Текст книги "Яйца раздора"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Галина Балычева
Яйца раздора

Пробка на Садовом не рассасывалась уже второй час – видать кто-то с кем-то дорогу не поделил, и движение по Валовой улице в сторону Крымского вала застопорилось намертво. Я сидела в своем маленьком «Фольксвагене» и уныло смотрела в окно.

– О-хо-хо, – произнесла я вслух, – грехи наши тяжкие...

– В самом деле? – раздался голос справа.

И ко мне в машину самым наглым образом полез какой-то мужик.

«Ну уже среди бела дня в машины лезут», – возмутилась я и попыталась выпихнуть мужика наружу.

– Куда вы лезете, сэр? – рявкнула я.

Но «сэр» как ни в чем не бывало продолжал запихиваться в мою машинку. Сначала он с трудом втянул в нее одну ногу, потом вторую, потом захлопнул дверцу и наконец повернул ко мне свое довольное лицо.

– Привет, красотка, – сказал он со смехом. – Ну и голосок у тебя. Никогда прежде не слышал такого металла. Не выспалась, что ли? – Он чмокнул меня в щеку и в макушку.

Это был Макс. Как всегда шикарный, красивый, веселый Макс. Налетающий, как ураган, переворачивающий в моей душе все вверх дном, крушащий все устои и идеалы и также быстро утихающий и исчезающий до следующего раза. Терпеть его в своей жизни было трудно, а прогнать еще трудней. Как говорит моя подруга Лялька, Макс – это чистой воды чемодан без ручки. Нести тяжело и неудобно, а бросить жалко.

– Да лезут тут всякие, – рассмеялась я в ответ. – А ты откуда?

Тут впереди стоящая машина вдруг дрогнула и слегка подалась вперед. Я послушно последовала за ней. И все машины вокруг задергались точно так же.

– Мимо проезжал, – ответил Макс. – Вон моя машина в третьем ряду стоит.

Я поглядела в окно. Действительно, через ряд от меня трепыхался в пробке Максов «Ленд Ровер», а за рулем сидел водитель Володя.

Макс редко сам водит машину, предпочитает ездить пассажиром. Говорит, что деловой человек не может себе позволить такую роскошь, как несколько часов в день крутить баранку автомобиля. Это время он должен использовать с большей пользой. И верно. Пока Макс добирается до работы, он уже успевает всю прессу просмотреть, все котировки проверить, сделать десятки звонков и на столько же звонков ответить. Как только он садится в машину, сразу же включает свой ноутбук и начинает работать. В его сутках не двадцать четыре часа, а значительно больше. Иначе он ничего бы не успевал.

Макс внимательно на меня посмотрел и, отчего-то нахмурившись, вдруг заявил:

– Надоело все. Холод, слякоть, пробки, инфляция. Любимую женщину неделю не видел. С этим пора кончать

– В каком смысле кончать? – насторожилась я.

Макс просунул руку мне под голову и, слегка взъерошив волосы, сказал:

– Для начала предлагаю смотаться в Лондон. Там сейчас лучшее время – тепло и не жарко. Походим по музеям, в театр зайдем... И вообще, хватит нам уже по разным квартирам жить...

Он смотрел на меня с веселой улыбкой, однако глаза были серьезные.

– Ну так что?

К последнему предложению я оказалась совершенно не готова. В Лондон поехать – это, конечно же, хорошо, по музеям... в театр... тоже. Но вот что касается жить... Я посмотрела на любимого почти с испугом.

– Ну так как? – снова повторил Макс, и в глазах его появилось уже заметное беспокойство.

– Что как?

– Я предлагаю тебе переехать в мой загородный дом или, если хочешь, в квартиру, или...

Тут у нас одновременно зазвонили мобильники. Макс чертыхнулся, но, достав телефон, тут же принялся рассыпаться в любезностях на немецком. Судя по всему, звонил его мюнхенский компаньон. Мне же позвонила тетя Вика из Киева. И без того громкоголосая тетушка кричала сейчас так, что я невольно отодвинула от себя трубку, а Макс удивленно на меня посмотрел.

– Что случилось, тетя? – попыталась я остановить ее словесный поток. – Говори, пожалуйста, тише, а то я ничего не слышу.

