Текст книги "Убийца (Выродок)"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

II

Ночевал я в прицепе их фургона, там, куда укладывали разобранный манеж. В прицепе оказался уголок, отведенный для помощника. Вместо матраца лежали мешки, простыней тоже не было – и все же эта ночь показалась мне самой прекрасной в моей жизни.

Утром меня разбудили деревенские петухи. Распелись, хоть уши затыкай! Да и как им было не петь – утро выдалось просто замечательное.

Подошел Манен – подтяжки болтаются у пяток, старый пуловер завязан на шее шарфом.

– Ну, Антуан, как спалось?

– Классно!

– Не замерз?

– Нисколько!

– Молодчина. Ну, пошли разбирать павильон. В полдень будем выбираться Вечером поработаем в другой деревне, ехать туда километров пятьдесят.

«Вот так и устроена жизнь», – меланхолично подумал я. Гулять сегодня будут в другом месте, а здешние мужики уже принимаются за работу, попивая с похмелья газировку с содой. Мы же ездим от одних к другим, таская с собой свои разноцветные машинки и гирлянды из лампочек, доставляя гулякам удовольствие повертеть руль и устроить всего за сто франков пару-тройку безобидных аварий… Ведь главное в таком аттракционе – это именно столкновения. Люди ради смеха покупают себе катастрофы: дело обстоит именно так. После трех первых кругов придурки, сидящие в наших размалеванных кастрюлях, начинают воображать себя героями и мечтают, как мэр прицепит им орден Почетного легиона на сельской площади в присутствии взволнованных земляков!

Мы свернулись… Переехали… Развернулись…

Так продолжалось неделю. Но мне казалось, что я на каникулах. Это было какое-то пустое время, незаметное движение в невидимом пространстве. Дни сменяли друг друга, сея забытье… И поскольку главным было заставить всех забыть о себе, такая жизнь меня вполне устраивала.

Жратва у Маненов была выше всех похвал. Оба любили хорошо поесть, только вот беда: тетка под названием Джейн любила не только это… Не знаю, может, у ее мужика было короткое замыкание в штанах, только она начала цепляться ко мне со страшной настойчивостью и бесстыдством. Я видел на своем веку не одну заводилу, но таких приставучих – еще никогда! Она хотела меня и сообщала об этом не официальным письмом, а напрямик.

Когда мы с ней оставались в фургоне одни (хозяин любил шататься по пивнушкам), она без промедления шла на абордаж. Она ничего не боялась, ничего не стеснялась, а в быстроте движений могла тягаться с боксером-легковесом… Яоборонялся – осторожно, чтобы ее не разозлить. Поставив ее на место, я в два счета лишился бы работы, а ведь мне требовалось задержаться у них как можно дольше…

Но вот однажды вечером, когда папаша Манен уже захрапел, она заявилась ко мне в прицеп как раз в тот момент, когда я отходил ко сну.

В такие минуты часто теряешь чувство реальности… Короче говоря, я ее целиком и полностью удовлетворил. Ух, что она вытворяла, эта Джейн! Полвека опыта и практики не проходят даром… У меня, правда, тоже накопилось немало нерастраченных сил… Так что в свой фургон она вернулась на полусогнутых.

С этого дня я превратился в ее любимчика. Она то и дело совала мне пятисотенные бумажки просто для того, чтобы залезть в карман моих штанов и заодно как следует перетряхнуть все мое хозяйство.

В определенном смысле это было мне на руку, поскольку позволяло сделать заначку на черный день – смотри басню «Стрекоза и Муравей». К последнему дню работы у меня набралось около двадцати тысяч. Финансировать следующий фильм Марселя Карне я на них, конечно, не мог, но они должны были на некоторое время спасти меня от помойной ямы.

Джейниха даже всплакнула, когда поняла, что скоро мы распрощаемся навсегда. Но что она могла поделать? Каждый год, в начале ноября, они отвозили свой балаган в большой ангар близ Орлеана и ехали зимовать в дом, который Манен построил в центральном районе страны на деньги своих стукнутых автогонщиков.

