Текст книги "Небесные всадники"

Автор книги: Фридеберт Туглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

ВОЛК{2}

1

Это было в двенадцать часов ночи за три дня до рождества.

Облака обсыпали мерзлые сугробы мелким сухим снегом. Одинокие звезды ярко горели над пепельно-белой землей.

Полла, собака с хутора Саарику, бежала задами по следам зайца. Носом она вспарывала снег, шерсть у нее на загривке дыбилась, а ноги тряслись от холода.

Раз она наткнулась на людей, воровавших лес. Те испуганно вскочили, и пила их со звоном упала.

Иногда следы подходили к домам. Заяц петлял, кружил, в саду полакомился корой яблоньки и опять скрылся в лесу.

Теперь ее путь пересекало множество следов, и в воздухе носились запахи зверей. Но она старалась держаться своего, усердно разбирая следы.

Она обегала заснеженные кусты можжевельника. Барахталась, по грудь утопая в сыпком сугробе. Шерсть ее намокла, и теперь уже от нее самой тянуло псиной.

Поднимаясь на песчаный холм, она вдруг почуяла с наветренной стороны омерзительный чужой запах. И обернувшись, увидела пустившегося по ее следам волка с оскаленной пастью и вздыбленной шерстью.

Полла насмерть перепугалась и понеслась без оглядки, позабыв про зайца и про все на свете. А волк, лязгая зубами, мчался за ней серым комом по пепельному снегу.

Оба бежали молча, в обоих говорил только голос крови и родовая ненависть. Они проваливались глубже, глубже, так что снег накрывал их с головой.

Все ближе волк, но ближе и родной хутор. Сердце собаки разрывалось от страха. Там, люди, ее не дадут в обиду!

Она побежала к воротам, но ту дыру, через которую она вылезла, замело снегом. Жалобно скуля, она в отчаянии заметалась.

Сугроб все выше, волк все ближе. Полла в отчаянии прыгнула с гребня сугроба и – воющим клубком скатилась под дверь дома.

Там она оглянулась. В углу забора чернел обнесенный сугробом квадрат колодца. Волка больше не было видно, но из колодца доносился плеск воды.

Полла с воем заскреблась в дверь. Наконец вышел заспанный хозяин, старый Андрес Саарик, зевнул, почесал в затылке и впустил собаку в ригу.

Она лежала на соломе и видела кошмарные сны. Повсюду полно было зайцев, они прыгали и скакали, мягкие, как подушки. Вдруг все они превратились в волков и, лязгая зубами, бросились за ней.

Хозяин услыхал, как повизгивает собака, перевернулся на другой бок и вздохнул: «Ох и погодка – ни конца ни краю этому снегу!»

Наконец оба забылись глубоким сном: Полла на своей подстилке, хозяин – под боком у жены. А вот третьему, бившемуся в холодном колодце, было совсем не до сна.

2

Саарику хутор людный. И народ все больше богобоязненный, правоверный. Не считая разве бобылева сына Атса – тот еще говорить не умел, а уже копну хозяйского сена спалил.

Всему голова и заступник, конечно, сам старый Андрес, широкоплечий мужик пятидесяти лет, с лицом степенным и скорбным.

За ним шла хозяйка, толстая и румяная, добрая и сердечная Реэт. Обреталась тут и мать хозяина, землистого цвета старушонка, ветхая, словно старые скрипучие часы.

Младшее поколение – хозяйский сын Йоозеп да две дочки, Леэна и Лаура со своим двухлетним сынишкой.

В баньке гнездились бобыль Мадис, его бойкая на язык жена Ану и двое их сыновей. Мальчишки были лопоухие, с рыжими торчащими вихрами.

Забот с такой оравой у старого Андреса было предостаточно. Тем более, что не терпел он всяких новшеств и современных выкрутас. Он и говорил вдумчиво, степенно, взвешивая каждое слово. Потом разберись, к какому прицепятся!

А уж как хозяюшка привечала вдов да калек! Отдавала все, что под руку попадалось: и мясо, и хлеб, и крупу с толокном, – только бы никто детей не сглазил и дочки бы замуж повыходили.

А то вон на Йоозепа глянул кто-то дурным глазом – и пристрастился парень к водке. Да и с Лаурой не все было ладно.

Ох, жесток мир, ох, полон искушений! От них только и поможет слово божье или заговор.

