Текст книги "Александр Македонский"

Автор книги: Фриц Шахермайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

На следующий день он снова собрал его. Он сам, заявил Александр, пойдет дальше, но никого из македонян не станет вынуждать следовать за собой. Найдется достаточно добровольцев; остальные пусть идут домой и расскажут своим соотечественникам, как они бросили царя среди врагов. Он удалился, оставив своих военачальников в смущении. Это была последняя попытка. Царь напрасно надеялся, что ему удастся вывести изможденных людей из апатии. Безмолвие повисло над залитым дождем лагерем. Прошло три дня. В нервном одиночестве Александр вел свою самую тяжелую битву – между волей и разумом.

Когда наконец эта внутренняя борьба закончилась, упали последние песчинки в часах восточной экспедиции. Царь решил спросить совета у богов. Предсказания его не удовлетворили. Он созвал самых близких друзей и приказал объявить войску о возвращении домой. Александр не захотел быть свидетелем перемены настроения воинов, вызванной его сообщением. Радость и благодарность больше, чем что-либо иное, показали своевременность его решения. Только теперь было окончательно ясно, что поход продолжен не будет [288]288
  Arr. V, 22, 4 и сл.; V, 29, 1.


[Закрыть].

На Гифасисе Александр оказался в полном одиночестве, и все же приходится удивляться тому, что он, хотя и не без борьбы, так быстро примирился со своим поражением. Ведь у него оставалась возможность оттянуть решение до конца периода дождей, т. е. всего на несколько недель. Это было бы выходом для человека с твердой волей. Но в решающий момент оказалось, что Александр не обладает этим качеством. Такое можно объяснить только внутренней неуверенностью, охватившей в это время царя. Если мы верно понимаем, то в душе Александра боролись две непримиримые силы – упрямое, непоколебимое стремление к овладению миром и чувство реальности, понимание несоразмерности его возможностей с пространствами Индии.

Александр не был подобен монгольским ханам, захватывавшим новые земли ради самих завоеваний. Он мечтал о создании такого государства, которое объединило бы мир. Греческая культура должна была стать основой этого будущего объединения, но каждой отдельной части предстояло внести в него свою лепту. Все Средиземноморье уже подготовилось к подобному объединению; кроме того, можно было попытаться включить в него и Персидское царство. Но как быть с Индией? Три фактора, по-видимому, смущали царя.

Прежде всего Александра отпугивала совершенно иная, далекая от греческой, культура Индии с ее чуждой кастовой организацией, консерватизмом воззрений и обычаев. Общаясь с Пором, Александр получил лишь смутное представление о духовной жизни индийцев. Чтобы узнать о ней подробнее, он заинтересовался аскетами. Это, в свою очередь, привело к тому, что Александр постепенно проникся чуждым духом этой мрачной культуры. Она вызывала почтение своей отчужденностью pi замкнутостью. Все, что могли предложить дух и культура эллинов, удивительно мало к ней подходило. Запад ничего не мог дать индийцам, но и взять у них было нечего. Конечно, можно было основать несколько городов, но все равно Индия осталась бы в империи чужеродным телом.

К несовместимости культур следовало добавить второй, осложняющий дело фактор – огромную протяженность индийской. территории. По ту сторону Гималаев Александр, как и его учитель Аристотель, предполагал увидеть восточную часть океана. Считалось, что, двигаясь в этом направлении, они удалятся от обитаемой полосы земли. Искать океан следовало, двигаясь на Восток, т. е. в Индию. Но здесь перед ними предстали могучий Ганг и огромный ареал, густо населенный. Следовательно, Индию нельзя было рассматривать просто как придаток уже известной части света, тем более что земля простиралась в этом направлении еще дальше и имела более важное самостоятельное значение, чем предполагал Александр. Надо было или целиком посвятить себя завоеванию такой Индии, или отказаться от нее.