Макс хрюкнул.

– Говорите тише, а то я ничего не слышу, – передразнил он меня, прикрыв свою трубку рукой, и тут же снова залаял на немецком.

– Фира... – донеслось из моего мобильника.

Тетя Вика по-прежнему продолжала кричать, и я то приближала трубку к уху, то отодвигала ее. Поэтому слышала только отрывочные слова.

– Что Фира? Заболел?

– Нет, пропал!!!

– О, господи, – вырвалось у меня. – Опять пропал.

Макс на мое восклицание вопросительно поднял брови, но продолжал внимательно слушать своего Ганса или Ханса, а может быть, Фрица...

– Что случилось? – шепотом спросил он.

– Фира пропал, – так же шепотом ответила я.

Макс понимающе закатил глаза, но тут же вернул их на место, снова залаял в трубку:

– Йя, йя...

Дед Фира, Ферапонт Семенович Воробейчик – двоюродный брат тетушкиного покойного мужа и наша семейная головная боль.

Кровного родства между нами нет. Но так уж исторически сложилось, что этот вздорный и непредсказуемый старик стал нам роднее родного. С ним постоянно приключаются всевозможные неприятности и все потому, что он сам их ищет на свою голову и, что неудивительно, находит.

Вот прошлой зимой, к примеру, ездили мы на Рождество в Париж, к моей маме. Она четвертый год живет там со своим французским мужем Полем. Так вот Фира наш умудрился там забрести в квартал трансвеститов и проституток и попасть под их разборку. Пришлось потом забирать его из полиции, перемазанного с головы до ног губной помадой.

А то была история, когда он на нашей даче весь газон перекопал не хуже любого крота. Клад, видите ли, искал, кладоискатель хренов.

Теперь опять, видно, в какую-то историю вляпался. А я-то надеялась, что скоро они с тетей Викой приедут к нам в гости, и у нас, как всегда, начнется райская жизнь.

Каждое лето они приезжают к нам на дачу на весь сезон. Ох и жизнь у нас тогда начинается! Тетя Вика – кулинарка от бога. Готовит так, что не только пальчики оближешь, но и язык проглотишь. И занимается она этим самозабвенно и с большим энтузиазмом. Я же кухню в принципе не люблю. Нет, поесть я, конечно же, люблю, особенно, если вкусно. Но самой часами убиваться над кастрюлями и сковородками, из которых в результате все сметается в мгновение ока, я «терпеть ненавижу». Конечно, целый год до приезда тетушки мне волей-неволей приходится жарить, парить и варить. Куда ж деваться? У меня же все-таки ребенок... двадцати с лишним годов и двухметрового роста. Но тут сколько ни кашеварь, все мало. Просто какой-то бесполезный перевод времени.

– Давно пропал?! – гаркнула я в свою трубку, пытаясь перекричать тетушку, чем, кажется, встревожила Ганса, Ханса или Фрица, который услышал меня аж в Мюнхене.

Он, видимо, спросил у Макса, кто это там так кричит. А Макс со смехом ответил, что находится сейчас в бане и здесь сильная акустика. Последние слова Макс произнес по-русски, из чего следовало, что его Ганс-Ханс-Фриц и по-нашему разумеет.

Я покрутила пальцем у виска и показала Максу на часы. Было два часа дня, и серьезный бизнесмен в это время должен сидеть в офисе, а не в бане париться. До Макса тоже дошло, что он брякнул не совсем то или совсем не то. Но что делать? Русский мужик задним умом крепок. Теперь они уже вместе с Гансом-Хансом-Фрицем прислушивались к нашим с тетушкой перекрикиваниям.

– Четыре дня? – обомлела я. – А ты в больницы звонила? Уже и морги обзвонила?

Голос у меня упал, а Макс, услышав про морг, быстро свернул телефонный разговор с Мюнхеном и вопросительно уставился на меня.

Я еще некоторое время слушала сбивчивую речь тетушки, потом сказала, что сегодня же выезжаю, и, захлопнув крышку мобильника, бросила его себе на колени.

В это время все море машин, стоявших в пробке, вновь заколыхалось и задергалось.

