Текст книги "Яйца раздора"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Упаковав два рюкзака и одну дорожную сумку и переодевшись в джинсы и свитер, Лялька была готова к выходу.

– Куртку захвати, – бросила она мне, – не лето все-таки. – Теперь она уже раздавала распоряжения.

Вот так всегда. Дай палец – отхватит всю руку. Ей разрешили со мной поехать, так она уже руководит всем процессом. Я сдернула с вешалки куртку и бросила ее подруге. Та засунула ее под мышку и, подхватив с пола большую дорожную сумку, выскочила из квартиры. Я последовала за ней. Сзади едва поспевал отец, нагруженный Лялькиными рюкзаками.

– Зачем столько барахла набрала? – недовольно буркнула я, глядя на ее поклажу. – У меня все-таки малолитражка, а не автобус.

Лялька скептически глянула в мою сторону.

– А мы на твоей «Чебурашке» и не поедем. Мне Борька свой джип с барского плеча кинул. Для нашего дела как раз подойдет. Почти что танк, только проворнее. А твою малютку во дворе оставим. – У нас тихо, не бойся, ничего с твоей машиной не сделается.

Я уже и не пыталась возражать.

Мы поставили мой «Фольксваген» на прикол между трансформаторной будкой и чьей-то ракушкой, а все шмотки перегрузили в зеленый с лакированными боками «Судзуки». Взглянув на машину, я в очередной раз поразилась щедрости Лялькиного ухажера Борьки, точнее Бориса Григорьевича Сидорина. Мало того, что он Ляльку круглый год по разным заморским курортам возит, розами-мимозами заваливает, шубками да камешками самоцветными одаривает, так вот теперь еще и машина... А недавно ремонт в Лялькиной квартире сделал. Не сам, конечно. Своими руками Борис Григорьевич и гвоздя не вобьет. Его сильное место – голова, интеллект то есть. И этим самым интеллектом Борис Григорьевич делает большие деньги. О-очень большие деньги. Второй год он уговаривает Ляльку выйти за него замуж, а та все отказывается. «Слишком уж Борька богатый, – говорит, – а богатые живут хорошо, но недолго. Так зачем зря на свадьбу тратиться? А нам с ним и так хорошо».

На Киевское шоссе мы вырулили, когда уже начало темнеть.

– К утру-то доедем? – осведомилась Лялька. – Как думаешь?

– Доедем. Чего ж не доехать? Тут всего-то каких-нибудь тысяча километров будет. А то и меньше. Как только от Москвы подальше отъедем, включай реверс, и полетели.

Лялька согласно кивнула и поддала газа. Однако на первом же посту нас тормознул гаишник и долго изучал .Лялькины, а точнее «судзукины», документы. Он внимательно рассматривал техпаспорт, доверенность, сличал цифры и буквы, пытался найти хоть что-нибудь предосудительное, но, не найдя ничего, все же отпустил нас с миром.

– Семь минут потеряли, – сказала я, когда мы отъехали от постовой будки. – Если и дальше так пойдет, то мы не только к утру, но и к вечеру не поспеем. Надо было на «Фольксвагене» ехать. Меня практически никогда не останавливают. Мы с моей машинкой им не интересны.

Нас останавливали еще два раза, и даже Лялька, весьма лояльная ко всем выходкам гаишников, начала нервничать.

– Вот гады, – ворчала она. – Когда я на раздолбанных «Жигулях» ездила, ни одна собака не цеплялась. А тут поди ж ты. Каждый свое урвать хочет. А точнее – не свое.

Но к ночи ситуация изменилась к лучшему. Машин стало меньше, а гаишники спать полегли. Мы мчались на быстрокрылой Лялькиной «судзучке» и поминали щедрого Борюсю.

– Хороший все-таки он мужик, – сказала Лялька. – Веселый и нежадный. Такую машину подарил! А я с ним поругалась...

– Как поругались, так и помиритесь, – ответила я. – В первый раз, что ли? Милые бранятся – только тешатся.

– Это точно, – согласилась Лялька. – Приеду домой, обязательно помирюсь. Если, конечно, он будет меня об этом умолять, – добавила она со смехом.