Наконец, третий фактор. Очень трудно было бы осваивать эти огромные пространства политически. Индия представляла собой не единую нацию, не единое государство, а великое многообразие политических образований: хорошо организованные княжества, управляемые раджами, или городские центры, и свободные народности, объединенные в недолговечные государства. Некоторые племена находились еще на очень низком культурном уровне. Различие этнического состава, религиозных взглядов, общественного и политического строя препятствовало восприятию единого руководства. Даже в небольших объединениях кастовость приводила к существованию строго изолированных друг от друга социальных слоев. Эго была пестрая мозаика, которая могла в любой момент рассыпаться. Кроме всего прочего здесь постоянно ощущались напряженность, взаимное недоверие и вражда.

Ясно, что все эти обстоятельства не благоприятствовали цели Александра. Можно было, конечно, воспользоваться принципом «разделяй и властвуй» и противопоставить сопротивлению раздробленных княжеств единую власть. Если бы Александру при его умении побеждать противостояло единое государство, ему понадобилось бы всего несколько ударов, чтобы завоевать всю Индию. В этом случае вся мозаика сразу же попала бы в его руки; сейчас ему приходилось нагибаться за каждым отдельным камешком. Если бы даже он привлек на свою сторону одни племена и натравил их на другие, непокорные, он все равно неизбежно запутался бы в джунглях индийской политики. Александру уже довелось узнать, как трудно примирить в общей имперской политике верного Таксил а с не менее верным Пором.

Имперская политика? Индия никогда не была единой империей, она не испытала нивелирующего влияния общей власти, и у ее населения не было чувства принадлежности к единому государству. Когда Александр осознал все, то, как нам кажется, это имело для него решающее значение. Царь не только понял, но и выстрадал свое понимание. Здесь ничто не походило на Персидское царство.

В Персии все было уравнено, и люди привыкли к существованию империи. Поэтому переход власти к Александру прошел легко, и спустя восемь лет Александр владел уже хорошо организованным государством от Эгейского моря до Инда. На пустом месте такого не смог бы добиться даже сын Зевса. Пробудить у индийца чувство принадлежности к империи – не был ли это сизифов труд? Если бы царь посвятил всю свою жизнь только этой задаче, решил бы жить только для Индии и сам превратился в индийца, тогда, возможно, ему удалось бы осуществить свои планы. Александр уже однажды показал подобную способность перевоплощаться, когда накрыл тело Дария своим плащом. Тогда он стал Великим царем, стал персом. А еще раньше разве не принял Александр вавилонскую корону и титул фараона? В Индии, напротив, он избегал каких бы то ни было претензий на легитимную власть, хотя такая возможность представилась ему после победы над Пором. Он не стремился стать раджой. По-видимому, царь руководствовался теми же причинами, по которым раньше он отказывался от назначения македонских наместников над Пором, Абисаром, Сопифом и Фегеем. Признание местных раджей означало вместе с тем и признание исключительности положения Индии, отказ от управления ею через сатрапов. Встает вопрос: не усомнился ли Александр в своей божественной миссии? Правда, в Индии он тоже основывал города. Кроме того, нельзя с уверенностью утверждать, что Александр ввел бы сатрапии, если бы завоевал Западное Средиземноморье. Возможно, он признал бы и там местные государственные формы правления, особенно если встретил бы безоговорочное подчинение. В Александре особенно восхищает его удивительная способность, несмотря на властолюбие, приспосабливаться в случае необходимости к любым обстоятельствам и извлекать из своего опыта все новое и полезное.

Во всяком случае проблема освоения Индии, как уже было сказано, связывалась не с военными задачами, а с трудностью адаптации этой страны. Запад и Передний Восток относились друг к другу враждебно, но в этой антитезе скрывалась вместе с тем и известная общность. С Индией Запад не связывала даже вражда. Никакая доктрина, никакая воля не могли здесь ничего изменить. Безнадежность освоения неадаптируемого государства была очевидна.

