доски под ее ногами жалобно поскрипывали.

– Перестань бегать, – сказала я. – Пол скрипит, разбудишь всех.

Лялька послушно запрыгнула на кровать, но сидеть спокойно не могла и стала раскачиваться вперед-назад. Теперь заскрипела кровать.

– Интересовался, значит, нашим местонахождением, – пробормотала она себе под нос. – И сразу же после этого два трупа...

Лялька покачалась еще немного, подумала и добавила:

– А потом еще один... в подъезде. И тоже после того, как Макс узнал о том, что мы уже в квартире у тетушки.

Лялька перестала раскачиваться и многозначительно уставилась на меня. Я же в ужасе таращилась на нее.

– Что же получается, Макс хотел меня убить? – Я схватилась за голову. Я не могла в это поверить. – Он же говорил, что любит меня, – жалобно пролепетала я. – И еще мы собирались поехать в Лондон... побыть вдвоем... Я так мечтала об этой поездке. Думала, что это будет так романтично. – Я растерянно глядела на Ляльку. – А теперь, значит, ничего не будет? – От горя я заревела.

Слезы катились по моим щекам, и я едва успевала вытирать их пододеяльником.

Лялька сначала бубнила что-то утешительное – типа того, что ничего страшного, если мне так уж приспичило в Лондон, она уговорит своего Борюсю, и он свозит нас с Лялькой в этот Лондон. Но я заревела еще горше.

– Не в Лондоне дело, – мычала я через пододеяльник. – Как ты не понимаешь? Я же с ним хотела поехать, с Максом, а не с твоим Борюсей.

Лялька обиженно замолчала. Она, видите ли, мне Лондон предлагает, а я, неблагодарная, еще нос ворочу. Она помолчала немного, посопела, а потом велела прекратить истерику и думать не о Лондоне, а о том, как живыми отсюда выбраться.

– Лично мне моя жизнь гораздо дороже всех Максов мира, вместе взятых, – заявила она. – И прекращай-ка ты лить сопли, а давай думать, как нам лучше поступить.

Лялька поудобнее устроилась на кровати и, натянув на плечи одеяло, зашептала:

– Ты говоришь, он тебе из Мюнхена звонил?

Я утвердительно кивнула.

– Если он знает, где мы сейчас находимся, – стала прикидывать Лялька, – то когда он может здесь оказаться? От Мюнхена до Москвы часа четыре лёту, – считала она, – от Шереметьева до... Тьфу! – плюнула Лялька. – Что я, собственно, считаю? Для того, чтобы свернуть нам шеи, совершенно необязательно делать это собственноручно. Он ведь в Мюнхене был, когда появились первые три трупа.

Лялька с сарказмом усмехнулась, но потом выражение ее лица изменилось, и она посерьезнела.

– Или не в Мюнхене? – спросила она зловещим шепотом.

У меня голова пошла кругом. Я уже не знала, что и думать. Лялька сказала: «...первые три трупа...» Что же это значит, что будут и другие? Наши, что ли?

Но в моей голове никак не укладывалось, зачем Максу нас убивать. В конце концов он же сам отдал мне этот чертов конверт. Я же его об этом не просила. Так чего теперь огород городить? Если бы он хотел вернуть конверт обратно, так бы и сказал. Отдайте, дескать, конверт обратно, и передавать его никому не нужно. Делов-то.

В общем, ничего не понятно.

– Слушай, а может, позвонить Максу и спросить напрямик? – предложила я. – Может, он вовсе здесь и ни при чем, а мы уже бог знает, чего понапридумывали.

Я никак не хотела верить в то, что Макс мог оказаться таким вероломным негодяем.

– Ага, так он тебе и признается, – съязвила Лялька. – Держи карман шире. Подождем, – сказала она. – Посмотрим, что дальше будет.

Остаток ночи прошел, мягко говоря, неспокойно. Сначала выла Лялькина «судзучка». Почему-то сработала сигнализация. Странно даже.

