Текст книги "Александр Македонский"

Автор книги: Фриц Шахермайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

Свадьба в Сузах больше, чем что бы то ни было, показывает нам трагизм положения гениальных деспотов, которые не в состоянии на сколько-нибудь долгий срок возвысить человека, а могут лишь – это им намного проще – унизить его и заставить замолчать. Сначала свободный человек пробует сопротивляться, и если он не гибнет при этом, то в конце концов опускается до уровня безвольного орудия в руках деспота. Александру был известен только один закон – энтелехия [325]325
  Энтелехия – в философии Аристотеля целеустремленность, целенаправленность как движущая сила, активное начало, превращающее возможность в действительность.


[Закрыть]его личности и идентичная ей идея государственности. Это полностью исключало всякую оглядку на права и энтелехию любой другой личности. И бракосочетание в Сузах как бы символически раскрывает перед нами отношение Александра к окружающему миру. Только себя он ощущал носителем новой идеи, только его дух мог завершить начатое дело, все другие люди были лишь орудиями. Если же они повиновались, внутренне не соглашаясь с ним, то становились марионетками.

В армии тоже поощряли смешанные браки, но так как там не было речи о создании новой, македонско-иранской аристократии, то женитьба на женщинах Востока не была обязательной. Воины могли вступать в брак с азиатскими женщинами, которые сопровождали их во время походов, следуя за армией Александра. Но, как уже было сказано, по возвращении в Македонию воины должны были вернуться к своим покинутым семьям, новые же, «лагерные» семьи оставались на Востоке. Сыновья от этих браков должны были воспитываться в Азии по западному образцу за счет государства. Из них впоследствии формировалось пополнение имперской армии. Став гоплитами, они должны были по замыслу Александра соединиться со своими отцами [326]326
  Распространенное мнение о том, что свадьба воинов праздновалась одновременно со свадьбой знати, опровергается Аррианом (VII, 4, 8). Ср.: Arr. VII, 12, 2; Chares, frg. 4.


[Закрыть].

АРМИЯ ИМПЕРИИ

Армия Александра шла в Азию как македонское ополчение, и его оказалось вполне достаточно, чтобы нанести поражение огромному персидскому войску. В Согдиане регулярную армию пришлось пополнить эллинскими наемниками. Впервые были включены и иранские подразделения – правда, лишь в качестве вспомогательных отрядов. До сих пор речь шла, следовательно, только о западной армии, которая считала себя принадлежавшей Македонии, а в Александре видела национального правителя. Таким образом, Александр, властелин мира, оказался в прямой зависимости от армии, по преимуществу национальной, армии, которая относилась с известной сдержанностью ко всем его планам завоевания мира. Планам Александра мешало и само существование народной македонской армии с ее суверенным войсковым собранием, и то обстоятельство, что его воспринимали только как царя македонян. Создание империи настоятельно требовало и создания настоящей имперской армии нового типа.

За политическим и общественным уравниванием и слиянием европейской и иранской верхушки неизбежно должен был последовать тот же процесс в армии. Такое радикальное преобразование нельзя было провести ни в Индии, ни в Согдиане, а лишь в центре империи. Во время своего второго пребывания в Персии, Сузах, Месопотамии в 327 г. до н. э., когда закончилось обучение 30000 молодых иранских воинов, совершенное по приказу Александра, он решил, что наконец наступило время для создания принципиально новой армии, независимой от Македонии.

Дальнейшее промедление было невозможно хотя бы из-за порядков, царивших в старой армии, да и воины устали от непрерывных боев и походов, они тосковали по родине. На реке Гифасис они не смогли справиться с задачей, поставленной перед ними, в пустыне Гедросии армия сильно поредела. Значительные подразделения эллинов рассеялись по гарнизонам в Индии и Согдиане или же закрепились там в качестве поселенцев. Оставшаяся часть армии была уже не способна на военные подвиги. Потребность в создании новой армии стала несомненной, возможности для этого были налицо, и все же именно теперь перед Александром встала самая трудная задача всей его жизни.