Реэт и Ану всякий раз со слезами на глазах слушали, как старый солдат читал в доме братства{3} библию. Так она западала им в душу.

Да и комнаты хутора Саарику говорили сами за себя. В каждом углу наклеены были листочки со словом божьим и картинками – все ангелочки да агнцы. А к порогу лошадиная подкова прибита, чтобы зло спотыкалось. Весной, когда стадо первый раз выгонять, бабка чертила на двери хлева крестики, колдовала над мохнатыми носками и шерстяными кисточками и, отправляя стадо, бормотала:

 
Пес лесной, барбос лесной,
Золотой король лесной,
Защити ты наше стадо,
Защити овечек наших…
 

После этого ни дурной глаз, ни прочая нечисть какое-то время не решались досаждать саарикускому стаду. Знать, велика была сила заклятия.

Видела же однажды бобылиха Ану, как лукавый на хлев нападал. Поначалу-то смело пошел, а потом вдруг как завернулся в клубок и с воем в лес припустил.

А ее ведь, нечисти всякой, вокруг вон сколько: домовые и лихоманки, кикиморы и трепалки. Но и против них помогало слово божье и всякие разные заговоры.

Так вот и жили эти богопослушные люди.

3

В третий раз прокричал петух. Это значило, что пора идти к скотине.

Ану, кашляя, накинула овечий тулуп, надела мужнины сапоги. Потом зашла в дом и разбудила Леэну, та в свой черед подняла Йоозепа.

Вечером он сходил в деревню и пропустил по маленькой. Ох, как теперь гудела голова! Ох, уж эта жизнь всеблагая.

Поеживаясь на утреннем морозце, Йоозеп и Леэна взвалили на плечи ушат и двинулись вниз, к колодцу. Было темно, Ану шла впереди; ее тулуп поскрипывал, и снег похрустывал.

Вот они уже и у колодца. Ану собралась было опустить ведро, но тут со дна колодца донесся громкий плеск воды.

«Верно, кусок льда упал», – подумала она, но на всякий случай прислушалась. И тут из глубин донеслось грозное рычание.

– Боженька, сыночек, дух святой! – взвизгнула Ану и отпрянула. Головой она ударилась об ушат, с которым подоспели Леэна и Йоозеп.

– Смилуйся, господи, – кричала она, обхватив голову обеими руками. – Светопреставление!

– В чем там дело? – спросил Йоозеп, который за хрустом снега ничего не слышал.

– Ох, господи, ох, Иисусе! Спаси нас, грешников! Ох, агнец божий!

– Да в чем дело-то?

Но тут из колодца вновь донесся громкий плеск и рычанье. Ушат со стуком свалился.

– Светопреставление! – вопила Ану. – Дьявол разорвал оковы! Сейчас вылезет и проглотит весь мир! О, божеская милость! О, троекратный кровавый договор!

До этого все стояли в оцепенении. Теперь Ану понеслась к бане, а Леэна – на пригорок, к дому. Душераздирающим воплем Ану перепугала своего мужа.

– Что такое? – вскрикнул Мадис, вскинувшись на постели.

– Ох, святый дух, святый крест святый агнец!

– Какой агнец, какой крест?

– Сатана вырвался! Конец света на дворе! О, божеская милость!

– Какой конец света, что за ахинея?

– Фу, какие слова говорит. За окном уже вон ангелочки поют, а он все ругается! О господи, о господи!

– Ангелы? Неужто ангелы? – оторопел Мадис. – Ну-ка, дай сюда мои сапоги.

Но пока Ану стягивала сапоги, Мадис босиком, в одном исподнем, выскочил во двор. К колодцу уже сбежались люди из хозяйского дома.

– Неужто дьявол? – сокрушалась хозяйка. – Неужто вырвался?! Спятил он, что ли?

– Домовой… – бормотала бабушка, – не иначе как домовой.

Она тут была самой старшей и знала наверняка. Боже праведный, конца-края нет той нежити, которая маяла ее в жизни.

– Кто его знает, – раздумывал Андрес. – Теленок какой-нибудь в колодец свалился, а они тут…

– Теленок, как же! – закатилась бобылиха. – Теленок! Скажу я тебе, хозяин, перед ликом судного дня: сам ты теленок, коли так говоришь. Да откуда тут теленку взяться? Я же видела, какой там лешак: глазищи – фонари, зубья, как у грабель, а когтищи… Прости господи, агнец божий! – вскрикнула она вдруг. Ибо в этот самый миг из колодца снова донесся омерзительный вой и плеск, словно надвигалось половодье. Лица у всех вытянулись.