Машина стояла во дворе, и ни какой прохожий задеть ее не мог. Да и какие в деревне ночью прохожие? Одни собаки да кошки бегают... Последние, кстати, тоже спать не давали – орали как резаные. Это у них любовной песнью зовется. Орут так страшно, что стынет в жилах кровь. От таких концертов можно легко стать кошконенавистником.

Потом, когда кошки наконец угомонились, я то и дело просыпалась от каких-то посторонних звуков. То скрипели половицы, то мне чудилось, что по дому кто-то ходит и вздыхает, потом я отчетливо услышала, что кто-то где-то скребется.

«Не иначе, как мыши завелись, – подумала я. – А закормленный теткой Мартой кот совершенно не выполняет своих прямых кошачьих обязанностей. Надо завтра же посоветовать ей посадить кота на диету. Тогда он и о ночных гульках забудет, и мышами займется».

Шорох где-то поблизости повторился, и вслед за ним послышался призывный шепот:

– Марта, Марта, душа моя, ты спишь?

Никто не ответил, и голос зашептал снова:

– Что у вас случилось? Почему машина гудела? Марта, открой. Видно, провидению было угодно, чтобы судьба привела меня в твой дом.

Я узнала голос Прокофия Ивановича, который, судя по всему, воспылал среди ночи неудержимой страстью к хозяйке дома.

«И при чем здесь провидение?» – не поняла я и перевернулась на другой бок.

– Марта, – по-прежнему канючил под окнами сосед, – Марта, открой.

– Ах, оставьте, Прокофий Иванович, – раздался вдруг голос тетки Марты. – Идите лучше спать.

Я оказалась невольной свидетельницей ночного свидания и, окончательно проснувшись, со смехом стала подслушивать страстный шепот Прокофия Ивановича.

– Марта, – не унимался он, – Марта, открои-и-и!.. – Мольбы престарелого «Ромео» неожиданно перешли в протяжный вой.

«Эк его разбирает, – подумала я. – И что только любовь с людьми делает. Ведь не молоденький уже, а посмотри ж ты. Ночью лезет в окно к предмету своей страсти. Вот уж точно – седина в бороду, а бес в ребро».

За стеной послышалась возня, и уже совсем другой голос гневно воскликнул:

– И что ж это ты, гад, делаешь? И куда ж это ты, огрызок вислоусый, лезешь?

В этом свирепом окрике я узнала голос Фиры. Видно, не одна я не спала этой ночью.

Далее было слышно, как кто-то распахнул в гостиной окно, спрыгнул вниз, потом донеслись удары чего-то твердого обо что-то мягкое и в довершение всего плеск воды и Фирины угрозы:

– Только сунься сюда еще ночью, не поздоровится! Совести совсем нет! Порочит почтенную женщину! По ночам в окошки лазит!

Фира с шумом захлопнул створки окна и, нарочито громко топая ногами, направился к себе в спальню. Проходя мимо комнаты тетки Марты, он притормозил.

– Спокойной ночи, Марта Теодосовна, – донесся до меня его голос. – Приятных вам сновидений.

– Спокойной ночи, Яков Ефимович, – ответила тетка Марта.

Фира потоптался еще немного возле хозяйкиной двери и прошел в свою комнату.

Я лежала в темноте и улыбалась. Вот вам, пожалуйста, пример того, что любви все возрасты покорны. Пожилой Прокофий Иванович страстно мычит под окнами тоже немолодой тетки Марты и, что самое интересное, даже внутрь просится. И это ночью-то!..

А наш-то старик, наш-то... как распетушился... Прямо защитник женской чести, едрёньте.

Я хмыкнула и блаженно закрыла глаза. До утра я проспала, ни разу не проснувшись и даже без сновидений.

Но утром меня разбудил возмущенный голос Фиры, доносившийся снизу из гостиной или из «залы», как называла ее Марта Теодосовна. Фира гундел что-то по поводу каких-то исчезнувших конфет.