Что при этом думал царь, мы не знаем. Вряд ли даже с самыми близкими доверенными людьми он был полностью откровенен. В источниках во всяком случае мы ничего об этом не находим. Однако мы достаточно хорошо знаем планы Александра и представляем себе Индию, чтобы понять, что заставило его задуматься. Неуверенность, охватившая царя на Гифасисе, не могла иметь никакой другой причины, кроме соображений, только что приведенных. Наша мысль подкрепляется еще следующим наблюдением. Вернувшись на Запад, царь вынашивал новые планы завоевания Средиземноморья вплоть до Атлантики, планы похода вдоль южных берегов Азии, подчинения скифов и области Каспийского моря. Но никогда уже не было речи о повторении Индийского похода и о завершении начатых там завоеваний.

Возможно, для Александра отказ от подчинения воинов на Гифасисе был лишь поводом для прекращения похода. Решение же возникло в результате понимания сложившейся обстановки. Легко, конечно, догадаться, что принять это решение ему было не просто. Его даже не так огорчал отказ от захвата Индии, как тяготила необходимость покончить с доктриной объединения мира. Идея, которой он посвятил всю свою жизнь, провалилась, ибо на востоке круг земель не удалось замкнуть. Это была рана, которая постоянно мучила Александра. Исцеление было невозможно не потому, что несколько македонских подразделений отказались наступать, а потому, что крайний восток оказался недоступен покорителю мира. Чем дальше царь продвигался по Пенджабу, тем больше волновала его «проблема Инда». Теперь он все свои силы бросил на решение этой задачи. Он надеялся достигнуть великой цели – дойти до края земли, до океана. Пусть не на крайнем востоке, пусть в другом месте, но надо было дойти до границы мира. Достигнув ее, можно было приблизиться к познанию вселенной. Если покорителя мира и постигла неудача, то исследователь мира мог найти утешение в этом успехе.

Оборвавшемуся походу надо было придумать какое-нибудь достойное завершение. Подобно тому как Геракл, дойдя до западной оконечности ойкумены, воздвиг там двенадцать столбов, так и Александр приказал на восточной оконечности воздвигнуть двенадцать огромных алтарей. Были совершены жертвоприношения и устроены спортивные игры [289]289
  Arr. V, 29, 1 и сл.; Curt. IX, 3, 19; Diod. XVII, 95, 1 и сл.; Plut. Al., LXII, 8.


[Закрыть]. Только после этого войско покинуло залитый дождями роковой берег. Путь вел к Акесину, где Гефестион уже основал город, затем к Букефалии и Никее. Эти города так пострадали от тропических ливней, что для восстановления требовалась помощь войска. На Гидаспе и Акесине строили корабли для переправки армии вниз по Инду.

Вся область между Гидаспом и Гифасисом была теперь подчинена Пору, а горные районы – Абисару. Они имели те же права, что и другие имперские наместники. На них же лежала ответственность за поступление налогов. Кен, недавно столь хорошо выступавший на собрании военачальников, погиб на Гидаспе, сраженный тропическим климатом.

ПРОБЛЕМА ИНДА

«Так как Дарий хотел узнать, где Инд впадает в море… он послал для этого на кораблях нескольких людей, правдивости которых он доверял. Среди них был и Скилак из Карианды. Они отправились из Каспатира и Пактиены [290]290
  Каспатир – город в Пешеваре. Пактиека, по-видимому, область в том же регионе (местонахождение не установлено, возможно, это позднейшая Цевкалеотида).


[Закрыть]и поплыли на восток, вниз по реке до моря. Затем, плывя на запад по морю, на тридцатом месяце прибыли в гавань в Египте». Так рассказывает Геродот [291]291
  Herodot. IV, 44.