– Реэт, Реэт! – закричал хозяин Андрес. – Сбегай принеси молитвенник!

Вскоре книга была доставлена. И поплыл в предрассветной полутьме, зазвучал жалостный псалом – в сопровождении еще более жалостного воя лешего:

 
О, помоги, Иисус, удержаться,
Зри, как во тьме на меня он напал,
Тщится обманом со мной рассчитаться,
О, ведь не зря ад его посылал!
Дьявол хитрит, чтоб в искус нас ввести,
Порчу стремится и грусть навести.
 

С каждым стихом нечистый становился все тише и тише. А когда умолкли поющие, все смолкло и в колодце.

Только теперь набрались они смелости посветить в колодец и заглянуть вглубь. Чахлый огонек едва высветил верхние венцы. Тогда спустили в ведре жестяной фонарь. Он светил, как тусклая луна сквозь сероватый туман: чернели стены, внизу поблескивала темная вода.

– Сгинул, – торжественно провозгласила бабушка. – Не стерпел божьего слова.

Все вздохнули, будто от тяжелого бремени избавились. И снова поплыло в утренней тишине:

 
«Возрадуйся, народ крещенный…»
 

4

Разгар утра. Посреди двора в штанах из чертовой кожи стоял Андрес, и вид у него был озабоченный. Он чесал в затылке и бормотал:

– Кто его знает, случится чего или не случится… А так-то все стадо без питья околеет… И кто ж его знает, случится чего или не случится…

Он еще постоял в раздумье и наконец распорядился:

– Леэна, ну-ка ставь котел на огонь, неси снег и давай его растапливать.

Потом он подошел к колодцу и перегнулся через сруб: «В лицо-то небось не бросится», – подбадривал он себя. Однако в колодце ничего, кроме чернеющей воды, не увидел.

После обеда к ним зашла тетушка с Сирпику. Она приятельствовала с саарикуской хозяйкой и прочила Леэну в жены своему сыну. Ей тут же поведали, какая в Саарику приключилась беда.

– Что ж вы, так и не решаетесь брать воду из колодца? – заключила тетушка.

– Так оно и есть, сестричка, господи спаси! – вздохнула Реэт.

– Ох, да ведь нечистые воду не портят, – защебетала тетушка. – Помню, я еще совсем девочка была, лет пятнадцати, так вот и нас такой одолевал. Вот уж побесновался, все горшки с молоком, все мешки с мукой, – все облазил, только пыль столбом стояла. Мы тоже тогда из амбара ничего не хотели брать. Боялись, кто его знает, какая зараза привяжется. Только ведь, сестричка, нужда и не то заставит! Делать нечего, пришлось есть то, куда он свой нос совал. И ничего! Ничегошеньки, все были живы-здоровы, как пташки небесные.

– Ничего, говоришь, не случилось? – Реэт прямо диву далась. – Гляди-ка, чудо господне! А мы, бедняжки, все вздыхаем – где бы воды взять?

Сирпикуская тетушка вскоре ушла. Обещала на рождество наведаться.

Возню со снегом сразу бросили. Поначалу, правда, не очень-то отваживались брать воду из колодца, но скоро все привыкли.

Правда, беда все-таки приключилась. В дом прибежала Ану и огорошила: Мадиса сглазили. И то сказать, человека сглазили, дело нешуточное!

Побежали к бане. Бедный Мадис лежал в кровати, весь синий, трясся и стучал зубами.

– Холодно! Тулупов принесите!

– Сглазили, не иначе… – забубнила бабка. – И кто же это с дурным глазом…

– Никакого тут сглазу, утром у колодца простыл, вот и все!

– Чего там простыл – точно, сглазили…

– Черт подери! – фыркнул Мадис. – Заладили свое – сглазили да сглазили!

Ага, попробуй объясни порченому – так он тебя и поймет!

В тот же день хозяин готовил квас и варил пиво – вовсю начали готовиться к рождеству.

Вечером пришел племянник Мадиса – тот, что служил на винокурне в Кикепяра. Он принес штоф спирта – растирать больному кости. Мадис натерся снаружи и принял вовнутрь: поможет снаружи, так и изнутри не повредит!

И жизнь пошла своим чередом.