«И чего ему с утра конфет захотелось? – с раздражением подумала я. – Чего людям спать не дает?»

Я, честно говоря, не выспалась и раннему пробуждению была не рада, тем более, что Лялька на соседней кровати дрыхла как убитая. Она и ночью ни разу не проснулась, и теперь равномерно сопела в две дырочки.

Я натянула на голову одеяло и попыталась снова уснуть, но не тут-то было. Противный Фира уже топал ногами по лестнице – лез к нам, на второй этаж.

– Эй, Марьяночка! – крикнул он из-за двери. – Завтрак готов! Вам вареники с чем подавать: с творогом, с картошкой или с грибами?

Я высунула одно ухо из-под одеяла. Вареники – это хорошо. Тетя Вика нас на даче всегда варениками балует. Особенно я люблю с вишнями.

Но сейчас вишни еще не поспели, и поэтому нужно соглашаться на то, что есть.

– Мне с грибами и с картошкой, – подала голос Лялька.

Оказывается, она уже проснулась.

– И кофе побольше.

Я высунула из-под одеяла всю голову.

Лялька уже соскочила с кровати и теперь, распахнув настежь окно, любовалась окрестностями. В оконном проеме были видны только ее тренированная попа и длинные загорелые ноги.

– Не вывались, – сонным голосом пробурчала я, – второй этаж все-таки.

Лялька влезла обратно и, повернув ко мне улыбающуюся физиономию, воскликнула:

– А хорошо здесь все-таки, черт побери! Просто замечательно! – Она подошла к моей кровати и села в ногах. – И не кисни, Марьяшка. Может, все еще и уладится. Может, вчера ночью мы чего-то лишнего наболтали про твоего Макса. Может все и не так страшно.

Мне ее слова были, как бальзам на рану. Уж как мне хотелось, чтобы все это было совсем не так. Действительно, какая глупость думать, будто бы Макс хотел меня убить. Да с какой стати?

Короче, теплым солнечным утром все наши кошмарные ночные умозаключения казались сущим бредом.

Я теперь уже полностью вылезла из-под одеяла и, напевая себе под нос «Мой миленький дружок, любезный пастушок...», стала натягивать на себя джинсы и футболку.

Настроение резко пошло вверх, и после завтрака я решила позвонить Максу. Я хотела убедиться, что никакого отношения ни к каким трупам он не имеет и убивать меня не собирался, и что он по-прежнему меня любит, и что мы поедем с ним в Лондон и что... И пока все.

В общем, пока я обо всем об этом думала, я спустилась по лестнице вниз в «залу», где нас ожидал завтрак с варениками, и... столкнулась с разгневанным Фирой. Он бегал по комнате, заглядывал под стол и стулья, открывал шкафчики, рылся в комоде и вроде бы что-то искал. При этом он на чем свет поносил соседа, Прокофия Ивановича, и угрожал тому небесной карой.

В недоумении я остановилась на последней ступеньке лестницы.

– А что случилось-то? – спросила я, глядя на всю эту суету. – Что вы ищете?

Я посмотрела на тетку Марту, стоявшую возле окна. Но та, не успев ничего ответить, только смущенно улыбнулась. Вместо нее ответил Фира. Приостановив на время свои странные поисковые действия, он обвел рукой комнату и дрожащим от гнева голосом возвестил:

– Нас обокрали!

– О, господи! – ахнула я и села на первый попавшийся стул. – Когда же?

Я обвела взглядом хозяйские апартаменты. Вся мебель, слоники, вазочки и салфеточки, как мне показалось, были на месте. Тогда что же украли?

Я снова посмотрела на хозяйку.

– А что украли-то?

Тетка Марта открыла было рот, чтобы ответить, но Фира снова ее перебил.

– Конфеты! – театральным голосом произнес он и, высунувшись в окно и почему-то указав на соседний дом, еще раз крикнул: – Конфеты!

