Текст книги "Александр Македонский"

Автор книги: Фриц Шахермайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Глава VI
НОВЫЕ ЦЕЛИ

ПЕРСЫ ПРЕДЛАГАЮТ МИР

Рассматривая поход Александра, мы касались в основном внешней его стороны, прежде всего стратегических проблем. Но наступает момент, когда самые ожесточенные битвы уже позади и встает вопрос о смысле войны и ее целях.

В походе Александра такой поворотный пункт наступил после битвы при Иссе. Правда, тогда перед македонянами стояли более неотложные задачи. Но вскоре Дарий сам вынудил македонских военачальников подумать о целях войны и открыто объявить их.

Великий царь понял, что он побежден; он, пожалуй, даже признал превосходство македонян во всех видах оружия. Больше всего он горевал о том, что его семья оказалась в руках победителей. Поэтому ему было важно знать дальнейшие намерения Александра. Дарий отправил к нему своих послов с письмом. Те нашли Александра в городе Марафа, в Северной Финикии.

Содержание послания, во всяком случае в основных чертах, нам известно. Оно начинается с «исторического введения» в восточном канцелярском стиле, сохранившемся с незапамятных времен и известном нам уже по хеттским грамотам. Описывая в хронологической последовательности отношения между персами и македонянами, Дарий пытается обличить Александра в агрессии и обвинить его в несправедливости. Затем следуют просьба Великого царя и его предложения. Дарий просит Александра вернуть ему близких, предлагает дружбу и союз и ставит организационные вопросы. О территориальных уступках в послании почти не упоминалось; вероятно, послы должны были договориться устно на месте. По-видимому, персы предложили отдать Александру Малую Азию до Галиса, а может быть, и обещали выкуп за пленников [131]131
  Уже Каллисфен обратил внимание на эти устные предложения. Во всяком случае о них пишет восходящий к Клитарху Диодор (XVII, 39, 1 и 54, 1). Курций Руф (IV, 1, 7 и сл.) и Помпей Трог (Justin. XI, 12, 1) сообщают только о выкупе, но не говорят о территориальных уступках.


[Закрыть].

Что же ответил Александр? До нас дошел текст его письма [132]132
  См.: Arr. II, 14, 4 и сл.


[Закрыть]. Чтобы оценить его значение, достаточно напомнить, что это единственный дошедший до нас подлинный документ, составленный самим Александром. Конечно, имеется множество высказываний Александра и его подправленных речей, но лишь это письмо позволяет проследить развитие его мыслей и их аргументацию. В письме мы ощущаем его волю, здесь между ним и нами нет посредников. Парменион в это время был в Дамаске, остальных приближенных царь пригласил на совет, хотя вряд ли они имели право решающего голоса. Текст письма был записан его секретарем Евменом.

«Ваши предки вторглись в Македонию и в остальную Элладу и причинили нам много зла, хотя мы не нанесли вам никакой обиды». Здесь мы с удавлением остановимся. Нет сомнения, что в этом кратком, касающемся самой сути вопроса предложении имеется в виду война 480 г. до н. э. Совершенно неожиданно для нас выступает понятие «Эллада». Оно включает в себя и Македонию, хотя македоняне, как правило, считали себя особым народом. Возможно, уже Филипп пользовался понятиями «Эллада» и «эллины» в таком, более широком понимании. Александр, вероятно, тоже объединил оба народа не потому, что они представляли одно целое: для его аргументации было выгоднее, чтобы они так расценивались. Вся политика персов, наоборот, была нацелена на разделение Эллады и Македонии. Если мы не ошибаемся, то Александр именно этому стремлению персов противопоставил расширенное толкование понятия «Греция». Поэтому для него в данный мамонт не существовало Македонского государства, а было только эллинское объединение. Какой неслыханный произвол в этом утверждении! Персия оказалась противопоставленной «единому фронту эллинов».