Дабы не отстать от других, я быстро включила первую передачу и дернулась вместе со всеми, но, проехав всего несколько метров, вновь остановилась.

– Что случилось? – спросил Макс. – Куда это ты выезжаешь?

– Фира пропал.

– Опять?

– Ничего смешного, – окрысилась я. – Его уже четыре дня не могут найти. И я ума не приложу, куда он мог подеваться.

Макс взял меня за руку.

– Погоди, так ты в Киев, что ли, собралась?

– Да.

– Одна?

– Не знаю. Может, с отцом, если, конечно, он сможет.

Макс с сомнением покачал головой.

– Я, конечно, могу заказать тебе билеты на самолет, но...

Макс в раздумье поглядел в окно и вдруг предложил:

– Знаешь что, а поезжай-ка ты с Володей. Он парень надежный, да и машина моя покрепче твоей «Чебурашки» будет. Мало ли как там дело обернется.

Я отрицательно мотнула головой.

– Нет, не надо. Надеюсь, что все не так ужасно. Фира – известный фокусник, и возможно, опять придумал какую-нибудь каверзу. Лучше я на своей машине поеду. Так будет проще.

– Чем же это проще? – Макс отодвинулся от меня и нахмурился.

А я подумала, что если бы он действительно обо мне беспокоился, то поехал бы сам, а не отправлял меня со своим водителем. Макс будто бы прочел мои мысли.

– Да я бы и сам с тобой поехал, – сказал он, – но у меня, как назло, переговоры в Мюнхене. Сегодня вечером вылетаю. Но все равно, если у тебя возникнут какие-то проблемы, сразу же звони. Я прилечу.

– Так у тебя же переговоры.

– Я сказал, если возникнут проблемы.

Макс потыкал кнопки своего мобильника.

– Саныч, – сказал он в трубку, – у меня к тебе большая просьба...

Макс хохотнул в ответ на какую-то реплику своего водителя, но потом уже более серьезно продолжил:

– Марьяше срочно нужно попасть в Киев. Там какие-то проблемы с одним из ее родственников. Так вот я прошу...

Я схватила Макса за рукав и стала категорически отказываться и от Володи, и от машины.

– Не хочу с Володей, – прошипела я тихо, чтобы Максов водитель ничего не услышал. – Я его боюсь.

Макс удивленно вздернул брови и, сказав в трубку, что перезвонит, отключил телефон.

– Чего ты боишься?

– Саныча твоего. У него такая бандитская... в общем, лицо его не внушает мне доверия. Как ты сам его не боишься?

– Ну это ты зря. Володя в «Альфе» служил, парень – что надо. А насчет лица... Был бы он красавцем, так фиг бы я его с тобой отправил. Вот у него брат есть, так тот действительно красавец... Но сейчас не об этом. Так ты так и не ответила на мой вопрос. Как же все-таки насчет переезда?

Я не сразу въехала в тему и смотрела на Макса с непониманием.

– Тебе что же, нужно время для того, чтобы подумать? – уже без улыбки и даже с некоторой обидой в голосе спросил он.

До меня наконец дошло, о каком переезде идет речь.

«Очень романтично, – подумала я. – Другим, значит, клянутся в любви и верности, а заодно предлагают руку и сердце, и все это, стоя на коленях. А мне, черт возьми, предлагают перебраться в загородный особняк и делают это, стоя в пробке. Обидно даже».

Но тут машины опять задергались и истерично засигналили. Я, видите ли, задержала их продвижение вперед на целых полтора метра. Вот вечно так. Как увидят маленькую машинку, так обязательно норовят ее обидеть, подрезать, не пропустить вперед, где положено, обогнать, где не положено... Короче, не считают нас с моим «Фольксвагеном» за людей и всячески притесняют. У нас ведь в России как? Главная дорога у того, у кого машина круче. Вот и приходится овладевать виртуозной ездой, чтобы без потерь делить дороги с «ушастыми отморозками».

– Сам дурак, – буркнула я через стекло мужику в «Тойоте» слева.

Мужик меня, конечно, не услышал (окна по причине холодной погоды были закрыты), но по губам безошибочно прочел все, что я о нем думаю, и обиделся. А я смутилась.