«Господи, боже мой! – подумала я. – Что он несет? Видно, здорово он вчера в саду головой треснулся».

Я серьезно испугалась за здоровье старика и совсем было уже собралась везти его в ближайший травмпункт, дабы освидетельствовать на предмет ушиба мозга, когда наконец выяснилось, что пропала всего-навсего недоеденная коробка конфет «Яйца Фаберже», которую мы оставили вчера на столе. Там еще несколько конфет-яиц оставалось. Так вот, эти самые конфеты вместе с коробкой со стола и исчезли. Ну исчезли и исчезли. Кому они нужны? Тем более что у нас в сумке еще две такие же коробки валяются.

Но Фира катил бочку на Прокофия Ивановича, который якобы ночью забрался в дом и украл эту коробку. Конечно, Фира не мог говорить это серьезно. Просто хотел опорочить соседа. Но пропажа конфет меня почему-то взволновала.

– А ты видел, как Прокофий Иванович залезал в окно, – спросила я у Фиры, – или это просто твои домыслы?

От волнения я опять забыла, что Фира теперь не Фира, и снова обратилась к нему на «ты». Фира возмущенно всплеснул руками.

– А как же иначе? Как же он смог бы утащить коробку, не забравшись в дом? Я сам видел, как он из окошка выпрыгнул. Я его еще вдогонку водой из ковшика облил. Он украл, бесстыжий. Точно он.

По правде говоря, что-то мне плохо верилось, чтобы Прокофий Иванович лазил по чужим окнам за чужими конфетами. И уж если бы он залез к нам в окно, то уж точно не за конфетами, а скорее за Мартой Теодосовной.

– А может, это был вовсе не Прокофий Иванович, – предположила я. – Может, кто-нибудь другой?

Фира ненатурально захохотал.

– Кто же это мог быть, кроме него? – возмутился он. – Что ты ерунду говоришь, право слово?

За «ерунду» я, конечно, обиделась, но виду не подала. Пока он пребывал в роли Якова Ефимовича, у него был статус неприкосновенности. В другой ситуации я бы ему этого, конечно, не спустила. Поэтому Фира пользовался моментом. Ну ничего.

Я выразительно посмотрела на старика, давая понять, что скоро ему придется ответить за все свои слова, а потом, повернувшись к тетке Марте, предложила:

– А может, стоит сходить к Прокофию Ивановичу и спросить его насчет этих конфет? Брал или не брал? А?

Марта Теодосовна глянула на меня как на умалишенную.

– Да что ж ты такое говоришь, Марьяночка? Как же ж можно идти и обвинять человека в воровстве. Это же совершенно невозможно. Из-за каких-то конфет человека в краже обвинять... оскорблять, можно сказать... Ну уж нет, никогда.

Тетка Марта опустилась на стул и обтерла вспотевшее лицо полотенцем.

– Правильно, – согласилась с ней Лялька, которая уже давно сидела за столом и завтракала. – Нельзя человека обвинять без основания. Сначала надо выяснить, есть ли эти основания или нет, а потом уж и обвинять.

Пока мы боярились из-за Прокофия Ивановича и из-за исчезнувших конфет, она уже прикончила большую порцию вареников и выпила две чашки кофе.

– К соседу пойду я, – заявила Лялька, вставая из-за стола и вытирая салфеткой губы.

Тетка Марта тут же подхватилась со своего места, собираясь, очевидно, возразить, но Лялька ее перебила:

– Будьте спокойны, – она усадила хозяйку на стул, – выяснять буду аккуратно, но больно.

Тетка Марта сделала испуганные глаза, а Лялька со смехом добавила:

– Шучу я.

Она расправила свои тренированные плечи, выпятила грудь и, обдернув футболочку, направилась к двери.

– Щас все узнаем, – бросила она на ходу и скрылась в проеме.

Тетка Марта проводила Ляльку испуганным взглядом, а я, решив не пускать дело на самотек, поспешила следом за подругой.