– Что поделаешь, – шептал я ей, – деваться некуда…

Но она не могла с этим примириться. Еще немного – и она предложила бы своему пузиле меня усыновить. Да только он, похоже, вовсе не разделял горя своей благоверной. Наверное, он уже хорошо ее изучил и имел кое-какие подозрения на мой счет. Нет, лучше было разойтись по-хорошему.

Свои «прощальные гастроли», как выразился воображала Манен, мы дали в Фонтенбло. История, кстати, свидетельствует, что этот город вообще очень подходит для прощаний.

С момента моих последних неприятностей с полицией прошло целых два месяца, и жандармы уже, наверное, решили, что я улетел в теплые края.

Я начал дышать свободнее; мне уже не казалось, что на мне стальной корсет, стянутый по бокам болтами.

Итак, мы приехали в Фонтенбло… Там лил такой дождь, какой бывает только в книгах Сименона. Выручка оказалась более чем скромной. Автомобилей в тех местах полно, а трахнуться или перепихнуться можно и без билета – в лесу… Так что, сами понимаете, машинки-толкуши слегка теряют здесь свое очарование…

Трое или четверо балбесов, катавшихся на наших машинках, безрезультатно пытались выдавить из себя хоть каплю веселья… Папаша Манен здорово злился оттого, что сезон заканчивается неудачей, а его женушка все смотрела и смотрела на меня. Она была расстроена, как корова, у которой вдруг убрали с глаз железную дорогу на краю пастбища. Впрочем, у меня в голове тоже вертелись довольно мрачноватые мысли. Наверное, от погоды и от самой ситуации. Хотите верьте, хотите нет, но я не работал уже несколько лет, и работа показалась мне, в сущности, не таким уж неприятным делом. Может, я был задуман честным человеком? Да ладно, не смейтесь… Может, я стал преступником лишь по стечению обстоятельств, волею злой судьбы? Иногда я даже мечтал о спокойной, гладенькой жизни, куда не заглядывали бы полицейские… Я завидовал мужикам, которые встают на работу в шесть часов и только к вечеру, выжатые, но довольные, возвращаются в свои тесные квартирки, где пахнет капустным супом. Возвращаются к своей доброй, почти верной женушке, к своим почти чистым детишкам. По субботам – киношка, по воскресеньям – неизменная прогулка в самом нарядном вокруг своего пригородного квартала… Да, все это манило меня, как мягкая постель манит смертельно уставшего путника…

Эти последние два месяца были мне отсрочкой. Но теперь…

Мы закончили работу около одиннадцати. Папаша Манен велел мне приступить к разборке прямо под Дождем. Он хотел уложить свой инвентарь в ангар уже на следующий день, с утра пораньше, и сразу рвануть к себе в Шату – снимать в саду поздние осенние груши, самые, по его словам, вкусные.

Я начал уныло разбирать павильон… Джейниха следила за мной со слезами на глазах. И тут я заметил какого-то типа, который стоял неподалеку, в тени, и тоже смотрел на меня. Все во мне так и застыло: я решил, что это легавый.

Однако разглядев его как следует, я понял, что ошибся. Это был маленький седой старичок лет семидесяти. Губы его прятались под седыми усами а-ля Клемансо. У него был длинный нос в форме банана, раскосые глаза, густые брови; на плечах болтался серый поношенный плащ. Уличный фонарь освещал его сверху, бросая на лицо необычные тени. Пожалуй, он был похож на дьявола, каким его иногда изображают в кино. Он казался добрым, сладеньким и одновременно коварным.

Он все смотрел на меня, и это сильно действовало мне на нервы.

Ничего не замечавшая Джейниха дождалась, пока пузатый Манен пошел в кафе хлебнуть красного винца, и подкатилась ко мне.

– Подумать только: завтра тебя здесь уже не будет… – прошептала она.

– Ну и что? Вас тоже здесь завтра не будет! – сострил я. – Се ля ви… Люди встречаются, потом расстаются…

– Почему ты со мной так сердито разговариваешь, мой волчок?..

Я чувствовал, что пришелец подслушивает, и меня смутило, что эта плесень говорит мне «волчок», да еще таким полуобморочным голосом.