[Закрыть]. Скилак из Карианды был не только путешественником, писавшим отчеты Великому царю, но и незаурядным литератором. Ему принадлежало своего рода «описание мира», где были изложены наблюдения, почерпнутые им из путешествий. Эта книга была единственным описанием Индии, использованным Гекатеем. У последнего черпал свои сведения об Индии и Геродот. Неизвестно, использовал ли труд Скилака Ктесий, когда писал свою фантастическую книгу об Индии. Аристотель, по-видимому, тоже знал книгу древнего морехода и пользовался ею, во всяком случае он цитирует ее, рассказывая об Индии. Кроме того, от Скилака, должно быть, он заимствовал утверждение, что «Красное море связано с океаном проливом» [292]292
  Arist. Pol., VII, 1332b, 24.


[Закрыть].

Таким образом, уже в 500 г. до н. э. была решена проблема Инда. Тогда же было исследовано морское побережье от устья Инда до Персидского залива и дальше вокруг Аравии до Египта. Дарий I воздвиг у Суэцкого пролива стелы с надписями, где он похвалялся, что его корабли обогнули Аравию. Ксеркс уже не продолжал исследований своего отца и не снаряжал дальних морских экспедиций. Все открытое Скилаком вскоре было забыто иранцами, но не греками. Благодаря Гекатею и Геродоту, а главным образом самому Скилаку описание его путешествия получило литературную известность и тем самым навсегда сохранилось в памяти нации.

Когда в Согдиане Александр готовился к походу в Индию, его штаб и ученые помогали в разработке плана. Царь и сам пользовался имеющейся литературой. Она была не особенно многочисленной. Александр, вероятно, знал о Скилаке уже от Аристотеля, а Геродота читал в сокращенном изложении Феопомпа. Последний, конечно, мог выпустить место, посвященное Скилаку, но нам кажется совершенно невероятным, чтобы никто из советников царя не знал полного текста Геродота и чтобы они не заметили место, посвященное Скилаку.

Что же случилось после того, как Александр, достигнув Инда и пройдя Пенджаб, спустился вниз по реке, а Неарх отправился вдоль морского побережья Азии на запад? Они вдруг напрочь забыли о сведениях Скилака и вместе с тем обо всех данных, добытых разведывательными экспедициями, исследовавшими Инд, Персидский залив, Индийский океан и Красное море. Не иначе, сподвижники Александра считали себя первопроходцами. Приоритет Геракла и Диониса они еще кое-как признавали – ведь, подобно Александру, эти герои были сыновьями Зевса. Однако говорили, что попытка еще Семирамиды добраться до «страны чудес» не увенчалась успехом и даже сам Кир дошел якобы только до пограничных земель на реке Кабул [293]293
  Arr. VI, 24, 2; Strabo XV, 686; Лгг. Ind., 1, 3.


[Закрыть]. Замалчивали и завоевания Дария, о которых рассказывал Геродот, и путешествие Скилака.

Можно, конечно, предположить, что сподвижники Александра случайно забыли о своих предшественниках. Однако когда после смерти царя главный штурман морской экспедиции Онесикрит писал свою книгу об Александре Ха он делал это на родине, на покое), то он также умолчал о первопроходце Скилаке. То же следует сказать о Птолемее, Дрисгобуле и прежде всего о командующем флотом Неархе, в заслуживающем доверия отчете которого нет ни слова о Скилаке. В этом, несомненно, чувствуется система и предвзятость, так что впоследствии даже Мегасфен и более поздние историки вынуждены были считаться с ней. Наша гипотеза бездоказательна, но она все же достовернее совершенно невероятного предположения, что участники экспедиции ни во время похода, ни после него ни разу не вспомнили о Скилаке.

Наше подозрение на первый взгляд бросает тень на Александра. Однако надо учесть, что все поступки царя были связаны с его ощущением безграничности собственных сил. Он чувствовал себя богом. С Александром, который решил создать новый мир, не мог спорить о приоритете в исследовании Индии какой-то карийский мореход. Для армии в качестве первопроходца нужен был по крайней мере Геракл или Дионис; именно учитывая настроения армии, о Скилаке не следовало даже упоминать. Этот человечишка должен был стать невидимым в блеске мифологических и современных титанов. Приближенные Александра, не менее его ослепленные чувством всепобеждающего могущества, были в душе согласны с царем. Если сам Александр приписывал себе пальму первенства, то и они не возражали против этого, поскольку блеск царя распространялся и на них. При таком взаимопонимании не надо было договариваться: достаточно было сообща промолчать.