Мы подошли к дому Прокофия Ивановича. Дверь, несмотря на позднее утро, все еще была заперта, но ближайшее к крыльцу окошко распахнуто настежь.

– Прокофий Иванович, – вежливо позвала я, – вы дома?

Никто на мой зов не откликнулся, и я культурно постучала в дверь. Безрезультатно. Тогда Лялька, подтянувшись на руках и запрыгнув на подоконник, громко гаркнула в окно:

– Эй, хозяин, отзовись! Есть кто-нибудь в доме?

Я на нее зашикала и дернула за штанину.

– Чего так орать-то? Не вежливо это...

Однако Лялькин способ оказался эффективным. Через минуту до нас донеслось шарканье чьих-то ног, а потом открылась дверь, и на пороге появился сам хозяин... Но, боже, в каком виде! Левый глаз Прокофия Ивановича пламенел, как у терминатора, а вокруг расплылся здоровенный фиолетовый синяк, очень похожий на Фирин, но только еще больше.

– Господи, – ахнула я, – кто это вас так, Прокофий Иванович?

Тот отчего-то зыркнул на нас с ненавистью и невежливо поинтересовался, чего надо. Так прямо и спросил: «Чего надо?»

А я, как увидела покалеченного соседа, так сразу и забыла, чего надо.

Спасибо, Лялька не растерялась. Она вежливо оттерла его плечом в сторону и, просунувшись в щель между ним и косяком, прошмыгнула в дом.

Возмущенный Прокофий Иванович метнулся за ней.

– В чем дело? – грубо спросил он. – Куда вы лезете?

Лялька молча прошла в комнату, покружила по ней, заглянула в кухню, за занавеску, за печку, осмотрелась по сторонам и, ничего не говоря, уселась на стул и воззрилась на хозяина.

– Ну то, что вчера вы наведывались к Марте Теодосовне с визитом, нам известно, – заявила она холодно. – Об этом мы и говорить не будем.

При этих словах Прокофий Иванович машинально поднес руку к пораненному глазу и, скривившись от боли, тут же ее отдернул.

– Да-да, – подтвердила Лялька, заметив его движение. – Вот именно.

Лицо Прокофия Ивановича стало быстро наливаться краской не то стыда, не то гнева. И я, во избежание скандала, решила взять инициативу в свои руки. Я, правда, не знала, как поделикатнее подойти к вопросу об исчезновении конфет, и потому начала издалека.

– А скажите, пожалуйста, Прокофий Иванович, не видели ли вы случайно вчера ночью кого-нибудь возле нашего дома, в смысле возле дома Марты Теодосовны? – спросила я. – Никто не выпрыгивал из окна? А?

Лицо Прокофия Ивановича почему-то стало еще красней.

– Попрошу покинуть помещение! – прорычал он и, проворно подбежав к двери, драматическим жестом распахнул ее настежь.

Меня от такого рыка просто как ветром сдуло, и я в мгновение ока оказалась на крыльце. А Ляльку такими фокусами не проймешь. Она и сама может рыкнуть так, что мало не покажется. Однако же вскоре и она показалась в дверях.

– Псих ненормальный, – сказала Лялька и направилась к калитке. – И чего он так раскипятился?

– Как чего? Фингал-то ему не иначе, как Фира поставил. Вот он и злится.

Лялька удивленно вздернула брови.

– Фира? Не может быть. Как же ему это удалось?

– Честь женщины защищал, – хихикнула я. – О репутации тетки Марты заботился.

Лялька одобрительно кивнула.

– Молодец, дед. Правильно сделал.

Мы вернулись к дому тетки Марты и решили обойти его вокруг на предмет обследования территории. Если из окна кто-то прыгал, то должны были остаться следы и на подоконнике, и под окном.

Следы действительно были под двумя окнами: под окном, из которого, по словам Фиры, выпрыгнул Прокофий Иванович, и под тем, где была спальня Марты Теодосовны.