– Сделайте милость, подождите минутку: мне надо разобрать мавзолей, а то ваш бухарик меня не отпустит…

Она, всхлипывая, побрела к своему пульмановскому фургону. Не иначе, собиралась залить свое горе мощной порцией рома. Ром был ее второй по порядку слабостью.

Оставшись один, я вновь принялся выбивать молотком железные клинья из каркаса павильона и на некоторое время позабыл о старичке. Но вскоре он снова всплыл в моей памяти, как некое крайне важное событие. Тогда я обернулся и констатировал, что он приблизился на несколько шагов, чтобы лучше меня видеть. Я бросил молоток и пошел на него, сжимая кулаки.

– Вы что, хотите мою фотографию?

Такие фразы засели у нас в голове еще со школы: дурацкие, спору нет, но когда злишься, ничего другого не находишь.

Он не вздрогнул. Он лишь поднял на меня свой взгляд, удивительно спокойный, острый и глубокий…

– Зачем? – проговорил он. – Я уже видел ее в газетах.

Мне будто вылили на голову ведро ледяной воды. Меня раскрыли. Этот старый огрызок приглядывался, приглядывался – и все-таки узнал. Когда первое удивление улеглось, меня разобрало любопытство. Почему этот дряхлый старикашка так спокойно признался, что вычислил меня? По идее, он должен был поскакать в местный комиссариат и забить тревогу… Но нет, он стоял на месте и все щупал меня своим внимательным взглядом.

Мы с ним были одни в самом темном уголке площади. Одни под проливным дождем. Мне ничего не стоило пристукнуть его одним ударом кулака. Подумают, что он оступился и упал: много ли старику надо? Несколько секунд я обдумывал этот вариант, но потом отбросил его из-за одолевавшего меня любопытства.

Я чувствовал, что он чего-то от меня ждет, и задал самый краткий, но и самый красноречивый вопрос, который только нашел:

– Итак?

– Я пришел уже довольно давно…

– Знаю.

– Если я правильно понял, сегодня вечером вы оставляете свою… работу?

– Вы совершенно правильно поняли.

– У вас есть планы на будущее?

– Это что, интервью? Может быть, вы корреспондент «Франс-Суар»?

Старичок не улыбнулся. Он стал дожидаться более серьезного ответа, и от него исходила такая спокойная сила, что я подчинился:

– Планов нет. Разве что – не пачкать руки.

– Тогда я, пожалуй, могу вам кое-что предложить.

– Да ну?

– Да.

– Можно узнать, что именно?

– Можно. Идемте со мной.

– Куда?

– Ко мне.

Я глубоко вздохнул: перемены происходили с неправдоподобной быстротой. Мне казалось, что я читаю роман с чересчур закрученным сюжетом. На кой черт я мог понадобиться этому старому гному?

– Я к незнакомым людям не хожу, – глупо ответил я.

– А я для того вас и приглашаю, чтобы мы получше познакомились.

После долгого молчания я наконец решился:

– Ладно, идемте…

– Моя машина стоит вон там. Прощайтесь со своими хозяевами – и поедем.

– Сначала мне нужно разобрать эту хреновину!

– Сами разберут.

– Но деньги-то мне надо получить!

– Денег я вам дам.

– Вы что, дежурный Дед Мороз?

– Я гораздо лучше. Дед Мороз – всего-навсего курьер и раздает только игрушки. А я могу дать вам намного больше.

– Подождите минутку.

Я отошел на несколько шагов, затем, ужаленный смутным беспокойством, вернулся к старичку.

– Послушайте, не собираетесь ли вы меня сдать?

– Нет!

– Чем можете доказать?

– Судите сами: где вы видели семидесятидвух-летнего старика, который развлекался бы ловлей беглых преступников? Идите, я вас подожду, только не задерживайтесь: у меня астма, и сырость мне вредит.

Представьте себе, я так и поступил… Я побежал к фургону. Джейниха как раз наливала себе очередной стаканчик огненной воды.

– О, наконец-то! – обрадовалась она.

– Послушай, – сказал я. – Я обращался с тобой так грубо только потому, что очень сильно тебя люблю…

Тут я едва не захохотал. Увидев, какие у этой коровы сделались глазки, любой покатился бы со смеху.

– Правда? – пролепетала она.