Тот же смысл имеет и следующее предложение письма: «Я, предводитель эллинов, желая наказать персов, вступил в Азию, вызванный на то вами». Как величественно и значительно это «я» совсем еще юного царя. Оно как бы заслоняет Филиппа, его заслуги и приоритет в вопросе о гегемонии и идее мести. Всего этого больше нет, как нет и Македонского царства. Есть лишь общеэллинское государство, от имени которого выступает Александр.

А дальше разразилась буря: «Вы помогли Перинфу, который оскорбил моего отца. Во Фракию, которой мы владели, персидский царь Ох послал войско. Когда был убит мой отец, вы похвалялись в своих письмах, что это дело ваших рук. Ты сам с помощью Багоя убил Арсеса и захватил власть несправедливо и наперекор персидским законам… Ты разослал грекам враждебные послания обо мне, чтобы подтолкнуть их на войну со мной. Ты послал деньги Спарте и другим греческим городам. Ни один город их не принял, кроме Спарты. Твои послы отвратили от меня моих друзей и постарались разрушить мир, который я водворил в Элладе. После этих твоих враждебных действий я пошел на тебя войной».

Это было «историческое введение». Оно не было – сочинено в канцелярии, как послание Дария. Оно было подобно вихрю, поднятому порывом ветра. Вдохновением Александра вспомогательное войско сатрапов в глазах повелителя превращается в «персидское войско во Фракии», а Дарий – вместо Багоя – в «убийцу Арсеса». Сомнительными кажутся и выдвинутые им против персов обвинения в заговоре против Филиппа, который не упоминается it тексте письма под собственным именем. Александр пишет «мой отец», как будто единственной заслугой Филиппа было то, что он произвел его на свет. В письме не говорится, что именно Филипп установил мир в Элладе и что все военные действия персов начиная с 338 г. до н. э. были лишь ответом на тогда уже провозглашенную «войну отмщения».. Тем не менее Александр чувствовал себя оскорбленным персами. Мало того, он считал, что они на него напали, и поэтому с сознанием собственной правоты утверждал, что вражеское нашествие произошло 150 лет назад без всякого повода, а вторжение 340 г. до н. э. во Фракию в защиту Перинфа противоречило существовавшему тогда договору о дружбе.

Александр не останавливается на этом. Он довольно бесцеремонно вмешивается в дела персов, оспаривая праве» Дария на трон. Он выступает защитником персидских законов и обычаев. Теперь мы подходим к главной части письма, а именно к ответу на предложения Дария.

Словно удар дубины, обрушивает Александр на голову противника слова: «Ныне я победил сначала твоих полководцев и сатрапов, а теперь и тебя, и твое войско и владею этой землей, потому что боги отдали ее мне». Здесь уместно вспомнить о броске копья у Геллеспонта. Тогда копье выражало согласие богов, теперь боги определили исход битвы. На этом фактическом, якобы зависящем от неземных сил превосходстве Александр и строит свои притязания. Сначала он делает это осторожно и лишь намеками: «Твои близкие, которые не пали в бою, находятся под моей защитой, я постоянно забочусь о них. Они со мною не против своей воли, а по доброму согласию». Довольно смелое утверждение. Нет ли здесь намека на то, что Александр в будущем намерен стать преемником Великого царя? Притязание на Персидское царство и в самом деле прорывается в жестком требовании Александра: «Приди ко мне как к подлинному господину всей Азии. Если же ты боишься, что с тобой обойдутся неподобающим образом, пришли сначала твоих людей, чтобы ты мог убедиться в своей безопасности. Если ты появишься передо мной, ты получишь мать, супругу, детей; все, чего ни пожелаешь, если ты у меня попросишь, будет тебе дано». В этих словах – ответ Александра. Все невозможное было для него возможным, а вот возможное оказалось, невозможным: никого не считал Александр равным себе. Его сердце было исполнено любви и благодарности; оно было закрыто для того, кто требовал, и легко открывалось тому, кто просил. Мы еще неоднократно окажемся свидетелями того, что непременной предпосылкой для личных и политических отношений с Александром было подчинение ему. В этом смысле нужно понимать и следующие строки: «В дальнейшем, если ты будешь писать мне, обращайся ко мне как к «царю Азии». Не вздумай в письмах обращаться ко мне – как к равному. Если тебе что-нибудь нужно, то обращайся ко мне как к своему господину. Если ты так не сделаешь, я накажу тебя. Если же ты хочешь оспаривать у меня царство, то стой и сражайся за него, а не беги, ибо, где бы ты ни был, я найду тебя».