– Ну здесь-то понятно, чьи следы, – сказала я, показывая на примятую траву под окном тетки Марты. – Здесь вчера ночью Прокофий Иванович топтался. – Я хохотнула, вспомнив ночную любовную сцену. – Ты спала и не слышала, как этот престарелый «Ромео» страстно мычал под Мартиным окном. Впустить его даже просил. Ты представляешь? Еще про какое-то провидение что-то плел...

– Может, про привидение? – спросила Лялька.

– Может, и про привидение, я не расслышала.

– Ну и дальше что?

– А дальше Фира проснулся и шуганул его.

Лялька подошла ближе к дому и стала рассматривать примятую под окном траву.

– Что-то я не очень хорошо понимаю, – сказала она. – Если ты говоришь, что Прокофий Иванович топтался под тем окном, – она махнула рукой за угол, туда, где располагалась спальня тетки Марты, – тогда почему же здесь-то трава примята? Здесь-то кто топтался?

Я подошла к Ляльке и, встав рядом, тоже уставилась на землю.

– Должно быть, тоже Прокофий Иванович, – предположила я. – Кто же еще? Фира же говорил, что он выпрыгнул из окна гостиной.

Мы еще немного походили под окнами, поискали еще какие-нибудь следы, но, так ничего и не найдя, решили пройти в сад. Надо было, кстати, осмотреть место, где Фира набил себе вчера ночью шишку.

Однако ничего интересного в саду мы не обнаружили, если не считать дома, стоящего по соседству, за забором. Вообще-то внимание наше привлек не сам дом, а скорее крыльцо и даже не крыльцо, а высокий загорелый парень в майке-тельняшке, который стоял на этом самом крыльце. Голые мускулистые руки и накачанный торс враз вызвали интерес моей подруги (качок качка видит издалека), и она кокетливо помахала ему рукой.

Парень, тоже наблюдавший за нами, осклабился и поинтересовался, не ищем ли мы кого-нибудь. Глупый вопрос. Кого мы можем искать, находясь в саду у тетки Марты. Мы же все-таки не на улице стоим. Парень между тем спустился с крыльца, подошел к нашему забору и, ухватившись руками за верхнюю перекладину, легко перепрыгнул на нашу сторону.

– Привет, девчонки, – сказал он как-то слишком уж по-простецки, – давайте знакомиться. Я – Никита или попросту Кит, как называют меня друзья. А вы кто такие будете?

Сосед был прост, как правда, хотя и симпатичный – с карими веселыми глазами и ямочкой на подбородке. При ближнем рассмотрении он оказался не таким молодым, как издали. Лет ему было где-то тридцать пять – тридцать шесть. На мой вкус внешность его была несколько слащавой, я предпочитаю нордический тип, но в целом парень производил благоприятное впечатление. А уж то, что он назвал нас девчонками, делало его просто неотразимым.

– Я вас еще вчера приметил, – сказал парень с усмешкой. – Вы ночью по саду лазили, а я на крыльце курил. Чего искали– то?

Лялька с появлением симпатичного парня тут же вся преобразилась: губки сложила бантиком, глазками томно поводила из стороны в сторону, мило улыбалась и по большей части помалкивала. Она всегда говорит, что первое правило при общении с мужчиной – это как можно меньше говорить и с максимальным интересом его слушать. И не потому, что смолчишь – за умную сойдешь. А именно наоборот. Умные бабы раздражают. Я, правда, не могу сказать, что Лялька так уж непозволительно умна, что это может вызвать раздражение, но спорить с ней не берусь. В вопросах, касаемых мужчин, она действительно сильна. И если она говорит, что лучше молчать, значит точно лучше молчать. Лялька знает, что говорит.

Она протянула парню руку и, томно глядя ему в глаза, назвала свое имя.

– Валерия, – сказала она и загадочно улыбнулась.