В Сузах началось формирование новой конницы. От старых гиппархий (число их временно сократилось до четырех, затем вновь увеличилось до пяти) осталось одно название. До сих пор в каждую гиппархию входил эскадрон (ила), состоящий из аристократов, сподвижников царя; ему придавались сотни македонских и греческих всадников. Теперь доступ в гиппархии был открыт и персам, а из бактрийцев, согдов, арианцев, зарангов и парфян принимали только самых высокородных и знатных. Так как вскоре после этого около 1500 македонских всадников отправилось из Описа на родину, то в каждой гиппархии вряд ли осталось более сотни македонян. Остальные были либо греками, либо иранцами. По-видимому, привилегированное положение илы сподвижников царя по отношению к другим сотням было ликвидировано. Во всяком случае после 323 г. до н. э. эти илы уже не упоминаются. Все это свидетельствовало о блестящих возможностях, открывшихся перед молодыми иранскими аристократами: занять место в самых привилегированных войсках империи, а тем самым и в обществе. Лицам, принадлежавшим к высшей иранской аристократии, был открыт доступ и в отряд телохранителей царя, правда, они составляли особое подразделение.

Пробил последний час старой фаланги. В Сузы уже прибыли молодые воины с Востока, об обучении которых Александр распорядился еще в 327 г. до н. э. 30000 молодых воинов, в основном иранцев, обученных сражаться в качестве гоплитов, вооруженных македонским тяжелым оружием, предстояло составить ядро будущей армии и ее фаланги. Царь называл их эпигонами, т. е. «потомками». Вначале они составляли антитагму —вторую армию, существующую наряду со старой [327]327
  Arr. VII, 6, 1 и сл.; Diod. XVII, 108, 1 и сл.


[Закрыть]. В Описе Александр задумал отпустить на родину 10000 македонских ветеранов, которые либо были больны, либо уже состарились. Из них 6000 принадлежали к тяжелой пехоте, 3000 – к гипаспистам, а остальные служили в гарнизонах, некогда оставленных в Сузах и Вавилоне. Вести их на родину было поручено Кратеру. Александр без сожаления отпускал их, о чем свидетельствует высокое вознаграждение, пожалованное царем каждому ветерану. В отдельных полках оставалось теперь лишь по нескольку сот македонян. Если учесть, что число греков, находившихся в армии в 330 г. до н. э., сильно сократилось как из-за перемещений в пограничные войска, так и из-за потерь в пустыне Гедросии, то создается впечатление, что пехота сохранила немногим более половины своего основного состава.

Над созданием новой армии царь работал все последние годы, отпущенные ему судьбой. Не следует думать, что он подолгу размышлял над документами и материалами. Нет, он ничего не писал, он совещался с военачальниками и приказывал [328]328
  Arr. VII, 24, 1; Plut. Al., LXXVI,


[Закрыть]. Он относился ко всему необычайно серьезно, вдумчиво и не спешил. Дело подвигалось медленно, и, когда Александр умер, план не был закончен даже вчерне. Источники повествуют лишь о незавершенной работе. Из них мы узнаем также, что весной 323 г. до н. э. из Малой Азии прибыли новые контингенты западных наемников, а Певкест прислал не менее 20000 персов и жителей горных местностей, вооруженных дротиками и луками. Все они влились в основные македонские подразделения.

До нас дошла и такая интересная подробность, как порядок эшелонирования новой фаланги в глубину [329]329
  Arr. VII, 24,


[Закрыть]. В трех передних рядах должны были сражаться македоняне, затем двенадцать рядов в глубину составляли персидские копьеносцы и лучники, а замыкали все македонские гоплиты. Это не имело ничего общего со старым гоплитским строем. Отсюда следует, что измениться должен был не только состав войска, но и назначение последнего. И если раньше, во время своих походов, Александр развивал новую стратегию, то теперь он хотел представить миру совершенно небывалую тактику.

Персидских телохранителей царя, так называемых «яблоконосцев» [330]330
  Так их называли, потому что они были вооружены копьями, украшенными золотыми шарами, напоминавшими по форме яблоко.