А впрочем, что, собственно, сделал Скилак? Некогда, находясь на персидской службе, он совершил свое путешествие; персы, рассказывая о нем, сообщают только сам факт. Они не знали ничего определенного о водных путях,которые он открыл. Возможно, утверждение Скилака было просто легкомысленной болтовней и пустым бахвальством. Мы увидим ниже, что Александр одно время был вполне согласен с этим мнением. А когда впоследствии данные Скилака подтвердились, легко было оправдаться тем, что его путешествие осталось безрезультатным и все пришлось открывать заново. Хотя бы поэтому разве нельзя считать Александра первооткрывателем? Можно вовсе забыть о той тени, которая продолжала, по сути дела, существовать только в литературе!

Итак, не следует думать, что участников похода мучила совесть. И меньше всего самого Александра. Если этот сын Зевса, рассказывая о пребывании Геракла и Диониса в Индии, своей властью превращал никогда не существовавшее в реальность, то теперь с тем же успехом он мог поступить и наоборот. Возможно, некоторым читателям эта точка зрения покажется гротескной, но тому, кто хотя бы в общих чертах почувствовал в Александре цезарианскую гибрис, наша гипотеза покажется вполне обоснованной. Не следует думать, что подобное поведение позорит ученика Аристотеля. Разве можно к человеку, опьяненному призраком власти над миром, подходить с обычными мерками? Наше предположение вполне соответствует всему облику Александра.

Замалчивая информацию, добытую Скилаком, заподозренным в «легкомысленной болтовне», можно было во имя вящей славы царского похода смело создавать гипотезы и делать новые выводы, не чувствуя себя чем-либо связанным.

Александр использовал эту свободу для того, чтобы защищать собственный тезис, выдвинутый еще ионийскими географами. Когда в реках Инд и Гидасп он обнаружил крокодилов, ему пришла в голову мысль, впоследствии подтвердившаяся на Акесине, где он увидел цветы лотоса, что он открыл истоки Нила. Крокодилы были важнейшим доказательством, ибо, как было известно, они не водились ни в каких других реках мира. Флора согласовывалась с фауной. К специальным аргументам можно было добавить общее наблюдение, сделанное учеными. И здесь и там разливы определялись временем года. Столь же регулярно, как в Египте, наступали периоды спада воды. И здесь и там большие пространства превращались во время паводка в острова. Во время спада воды зерна злаков, как и в Египте, бросали в необработанную влажную землю [294]294
  Nearch., frg. 18, и Aristobul., frg. 35 и 38 (Strabo XV, 691 и сл.; XV, 707).


[Закрыть]. Было уже известно, что разливы Нила вызываются летними ливнями где-то у истоков реки. Александр думал, что наконец обнаружил эту область. В его представлении таяние снегов на Гималаях и летние ливни в Северной Индии вызывали сильный подъем воды в Инде и его притоках. Так как на юге Инд выходит за пределы обитаемого мира и умеренной климатической зоны, нет ничего удивительного, что в пустыне он теряет свое название. Затем, сделав дугу, он поворачивает к северу, чтобы, уже называясь Нилом, стать благословенным источником жизни в Египте. Во все это царь верил вполне искренне. Поэтому он и готовил морскую экспедицию в Египет. Она должна была начаться после того, как армия вернется от устья Ганга и тамошнего берега океана. Об этих замыслах царя рассказал сам Неарх [295]295
  Nearch., frg. 20 (Strabo XV, 696).


[Закрыть]. Именно он, его будущий командующий флотом, был первым, кому открылся Александр. По сведениям Арриана, взволнованный своим открытием и решением проблемы Нила, царь сразу же написал об этом матери [296]296
  Arr. VI, 2 и сл


[Закрыть].