Кто не знает Ляльку, может подумать, что она легкомысленная и избалованная особа. Но это не так. Вернее, это так, но только до той поры, пока все вокруг тихо и спокойно. Но если же, не дай бог, с кем-то из Лялькиных друзей или родственников случается какая-то беда, куда что девается. К черту обрезается дорогостоящий маникюр, засучиваются рукава, и Лялька самолично, например, делает ремонт в квартире своей престарелой тетки, в доме которой прорвало трубу с горячей водой и залило четыре этажа. И пока другие соседи осаждают ЖЭК, требуя возмещения убытков, Лялька на свои кровные закупает побелку, краску, клей, обои. И клеит, красит, ремонтирует... За электрику она, правда, никогда не берется. Несмотря на то, что закончила технический вуз, природу электрического тока Лялька не понимает и поэтому его боится. Еще она боится тараканов и крыс, а больше, кажется, ничего и никого, а уж тем более жизненных трудностей. Вот, например, когда у Лялькиного брата, Олега, родилась двойня, а Машка, его жена, угодила в больницу с аппендицитом, Лялька тогда как мать-героиня выхаживала новорожденных малышей, да еще и со старшим пацаном управлялась. А старшему тогда аккурат год исполнился. Да и теперь она для своих троих племянников как вторая мать. Вечно кто-нибудь из них у нее ошивается. То она одного везет на море, то другому покупает коньки и кроссовки. А теперь вот старшенькому, Ваське, подарила свой не старый еще «Опель». Пусть, говорит, катается. В молодости такая игрушка – в кайф. Это потом машина становится необходимым средством передвижения.

Мы ехали уже пять с половиной часов, и Лялька заметно подустала. Периодически я наливала ей из термоса кофе, но это мало помогало. Я и сама, если честно, очень хотела спать и время от времени начинала клевать носом. Наконец Лялька съехала на обочину шоссе и, заглушив двигатель, заявила:

– Все, не могу больше – засыпаю. Давай передохнем, поспим немного. А то недолго и до беды. Я вчера ночью почти не спала – все с Борькой ругалась...

– Всю ночь?

– Ну не всю, конечно. В смысле ругались не всю, а не спали почти всю. Тьфу ты, – плюнула Лялька, – язык совсем уже заплетается. Давай съедем в лес и там переспим до утра.

Я посмотрела в черноту леса и поежилась. Трудно сказать, что страшнее – остаться на дороге или углубиться в чащу. Я все-таки не такая смелая, как Лялька, и ночевать в лесу мне совсем не хотелось. Мне даже спать сразу расхотелось.

– Я поведу, – сказала я. – Я совершенно не хочу спать. А ты забирайся на заднее сиденье и спи.

– Еще чего, – буркнула Лялька и съехала по грунтовой дороге в лес. – Знаю я, как ты водишь. Угрохаешь мне машину, а она мне еще очень нравится. Не дам и не проси.

Вообще-то жадностью Лялька никогда не страдала. Может снять с себя хоть последнюю рубаху, хоть новенькую норку, но сегодня отчего-то развредничалась.

– Ложись давай, – скомандовала она и откинула спинку моего кресла. Оно мягко опустилось вниз и, сровнявшись с задним сиденьем, образовало вполне комфортабельное ложе. – Вот тебе подушка и плед, – протянула мне сверток Лялька. – Устраивайся.

Потом она попыталась точно также откинуть спинку своего кресла, но не тут-то было. Та откидываться не хотела. Лялька принялась отчаянно давить на все имеющиеся у кресла ручки и рычажки, но спинка стояла насмерть.

– Вот черт, – выругалась она. – Что же у японцев водителям спать не полагается, что ли?

Она еще несколько раз попыталась привести спинку своего кресла в горизонтальное положение, но у нее так ничего и не получилось. Мне же надоело смотреть на ее мучения, и, выйдя из машины, я сказала:

– Ляль, кончай ломать мебель и ложись-ка ты лучше на мое место. Я ведь все равно не усну, а ты хотя бы отдохнешь.