[Закрыть], включили в полки гоплитов. Агемагипаспистов была пополнена персидскими аристократами, которых признали достойными этой чести [331]331
  Arr. VII, 29, 4; Diod. XVII, 110,


[Закрыть]. Весьма вероятно (хотя в источниках об этом не упоминается), что эпигоны также были включены в основные формирования старой армии.

От старой армии оставалось лишь 13 000 пехотинцев и 2000 всадников, из них всего около 5000–6000 македонян. Все остальные были, по-видимому, греческими наемниками. И если мы определяли количество наемников в обозе 323 г. до н. э. примерно в 5000, то в конечном итоге в армии их насчитывалось уже 20000. Им противостояло 50000 воинов, происходивших с Востока, в основном иранцев. В гигантской армии из 70000 человек македоняне составляли едва ли четырнадцатую часть. Можно было опасаться, что «с водой выплеснули и ребенка». Но царь прекрасно это понимал и не хотел, чтобы такое противоестественное положение продолжалось долго. Уже зимой 328/27 г. до н. э. он потребовал, чтобы из Македонии были присланы свежие подкрепления. В 323 г. до н. э. прибыл новый контингент всадников. Привести в Азию сильную македонскую армию было поручено Антипатру. Правда, на ее появление нельзя было рассчитывать ранее, чем в 321 г. до н. э., но, возможно, это устраивало Александра: он думал вернуться из Аравии до прибытия македонских контингентов и хотя бы вчерне завершить создание имперской армии. Тогда македонянам пришлось бы примириться с свершившимся фактом и терпеливо сносить разделение их отрядов и включение их в новые подразделения. Только тогда составные части были бы правильно расположены и тесное сближение привело бы к органическому единству. В конце концов это было самым важным как для империи, так и для новой армии! Сможет ли неуклюжее чудовище превратиться в послушный организм? Возможно, Александр в новой имперской армии видел не инструмент для ведения войн, а орудие для внутренней политики ассимиляции. Осуществление его замысла объединения обоих миров сопровождалось ошибками и неудачами. Армия же находилась всецело в его руках. Здесь согласно его воле должно было произойти не просто объединение, а объединение образцовое. И армии предстояло стать питомником и рассадником нового единства – единства империи.

МЯТЕЖ В ОПИСЕ

Выше уже говорилось о борьбе Александра с его приближенными после смерти Дария. Победить в ней царю помогла нерушимая верность простых воинов. Они собирались на войсковые собрания и выносили решения против Филоты, против «пажей», более того, даже против мертвого Клита.

Чтобы правильно понять связь, существовавшую между царем и рядовыми воинами, мы коснемся еще раз ее общественных предпосылок. Основная масса войска состояла из бедных крестьян и пастухов. Эти люди целиком зависели от произвола могущественных крупных землевладельцев. У них была только одна защита – царь. Он охранял права этого мелкого люда, и они платили ему верностью. Так сообща можно было защититься от посягательств крупной земельной знати.

Маленький человек в армии Александра не был толкователем будущего, его не заботили не претворенные в жизнь планы царя. Конечно, многое из того, что делал Александр, было ему не совсем понятно, но царь был добрым, любил воинов и вел их к победам, был настоящим народным царем, а не чванным и надменным аристократом типа Филоты.

Рядовые воины следовали за Александром, соблюдая дисциплину и почти слепо повинуясь ему до тех пор, пока не поняли, что совершается нечто чудовищное: царь хочет постепенно отделиться от родины и народа. И как это часто бывает, воины не могли избавиться от зародившегося у них подозрения; после Индии их точил червь сомнения, и они уже не могли хранить верность царю. На Гифасисе недовольство еще можно было объяснить усталостью, тем не менее позднее обнаружилось, что армии не хватило сил для продвижения вперед, а для отступления силы сразу же нашлись. Перед походом на маллов, по-видимому, произошли какие-то беспорядки [332]332
  Curt. IX, 4, 16 и сл


[Закрыть]. Да и катастрофа в Гедросии не могла способствовать росту доверия армии.