«И чего это я на людей бросаюсь? – подумала я. – Этот в «Тойоте» и не сигналил мне вовсе».

Я виновато улыбнулась мужику, но тот меня не простил и отвернулся.

Макс тоже надулся, но уже по другому поводу, и некоторое время молча глядел в окно. Потом он все же вспомнил, что он большой и сильный мужчина, а я слабая и беззащитная женщина и, сменив гнев на милость, а обиду на великодушие, сказал, что он все, конечно же, понимает, что просто его предложение пришлось не ко времени, и он готов ждать моего ответа столько, сколько потребуется – хоть месяц, хоть год. Такое вот невероятное великодушие. А я, значит, такая вот свинья, которая, услышав предложение о совместном проживании на его территории, не бросилась ему тут же на шею и не утонула в собственных слезах счастья. Про свинью Макс, конечно же, ничего такого не говорил, но эта мысль была написана у него на лице.

– Ладно, Марьяшка, – сказал он, – успокойся. – Будем надеяться, что ничего страшного с твоим Фирой не случилось, и скорее всего он объявится еще до твоего приезда. Но все же будет лучше, если ты поедешь с Володей.

Я отрицательно помотала головой.

В это время машины снова тронулись и хоть и очень медленно, но все же стали продвигаться вперед и вперед. Макс глянул в окно и поискал глазами свой «Лэнд Ровер».

– А на людей бросаться не нужно, – он кивнул в сторону несправедливо обиженной мною «Тойоты», – даже если у тебя плохое настроение. И, кстати, если ты не хочешь жить со мной под одной крышей за городом, – сказал он трагическим тоном, – то я ничего не имею против нашего совместного проживания в моей московской квартире... – Макс вопросительно заглянул мне в глаза, а я расхохоталась.

Нет, на него положительно невозможно было сердиться. Да и как можно сердиться на этого шумного, хитрого, непредсказуемого, подчас вредного, но такого чертовски обаятельного Макса.

На прощание мы расцеловались, и Макс, выбравшись из машины, стал короткими перебежками пробираться к своему «Лэнд Роверу». А я с чувством абсолютного счастья и глупой улыбкой на лице включила первую передачу и неспешно тронулась с места.

Пробка наконец рассосалась, и я вырулила на относительно свободную полосу. Но ощущение счастья быстро меня покинуло, когда я вспомнила о телефонном звонке из Киева. Все дела, намеченные на сегодняшний день, естественно, полетели к черту, как, впрочем, и те, которые были намечены на завтра и на послезавтра. Теперь я вообще не знала, когда смогу вернуться в Москву.

Впрочем, это не главное. Главное – куда подевался Фира. Если это очередной его фортель, то бог с ним. Поругаем для порядка и все. Был бы живой и здоровый. Но если...

Об этом не хотелось даже думать. От жутких мыслей у меня по всему телу побежали противные мурашки.

Остаток дня я провела в сборах. Накупила продуктов для дома и для Киева, наварила сыну, Степке, борща, нажарила котлет на три дня, которые они с другом, Серегой, наверняка слопают в один присест, и обзвонила всех, кого нужно было предупредить о своем отъезде. Отец тут же выразил готовность ехать вместе со мной и, договорившись на кафедре о подмене (он преподает биохимию в мединституте), уже через два часа варил на моей кухне кофе.

– Как же ты успел за два часа и домой сгонять (отец живет на Ленинградском проспекте, а институт находится на юго-западе Москвы), и ко мне приехать?

– Ну ты же, слава богу, не в Бибиреве живешь, – усмехнулся отец и разлил кофе по чашкам.

Мы со Степкой действительно живем не в Бибиреве, а совсем наоборот – на Полянке. По этой самой причине наша квартира вот уже который год напоминает проходной двор. Здесь вперемешку со Степкиными друзьями вечно мельтешат и мои подруги. А как же? Если в мире все дороги ведут в Рим, то в Москве они ведут, если не в центр, то обязательно через центр. И все, кто проходит или проезжает поблизости, обязательно заходят к нам на чай-кофе. По этой причине в холодильнике единовременно покоятся три-четыре торта, а все вазочки и коробочки забиты конфетами. Все визитеры считают своим долгом притаскивать с собой кучу сладостей, которые я, к слову сказать, терпеть не могу. Самое мое любимое лакомство – это копченый угорь, но, если нет угря, я и на скумбрию согласна. Однако все считают, что идти в гости со скумбрией – это моветон. И посему тащат омерзительные конфеты.