Современные ученые не видят в этом открытии Александра ничего, кроме курьеза, но это несправедливо. Подобная мысль зародилась еще у ионийцев, но была отвергнута исследованиями Скилака. Однако предположение основывалось на серьезных размышлениях. Пробелы в географических знаниях и раньше нередко восполнялись с помощью аналогий, ибо ученые считали строение мира симметричным. Аристотель полагал, например, что параллельно с текущим с запада на восток Дунаем, берущим начало в Пиренеях, существует река Аракс (Яксарт), спускающаяся с Гималаев и текущая с востока на запад (см. карту № 4).

_{Карта № 4.}

_{Дунай – Танаис – Аракс}

Этот принцип симметричности подсказал географам и гипотезу об Инде-Ниле. Если для них горный хребет Тавра-Кавказа образовывал большую восточно-западную ось ойкумены, то напрашивалась мысль найти аналогичную Яксарту-Танаису реку на юге. Если Яксарт-Танаис стекал с восточной части горного хребта, образовывал в необитаемых местах дугу и затем появлялся в ойкумене под другим названием, то берущий в тех же горах начало Инд мог образовать южную дугу и вернуться в обитаемый мир под названием «Нил».

Эта гипотеза приобрела значение благодаря тому, что допускала существование еще двух симметрично расположенных элементов. Южная оконечность мира, как это раньше произошло с северной, отодвинулась, таким образом, намного дальше. Еще важнее было то, что Красное (Эритрейское) море превращалось во внутреннее и становилось южной симметрией Каспийскому (Гирканскому). С данными Скилака это, правда, не согласовывалось: ведь тот утверждал, что прошел под парусом из Инда в Красное море. Мы не знаем, как Александр справился с этой трудностью. Возможно, он тогда вообще не брал во внимание отчеты капитана или же последовал за рассуждением Аристотеля. Подобно тому как Аристотель предполагал, что один рукав Яксарта впадает в Танаис, а другой в Гирканское море, так и царь думал, что один рукав Инда мог впадать в Эритрейское море, а другой доходить до Египта. Все это, по представлениям древних, не казалось странным. Древние географы часто предполагали такую возможность. (Направление течения рек, соответственно гипотезе Александра, изображено на карте № 5.)

_{Карта № 5.}

_{Гипотеза о единстве Нила и Инда}

Насколько правильно наше предположение о взглядах Александра на симметричное строение мира, можно проверить на следующем примере. Когда впоследствии благодаря Индийскому походу царь убедился, что Эритрейское море связано с океаном, то он сразу же усомнился в господствовавшем мнении о замкнутости Гирканского моря и предположил, что оно тоже связано с океаном (такую мысль выдвигали и многие ионийцы). Более того, как мы увидим ниже, Александр решил послать специальную исследовательскую экспедицию, чтобы решить возникшую проблему. Это особенно удивительно, если вспомнить о его пассивности в 330 г. до н. э., когда, будучи уверенным во внутреннем характере Каспийского моря, он не помышлял ни о каких собственных исследованиях. Изменение взгляда царя на устройство мира в результате новой информации, полученной благодаря походу 325 г. до н. э., лучше всего видно при сравнении карт № 5 и 6. На обеих ясно прослеживается склонность Александра усматривать симметричность мира как на севере, так и на юге.

Когда Александр создал индо-нильскую гипотезу, он тем самым шагнул на следующую ступень своего развития. Уже в Индии его стремление к исследованиям стало страстью, характерной для любого увлечения царя. Создается впечатление, что оно даже вытеснило на какое-то время в душе Александра его страсть к завоеваниям. Во всяком случае царь теперь решил тратить на разведку необитаемых областей севера и юга не меньше находившихся в его распоряжении средств, чем на завоевание земель обитаемой умеренной зоны.