5

Был второй день рождества, и в Саарику собралось много гостей. Сирпикуская тетушка с сыном, мельник из Пальясярги, таагевереский Пярт с семейством и многие другие.

Гости, как и подобает истинным христианам, пришли на второй день рождества. В первый-то всякий уважающий себя человек идет в церковь или сидит дома над молитвенником. Только непутевые поют да гуляют все праздники напролет, мирского веселья и радости полны.

Гостям было приятно и покойно. В Саарику людей принять умели! Тут тебе и угощенье, и пивка подольют, и разговорцем уважат.

Но про нечистого ни словечка не было сказано. Понятно, гости о нем все знали. Одной, другой сестрице шепнула об этом на ухо сама хозяюшка. Поди-ка попробуй одна такую тяжесть на душе носить.

Пояса расслабили – и к столу. А стол ломился под тяжестью посудин со студнем, мисок с клецками, блюд с рождественской колбасой и кружек с домашним пивом.

Отведали чего бог послал, ели перочинными ножами и пальцами, сморкались и отирали губы большими платками. От еды люди отяжелели, и скамьи подними стали прогибаться.

После обильного обеда Мадисово семейство отправилось заниматься скотиной, а гости, вздыхая и охая, – смотреть хозяйство. Вот уж хозяйство так хозяйство на этом хуторе Саарику! – соглашались все.

Вдруг со двора донесся жуткий крик. Хозяева и гости побежали к колодцу, возле которого причитало бобылево семейство.

– Черт в колодце! – верещала Ану.

– Сам рогатый! – подтвердил Мадис.

Они говорили наперебой. И никто уже не мог ничего понять. Наконец Андрес пробрался к колодцу. И верно, в колодце на воде лежал зверь, с черной от воды шерстью, мутно-синими глазищами, с горестным оскалом зубов. Больше ничего различить не удавалось.

– Батюшки-светы! – женщины всплеснули руками. – Ох, отец, сын и дух святой!

Они еще посокрушались. А потом заметили, что тварь-то в колодце не двигается.

– Околел, – сказал парень.

– Околел, как же! – зачастила тетушка. – И что ты, молодой человек, об этом знаешь! Этот не околеет. Это хитрая бестия. Прикидывается, что спит, чтобы только нас искусить. Его проделки, спаси нас господь! Его козни, боже избави!

Наконец собрались с духом. Парень бросил в колодец камень. Вторым метили уже лешему в голову. Раздался шлепок по мокрой шкуре и всплеск воды. Дальше дело не двинулось. Тогда опять принесли псалтырь.

До самого вечера стояли люди вокруг колодца и пели. Проезжавший мимо торговец из Сялу привстал в санях и крикнул через забор:

– Эй, саарикуские, кого отпеваете?

– Дьявола, дьявола, – бросил кто-то через плечо.

– Что ты сказал?

Но ответа не последовало. Тогда он зашел во двор.

– Чего вы тут разливаетесь?

– Отец и сын…

– Чего разливаетесь? – спрашиваю. Словно с ума посходили. С непокрытыми головами на таком морозе. Давно сдурели-то?

Старики и старухи глядели на него, губы – синие черточки – холодно и укоризненно сжаты. Но вот торговец пробился к колодцу.

– Господи помоги! – хлопнул он желтыми кожаными рукавицами. – Утопили в колодце собаку и причитают теперь, будто покойника в гроб кладут! Да что же вы уставились и не вытаскиваете эту падаль?

– Не падаль это, а дьявол, – прошипела тетушка.

– Какой дьявол?! Чистая падаль. Одумайтесь да вытаскивайте ее!

– А ты сам попробуй-ка вытащи, коли жизнь не мила. Увидишь, как бросится на тебя, ох, как бросится!

– Да, пусть господин торговец сам попробует вытащить, – сказал старик с лицом хитреца, презрительно цедя слова, – пусть сам попробует вытащить, а потом других учит.

– Была мне нужда таскать вашу падаль! Делайте, что вам вздумается, бараны!

Торговец уселся в сани и поехал. Оглянувшись, он увидел, что во дворе вокруг колодца так и стоит кучка людей, дрожит от холода и поет.

6

Было около трех часов пополудни. Уже начало смеркаться.

– А что, народ, может, в самом деле вытащим его? – нерешительно сказал Андрес. – Сколько еще стоять будем?

– Поди-ка вытащи этого поганого! – отозвался старик из Абритсе. – Видал, даже сялуский торговец не отважился! А уж на что глотка луженая, и мужик хваткий.