Вот и теперь кто-то опять звонит в дверь. И что удивительно, ни у кого не возникает даже мысли предварительно позвонить по телефону и осведомиться, свободна ли я, расположена ли к приему гостей и вообще живали я и, ко всему прочему, здорова. Так нет же, все прутся без предупреждения.

Я в ускоренном темпе паковала у себя в спальне сумки, заталкивая туда предметы, а точнее, одежду первой необходимости: запасные джинсы на случай, если те, в которых я поеду, по какой-нибудь причине выйдут из строя, футболки, свитер, шорты и на всякий случай купальник (вдруг понадобится...).

– Валерия пришла! – крикнул из прихожей отец. – Пирожные принесла!

– Очень кстати, – буркнула я себе под нос, продолжая запихивать в сумку вещи.

Валерия – это моя старая-престарая подруга Лялька. Ей, как и мне, тоже недавно стукнуло сорок, но Лялька этот факт переживает до чрезвычайности болезненно.

«Никогда, – твердит она, – никогда я не допущу, чтобы кто-нибудь даже помыслить осмелился, что мне уже не двадцать восемь».

Кстати, выглядит она отлично, и если не на двадцать восемь, то не больше, чем на двадцать девять. Для достижения поставленной цели (в смысле остаться вечно молодой) у Ляльки очень удачная профессия. Она работает в фитнес-центре «Europa-Class» заместителем директора по общим вопросам. На этом поприще она трудится второй год, а до этого работала тренером по аэробике, шейпингу, дайвингу и еще хрен знает чему... Впрочем, дайвинг – это, кажется, из другой оперы. Но не в этом суть. Просто благодаря своей профессии она волей-неволей несколько часов силовой нагрузки в день имела, что, естественно, благотворно сказывалось на ее сногсшибательной фигуре. Лялька в прошлом – несостоявшаяся звезда отечественного спорта. Художественной гимнастикой она занималась с пяти лет и к двенадцати уже вышла на международный уровень. Но, как говорится, не судьба. Или, наоборот, такая вот хреновая судьба. Ехали они с соревнований на автобусе, а навстречу пьяный отморозок на джипе. Машины столкнулись лоб в лоб. Отморозок – насмерть, водителя автобуса в тяжелом состоянии отвезли в больницу, но, слава богу, он остался жив. А Лялька всего-то лишь с сиденья упала, колено ушибла. Но на этом ее спортивная карьера и закончилась. Как говорится, травма, не совместимая с большим спортом. После того случая Лялька чуть «ума не рехнулась». Не могла ни слышать про гимнастику, ни видеть выступления гимнасток по телевидению. Даже поступила в геологоразведочный институт и, что самое смешное, его закончила. Но пятнадцать лет назад волею судеб попала она на мастер-класс к прародительнице мировой аэробики Джейн Фонде. И все. И поредели ряды отечественных геологов. Но появился на свет тренер по аэробике, мастер международного класса Валерия Смольянинова. Чудны и неисповедимы пути Господни, но, возможно, судьба специально вела Ляльку столь не прямой дорогой к этой профессии. Тренер из нее получился, что называется, от бога. За каких-нибудь два-три месяца она могла из любой хрюшки Дженнифер Лопес сделать. Клиентки ее просто боготворили. Дело дошло до того, что на ее занятия в зал набивалось столько народу, что уже ни рукой, ни ногой махнуть нельзя было. Но потом у Ляльки сказались старые раны – снова стало болеть колено. И директор предложил ей должность одного из своих заместителей. Для клиенток фитнес-центра тот день был траурным. А Лялька нимало не расстроилась.

– Да хватит уже ногами дрыгать, – сказала она. – Сорок лет, поди. Пора и на покой.