Лялька спорить не стала. Она знала про мои капризы и претензии к спальному месту. Вместо возражений она молча перебралась на мое сиденье, подложила под голову маленькую походную подушечку, натянула до подбородка ворсистый клетчатый плед и, отвернувшись к окну, тут же вырубилась. Ее способность мгновенно отключаться в любых условиях всегда меня поражала. Порой приляжет где-нибудь на полчасика, отключится, а потом вскочит и снова, как утренняя роза – бодра и свежа. Наверно, это у нее сказываются навыки охотника. Им же, в смысле охотникам, порой приходится ночевать в самых что ни на есть экстремальных условиях: то на ветке какой-нибудь, чтобы волки не съели, то в пещере, где не топят, то еще черт знает где... Лялька каждый год, а то и два раза в год отправляется на какую-нибудь очередную охоту. Охотница она со стажем. Стреляет, как бог. В тире, который мы посещали с ней в юные годы, ей не было равных. Все мальчишки при ее появлении, побросав винтовки, с уважением наблюдали, как она с плеча поражала одну мишень за другой. Один раз ей даже удалось, уж не знаю каким образом, одним выстрелом загасить аж сразу две свечки. Мальчишки были в экстазе.

Я с завистью посмотрела на спящую подругу и вздохнула. Нет, мне такого не дано. Мне, чтобы выспаться, нужны условия. Чтобы кровать была удобная, и душ обязательно, и чтобы книжку на ночь почитать. В общем, одна морока. А какой в лесу душ? Да и почитать нельзя. Не стану же я включать свет, чтобы нас здесь каждая собака в округе видела. Впрочем, собак-то я как раз и не боюсь. Собака – друг человека. А вот если появится сам человек...

Вдруг у меня в кармане зазвонил мобильник. Лялька недовольно зашевелилась на своем лежбище, но не проснулась.

– Да, – тихо ответила я в трубку.

На том конце провода я услышала голос Максовой секретарши. Она интересовалась, как проходит наш вояж.

Я, признаться, была немало удивлена. С чего бы это ей не спать и среди ночи интересоваться моим путешествием.

– Максим Валентинович не может вам дозвониться из Мюнхена, – объяснила Верочка. – Он очень волнуется и спрашивает, все ли у вас в порядке и где вы сейчас находитесь.

Ах, Максим Валентинович, ну это другое дело. Это очень даже приятно, что он волнуется и звонит среди ночи... А кстати, чего это он среди ночи звонит своей секретарше? Это что же за манера такая, звонить среди ночи девушке? Ночью можно позвонить только о-очень близкой девушке... Черная волна подозрения захлестнула мою душу.

– Передайте Максиму Валентиновичу, – весьма холодно произнесла я, – что у меня все в порядке, и мы только что проехали Старохопёрск, если это о чем-нибудь ему говорит.

Секретарша Верочка хихикнула на другом конце провода и сказала, что прямо сейчас позвонит в Мюнхен и сообщит об этом Максиму Валентиновичу.

Я отключила мобильник. Вот же гад какой! Секретарше он по ночам звонит, конфеты через меня в Киев передает.

Это кому же, кстати, предназначаются конфеты? А? Ну ведь не мужикам же? А я-то дура...

Я не на шутку распсиховалась, да так, что сама себе удивилась. Что это, собственно, со мной? Ревностью вроде никогда не страдала, другими комплексами тоже. Если в шестнадцать лет мне, к примеру, и не нравился мой нос, так это было давно, а сейчас я нахожусь с собой в полной гармонии. Наверно, это все нервы. Фира пропал и все такое...