Однако тут речь шла лишь о первых признаках недовольства, постепенно охватывавшего воинов. Только в лагере в Сузах стало очевидным то, что еще раньше вызывало опасение у знати, а теперь увидел и маленький человек. Все было взаимосвязано, одно влекло за собой другое: иранский обряд во время торжественного бракосочетания, заигрывание Певкеста с персами, столь восхваляемый царем восточный стиль облачений и характер придворной жизни (если раньше все терпели, то теперь это казалось вдвойне подозрительным). Однако особенно нестерпима для македонян была реформа армии. Сначала она затронула всадников, а затем дошла и до фаланги. 30000 молодых воинов Востока уже прибыли в армию. Не ставило ли это под угрозу самое священное право воинов – право на войсковое собрание? Теперь воины-крестьяне увидели, что их свобода в опасности и угроза исходит не от знати, а от царя.

Недовольство армии объяснялось еще одной причиной. Все хотели вернуться домой, но возвращение должно было быть триумфальным, и вести их должен был царь-победитель. Однако оказалось, что Александру эта идея совершенно чужда, он и не помышлял о возвращении на родину. Он предпочел остаться со своим новым, восточным войском, а не вести своих старых верных воинов домой.

Это недовольство в армии противоречило полной зависимости от царя, в которой пребывали с недавних пор его приближенные. Отпуская воинов домой, царь щедро вознаградил их, устроил богатый пир и великодушно решил заплатить все их долги торговцам и маркитанткам. Но именно это проявление царской щедрости обнажило пропасть, разделявшую царя и его войско. Воины не хотели сообщать суммы, взятые в долг, они не доверяли царю. И Александру пришлось немало потрудиться, чтобы убедить своих подчиненных в простом своем желании освободить их от долгов [333]333
  Arr. VII, 5, 1 и сл.; Plut. Al., LXX, 3; Curt. X, 2, 9 и сл.; Justin XII, 11 и сл.


[Закрыть].

Однако в течение некоторого времени, до прибытия в Опис, напряженность была еще скрытой. В Описе, как уже говорилось выше, Александр намеревался дать ветеранам отставку. Царь еще раз созвал старое войсковое собрание, еще раз произнес речь перед своими верными сподвижниками, делившими с ним все походы, победы, лишения и тяготы, пережившими с ним великое, трудное и прекрасное время. И, конечно, Александр был глубоко растроган, иначе он не был бы Александром. Он объявил свое решение: старые воины и все, кто не может больше участвовать в походах, должны вернуться на родину, где их ждет почет и уважение.

Но царю не удалось продолжить свою речь, ибо тут и разразилась буря негодования, тут-то и выявилось, сколь оскорбленными чувствовали себя воины. Выступали и те, кто должен был вернуться на родину, и те, кому надлежало остаться, выступала как бы вся армия, как бы весь народ поднялся, чтобы с горечью обвинить царя в отступничестве. Общий шум вселял смелость в отдельных ораторов: если они уже не нужны царю, пусть он распустит сейчас всю армию и со своим отцом Аммоном отправится один в поход.

Исстари на войсковом собрании разрешалось возгласами выражать одобрение или неодобрение. И Александра просто заставили замолчать, его открыто высмеяли. Не было ли это началом брожения и бунта? Да, он больше уже не прежний «отец воинов» и не народный правитель, хотя и стал могущественным властелином мира. Александр не мог допустить такого обращения с собой. Когда воины позволили себе смеяться над ним как над сыном Аммона, царя охватил необузданный гнев, и он обрушился на бушующее собрание. Он соскочил с трибуны, указал на самых громких крикунов и повелел казнить их. Александр вновь был таким же, как в ту страшную ночь Мараканды [334]334
  Автор имеет в виду ночь убийства Клита, происшедшего в Мараканде.


[Закрыть], он превратился в демона, который повинуется лишь силам стихии. Царь не раздумывал и судил, он просто уничтожал всех, кто оказывал ему сопротивление.