И хотя спокойной новую Лялькину должность назвать никак нельзя – целый день она крутится, как белка в колесе. Но крутня крутне – рознь. И в новой должности Лялька стала стремительно набирать вес. Сказалось отсутствие ежедневных тренировок. Однако в новой весовой категории Лялька стала еще более привлекательной для особей противоположного пола. Когда она где-нибудь появляется – эта высокая, крупная, с сильным накачанным телом брюнетка (блондинка, рыжая, русая, каштановая, в зависимости от Лялькиного настроения), все мужики вокруг просто шалеют. Однако в душе моей подруги с тех самых пор поселилось смятение, и в ее разговорном русском стали преобладать такие слова, как диеты, калории, сантиметры и килограммы.

Лялька заглянула в мою спальню и помахала рукой. На «вытянутом ногте» (у Ляльки темно-лиловые, как у вампира, гелевые ногти) качался полупрозрачный пакетик с чем-то.

– Ничего калорийного, – пропела она, потрясая пакетиком. – Только безе и орехи.

– А селедки не принесла? – поинтересовалась я, не отрываясь от дела. – Ну если нет, тогда неси свои безе куда-нибудь в другое место. А нам чаи распивать некогда. Уезжаем мы.

– Куда это? – поинтересовалась Лялька. – Опять в Париж, что ли?

– Ага, в Киев.

Лялька удивленно вздернула красиво подведенные брови.

– С чего бы это? Ведь тетя Вика сама скоро должна приехать. Или случилось что? – С Ляльки вмиг слетел весь ее имидж богатой избалованной красотки.

– Фира пропал, – сказал отец. – И мы с Марьяшей отправляемся на его поиски.

Лялька сделала круглые глаза и, плюхнувшись задом на кровать, бросила пакетик со своими безе непосредственно на мои футболки.

– Когда-нибудь этот старик сведет вас с ума, – констатировала она. – Однако не поехать ли и мне с вами?.. Мы, правда, на майские праздники собирались с Борисом в Италию, но разругались вчера в пух и прах. Так что делать мне здесь абсолютно нечего. Решено, я еду с вами.

При этом моим мнением по поводу ее участия в экспедиции Лялька даже не поинтересовалась. Она приняла решение, и этого ей было вполне достаточно.

Лялька подняла пакетик с пирожными с моих футболок и, перебросив его на край кровати, с усердием принялась помогать мне паковать вещи. При этом она запихивала в сумку все, что попадалось ей под руку – нужное и ненужное. Она пихала, я вынимала и откладывала. Она пихала, я вынимала и откладывала...

– Да что ж это такое ?! – не выдержала я наконец. – Уйди, Лялька, с глаз долой, не мешайся. Пойди лучше на кухню, выпей кофе. Папа как раз только что сварил.

– Кофе на кухне гостям не предлагают, – съязвила Лялька.

– Ну тогда катись в столовую.

Вообще-то, как таковой кухни в нашей квартире, по правде говоря, нет. Когда после моего развода со Степкиным отцом и моим бывшим мужем, Лаврушиным Михаилом Александровичем, и размена нашей общей квартиры, мы со Степкой оказались в этих двухкомнатных «апартаментах» в двадцать восемь квадратных метров, я решила не идти традиционным путем, а использовать имеющуюся площадь максимально эффективно. То есть одна комната отводилась Степану, кухня – под мою спальню, а из большой комнаты мы сделали кухню-столовую. Но поскольку, помимо круглого стола и кухонной мебели, здесь стояли еще диван и кресла, то это помещение служило одновременно и гостиной. Все в одном флаконе и чрезвычайно удобно, я уж не говорю, насколько функционально.

Лялька фыркнула и отправилась в кухню-столовую-гостиную, и уже через пять минут оттуда донесся ее русалочий смех и журчание папашкиного баритона.