Так писал Александр. Его ответ означал не просто отказ признать равноправие противника, но и отказ вести с ним переговоры как с равным. Он оставлял за Дарием лишь право вассала. Мы еще увидим, насколько Александр отошел от эллинского, македонского и вообще средиземноморского принципа умеренности и равенства. Здесь следует упомянуть, что это письмо, как считают некоторые исследователи, было обнародовано в Македонии и, конечно, в Элладе (возможно, через Каллисфена).

Мы уже много знаем о делах Александра, но плохо представляем себе двадцатитрехлетнего полководца. Он будто скрыт от нас какой-то завесой. Возможно, это был просто неразумный, романтически настроенный, бесшабашно смелый юноша. После этого письма Дарию становится ясно, что уже в битве при Иссе Александр – зрелый властитель, абсолютный самодержец, грозный, могущественный, не терпящий никаких возражений, т. е. такой, каким мы знаем его и в позднейшие годы.

Если говорить о его личности, то она развилась очень быстро. Складывается впечатление, что все черты его характера уже были заложены в Александре и, как только они понадобились для его возвышения, сразу же прорвались наружу. В каких бы трудных условиях он ни оказывался, он всегда находил выход. Поэтому в нем необычайно быстро утвердилось почти мистическое чувство уверенности в себе. Военные успехи также способствовали тому, что вера Александра в свои силы переросла в высокомерную самоуверенность. Фивы, Граник, Галикарнас, Исс, а затем Тир и Газа были не столько вехами его внутреннего развития, сколько основанием для проявления его властолюбия.

«…ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ ПАРМЕНИОНОМ»

Когда пришло первое письмо Дария и Александр открыто признался в своих далеко идущих намерениях, в своих притязаниях на всю Азию, на само достоинство Великого царя, его соратники, вероятно, объяснили заносчивость Александра охватившим его чувством ожесточения, вызванным высокомерной формой и недостаточной любезностью письма перса. То, что Дарий предложил подачку в 10000 талантов и территорию до реки Галис, возмутило не одного Александра. Весь лагерь разделял его возмущение. Парменион был в Дамаске, а из приближенных Александра никто не хотел вести переговоры на основе этих предложений. Поэтому ответ Александра не вызвал ни у кого возражений.

Во время осады Тира пришло второе письмо. Как раз в это время Статира, супруга Великого царя, плененная в битве при Иссе, скончалась при родах. Александр искренне скорбел о ее смерти, хотя никогда не видел ее лица [133]133
  Клитарх (см.: Diod. XVII, 54, 7) относит смерть Статиры к более позднему времени. Автор основывается на сообщении Каллисфена.


[Закрыть]. Вероятно, тревога об этой жене и о других членах семьи побудила Дария написать второе письмо. Существовало и другое соображение. Хотя ответ Александра был однозначным, перс истолковал его в духе принятого на Востоке обычая вести переговоры. Он считал, что Александр запросил много, чтобы потом умерить свои требования. То, что македоняне не стали его преследовать, повернули к Финикии и осадили Тир, задержавшись у этого города на многие месяцы, как будто подтверждало это предположение. Экстремальные требования Александра, казалось, не соответствовали его истинным намерениям. По мнению персов, ему нужен был только район Средиземного моря.