Войсковое собрание оцепенело и умолкло, оно было потрясено не столько нарушением своих прав, сколько безмерностью и стихийностью царского гнева, который парализовал всякое сопротивление. Царь вновь поднялся на трибуну и заговорил, но уже резко и язвительно. В начале речи он упомянул Филиппа: воздал должное своему земному отцу, восхвалял его славные дела. Но затем заговорил о себе, о том, что совершил со своим войском, об их общих перенесенных трудностях и боях, о победах и почетных ранах, о заботах, о любви, которую он всегда питал к своим воинам. И эти его воины теперь бросают его?! Он никого не удерживает, но пусть они расскажут на родине, что нарушили верность царю и доверили его охрану азиатам. Горькой спокойно он закончил свою речь словами: «А теперь идите!» [335]335
  Наиболее достоверным автор считает сообщение о бунте в Описе Арриана (VII, 8 и сл.), ибо его рассказ восходит к Птолемею, который был свидетелем события. Отдельные подробности см.: Diod. XII, 108 и сл. (из Клитарха), и Plut. Al., LXXI.


[Закрыть]

Оставив собрание в растерянности и смятении, царь удалился и приказал к себе никого не пускать. Оставшись один, он стал роптать на судьбу, которая уже давно преследовала его. Он принес ей в жертву Пармениона и Филоту, она же похитила у него Клита, Каллисфена и лишила его верности «пажей», теперь она отнимает и его любимых воинов. И всегда повторялось одно и то же: люди не хотели ни видеть его цели, ни идти его путем, ни подчиняться его планам преобразования мира. Никогда еще конфликты, в которые он был ввергнут своим характером и непреложностью своих планов, не представлялись ему такими трагическими, как в эти часы.

Но через два дня он призвал к себе персидских военачальников и всех иранцев, имеющих ранг «родственников» [336]336
  По персидскому обычаю «родственники» имели право на поцелуй самого царя (Arr. VII, И, 6).


[Закрыть]. Александр передал им командование и приказал составить новую армию только из людей Востока: фалангу, конницу, отряд гипаспистов и даже эскадрон телохранителей царя. Сторожевая служба также была передана персам. Распри опостылели ему, и царь решил вообще отказаться от македонян.

Теперь македоняне-воины столпились у резиденции царя. Они чувствовали себя беспомощными, брошенными на произвол судьбы. Сумеют ли они вернуться на родину без царя? А если даже это им и удастся, как примут их на родине? Раскаяние воинов было так же сильно, как и их недавняя озлобленность. Они взывали к царю, бросали оружие перед входом в его резиденцию, готовы были сами выдать зачинщиков. Простить в такой момент означало для Александра не только последовать велению сердца, но и одержать полную победу. Примирение было ему необходимо хотя бы из-за Македонии. Если войсковое собрание готово подчиниться ему, то пусть безоговорочно признает все его будущие распоряжения – необходимые отставки и реформу армии. Путь для создания новой армии оказался открытым, даже более открытым, чем это было до бунта. Преисполненный радости, царь появился перед умоляющими его о прощении воинами, и их мольбы растрогали его до слез. Когда один поседевший в боях военачальник попытался объяснить мятеж ревностью к персидским «родственникам», Александр воскликнул: «Всех вас я назначаю своими «родственниками», – и поцеловал его. Тогда воины бросились к Александру, чтобы получить от царя родственный поцелуй. Благословляя богов, воины с песнями вернулись в лагерь.

Затем состоялся праздник примирения [337]337
  Arr. VII, 11, 8 и сл.


[Закрыть]. Он не сопровождался безудержным весельем, а был задуман как торжество в честь новой армии. Александр опять был в кругу своих старых македонских воинов. Тут же присутствовали персы, иранцы и представители других народов. Все собрались, чтобы принести жертвы богам и молиться им. Впервые это относилось не только к богам Олимпа, к Аммону, Гераклу и всем бессмертным богам старой родины, но также и к Ахурамазде и его святым «помощникам» – Анаит, Митре и всем иранским божествам. Восточные маги совершали свои обряды на равных правах с европейскими жрецами.