По шоссе проехала какая-то машина, а через некоторое время еще одна. «Люди едут, – подумала я, – а мы в лесу сидим». Я посмотрела на спящую Ляльку и почувствовала себя одиноко. В машине было тихо, а за окнами темно. А когда сидишь в закрытой машине и не видишь и не слышишь, что делается вокруг, то от этой неизвестности становится как-то не по себе. Я опустила стекло и стала вслушиваться в лесную темноту. Но от завывания ветра, от беспокойного шелеста листвы и потрескивания деревьев мне стало еще страшнее. Вдруг где-то слева хрустнула ветка, и мне показалось, что к машине кто-то идет. Потом хрустнуло уже где-то совсем рядом. От охватившего меня ужаса вся моя спина вмиг покрылась липким холодным потом, и я, не став даже рассматривать, что же там такое хрустит, включила зажигание и, резко нажав на газ, выскочила из леса на дорогу. Все это, конечно, можно было проделать тихо и спокойно, чтобы не разбудить спящую Ляльку, но меня гнал страх. А Лялька, кстати, не только не проснулась, но даже не заворочалась во сне. Как лежала бревном, так и продолжала лежать. Я еще сильнее надавила на педаль газа и помчалась вперед. Дорога, на мое счастье, была прямая, как стрела, без каких-либо поворотов, и я хорошо могла видеть, нет ли за нами погони. Сколько я гнала так машину, не знаю. Может, час, а может, пять минут. У страха-то глаза велики. При этом я в основном смотрела назад, разумеется, через зеркало заднего вида, и только иногда вперед. А ездить так вообще-то не рекомендуется. Короче, вскоре я чуть было не налетела на что-то перебегающее через дорогу. Я даже не успела сообразить, что это было, только резко нажала на тормоз и круто вывернула руль. Машину, естественно, занесло. Я стала закручивать руль в другую сторону, и машина, слава богу, выровнялась и остановилась. Но от резкого толчка проснулась Лялька. Она подскочила на своем сиденье и чуть не хлопнулась головой о приборную панель.

– Что, черт возьми, происходит? – закричала она, ничего не понимая спросонья. – И почему мы, собственно, едем?

Лялька закрутила взлохмаченной головой во все стороны, но, кроме меня, ничего интересного в салоне машины не обнаружила. Тогда она нажала клавишу стеклоподъемника и выглянула в окно. За окном уже брезжил рассвет, и хотя все еще было довольно темно, по обеим сторонам дороги уже начали прорисовываться контуры деревьев. Да и сама дорога теперь не уходила в густую темноту, а серой лентой вилась вперед. Лялька снова повернулась ко мне.

– В чем дело? – спросила она. – Договорились же поспать полчасика. Что тебе неймется? Мало того, что машину могла угрохать, так еще и нас в придачу. Не умеешь водить – не берись.

Лялька вышла из машины и, быстро обогнув свою «судзуку», открыла мою дверь. – Двигайся, – сурово приказала она и плюхнулась на водительское место.

Я едва успела перепрыгнуть на соседнее сиденье и, зацепившись ногой за рычаг переключения скоростей, чуть не порвала джинсы. Но мне сейчас было не до джинсов и не до Лялькиного гнева. Я так перетрухала, когда машина, перестав меня слушаться, пошла юзом, и мы чудом не оказались в кювете, что ее крики были мне до лампочки. Схватив валявшийся на полу дорожный атлас, я стала нервно им обмахиваться.

– Господи, как я перепугалась, – пыхтела я, – как я перепугалась. Эта махина, – я ткнула пальцем в приборную панель автомобиля, – как закрутится, как закрутится!.. Я руль в другую сторону, а она все равно крутится! Хорошо, что сообразила ногу с тормоза снять... А потом...

Я так интенсивно обмахивалась атласом, что он вырвался у меня из рук и, описав дугу над головой, перелетел на заднее сиденье и упал на пол.

– Вот черт, – выругалась я и смущенно покосилась на Ляльку. Та даже не посмотрела в мою сторону, а только тяжело вздохнула и, повернув ключ в замке зажигания, тронула машину вперед.

Я попыталась на ходу перелезть через спинку сиденья и добраться до журнала. И в принципе мне это удалось. Но едва я дотянулась до скользкой глянцевой обложки, как резкий толчок отбросил меня назад на исходную позицию. И не просто на исходную позицию, а еще хуже. От резкого Лялькиного торможения я завалилась на пол между сиденьем и торпедой и пребольно ударилась ногой. И даже не ногой, а бедром, и даже не бедром, а... В общем, я ударилась всем сразу и заверещала не столько от боли, сколько от обиды:

– Ты что делаешь?! На меня орешь, а сама водить совершенно не умеешь! Кто так тормозит?! Я, может быть, позвоночник себе сломала.

Я ухватилась одной рукой за руль, другой оперлась о сиденье и стала выбираться на поверхность. Лялька при этом на меня даже не взглянула. Она сидела, как вкопанная, и через лобовое стекло напряженно всматривалась в предрассветную мглу. При этом лицо у нее было такое, что я даже сразу перестала орать.