Так как Дария интересовал Восток, а не Запад, он обратился к Александру с новым, поистине грандиозным предложением. Он готов был разделить свое государство, уступив Александру средиземноморскую часть до самого Евфрата, т. е. Малую Азию, Сирию и Египет, поделить с ним свой царский трон и отдать ему в жены дочь. Взамен он рассчитывал вернуть попавших в плен близких. Таково было содержание второго письма.

Предложение Дария имело поистине мировое значение. Его продиктовали не мелкие интересы заурядной личности, а мудрый разум государственного деятеля. Земли до Евфрата входили в регион Средиземноморья, где в будущем сложились эллинистические государства. И действительно, в позднеэллинистическо-римскую эпоху область Евфрата служила границей между Средиземноморьем и Азией. Кроме того, Дарий предлагал тот максимум, который, с точки зрения Филиппа, был разумной целью завоеваний.

Легко себе представить, какое волнение вызвало предложение Дария в лагере Александра, и прежде всего в кругах македонских военачальников. Ведь персидский царь выступал как бы единомышленником Филиппа, развивая перед Александром идеи его отца. Из находящихся в македонской армии греков лишь небольшая часть была в состоянии понять значение того, что предлагал Дарий. Остальные же были одержимы жаждой мести и ставили перед собой цель полного уничтожения Персидской империи. Среди них, вероятно, был и Каллисфен.

Александр снова созвал совет, но на этот раз он был настроен иначе, чем несколько месяцев назад, в Марафе. Парменион вернулся из Дамаска. Со страхом убедился он в серьезности намерений царя. Верный приверженец идей Филиппа, он выступил в их защиту, руководствуясь своим жизненным опытом и трезво оценивая ситуацию. Это был один из самых острых моментов в жизни Александра. Седой военачальник сказал: «Если бы я был Александром, то принял бы предложение». В глазах юного царя такое решение перечеркивало результаты всей войны, все его победы, лишало его Персидского царства, которое он уже видел своим; отнимало у него мечту о мировом господстве. Здесь столкнулись сторонники двух противоположных позиций: с одной стороны, умеренность, с другой – беспредельные, разрушающие все границы устремления. Совет старца оскорблял все самое возвышенное и сокровенное в природе гения, и поэтому в ответ прозвучало: «Я поступил бы так же, если бы был Парменионом». Так впоследствии Каллисфен передал этот спор. Хотя на совещании было сказано значительно больше, эти слова, вероятно, были произнесены именно так, как их приводит греческий историк. Они предрешили судьбу греков, а также судьбы Запада и Востока на много столетий вперед.

При этом не следует забывать, что на совете никто, кроме царя, ничего не решал. Если кто-нибудь и возражал царю, тот еще более настаивал на своем. В характере Александра скрывалось нечто большее, чем простое упрямство или своеволие властителя. Царь сохранил верность самому себе, когда принял решение отклонить предложение персов. Дарий, со своей стороны, понял, что он должен готовиться к последней, решительной схватке.

В лагере македонян тоже поняли планы царя. Но даже те, кто относился к ним настороженно, считали, что Александр хочет покорить Азию и присоединить ее к своему государству, оставаясь все же македонским царем. Они не могли себе представить, что он вовсе отказался от идеи македонского господства. А так как они не знали действительных планов Александра, то еще не воспринимали его упорство за сложившееся мировоззрение. Пока еще оставалась надежда, что царь удовлетворится полным разгромом противника, а в более зрелом возрасте умерит свои притязания. Ведь в первом письме Александр все-таки не лишал Дария некоторой надежды остаться господином на Востоке – правда, в качестве вассала нового царя Азии.