Таким образом, иранские боги были официально признаны богами империи. Важности этого праздника примирения соответствовала торжественная, величественная молитва, под знаком которой происходило жертвоприношение: молились о даровании македонянам и персам согласия и общности правления.

Знаменитая молитва в Описе имела ту же цель, что и бракосочетание в Сузах: объединение верхних слоев македонян и иранцев. И хотя Александр питал склонность к идее братского объединения всех людей, в армии и правительстве обе нации должны были сохранять свои преимущества. Для объявления этого перед лицом будущего мира и была произнесена молитва, ставшая как бы государственным актом.

Затем все македоняне, добровольно пожелавшие уйти в отставку по старости или болезни, были отпущены. При расставании Александр по-царски одарил их, тем самым выразив свою любовь и благодарность.

РОЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В МИРЕ ИДЕЙ АЛЕКСАНДРА

Богатый мир идей Александра получил после его смерти дальнейшее развитие благодаря трудам философов-стоиков. Совершенно естественно, что после кончины царя некоторые из них несколько необдуманно объявили Великого царя поборником гуманности. Оки приписывали ему защиту тех идей, которые проповедовали сами. Это прежде всего относится к видному греческому ученому Эратосфену; его воззрения были позднее восприняты Плутархом, который в своем первом, еще незрелом труде об Александре представлял царя неким посланником божьим и законодателем нового мира. Александр, по мнению Плутарха, хотел, чтобы обычаи, отношения людей, их образ жизни смешались «в кубке всеобъемлющей любви». Александр хотел, чтобы люди считали своей истинной родиной весь мир, ойкумену. Его главной целью, как полагали Плутарх и стоики, было принести людям согласие, мир и единение [338]338
  Plut. De fort. Al., I, 6, 329B; I, 9, 330B; Strabo I, 66 и сл.


[Закрыть]. Некоторые современные ученые слишком доверчиво отнеслись к подобным концепциям и стали рассматривать Александра как идеалиста и мечтателя.

Нет сомнения в том, что приведенные выше мысли, которые мы находим у Плутарха и которые приписывал Александру еще Эратосфен, могли входить в сокровищницу его идей. Ведь, согласно простой логике, подобные планы должны были входить в концепцию мирового государства. Следовательно, речь идет здесь о чем-то само собой разумеющемся. Гораздо важнее некоторые акценты, основные идеи, замыслы и их осуществление.

Естественно, что, лишая народы государственной самостоятельности, свободы и независимости и вынуждая их к безоговорочному повиновению, Александр должен был предложить им что-то взамен. Царь, по-видимому, был довольно наивен, если полагал, что является для них благодетелем, которого следует благодарить. Быть благодетелем – таков был идеал греков, и, как уже говорилось, персы придерживались подобных же взглядов. Александр считал себя благодетелем, потому что освобождал народы от шор национальных предрассудков и нетерпимости, приносил им мир, безопасность, благосостояние и свободный культурный и экономический обмен.

Все это как будто соответствует точке зрения стоиков. Однако как античные, так и современные авторы смогли создать идеализированный образ Александра, только освободив гуманистические намерения царя от той почти маниакальной одержимости, с которой он любой ценой добивался своей цели – создания мировой империи. Таким образом, стоики сместили здесь акцент: для них главным было не притязание Александра на мировое господство, а его полное любви служение человечеству. Но таким образом получился совершенно несвойственный и чуждый Александру взгляд на мировую иерархию. В этом случае на первом месте в мире должен был стоять не Александр (создавший, олицетворявший и представивший новую идею всемирной истории), а человечество. Стоики думали (подобно грекам и левантийцам) об осуществлении государственной идеи, об истинном мировом государстве, космополисе.