Мой отец, Самсонов Викентий Павлович, мужчина в расцвете лет. В этом году ему исполняется шестьдесят. Но пока шестьдесят еще не исполнилось, он с гордостью говорит, что ему всего пятьдесят девять, и при этом сильно напирает на слово «пятьдесят». Несмотря на то, что отец – мужчина серьезный, профессор и все такое прочее, но в мирской жизни он, как бы это получше выразиться... ну в общем большой ценитель женской красоты. Он сделал счастливыми море женщин, если не сказать – океан. Правда, потом они, эти же самые женщины, из-за него же становились до чрезвычайности несчастными. Мама несчастной быть не захотела и пять лет назад развелась с этим «отпетым донжуаном», как она тогда выразилась. Теперь она счастливо живет со своим новым французским мужем, тоже переводчиком, как и она. А отец не перестает надеяться, что мамочка когда-нибудь все же бросит этого «французишку» и вернется к семье, к мужу, к нему то есть, и к детям, к нам, то есть – ко мне и моему брату, который, к слову сказать, временно живет в другой стране и вернуться к нему довольно сложно.

– Марьяша, – Лялька высунулась из столовой, – у тебя лишние джинсы есть?

– Лишнего не держим, – отрезала я. – Только самое необходимое. К тому же в мои джинсы ты все равно не влезешь.

Это был сознательный удар ниже пояса. Я злилась на Ляльку за то, что она всегда беспардонно лезла в мою жизнь и при этом все вопросы решала единогласно, то есть одним своим голосом. Что скажет, то и будет. А может быть, я не согласна?

Но сегодня Лялька почему-то не обиделась.

– Да ладно, не жмоться, – заныла она, – дай какие-нибудь джинсы-стрейч, как-нибудь натяну. Не поеду же я в своем эксклюзиве. – Лялька указала на свой нежно-персиковый костюмчик от «Живанши».

– А в «эксклюзиве» надо дома сидеть. – Я надавила коленом на сумку и застегнула молнию. – Все готово, – сказала я. – Можно ехать. Пап, ты термос зарядил?

Отец вышел из кухни с двухлитровым никелированным термосом.

– И бутерброды нарезал.

В это время зазвонил его мобильник. Отец взял трубку, и в его голосе тут же появились особые, хорошо мне знакомые нотки.

Сразу стало ясно, что звонила дама.

– Да, Аллочка, конечно, помню... Да, конечно... Что?! Как послезавтра? Ведь ваша предзащита назначена на двадцатое... А я как раз собираюсь уезжать...

В трубке отчаянно завизжал голосок какой-то Аллочки, которая очень возражала против отъезда своего... научного руководителя. В голосе отца снова произошли изменения, и мне это сразу как-то не понравилось.

– Не надо плакать, Аллочка, – сказал он голосом, каким обычно говорят мужчины, на которых можно в жизни положиться. – Я сделаю все, что смогу.

После этих слов я уже по-настоящему занервничала.

Что значит «все, что смогу». Единственное, что в ближайшее время он должен смочь, это найти Фиру. А все Аллочки мира могут пока подождать.

Но, увы, не для моего отца. Он сказал в трубку, что попытается все уладить и, отключив телефон, с виноватым видом уставился на меня.

– У моей аспирантки, Аллочки... то есть у Аллы Леонидовны Переверзевой, – поправился он, – послезавтра предзащита. Работа ее хорошая, но ты же знаешь, как легко завалить молодого диссертанта. И если что-то пойдет не так, ее даже некому будет поддержать.

Отец смотрел на меня с ожиданием понимания и поддержки. «Ну всем нужно понимание, – зло подумала я, – и Аллочке, и отцу, и еще хрен знает кому. Одной мне оно не нужно. Зря я отказалась от Максовой помощи. Уж лучше ехать с жутким Володей, чем совсем одной». От злости я шваркнула сумку на пол.

– Да что ты нервничаешь, Марьяшка? – встряла Лялька. – Пусть Викентий Павлович остается со своей Аллочкой... то есть с Аллой Леонидовной. – Лялька подмигнула мне красиво накрашенным глазом. – А мы с тобой смотаемся в Киев. Мне все равно на праздники делать нечего.

Лялька схватила первые попавшиеся сумки и направилась к выходу.

– Только заедем сначала ко мне, – бросила она на ходу. – Переодеться надо.

Я тоже подхватила сумки и двинулась вслед за подругой, но тут снова зазвонил телефон. Это звонил Макс из аэропорта.