Отныне в лагере македонян установилась атмосфера напряженности, еще более обострившая существовавшие противоречия. Они теперь проявились не только в различной оценке образа жизни при Филиппе и Александре, но и в расхождении жизненных установок поколений Александра и Филиппа и стратегических взглядов. Эти расхождения нашли свое отражение в полярных позициях Александра и Пармениона. Царю с самого начала не нравилось, что все командные должности в армии были заняты людьми Пармениона. Последнего тоже сердило, что в течение всего похода его систематически отстраняли от активного участия в событиях. Ему не нравилось не только то, что Александр вопреки опыту старого военачальника атаковал врага не на самых слабых, а напротив, на самых сильных участках, а также то, что он во всем поступал наперекор его советам. Уже начиная с Малой Азии царь прилагал все усилия к тому, чтобы лишить своего наставника руководящего положения, перевести его как бы на «запасные пути». Как только находился подходящий повод, царь старался отправить Пармениона подальше от себя. Александр не дал ему возможности принять участие в походе на Ликию и Памфилию, послав его из Тарса к пограничным перевалам, а из Исса в Дамаск, и лишь спустя несколько месяцев позволил ему вернуться в штаб-квартиру. Отправляя старого полководца с различными поручениями, Александр старался не давать ему в подчинение македонских воинов. Вероятно, он хотел отучить македонян от того, что ими командует Парменион. Армия, считал он, должна быть армией Александра, а не армией Пармениона. При известных обстоятельствах это могло иметь большое значение при решении государственных дел, ведь из македонской армии формировалось войсковое собрание. Если армия будет слепо поддерживать Александра, он сможет одержать победу над недовольными военачальниками, да и над кликой самого Пармениона.

Царь не только лишил Пармениона его влияния на армию, он сумел также снять окружавших его людей с ведущих постов. Брат Пармениона, Асандр, остался в Лидии, Гегелох был послан на Геллеспонт, Никанор и Филота сохранили свое положение, но их не привлекали к решению особо важных задач. Отправившись из Сидона на усмирение горных племен кабилов, Александр оставил командовать вместо себя Кратера и Пердикку, а не сыновей Пармениона. Когда он повел в бой морскую эскадру, на его левом фланге снова был Кратер. Характерно, что оба они (Пердикка и Кратер) происходили из западных горных областей Македонии. Складывается впечатление, что молодой царь вообще охотнее опирался на знать из горных районов, а не на знатные роды материковой Македонии. Наряду с этим он все чаще привлекает своих сверстников из пареа. Правда, с Гарпалом, назначенным казначеем войсковой кассы, произошла скандальная история: перед самой битвой при Иссе он сбежал в Элладу. Ответственные задания Александр стал также давать своему ближайшему другу Гефестиону, например поручил ему образовать Сидонское царство, назначил его командующим флотом во время несложного перехода из Тира в Египет. Эригию было поручено командование всадниками союзников. Укрепилось положение Лаомедона, ведавшего захваченными на Востоке военнопленными. Таким образом, повсюду наблюдаются перестановки должностных лиц, но, так как они проходили легко, без особого нажима и не сопровождались жесткими мерами, они не вызывали неудовольствия и вражды. Оттого и Парменион вел себя лояльно и корректно, несмотря на обуревавшие его внутренние сомнения. Кроме того, Александр с особой симпатией относился к сыну Пармениона, Гектору, который утонул во время кораблекрушения на Ниле [134]134
  Curt. IV, 8, 7 и сл.


[Закрыть].

Такова была обстановка, которая все более усложнялась усилением борьбы между сторонниками различных взглядов на будущий мир. Каким суждено ему быть: таким, о каком мечтал Филипп, или таким, к какому стремился Александр. Юный царь пренебрегал памятью отца.

Как уже говорилось, в первом письме к Дарию он подчеркивал собственное значение, преуменьшая роль Филиппа. Складывалось впечатление, будто бы до Александра в Македонии не было ни государства, ни военной организации. То же самое можно было сказать и о целях этой войны. Ее начали из-за греков, но, когда Александр решил захватить всю Азию, она беспредельно расширила свои границы. Приблизительно такие мысли зарождались в кругах недовольных военачальников. Но армия не спрашивала, за что она воюет. Она воевала за Александра.