Александр, как македонянин и преемник персидских царей, по их мнению, слишком активно выдвигал на первый план территориальный принцип. На самом же деле всемирное государство для него не было ни эллинским, ни македонским, ни восточным: в нем должно было найти выражение его собственное, возвышающееся над всем «я». Конечно, Александр признавал человечество, но ему и в голову не приходило взирать на него снизу вверх. На человечество он смотрел сверху вниз. Для него речь могла идти только о нем самом и его подданных. Для такого подчиненного, зависящего от него мира он мог совершать и добрые дела, если только они были в интересах империи. Иногда, правда, он проявлял подлинную любовь и самоотверженно творил добро, но в большинстве случаев деспотические импульсы оказывались сильнее, и согласно им царь навязывал своим подданным лишь такие «благодеяния», которые были полезны для империи.

Духовный мир Александра был необычайно богат, поэтому не следует удивляться некоторой его противоречивости. Несомненно, существовал и самоотверженно любящий Александр, и Александр-благодетель (в духе стоиков); но чаще всего в нем преобладала личность всемогущего царя. И этот другой Александр определял его действия – дарил человечеству добро, мир, благосостояние, только когда это было полезно империи. Поэтому в последней не могло существовать никакое другое единение или братство всех народов, кроме единения в послушании, в выражении верноподданнических чувств. Для государства было полезно подчеркивать разграничение подданных в зависимости от той роли, которую им предстояло сыграть в империи. Этим и объясняется господствующее положение македонян, иранцев, а также эллинов, вошедших в круг македонской и иранской аристократии. Других эллинов и левантийских семитов Александр использовал для колонизаторских целей, при этом и их делили в зависимости от способностей, умения и полезности.

Духу стоиков полностью отвечала решимость Александра устранить все националистические предрассудки и высокомерие, а вместе с ними и всяческую националистическую нетерпимость. Но на место старого разделения народов пришло новое: все зависело теперь от пользы, приносимой империи. Право на осуществление этого разделения оставлял за собой властелин.

Зенон и стоики создали образ самоотверженного, любящего и поистине гуманного Александра. Они облагородили властолюбивую идею царя о всемирной империи и превратили ее в идею человечности и космополитизма. Именно поэтому культовый акт в Описе впоследствии стали интерпретировать как акт высокого гуманизма, а молитву, произнесенную там, – как молитву обо всем человечестве, и даже кратер [339]339
  Кратер (греч.) – большая чаша для смешивания вина с водой.


[Закрыть], примененный там при жертвоприношении, стал восприниматься как символ единения людей в любви.

ДВОР

В исторических трудах, посвященных Александру, часто говорится об огромном влиянии, которое Восток оказал на царя. Но, как это показано в предыдущих разделах, на самом деле Восток не оказал никакого влияния ни на замыслы царя, ни на его идею всемирной империи. И все же может возникнуть вопрос, не превратился ли Александр по крайней мере по манере своего поведения в восточного властелина.

Несомненно, оказавшись на вершине власти, царь ощущал себя таким лее полновластным, абсолютно непогрешимым правителем, как и восточные деспоты (Дарий, Саргон или Сесострис [340]340
  Сесострисом автор, следуя Геродоту (И, 102 и сл.), называет египетского фараона Сенусерта (XIX в. до н. э.).


[Закрыть]). Но то, что у восточных правителей было следствием их принадлежности к правящей династии, у Александра объяснялось силой его личности. Таким образом, ему не были необходимы восточные образцы для подражания. Власть и сила делали его блистательным, возвышенным и великолепным, жестоким и надменным. В сходстве Александра с восточными деспотами не было ничего специфически восточного, это были просто черты, свойственные всем великим тиранам. Конечно, каждая всемогущая деспотия имеет в зависимости от времени и места свои черты и оттенки.

Вот мы и подошли к решающему вопросу: перенял ли Александр персидский вариант деспотии или он создал свой собственный, соответствующий его внутренней сущности? Ответом на этот вопрос будет описание придворного лагеря, в котором Александр провел свои последние годы.

В прежние времена двор македонских царей отличался простотой нравов. Царя окружали гетайры, ему прислуживали «пажи». Филипп организовал придворную школу. Царь участвовал в совещаниях, давал аудиенции, охотился, а по ночам пировал. В первые походные годы Александр существенно не изменил придворную жизнь. Все преобразилось после 330 г. дон. э., когда Александру, новому Великому царю, достался завоеванный им двор Ахеменидов. Однако во главе двора царь обдуманно и намеренно поставил грека Хареса – летописца придворной жизни.