– Ты чего? – спросила я и тоже уставилась вперед.

Впереди в кювете я увидела аккуратно валявшуюся машину. Почему аккуратно валявшуюся? Да просто по-другому и не скажешь. Она стояла ровненько на четырех колесах, но и дураку было понятно, что, прежде чем оказаться в такой вот тривиальной позе, машина раз пять, наверно, переворачивалась и скакала на крыше, на боках и вообще на всем, что у нее было.

Сначала я с ужасом уставилась на груду искореженного металла. Любая, даже не очень серьезная дорожная авария вызывает во мне просто животный страх. Потом я перевела взгляд на Ляльку. Та по-прежнему безотрывно смотрела вперед и молчала. Потом она все же повернула ко мне голову и, почти шепотом, чем напугала меня до невозможности, произнесла:

– Марьяшка, это же твоя машина.

Я вздернула брови и недоверчиво посмотрела сначала на подругу, потом на груду металла в кювете, но ничего похожего на мой очаровательный золотистый «Фольксваген» в канаве не узрела. Там валялось что-то отдаленно напоминающее автомобиль, неопределенного окраса, с помятыми боками и продавленной крышей. Кое-где, правда, виднелась золотистая краска, но в целом ничего общего с моей машинкой этот бывший в употреблении автомобиль не имел.

– Что за бред?! Откуда здесь быть моей машине?

Но Лялька с ее цепким глазом охотника не унималась.

– Ты что слепая, что ли? – тихо произнесла она. – Ничего не видишь? Это же твой «Фольксваген Гольф», цвет – «золотой лимон», номерной знак – сто девяносто один... Таких совпадений не бывает. Твоя!

Я снова вперила взгляд в окно и прерывисто задышала. Неужели этот ужас, валявшийся в кювете, действительно был моей любимой машинкой? Нет, этого не может быть! Бред какой-то. Как она могла здесь оказаться?

Я решительно выбралась из машины.

– Не может этого быть, – заявила я и бесстрашно направилась к обочине. – Сейчас я все выясню.

Вообще-то особой природной смелостью я никогда не отличалась. И заставить меня ночью лезть в канаву и рассматривать там изуродованную машину, и это при всем том, что совершенно неизвестно, что можно увидеть внутри этой самой машины, вряд ли кому-то удалось бы. Но тут был особый случай. Вопрос касался не чего-нибудь, а моего обожаемого «Фольксвагена». Поэтому я без долгих размышлений решительно спустилась по откосу вниз. Верная подруга Лялька подкатила свою машину поближе к обочине и, заглушив двигатель, тоже стала пробираться к месту ДТП.

Несмотря на то, что машина в кювете была изуродована до неузнаваемости, задний номерной знак у нее практически не пострадал и выглядел как новенький. Мне не к месту припомнился циничный анекдот про высокое качество отечественной резины: бабка упала с десятого этажа, сама вдребезги, а галоши, как новенькие...

– Сто девяносто один, – потрясенно, но все еще до конца не веря в представший моим глазам ужас, прочитала я. – Сто девяносто один...

Это был номер моего автомобильчика, еще несколько часов назад целого и невредимого, а теперь изуродованного до неузнаваемости. Как же так? Я присела на корточки возле искореженной машины и тоненько завыла.

– И-и-и!.. – слезы потекли по моим щекам и закапали на куртку. – О-о-о!..

Я так самозабвенно предавалась своему горю, что не сразу услышала Лялькин окрик. И уж совсем не поняла, почему она так ошалело подскочила и, схватив меня за руку, потащила к своей «судзуке». Слезы застилали мне глаза, и я, плохо разбирая дорогу, несколько раз оступилась и даже проехала коленкой по влажной земле, испачкав новые светлые джинсы.

– Тьфу ты, черт! – выругалась я, перестав реветь. – В чем дело-то?

Но Лялька, ничего не объясняя, тащила меня наверх. Наконец мы, с трудом вскарабкавшись по глинистому откосу, добежали до машины и, запрыгнув внутрь, с места рванули вперед. Вернее, это Лялька рванула, утопив педаль газа прямехонько в пол. А я все еще оглядывалась на свой погибший «Фольксваген» и жалобно причитала:

– Вот горе-то... Какая была красивая машинка... и цвет... и даже номер...