– Смелости набраться бы…

– Да кто этого бешеного боится! – старый солдат выпятил грудь колесом. – Я с турками бился, и то страха не знал.

– Мадис, неси багор! – распорядился хозяин Саарику.

Багор вскоре был доставлен.

– Кто возьмется-то?

– Дак вроде хозяин всему голова…

– Ты что! – сейчас же запричитала саарикуская бабка. – Нешто хозяину такое дело под стать?!

– Ну а тогда, может, хозяйский сын – Йоозеп?

Враскачку, с красным носом, с трясущимися руками Йоозеп без долгих размышлений подошел ближе.

– Жизнь или смерть, жизнь или смерть… – бормотал он, блаженно улыбаясь. – Ежели приходится уходить отсюда, так иди-ик! – так иди, не крестясь, – и-ык!

– О господи! – теперь заныла Реэт. – Куда ему, Йоозепу, идти-то! Совсем ведь еще ребенок!

– Нет так нет! – покорно согласился Йоозеп и отшатнулся в сторону.

– Дядюшка, может, ты начнешь?

А орикуский дядя в ответ:

– Ох, братцы, да ведь у меня жена, дети! На кого я их покину? Кто их накормит да оденет?

– А старый вояка – уж он-то смельчак?

– Это я, что ли? – заупрямился тот. – Да я ж недавно с чердака упал. Руку вон вывихнул – где уж мне.

– А может, страшновато?

– Кто это сказал? Чтобы я да боялся? С турком воевал – не боялся. Буду я черта бояться!

Наконец отыскались трое мужиков, которые взялись за багор. Медленно, с большим трудом вогнали багор, подцепив крючком зверя за брюхо – а сердце у каждого того и гляди оборвется.

И он начал подниматься медленно, с натугой. Загривок блестел, хвост отвис, из ушей струйками стекала вода. Вдруг какая-то девочка пронзительно вскрикнула:

– Шевелится!

И та-ра-рах! – зверь полетел обратно в колодец, потому как люди шарахнулись в разные стороны.

– Ну не бешеный, а! – посетовал Андрес. – Не дается, и все тут!

Снова они выждали, зверь не двигался, и вновь принялись поднимать. И он появился, он появился, леший из самой преисподней, появился слишком неожиданно посреди визжащих баб.

– Отойдите, отойдите! – кричали вокруг. – Гляди, как сейчас вскинется да схватит за ногу!

Но зверь не шевелился.

– Посвети! – приказал Андрес.

Мадис поднял фонарь. На снегу, в кольце ног, между которых словно солнечные лучи разбегались полосы света, лежал мокрый, раздувшийся зверь. Все склонились над ним.

– Да это волк! – воскликнул вдруг Атс, сын Мадиса, он уже ходил в волостную школу.

– Чертов волк! – повторили все в один голос.

7

Мертвенно-бледные гости смотрели друг на друга. Хозяин Андрес рукавом отер лоб.

– Волчья падаль… – пробормотал хозяин Пальясярги.

– Валялся там, в колодце… – добавил второй, из Паагевере.

– А мы эти помои пили! – плюнул третий.

– Ык! – исторг один.

– И-ык! – отозвался второй и привалился к забору.

– Я же говорил, что волк это… и-ы-иы-ык!..

– И я тоже, дак никто не верил – ыы-ыык!..

– Пиво что, на этой самой воде варили, и квас тоже?..

– На какой же еще…

– Оох, отец родной… ох, помогите… Ыы-ыык!

Плохое было у всех настроение, совсем плохое.

Наконец пошли в дом.

– Попить дайте! В горле першит! – стали сетовать гости.

– Откуда дать-то, господи! – завздыхала Реэт. – Вода-то вся из колодца. Пойдите снегу поешьте, может, полегчает.

В конце концов натопили снегу, чтобы заварить малиновый чай, и гостям удалось прополоскать горло.

Разговор вновь оживился.

– Как же теперь быть с этим колодцем? – озабоченно спросил Андрес.

– Не знаешь, что и присоветовать, – вздохнула тетушка из Сирпику.

– Придется, верно, бросить эту падаль в колодец, а сам колодец засыпать. Новый копать надо, деваться некуда.

– Как это в зиму копать? Нет, спасибо на добром слове.

– Позовите пастора, – посоветовал набожный хозяин Палу. – Пускай благословит воду, все и пройдет.