Хотя двор должен был сопровождать царя даже во время длительных походов, это никак не влияло на образ жизни Александра. Его личная охрана по-прежнему состояла только из македонских гипаспистов, и все так же во время охоты его обслуживали и сопровождали «пажи». Правда, македоняне с раздражением говорили о восточных льстецах и шаркунах, затруднявших доступ к царю, но это относилось только к тому времени, когда наступал перерыв в войне. На маршах и в бою придворные оставались в обозе и никак себя не проявляли.

Александр привлек в свое личное окружение иранскую знать, а некоторых даже сделал гетайрами или, по персидскому обычаю, возвел в ранг «родственников». У Роксаны, после того как Александр женился на ней, был свой – несомненно, устроенный на восточный манер – двор. Однако нет никаких свидетельств тому, что царица оказала хотя бы малейшее влияние на Александра и на его окружение.

После возвращения в Переднюю Азию в 324 г. до н. э. двор Александра должен был представлять все огромное завоеванное государство. Такая задача стояла бы перед двором любой мировой империи; восточное влияние тут было вовсе ни при чем, и, кроме того, в самом характере Александра постепенно начала проявляться склонность к пышности и великолепию. А так как на Востоке исстари существовали могущественные царства, то там давно уже процветало придворное представительство, достигшее при Ахеменидах наивысшей ступени. Само собой разумеется, что Александр, насколько это казалось ему полезным, перенял и персидский реквизит, и апробированную режиссуру. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что заимствован был только церемониал торжественных аудиенций, но там-то уж все происходило совершенно по-персидски.

Огромный шатер для аудиенций, так же как множество ковров, занавесей и т. п., по-видимому, был унаследован от персов. Их дворцовая стража отличалась необыкновенным великолепием. Александр и здесь захотел превзойти персов. Поэтому перед царским шатром были выстроены тысяча македонян, пятьсот воинов «пурпурной гвардии» из Суз и целая армия отборных персидских молодых воинов. Но самое сильное впечатление производили боевые слоны, окружавшие шатер. Не для этого ли привел их Александр из Индии? Поистине по эту сторону Инда мир еще не видел ничего подобного. В самом шатре вдоль стен стояли пятьсот персидских придворных стражей, тысяча лучников в пестрых одеждах и ближе всех к царю пятьсот македонских гипаспистов со сверкающими серебряными щитами. Сам Александр восседал на золотом троне, окруженный телохранителями. Здесь он устраивал приемы и здесь же торжественно вершил суд. Это было впечатляющее зрелище, затмевавшее даже двор Ахеменидов. Последнее было немаловажно для Александра: ведь он хотел быть не просто властелином мира, а таким властелином, который превосходил бы всех своих предшественников [341]341
  Aelian. V. Н., IX, 3; Polyaen. IV, 3, 24.


[Закрыть].

Ярко выраженная склонность Александра к празднествам не исчерпывалась устройством официальных государственных праздников. Его вкусу больше соответствовали торжества совсем иного рода: представления, дань музам, спортивные состязания и веселые пиры. Эти празднества играли большую роль в придворной жизни и определяли ее характер. Восток не знал ни спорта, ни театра; ему чужды были торжества, принятые у македонян. Таким образом, придворная жизнь в основном никак не была связана с восточной традицией. Александр относился к театру с необыкновенным энтузиазмом, трагедии и комедии вызывали у него бурю чувств, он и сам участвовал в написании одной пьесы, представленной на сцене в Экбатанах [342]342
  Athen. XIII, 586D, 595Е; Ephippos, frg. 5; Plut. Al., LXXII, 1; Diod. XVII, 110, 7.


[Закрыть]. За спортивными состязаниями своих воинов он всегда наблюдал с интересом. А пристрастие к ночным пирам превратилось для него в это более спокойное время в опасный порок.