Я собиралась продолжить перечисление достоинств моего безвременно погибшего автомобильчика, но тут «судзука» вдруг резко затормозила, и я со всего маху тюкнулась лбом о торпеду, прикусив при этом язык.

– Ты что, с ума, что ли, сошла? – взвизгнула я в гневе. – Совсем машину водить не умеешь?

Я осторожно потрогала пальцами язык и скосила глаза в кучку, пытаясь рассмотреть, насколько серьезное членовредительство нанесла мне Лялька. Однако я ничего не увидела и потянулась к зеркалу. Но Лялька перехватила мою руку и, больно сжав ее, спросила:

– Какой, говоришь, номер у твоей машины?

Я подергалась, вырывая руку.

– Сто девяносто один. Сама, что ли, не знаешь? Да отпусти ты руку-то. Больно же.

Лялька отпустила мою руку, но позы не переменила и по-прежнему сидела, подавшись ко мне всем корпусом.

– А буквы, буквы какие? – не отставала она.

– «О», «М» и «Т». А что?

Лялька откинулась на спинку сиденья и вдруг захохотала.

– «О», «М» и «Т», – хохотала она. – «О», «М» и «Т»...

Я не на шутку забеспокоилась. Ляльку я знаю с детства. И знаю, что для нее неприятности друзей и близких значат порой гораздо больше, чем ее собственные. А я, как назло, разнюнилась про свой «Фольксваген».

– Ну ладно, чего ты?.. – стала успокаивать я подругу – Да не расстраивайся ты так. Ну подумаешь, угнали машину и разбили. Машина – дело наживное.

От нервов я даже забыла про свой укушенный язык.

А Лялька, перестав хохотать, снова включила зажигание и, вырулив на дорогу, погнала «судзуку» вперед.

Я так ничего и не поняла. Почему она ржала? И зачем мы, как ошпаренные, бежали от разбитого «Фольксвагена»? Я вопросительно уставилась на подругу.

– Ну что, может, все-таки объяснишь, в чем дело-то?

Лялька глубоко вздохнула и с шумом выдохнула.

– Там были другие буквы, – сообщила она со смехом, – на номере той машины в канаве.

Я пока что ничего не поняла.

– Какие другие?

Лялька помотала головой и усмехнулась.

– Ну это ж надо! – сказала она. – У меня зрительная память —супер! – Лялька повернулась ко мне, желая получить подтверждение, и я тут же согласно кивнула. – Ия прекрасно помню номер твоей машины. Более того, я помню не только номер твоей машины, а еще и номера четырех Борькиных машин, номер машины брата, соседа брата, всех сослуживцев, всех клиентов нашего фитнес-центра, всех...

– Хватит, – перебила ее я. – Все прекрасно знают, что у тебя отличная память. Ближе к делу.

Лялька посмотрела на меня с любовью и нежностью, как будто собиралась сделать мне дорогой подарок.

– Там, на номере той разбитой машины, – сказала она, – были другие буквы – не «О», «М» и «Т», а «О», «Н» и «Г». Разницу чувствуешь?

Я замерла, боясь поверить собственному счастью. Так, значит, там в канаве лежит не мой бедненький «фолькс», а совсем посторонняя машина. А мой красавчик ждет меня в Москве в Лялькином дворе...

– Ур-ра-а-а!!! —завопила я во все горло. – Какое счастье!!! – От полноты души я собралась поорать еще немножко, но Лялька неожиданно залепила мне рот ладонью и велела немедленно заткнуться.

– Тише ори, – прошипела она, – мы же все-таки в лесу.

Я посмотрела на нее с радостным недоумением.

– Так где ж тогда и орать-то, как не в лесу?

Глупая счастливая улыбка не сходила с моего лица.

– Лучше не привлекать к себе внимание, – как-то чересчур серьезно произнесла Лялька. – Я ведь еще не рассказала, что видела в той разбитой машине.

– Что? – испугалась я. – Что ты там видела?

Лялька бросила на меня короткий взгляд.

– Мужчину и женщину. Оба мертвые.

– Как? – ахнула я. – Мертвые?