Кит с чувством пожал Лялькину ладошку и повернулся ко мне.

– Марианна, – назвалась я. – Можно просто Марьяша.

Парень пожал и мою руку, хотя я ему свою не протягивала. Он сам взял ее и, накрыв сверху второй рукой, слегка потряс.

– Откуда будете, девчонки, – спросил он, – из Киева?

Мы кивнули. Зачем незнакомому человеку все карты раскрывать? Чем меньше о нас будут знать, тем лучше.

– А вы, – спросила я, – тоже погостить приехали? – Я кивнула в сторону соседнего дома.

Кит тоже оглянулся на дом и кивнул.

– К дядьке на праздники приехал, – сказал он и с интересом уставился на нас с Лялькой.

Некоторое время он молча осматривал нас с ног до головы, и, очевидно, оставшись довольным этим осмотром, еще шире осклабился и снова спросил:

– Так что же вы все-таки ночью искали?

Я посмотрела на Ляльку. Она у нас самая сообразительная, ей и отвечать. Но Лялька, к сожалению, пребывала в образе нежной фиалки и по-прежнему помалкивала, томно поводя глазками. Ей совершенно не к месту и уж совершенно непонятно зачем вздумалось очаровывать этого мускулистого аборигена. Разве что для того, чтобы лишний раз убедиться в собственной неотразимости?

Я с неодобрением покосилась на подругу и перевела взгляд на Кита.

– Видите ли, какое дело, Никита… – начала я.

– Ну что вы, ей-богу, как неродные, – прервал меня сосед. – Вы меня еще по отчеству назовите... Просто Кит.

Я вздохнула. Хорошенькое дело – чудо-юдо-рыба-кит. Воспитание мешало обращаться к незнакомому человеку столь фамильярно. Но раз ему так нравится...

Я вздохнула еще раз и продолжила:

– Не замечали ли вы чего-нибудь странного в этих местах за последнее время?

Я вопросительно уставилась на соседа, а тот не менее вопросительно уставился на меня.

– Странного? – спросил он. – А что вы, собственно, имеете в виду?

– Ну, не пропадали ли у вас какие-нибудь вещи или, может быть, видели кого-нибудь постороннего у себя на участке?

Парень призадумался и зачем-то оглянулся на дом, потом покрутил головой, осматривая участок земли, на котором тот стоял, и, с сомнением покачав головой, сказал, что ничего такого не замечал.

– Да вообще-то я здесь всего второй день, – признался он. – Ничего не знаю. Вы лучше хозяйку спросите. Может, она в курсе дела. – И Кит в мгновение ока перелетел через забор обратно на свою территорию. – Идемте в дом, – позвал он, – я вас со стариками познакомлю.

Парень широкими шагами направился к дому, а мы с Лялькой в нерешительности затоптались возле своего забора.

– Как идти-то? – обескураженно спросила она. – Через забор, что ли?

Вульгарное перелезание через шаткую ограду полностью шло вразрез с образом нежной фиалки на залитом солнцем поле, в котором последние десять минут пребывала моя подруга. Правда, ее томные взгляды, бросаемые на нашего нового знакомого, по непонятным причинам не возымели пока никакого действия. Такое поведение мужчины было совершенно неожиданным для Ляльки и даже удивительным. А поскольку Лялька никогда не отступается от своей цели, то, плюнув себе под ноги и чертыхнувшись, она полезла через забор.

Спортивное прошлое (правда, это у меня, Лялька-то и по сей день в силу своей профессии дружит со спортом) позволило нам преодолеть преграду без особого напряга. Я даже на самом верху подзадержалась немного и с высоты забора осмотрела, так сказать, окрестности. Высота, конечно, не бог весть какая, но тем не менее отсюда были видны сразу и огород тетки Марты, и сад, и амбар Прокофия Ивановича. Сверху-то оно всегда лучше видно.

– Чего застряла, – позвала меня снизу Лялька, – зацепилась, что ли?