Для прежних Аргеадов такого рода сомнения и упреки создали бы непреодолимые преграды. Они не были абсолютными властителями, сами подчинялись традициям и общественному мнению; Александра же не волновали традиции, а общественное мнение в лагере интересовало лишь в той мере, в какой он мог изменить его в свою пользу. Поэтому он устраивал пирушки с гетайрами и различные празднества, на которых в полной мере могло проявиться магическое действие его личности. Сначала людей восторженных, колеблющихся и даже слабых влекло к нему самому, а затем уже к его сформулированным и еще не сформулированным целям, к его пламенному романтизму в сочетании с холодным разумом.

В облике Александра стала постепенно проявляться двойственность. С одной стороны, люди видели ослепительного героя, обворожительного в кругу друзей, прекрасного предводителя армии, заботливого отца воинов, а с другой – грозного, вспыльчивого, мрачного царя, сеющего ужас вокруг себя. В первую очередь его гнев ощущали враги – наемники при Гранике, попавшие в плен защитники Фив, Тира и Газы. По отношению к ним он проявлял суровость и даже жестокость. Его сторонники также испытывали на себе гнев Александра, как это, например, было при получении им первого письма Дария или при переговорах с тирскими послами. Но царь не только вел себя несдержанно, он становился подозрительным и все больше прислушивался к доносам. Он все еще возил с собой закованного в цепи Линкестида; то здесь, то там смещал наместников и следил за настроениями Филоты [135]135
  О слежке Кратера за Филотой см.: Plut. Al., XLVIII и сл.; De fort. AL, 2, 7, 339E; Arr. III, 26, 1 и сл.


[Закрыть]. В переписке с Дарием впервые в полной мере предстало перед нами самомнение царя, его самолюбование и жажда абсолютной власти. Будущее покажет, что этим качествам всегда сопутствует и рост подозрительности.

В ЕГИПТЕ

После завоевания Тира и Газы Александр уже не мог откладывать поход в Египет, все еще остававшийся персидской провинцией. Ему предстояло стать последним звеном в цепи завоеванных стран Восточного Средиземноморья. Кроме того, захватив Египет, македоняне получали возможность оказывать давление на Афины, контролируя вывоз египетского зерна. Почему же Александр не поручил этот поход какому-нибудь военачальнику, почему терял время, вместо того чтобы идти против Дария? Существует мнение, что царю хотелось навязать противнику бой. Но это предположение неверно. Мы уже говорили о том, что Александр нападал на врага там и в тот момент, где и когда враг был сильнее. Правда, после выигранного сражения он обычно преследовал убегающего врага. Но уже через день, я то и на следующий день противник переставал для него существовать. Александр давал врагу время собраться с силами, перед тем как предстать перед ним. Поэтому после победы при Иссе царь тоже не проявил никакой спешки. Пусть Дарий призовет на помощь всю Внутреннюю Азию! Александр сознательно дал ему отсрочку, чтобы затем одним ударом расправиться со всеми сразу. Итак, царь располагал временем для похода на Египет. Кроме того, его личное участие в походе должно было предотвратить опасность провозглашения власти местного фараона над новым национальным государством. Персидское господство никогда не могло полностью подавить стремление к независимости государств Ближнего Востока. Македоняне столкнулись с этим в Тире, и еще более жестокое сопротивление ждало бы их на Ниле, упусти они решающий момент. Персам никогда не удавалось на длительный срок присоединить Египет к своей империи. В течение шестидесяти лет он отстаивал свою свободу и лишь десять лет назад был с трудом покорен Артаксерксом III. Правда, большинство местных жителей составляли феллахи, но из соседней Ливии вливались новые силы, и сопротивление вспыхивало вновь. Кроме того, всегда находились греческие наемники и полководцы, готовые защищать независимость Египта.