Лялька кивнула.

– Мертвее не бывает, – и еще сильнее надавила на педаль газа.

Машина и раньше неслась со скоростью сто сорок километров в час, а теперь стрелка спидометра и вовсе стала приближаться к отметке сто шестьдесят. Я никогда не относилась к тем русским, которые любят быструю езду. И сейчас, даже несмотря на жуткое известие о двух трупах, я все-таки указала Ляльке на недопустимое, с моей точки зрения, превышение скорости.

– А может они еще живы? – спустя некоторое время предположила я. – Может, «скорую» надо было вызвать или хотя бы милицию? И вообще... – Я засуетилась и завертелась на своем кресле. – Как ты могла уехать с места аварии, не оказав пострадавшим помощь? Ты что, не знаешь первого правила, когда...

Лялька резко нажала на тормоз, и я опять приложилась головой о приборную панель.

– Да что ж это такое сегодня? – моему возмущению не было предела. – Кто ж так водит?

Лялька совсем остановила машину и, повернувшись ко мне, серьезно заявила:

– Я тебе точно говорю, что им уже ничем не поможешь. Если бы ты их видела... – Лялька не договорила, и ее аж передернуло от воспоминаний. – А если мы сейчас влезем в это дело, то поиски твоего драгоценного родственника отложатся на весьма неопределенное время. Ты этого хочешь?

Я неуверенно помотала головой. Конечно, я хотела как можно скорее добраться до Киева и найти Фиру. Но и проехать мимо пострадавших в аварии людей и даже не попытаться оказать им помощь... Все-таки это как-то бесчеловечно…

Я неодобрительно покосилась на Ляльку и вздохнула.

– Давай хоть в милицию позвоним, что ли, – пробубнила я.

Лялька не ответила. Потом, правда, когда мы проехали уже километров пять, она все же буркнула:

– Ладно, звони, только не называйся.

Я быстро вытащила мобильник, но в этот самый момент на горизонте замаячил пост ДПС.

– Может, остановимся и скажем? – спросила я.

Но Ляльку по-прежнему мучили сомнения. Она напряженно смотрела вперед на дорогу и молчала. Так она и промолчала, пока мы не проехали мимо гаишников. Мне ничего не оставалось, как только чертыхнуться и плюнуть в сердцах. А Лялька виновато произнесла:

– Не злись, Марьяшка, но что-то у меня предчувствие какое-то нехорошее.

– Какое? – сразу же испугалась я. – Ты думаешь, что с Фирой случилось что-нибудь серьезное?

Лялька помотала головой и, протянув руку к радиоприемнику, нажала кнопку. Оттуда сразу же загундосил голос Гарика Сукачева. Лялька еще пощелкала кнопками, попереключала каналы, но, не найдя ничего соответствующего ее нынешнему настроению, выключила радио и повернулась ко мне.

– Ну что ты, – сказала она, – ничего с твоим Фирой не случилось. Просто очередной дедов фокус. Сейчас приедем в Киев, а он как ни в чем не бывало сидит у тети Вики на кухне и плюшками балуется.

Лялька засмеялась, я тоже натянуто улыбнулась.

Когда мы добрались наконец до тетушкиной квартиры, все мое тело просто разламывалось на части от многочасовой неподвижности. А Лялька ныла, что умирает с голоду. Еще бы. Мы ведь со вчерашнего дня ничего не ели, только кофе пили и теперь были голодные, как волки, или, точнее, волчицы. Тетя Вика встретила нас в слезах. Впечатление было такое, будто бы она плакала, не переставая, несколько дней подряд. Все лицо ее опухло, а глаза превратились в маленькие щелочки.

– Пропал! – увидев нас в дверях, заголосила она, даже забыв поздороваться. – Совсем пропал!

Слезы с новой силой хлынули из ее глаз.

Я обняла тетушку и прижала ее стокилограммовое тело к своей груди. Пока мы стояли, обнявшись и перекрыв своими телами проход в квартиру, Лялька, нагруженная сумками и рюкзаками, нетерпеливо топталась рядом. Протиснуться внутрь квартиры она не могла, а держать в руках и на спине тяжелую поклажу было уже невмочь.