_{Карта № 6.}

_{Пересмотр географических представлений о Востоке}

Это решение Александр принял уже в 326 г. до н. э., еще до победы над Пором, когда он отдал приказ о строительстве флота на Инде. Александр сам мечтал пройти всю ойкумену до ее восточной оконечности. Поэтому он начал вести подготовку к грандиозному исследовательскому походу вниз по Инду, через все пустыни, до превращения этой реки наконец в Нил. Это не было стремлением к завоеваниям, ибо в раскаленных южных пустынях нечего было завоевывать. Наоборот, речь шла о новых географических открытиях, о небывалом предприятии, цель которого была в первую очередь научная. Кроме того, царь рассчитывал на открытие новых торговых путей. Возможно, в его замыслы входило самому стать во главе экспедиции, после того как он вернется с восточной оконечности земли.

Однако увлекательные мечты владели им всего несколько недель. После подробных расспросов местных жителей стало ясно, что Инд несет свои обильные воды в море и предположение о превращении его в Нил беспочвенно.

Возможно, именно Пор, после того как примкнул к войску Александра и дал ему много ценных советов, сообщил также недостающие сведения об Инде. В дальнейшем Александр еще не раз возвращался к этому вопросу в разговорах с Неархом и географами, находившимися при армии.

Нелегко было, по-видимому, Александру отказаться от полюбившейся ему гипотезы. Однако новые сведения оказались даже полезными, так как подсказывали выход из сложившейся ситуации. Как мы уже говорили, на Гифаси-се войско отказалось идти дальше на восток; царь и сам сомневался в целесообразности дальнейших завоеваний в Индии. Но до океана он хотел дойти во что бы то ни стало. Ему было на руку, что эта цель казалась легко достижимой. Достаточно было пройти протоки Инда, чтобы достичь края земли. Правда, это не восточная ее оконечность, но замысел достичь океана удастся все-таки осуществить. Кроме того, от устья Инда можно было продолжить исследования побережья.

Итак, после возвращения к Гидаспу строительство флота продолжалось с еще большим усердием. Корабельные команды составили ионийцы и завербованные в Леванте мореходы из Кипра, Карии, Финикии и Египта. Воины, не занятые охраной порядка в возведенных городах, участвовали в строительстве кораблей. Всей подготовкой похода, по-видимому, руководил будущий командующий Неарх. В короткий срок была построена внушительная армада, готовая к отплытию уже к концу октября. Теперь можно было начать речную экспедицию к оконечности земли.

РЕЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Вновь мы столкнулись с чудом, порожденным организаторской энергией Александра. За несколько месяцев был создан огромный флот: восемьдесят военных кораблей, многочисленные транспортные суда для перевозки войск, лошадей, багажа и продовольствия, множество судов, реквизированных у индийцев, – насчитывавший, по словам Птолемея, около 2000 кораблей. Конечно, на все корабли не хватало ионийцев и левантийцев, так же как не хватало и гребцов. Пришлось завербовать индийцев, которых Неарху не так просто было обучить [297]297
  Arr. VI, 2, 4; ср.: Arr. Ind., XIX, 7. В источнике на основе данных Неарха число кораблей уменьшено до 800. Неизвестно, означает ли это, что в перечень были включены только большие или новые корабли.


[Закрыть].

Александр не собирался отправлять на судах все войско. Большинство воинов должно было идти пешим строем, подчиняя жителей обоих берегов. За последнее время армия очень выросла, и ее никак нельзя было разместить на судах. Неарх утверждает, что воинов насчитывалось около 120 000, и подчеркивает пестрый характер войска. В него входили и старые, заслуженные македоняне, и греческие воины с новым, только что прибывшим с Запада вооружением, тыловые войска, состоящие из наемников, и завербованные фракийцы, примкнувшие к армии на Гидаспе. Были также всадники из Арахозии, Согдианы и Скифии, индийские контингенты с боевыми слонами и, наконец, экипажи кораблей, которые насчитывали не меньше 20 000 человек [298]298
  Arr. Ind., XIX, 5


[Закрыть].