– Да нет, все в порядке, уже спускаюсь.

Я уже хотела перекинуть вторую ногу через забор, когда вдруг заметила в кустах боярышника возле амбара Прокофия Ивановича легкое шевеление веток.

«Что за черт, – подумала я, – этот «ботаник» следит, что ли, за нами? Делать ему нечего».

Я повнимательнее пригляделась к подозрительным кустам, но ветки больше не шевелились. «Может, ветер?», – подумала я и спрыгнула на землю.

Лялька ждала меня уже на крыльце, там же стояли наш новый знакомый Кит и пожилая женщина в голубой кофточке и неопределенного цвета юбке.

– Вот, знакомьтесь, – весело произнес Кит, – Татьяна Петровна – хозяйка этой виллы, – он хохотнул и указал на дом, – а попросту тетка Татьяна. А это – Марьяна и Валера, – он ткнул пальцем в нашу сторону.

Лялька заметно скривилась. Валерой ее еще никто не обзывал.

А Татьяна Петровна, смешно закрыв рот ладошкой, прыснула.

– Ой, насмешил. Вилла! Веселый ты парень, Никитушка. А вы, дивчаты, чьи будете? – она уперлась в нас глазками-буравчиками.

Я хотела было отрекомендоваться, но Кит меня перебил:

– Соседки интересуются насчет воров, – сказал он, – и вообще... Ты, Петровна, здесь все про всех знаешь, вот и расскажи.

При этом он мягко подталкивал нас в спины, и в результате мы оказались не только в доме, но и к тому же за столом.

– А не выпить ли нам чайку? – предложил Кит. – Давай-ка, Петровна, угощай гостей да мужа позови. Хватит ему спать-почивать. Весь день так проспит.

Кит был шумный и быстрый, как фейерверк. Слова не расходились у него с делом. Пока хозяйка ходила на кухню ставить чайник, он уже в мгновение ока расставил на столе чашки, достал из буфета сахарницу, вазочку с конфетами и печеньем, высыпал туда же сушки. А потом велел хозяйке не мотаться туда-сюда, из кухни в комнату, а сесть за стол и поговорить с гостями.

Татьяна Петровна послушно выполняла руководящие указания Кита. Она быстро притащила из кухни чайник, вазочку с клубничным вареньем и плетеную корзинку с маленькими круглыми булочками. Разлила по чашкам чай и уселась рядом за стол, готовая ответить на все наши вопросы.

– Давайте, девчонки, угощайтесь, – гостеприимствовал Кит, – а ты, Петровна, расскажи, что тут у вас происходит'. Вот говорят, – кивнул он в нашу сторону, – что воры тут у вас завелись. Я правильно говорю?

Мы неуверенно кивнули.

В общем-то, исчезновение неполной коробки конфет серьезной кражей назвать было трудно. Но не объяснять же незнакомым людям, что если бы исчезли, например, деньги или еще что-нибудь, то нас бы это не сильно обеспокоило. Ну украли и украли. Но зачем красть конфеты, когда можно было, например, украсть дорогие Лялькины часы, которые лежали, кстати, рядом на столе, или колбасу из холодильника, если уж так есть хотелось. Да мало ли что можно было украсть. Но украли именно конфеты. И не какие-нибудь, а Максовы. А поскольку случай кражи конфет уже имел место – это когда прикокнули несчастного Ковальчука и стащили дипломат, в котором, помимо Максова конверта с документами, была еще и такая же коробка конфет «Яйца Фаберже», то исчезновение еще одной коробки вызвало не только недоумение, но уже и беспокойство. Что это такое – совпадение или, не дай бог, какая-то закономерность? Конечно хотелось верить в лучшее, то есть в то, что это совпадение. Но для того, чтобы вера превратилась в уверенность, нужно было узнать, не пропадали ли какие-нибудь вещи или еще что-нибудь у соседей и раньше. Для этого мы, собственно, сюда и пришли.