– Да… Я от этого просто сам не свой… Но твоя жизнь уже налажена, и я не имею права сбивать тебя с праведного пути. Мне это невыносимо, я больше не могу оставаться с вами… Я ухожу. Придумай сама, что сказать мужу. Денег мне от него не надо… Прощай, Джейн! Я никогда тебя не забуду…

И я поскорее выскочил на улицу, чтоб не лопнуть от смеха.

Согласитесь, с моей стороны было очень любезно устроить ей на прощанье этот бесплатный спектакль. В ее возрасте дамочки уже отвыкли от сиропных романсов… Если молодой паренек вдруг начинает шептать слова любви на ушко почтенной матроне, так и знайте: одной рукой он в это время щупает ее тройное жемчужное ожерелье, а другой – ее чековую книжку!

Я давно уже не совершал таких благотворительных акций и после прощания с Джейн почувствовал себя таким чистым, будто только что вылез из-под горячего душа.

Старичок ждал меня за углом павильона, подняв воротник плаща и нахлобучив на голову вынутый из кармана баскский берет.

– Поехали!

Честно говоря, впервые за всю свою поганую жизнь я следовал за человеком, не зная, куда он меня везет и чего от меня хочет. Меня Заставляли это делать разве что его почтенный возраст и его цепкий, настойчивый взгляд.

На краю площади, под старыми платанами, светились габаритные огни машины. Это оказался старенький горбатый «рено».

– Садитесь.

Он опустился за руль и не спеша завел мотор. Мы тихонечко отъехали от тротуара. Его каракатица была неспособна на молниеносный старт. Да и зачем? Когда на вас хотят произвести впечатление, за вами приезжают на «мерседесе-300». Старичок же, напротив, старался остаться незамеченным.

Я выжидающе молчал. Он тоже держал рот герметично закрытым; если дорога предстояла дальняя, молчание могло затянуться надолго. Но я считал делом чести не задавать вопросов. Раз уж решил играть в его игру – надо тянуть до конца…

Мы ехали сквозь дождь; струйки воды, стекавшие по стеклу, рассекали и искривляли дорогу. Свет фар стремительным ярким потоком проливался на блестящий асфальт.

Некоторое время мы катили по шоссе, затем он повернул направо, на дорогу, обсаженную аккуратно подстриженными кустами. Домишки в этих местах были что надо. Добротные, уютные жилища парижских промышленников: высокие ступени, портики на песчаных аллеях, фонтаны, веранды, зимние сады…

Старичок подъехал к одному из гаражей, вышел из машины, поднял складную металлическую штору, и мы въехали внутрь.

– Можно попросить вас опустить штору? – сказал он.

Я пошел разматывать железный рулон; он погасил фары и включил в гараже свет.

Гараж был рассчитан на две большие машины, и машинка старика выглядела здесь как коза, пасущаяся на футбольном поле. С другой стороны была приоткрытая дверь.

– Идите за мной.

Я пошел за ним, по-прежнему послушный, безмолвный и обеспокоенный. У меня начинало изрядно свербеть в башке. Старикан, похоже, был страшно богат, несмотря на пожеванный плащ, берет и дохленькую машину. В особняке, что возвышался справа от гаража, было по меньшей мере двадцать комнат. Просто глаза разбегались: три этажа, каменные стены, крыша в китайском стиле, балконы… Выглядело все это немного наляписто, но вполне сгодилось бы для средненького герцога или барона.

Я усмехнулся: надо же, не успел и глазом моргнуть, как перенесся из вонючего прицепа в маленький дворец…

Ставни на окнах были задраены, света нигде не было. Все это напоминало сказку о Спящей Красавице. Правда, было не так романтично, но зато куда более впечатляюще.

Старичок пренебрег крыльцом с двумя лестничными пролетами и вошел в дом сзади, через подсобные помещения. Мы оказались в кухне, выложенной от пола до потолка белой плиткой, отчего она смахивала на станцию метро, а оттуда перешли в небольшую странноватую комнатку, где старик, похоже, устроил себе штаб. Там были железная кровать, шкафчик с книгами, стол с грязными тарелками и окурками, два кресла и камин, в котором весело потрескивало пламя. Остальная часть комнаты была завалена дровами.