В описываемый момент в Мемфисе пребывал персидский наместник Мазак. Переговоры с ним начались, еще когда Александр был в Финикии, и сейчас его лояльность ни у кого не вызывала сомнений. В качестве посредника удачно выступал Амминап, некогда персидский изгнанник, живший при дворе Филиппа, а ныне советник при сатрапе. Поэтому Александр мог уже заранее предпринять некоторые шаги для присоединения Египта, и он послал даже туда греческих художников для организации празднеств, которые намеревался устроить в Мемфисе.

С какими фатальными случайностями иногда приходилось сталкиваться Александру, показал эпизод с македонским перебежчиком Аминтой. Возглавив спасшихся после сражения при Иссе наемников, он попытался организовать фронт сопротивления от Спарты через Крит до самого Египта, рассчитывая, что Александр пойдет на восток. Однако в Египте для людей, настроенных враждебно к персам, он казался слишком связанным с находящимися еще здесь персами. Персидские власти тоже не признавали его командующим. Таким образом, Аминту не поддержали ни те, ни другие, и вся затея потерпела крах [136]136
  Diod. XVII, 48, 2 и след. Ср.: Arr. II, 13, 3; Curt. IV, 1, 27 и сл.


[Закрыть]. Тем не менее Александр не решился просто послать кого-либо из приближенных в страну со столь высоким культурным и экономическим уровнем, да еще с древними патриотическими традициями. Только он сам с его обаянием и волей мог преодолеть египетский национализм, привлечь Египет на свою сторону и поставить его в ряд зависимых государств.

Когда Александр после неожиданной задержки в Газе прибыл наконец в ноябре 332 г. до н. э. в Египет, он был торжественно принят в пограничной египетской крепости Пелузии. Оттуда часть македонян отправилась вниз по реке на кораблях, а другая – по суше к столице страны Мемфису. Навстречу Александру вышел Мазак, чтобы передать ему страну, войско и казну.

Античные авторы рассказывают, какое сильное впечатление произвел на Александра Египет. Это относилось не только к плодородию здешних земель и природным богатствам страны, но и к египетской культуре. В первую очередь, по-видимому, его поразила монументальность архитектуры. Именно она оказала влияние на его поздние планы: пирамиды послужили образцом для задуманной им гробницы Филиппа. Вообще, для Александра, как и для любого образованного грека, Египет казался родиной самой древней и интересной культуры. Египет во многом был школой для эллинов – еще одна причина, чтобы отказаться от простого завоевания и стремиться к мирному присоединению этой удивительной страны.

Настроение египтян вполне устраивало царя. В лице Александра египтяне приветствовали эллина и представителя дружеской нации. Уже четыре столетия эллинские воины помогали египтянам и спасали их от азиатского варварства. При этом им были чужды захватнические планы, а для торговли им вполне было достаточно колонии Навкратиса; сыны севера всегда питали уважение к древности и достоинствам египетской культуры. Еще один мостик для взаимного понимания создавали люди смешанных кровей – греческой и египетской, – которых в Мемфисе было немало. Но в первую очередь Греция была идеальным партнером для торговли.

Египтяне привыкли видеть со стороны эллинов понимание и терпимость и ожидали того же от Александра. Одновременно они рассчитывали на расширение рынка сбыта для египетских товаров. Поэтому египетские жрецы охотно сделали для македонского царя то, что для персидского делали только по принуждению, – объявили его фараоном. «Царь Верхнего и Нижнего Египта» Александр теперь считался «избранником Ра и возлюбленным Амона», наместником Гора. Его называли «защитой Египта» и «сильным князем, захватившим чужие страны». Александр был торжественно объявлен фараоном в храме Птаха в Мемфисе. В связи с этим интересно свидетельство Арриана, что Александр в Мемфисе «принес жертвы Апису и прочим богам и устроил гимнастические и мусические состязания» [137]137
  Arr. III, 1, 4.