Перед флотом стояла задача переправлять, если noi-: а-добится, пехоту через протоки Инда, флот должен был служить как бы передвижным мостом. Он также освобождал войска от обозов. Однако важнейшей задачей флота Александр считал изучение и открытие новых путей для импе р-ских коммуникаций. Сколь большое значение Александр придавал связующей функции моря, мы уже могли убедиться ранее, и последующие события только подкрепляют наши предположения. Главной целью Александра было открыть судоходство по Инду, что должно было обеспечить транспортные операции на внешнем море и решить как торговые, так и политические задачи. В сущности, в этом же заключался старый план Дария, организовавшего поход Скилака. Но и Дарий и Скилак были уже забыты, что придавало грандиозному плану Александра и походу Неарха новизну.

Дабы придать походу должную значимость, требовалось, чтобы царь и его элита прошли на кораблях хотя бы часть пути. Кроме того, Александр всегда был склонен к театральным эффектам и хотел торжественно отметить отплытие флота. В начале ноября 326 г. до н. э., после обычных жертвоприношений и спортивных состязаний, когда отборные войска уже взошли на корабли, царь сам поднялся на борт. Александр прошел на нос флагманского корабля и обратился с молитвой к речным богам, праотцу Гераклу, отцу своему Аммону и другим бессмертным. Торжественно совершил он возлияния из золотой чаши. Затем звук трубы возвестил отплытие, и корабли в строгом порядке отошли от берега, отправляясь в далекий путь.

Эхо разнесло звуки команды, хлопанье канатов, крики и пение гребцов. Это было поистине прекрасное зрелище! Местные жители в восторге толпились на берегах и даже бежали вслед за кораблями. Так описали эту сцену Неарх и Птолемей, стоявшие рядом с царем [299]299
  Arr. VI, 3, 1 и сл


[Закрыть]. Нас она интересует не только потому, что исторические источники отразили ее во всех подробностях. Мы уже говорили, что Александр обладал поразительным чувством исторического величия. Сообщения Неарха и Птолемея показали нам царя в его стихии. Он умел почувствовать величие момента, придать ему соответствующую форму и испить до дна упоение славой.

До впадения Гидаспа в Акесин плавание шло без происшествий. Главная часть войска, идя по обоим берегам, опередила флот и соединилась с ним только у устья Гидаспа. Затем началась страна враждебных Александру маллийцев и оксидраков. Они ненавидели Александра с того самого времени, как он вступил в союз с Пором. Местные противоречия снова сыграли свою роль. Враги Пора были известны как самые храбрые индийские племена. Они не признавали над собой никакой власти и занимались войной с таким же удовольствием, как спортом или ремеслом. Маллийцы и оксидраки часто предавались пьянству, отличались весьма свободными нравами и занимали совершенно особое место среди других племен. Неудивительно, что впоследствии оксидраки стали выдавать себя за потомков Диониса.

Противники Александра могли выставить против него около 10000 всадников, 700 колесниц и 80000 пехотинцев. Чтобы разбить этих самых закаленных индийских воинов, требовалось блестящее военное искусство. Решающая роль здесь принадлежала быстроте маневра: следовало поразить противника и нанести ему урон еще до начала битвы. Александр приказал армии идти отдельными, разрозненными войсковыми группами. Сначала царь ловко обманул противника, скрыв от него направление главного удара. А затем, растянув свои подразделения в виде веера, он взял врага в клещи и уничтожил маллийцев. Решающую роль в битве снова сыграла та группа войск, которой руководил сам Александр. После ночных переходов и маршей через пустыни она внезапно появилась перед врагом там, где ее меньше всего ожидали. Особенно поражали врага внезапное форсирование рек и штурмы городов. Маллийцы и живущие среди них брахманы были готовы сопротивляться до последнего, но неожиданность нападения парализовала их усилия.