– Марьяшка, ты еще дома? – спросил он, забыв поздороваться. – Очень хорошо. У меня к тебе большая просьба. Сейчас к тебе заедет Володя, завезет пакет с документами. Передай это, пожалуйста, нашему партнеру в Киеве. Имя и адрес написаны на конверте. Можно было, конечно, курьера послать, но раз уж ты едешь... Ну так как, Марьяша, сделаешь? – В голосе Макса прослеживались просительные нотки.

В этот момент в дверь позвонили. Прибыл Максов водитель Володя. В руках он держал огромный букет цветов и два фирменных пакета с изображенными на них яйцами Фаберже.

– А цветы тоже партнеру передать? – спросила я в трубку.

– Цветы? Какие цветы? Ах цветы! Нет, это тебе, – рассмеялся Макс. – И еще там в пакете наши фирменные конфеты, к юбилею заказали. Обязательно попробуй, говорят, вкусные. Все, Марьяшка, объявили посадку. Целую. Будь осторожна. Я позвоню тебе из Мюнхена. И прости меня, гада, за хлопоты... Так передашь?

– Передам, – ответила я и, распрощавшись с любимым, повесила трубку.

Володя все еще топтался возле входной двери, не зная, куда пристроить цветы и пакеты.

– Вот тут это... – протянул он мне цветы. – А здесь документы, – он приподнял один пакет. – А это вам. – Второй пакет оказался чуть-чуть тяжелее первого. Еще бы. Там было аж три коробки конфет.

«Издевается, – подумала я про Макса. – Знает же, что я терпеть не могу конфет. Так аж три коробки всучил».

Всю дорогу до Лялькиного дома я молчала и думала о Фире. Куда же запропастился наш неугомонный старик? Что с ним случилось? В голову лезли самые ужасные мысли. А Лялька, напротив, находилась в приподнятом настроении и трещала, как заведенная.

– Не бойся, Марьяшка, – трындела она с заднего сиденья, – найдем мы твоего Фиру. Из-под земли достанем.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – плюнула я через левое плечо. – Вот как раз этого и не надо.

– Да я ж не в том смысле, – хохотнула Лялька. – Я говорю, что человек – не иголка. Просто так пропасть не может. Вот приедем на место и во всем разберемся. Или ты меня не знаешь? – Лялька вопросительно выгнула бровь.

Я от нее отмахнулась. Уж кого-кого, а Ляльку-то я как раз знала. И очень хорошо. С одной стороны, она из тех русских женщин, которые, как говорится, и коня на скаку... и еще там чего-то... То есть с ней можно и в огонь, и в воду, и в разведку... Но с другой стороны, беда заключается в том, что из всех наших разведок мы по ее милости, как правило, еле ноги уносим. У Ляльки просто талант вляпываться во всякие разные неприятности. То из-за нее мужики подерутся, то бабы... В смысле, бабы, конечно, не из-за нее, а из-за мужиков, которые из-за нее. А однажды Лялька сама подралась и не с кем-нибудь, а с милиционером. Тот, конечно, сам виноват – скотина пьяная. Но кто ж в этом будет разбираться? В общем за годы нашей совместной дружбы головной боли от Лялькиных выходок я поимела по полной программе. Но сейчас я была даже рада, что еду именно с ней.

До Лялькиного дома мы доехали за пятнадцать минут. Хотели высадить отца у метро, но он увязался за нами до квартиры.

– Помогу донести до машины Лерочкины вещи, – заявил он.

Как будто она сама их не донесет. И что там, собственно, нести? Не пять же чемоданов она с собой возьмет. Мы же все-таки не в Монако и не в Ниццу едем. Зачем ей на Украине пять чемоданов? Однако отец оказался близок к истине. Оказавшись в своей квартире, Лялька заметалась по кладовым, антресолям и балконам. Она выволакивала на свет божий фонари, веревки, ножи, компасы и даже винтовку притащила...

– Ты что, с ума, что ли, сошла? – ахнула я, увидев винтовку. – За границу с оружием!

– А что? Оно зарегистрированное, – невозмутимо бросила Лялька и продолжала метать в центр ковра всевозможные предметы, предназначенные для выживания в экстремальных условиях. При этом Лялька по-прежнему была одета в свой костюмчик от «Живанши», и это смотрелось более чем экстравагантно. Холеная особа в эксклюзивном прикиде с винтовкой наперевес.