– Ну, вот тоже, пастора! – захныкала бабка. – Да разве нынешний пастор прежнему чета? Тот пришел, прочел, что нужно, и дом благословил. А молодой разве так сделает?! Он тебя самого распечет, только держись, а черта распекать не пойдет. Ему ни до кого дела нет.

– Что да, то да, – согласился и ее сын Андрес. – Летом придется новый колодец рыть, а пока будем со стороны воду возить. Хозяйству от этих волков сплошной убыток. Мало того, что овец в лес таскают, так еще и колодец во дворе осквернили.

Гости засобирались. Не хотелось им больше видеть друг друга. Кое-кому еще и на другой день было худо.

Сирпикуская тетка ехала с сыном по снежному лесу. Они долго молчали, потом тетка заговорила шипящим, злым голосом:

– Видал, напасть какая, ни в чем им счастья нет. Йоозеп пьет, Лаура недавно ребеночка прижила, а теперь вон волк в колодец свалился. Не к добру это! Увидишь, вот увидишь! Лучше держись от них подальше. И кто знает, что еще там с Леэной!

И снова полозья скрипят в молчаливом лесу. Сын спал, откинувшись на спинку саней, толстый и неповоротливый как бревно.

8

Вечером того же дня Мадис сидел в парной бане перед печкой и сушил одежду. Он ходил за водой к роднику и там в потемках упал в воду.

Озноб-то какой, согреться бы в самый раз! – подумал он и отыскал в углу бутылку. Как раз в эту минуту вошел Йоозеп с Поллой.

– Тебя какой черт принес! – выругался Мадис и спрятал бутылку за спину.

Йоозеп подплыл ближе, взял Мадиса за руку и, подмигнув своими красными глазами, прошептал:

– У тебя есть, я знаю. Дай мне тоже. Я все это время спал. А теперь голова раскалывается! Дай подкрепиться!

– От тебя не отделаешься, – проворчал Мадис. – Но сначала я сам хлебну.

Мадис поднес бутылку ко рту, его кадык заходил. Взгляд Йоозепа поднимался вслед за дном бутылки – так кот следит за полетом ласточки.

– Ох я и баран, ох и болван, – вдруг расстроился Мадис.

– Что такое? – перепугался Йоозеп.

– Спирт-то я колодезной водой разбавлял.

– Подумаешь, ерунда какая, – решил Йоозеп, протягивая к бутылке костлявые руки. – Не выливать же добро. Сейчас испытаем!

Он сделал изрядный глоток. Потом пили по очереди. Пока Мадис не сказал:

– Худо мне.

– И м-мне. Н-ну и что?

– Тошнит.

– Ох, и слабак же ты – и-ык!

– О-охо, о-охо – ы-о-ок!

– На-ка, по-подкрепись!

Но Мадис, скорчившись, уже завалился на банную скамейку, желтый, как капустный лист.

– О-ох, господи! – стонал он, держась за живот. – Голова трясется, а живот ходуном ходит. Чтоб этим волкам провалиться!

Полла тем временем пригрелась у печки, вытянув морду и лапы. И было ей хорошо. Потому что она снова погрузилась в свои блаженные собачьи сны, полные поразительных зверей.

Запорошенным бором бежала она по заячьему следу. И был это не простой заяц, больше, чем любой другой заяц, всем зайцам заяц. Да и сама она, Полла, была не обыкновенной собакой. Она была несравненно больше и сильней, чем другие собаки. Она была всем собакам собака – сверхсобака.

И вот она горделиво трусит под небывалыми деревьями, гоняясь за запахами небывалых зверей по небывалым следам. Как прекрасно быть собакой – самым ценным зверем среди всех зверей!

Вдруг она увидела, как за можжевеловым кустом поднимается волк и пускается наутек. Он тоже огромен: как гора, чернеет он под деревьями, ветки обламываются на пути этого всем волкам волка – сверхволка.

И Полла пустилась за ним, смелее и сильнее любого волка на свете. Она, словно ветер, приближалась к волку, она уже чуяла терпкий дух зверя у самого своего носа.

Вот она разинула пасть, чтобы сомкнуть клыки на волчьем загривке, – и с визгом проснулась.

Мутным оторопелым взглядом она огляделась и увидела двух осоловелых мужиков с желтыми лицами, лежавших на лавке у стены, – в свете затухающей печи.