[Закрыть]. Принесение жертв священному быку Апису умышленно противопоставлялось поступку Камбиза или Артаксеркса III, кощунственно заколовших Аписа. Одновременно Александр принес царское жертвоприношение. Он не остался в долгу и перед Птахом и Амоном. Именно они, вероятно, наряду с греческими божествами и имелись в виду под «прочими богами».

Устройство состязаний свидетельствует о том, что Александр и в Египте продолжал поощрять греческую культуру. Теперь оба духовных уклада должны были сосуществовать. Скорее всего он не собирался объединять их, тем не менее попытки перекинуть мостик от греческой религии к египетским культам имели место.

Присоединение Египетского государства не имело для Александра решающего значения. Это был лишь очередной его успех. Наиболее притягательным в провозглашении его фараоном был божественный характер этой власти, что не признавалось в остальных странах. Ведь фараон был воплощением Гора – сына Ра. Для неегиптян он был не «великим», а только «благим» богом. Александру сообщили, что как сын Ра он рожден смертной матерью от солнечного божества. Таким образом, в Мемфисе подготовлялась почва для провозглашения его сыном Амона. Именно это могло послужить поводом для паломничества царя к оракулу пустыни.

В общем, Александр следовал совету, данному когда-то Исократом Филиппу: «Если сможешь, освободи местных жителей от деспотии варваров и приобщи их к эллинской культуре» [138]138
  Isocr. V, 154.


[Закрыть]. Александр последовал этому совету и приказал построить новые святилища в Карнаке и Луксоре, там, где издавна были расположены храмы, возведенные Тутмосидами. Этим он угодил в первую очередь жрецам. Не приходится сомневаться в том, что царь установил с ними добрые отношения, так же как он сделал это в Эфесе с Мегабизом, жрецом Артемиды, а затем с халдеями в Вавилоне и магами в Иране. В дальнейшем мы увидим, что в административном управлении он старался также придерживаться египетской традиции.

В начале 331 г. до н э. Александр с небольшим числом своих приближенных отправился вниз по канопейскому рукаву Нила. Недалеко от его устья он основал новый город – Александрию, – в дальнейшем ставший великим. Затем вдоль побережья он направился в Ливию. Жившие в Кире-не греки решили, что он идет к ним, и выслали ему навстречу послов. Но Александр думал лишь об оазисе Амона, Видя, что Александр не стремится подчинить их, эллины из Киренаики заключили с ним договор о дружбе. В конце марта царь вернулся в Мемфис, а в апреле отправился в Сирию.

Еще до этого похода Александр занялся организацией управления страной. В отдельных вопросах он и прежде отходил от персидского образца. Теперь в Египте Александр решил попробовать ввести нечто принципиально новое – децентрализацию управления. Этим он хотел исключить для Египта, приносящего большие доходы, всякую возможность отделиться от его империи. Поэтому царь поручил управление областями Египта людям разных национальностей: грекам, египтянам и македонянам. Управление Верхним и Нижним Египтом сохранили за собой египтяне [139]139
  Arr. III, 5, 2.


[Закрыть]. Весь аппарат подчиненных им служащих также состоял из египтян. Грекам принадлежало управление арабскими пограничными землями на востоке, а на западе – Ливийской пустыней. Войско было разделено на четыре части, которые находились в Верхнем и Нижнем Египте и в обеих пограничных крепостях – Пелузии и Мемфисе. Командовали армиями двое македонян и один грек. Флотом также, вероятно, командовал грек. Для управления военными поселенцами ( катойкой), оставшимися от периода владычества персов, и принадлежавшими им землями Александр назначил коллегию греческих чиновников. Важная роль в управлении принадлежала египетскому греку, ведавшему финансами, – Клеомену из Навкратиса. В его руках были не только соседние арабские земли, но и сбор налогов со всей египетской провинции. Удивительно, как мало македонян Александр привлек на все эти должности. Не исключено, что он также не доверял своей знати, как позднее Август римским сенаторам, которым запретил даже въезд в страну.