– Послушайте, – не выдержала она наконец, – слезами горю не поможешь. Да и не для того мы отмахали тысячу километров, чтобы убиваться здесь по пропавшему деду. Не плакать надо, а срочно приступать к поискам.

Лялька в сердцах бросила сумки на пол.

– И вообще я есть хочу, – сообщила она. – Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

При упоминании о еде у тетушки сразу же высохли слезы. Она даже в мыслях не могла допустить, чтобы рядом с ней кто-то был голодным, и, наспех поздоровавшись и расцеловавшись с нами, поспешила на кухню.

Лялька выучила характер тети Вики наизусть и всегда умела найти к ней подход. Еще в детстве, когда Лялька часто гостила у нас на даче, она быстро поняла, что, для того, чтобы тетя Вика забыла нас за что-нибудь отругать (а мы с Лялькой были страшными оторвами), нужно было просто прикинуться голодными. А пока тетя Вика нас кормила, она, естественно, забывала про все наши проказы. И мы частенько этим пользовались.

Вот и теперь тетя Вика, временно отложив страдания по Фире, помчалась на кухню готовить нам завтрак или даже обед, поскольку время уже приближалось к двум часам пополудни. И пока она возилась там с кастрюлями и сковородками, мы с Лялькой оккупировали ванную.

Приняв душ, умывшись и почистив зубы, мы почувствовали себя намного лучше. Теперь можно было поесть и сразу же приступать к поисковым работам.

Из кухни донесся тетушкин голос:

– Идите сюда, мои хорошие, – крикнула она. – Я вас сейчас варениками накормлю.

Она выглянула из-за двери.

– А может, сначала борща?

Мы с Лялькой вошли в кухню и уселись за круглый стол под льняной скатертью. Посередине стояло старинное голубое блюдо (его еще тетушкин покойный муж из Германии привез), на котором горкой высились свежеиспеченные пироги – коронное тетушкино блюдо. Впрочем, у нее все блюда коронные. Кулинария – тетушкина страсть. Вот поди ж ты, несмотря на страшное горе (Фира ведь пропал!), она тем не менее и борща наварила, и пирогов напекла, и вареников налепила. Горе горем, а любимую внучку пирогами встретила. Обожаю тетю Вику!

Лялька, увидев блюдо с пирогами, тут же схватила один пирожок и, засунув его в рот, блаженно зажмурилась.

– Можно и борщ, и вареники, и все, что есть, – промычала она с набитым ртом. – Вкусно ужасно!

Тетушка засуетилась возле плиты.

– Сейчас-сейчас, – сказала она, – только подогрею. – И тут же поставила на стол еще одно огромное блюдо, заваленное ватрушками, плюшками, пампушками и еще какими-то рогаликами.

– Вот это да! – ахнула Лялька. – Вот бы мне такую тетю.

Мы с тетей Викой засмеялись.

– Тогда бы ты очень быстро перестала в дверь пролезать, – сказала я.

А Лялька отмахнулась.

– Ты-то пока что пролезаешь. А я чем хуже?

Тетя Вика разлила по тарелкам настоящий украинский борщ – красный, наваристый, посыпанный сверху укропом. И в каждую тарелку бухнула по столовой ложке густой сметаны. Мы принялись уплетать его за обе щеки, закусывая пирогами. А пироги попадались разные: и с мясом, и с рисом, и с луком и яйцами. Я так и не поняла, какие из них были вкуснее. Все одинаково таяли во рту.

После вареников и чая с плюшками мы прямо за столом начали клевать носами. Оно и понятно – на бессонную ночь наложился немыслимый пережор, и нам, естественно, захотелось спать. Бороться со сном было если не бессмысленно, то по крайней мере очень трудно. И мы, уговаривая себя, что приляжем только на полчасика, завалились на приготовленные заботливой тетей Викой постели и вырубились на целых два часа.

Проснулась я от телефонного звонка. Макс звонил из Мюнхена. До сих пор ему, видите ли, никак не удавалось до меня дозвониться то из-за разницы во времени (что-то ночью, когда мне звонила его секретарша, разница во времени им не помешала), то из-за переговоров, то из-за чего-то еще. Короче, только теперь он смог дозвониться и очень интересовался, как мы добрались.