Я в жизни не видел подобного бедлама. У меня сразу появились сомнения относительно душевного здоровья старика. Может, у него и вправду заело шестеренки? Комнат в доме полно – выбирай любую, – а он ютится в какой-то собачьей конуре! Или же он просто разорился, не может позволить себе домработников и решил жить по-простому? Его поношенная одежда тоже наводила на эту мысль, но если задуматься, кое-что здесь не клеилось: разорившийся человек первым делом пустил бы с молотка дом…

Он указал мне на кресло:

– Располагайтесь. Хотите чего-нибудь выпить?

– Не откажусь…

– Шампанского?

– У вас сегодня день рождения?

– Сделайте милость, принесите сами. Оно на кухне, в холодильнике. А я попытаюсь согреться: я немного замерз там, на площади.

Вдруг мне стало стыдно за себя. что я делаю в компании этого старого мерзляка и астматика? Я стал сам себе противен – надо же, пошел на поводу у такого жалкого человечишки…

Ворча себе под нос что-то сердитое, я поплелся на кухню. В холодильнике стояло четыре бутылки шампанского. Дедуля, видно, его любил. И, по крайней мере, в этом вопросе я был на его стороне.

Я достал из стеклянного буфета два бокала и вернулся в комнату. Он уже снял плащ и сидел в кресле у огня. Под плащом оказался охотничий костюм с дурацкими лошадиными головами на пуговицах.

– Наливайте и присаживайтесь…

Я так и сделал. Если бы меня видели тогда полицейские, идущие по моим следам, они точно ущипнули бы себя, проверяя, не сон ли это… Убийца Капут, изображающий из себя лакея и подчиняющийся каждому слову старого немощного дедка… Ей-богу, в это трудно было поверить даже мне самому!

Он подобрался и начал:

– Мне нравится, как вы себя ведете. Я терпеть не могу людей, неспособных совладать со своим любопытством.

«Неужели начнет разглагольствовать?» – подумал я. Я презирал болтунов не меньше, чем он – любопытных.

– Начнем с самого начала, а именно – обрисуем ситуацию. Вы – опасный бандит, которого разыскивает полиция. У вас нет крыши над головой, нет денег… Я могу вам помочь. Каковы Ваши желания?

Меня едва не разобрал смех. Старый хрыч, похоже, вообразил себя джинном из «Тысячи и одной ночи»!

Он, видимо, уловил мой скептицизм, но нисколько не обиделся.

– Я понимаю ваше недоверие, – продолжал он. – Я, наверное, кажусь вам немного ненормальным… Однако скоро вы убедитесь, что это не так.

Он сказал именно то, что требовалось в данной ситуации, и я сразу стал серьезным.

– Ну что ж, – сказал я. – Моя мечта? Деньги! И возможность уехать в Штаты с приличными документами. Все.

– Многовато…

– Потому я и назвал это мечтой, если вы заметили!

Он улыбнулся из-под своих усов и на мгновение стал похож на доброго дедушку, беседующего с внуком.

– Деньги – это не проблема. Заказать билет на самолет тоже нетрудно. Только вы должны мне подсказать, каким путем хотите получить новые документы.

– Вы говорите серьезно?

– Совершенно серьезно. В моем возрасте шутить уже не хочется.

– Ну, и…

– Да?

– Дорого я должен за это заплатить?

– За что?

– За свою мечту?

– Довольно дорого…

Он поднял свой бокал и посмотрел, как в золотистой жидкости играют пузырьки.

Я не спешил расспрашивать дальше. На данном этапе нашей встречи торопиться было уже некуда.

Я тоже поднял бокал, посмотрел на весело искрящееся шампанское и с наслаждением выпил. Я не видел шампанского уже несколько месяцев; напиток показался мне превосходным.

Я поставил пустой бокал на стол и повернулся к камину. Старичок нагнулся и подбросил в огонь пару толстых поленьев, устроив в камине маленький фейерверк. Красная вспышка огня осветила его напряженное лицо.

– Что я должен сделать? – спросил я, потеряв терпение.

Он немного помолчал, потом сложил руки и ответил:

– Убить человека.

III

Теперь я уже не сомневался, что старик в здравом уме. Передо мной был человек методичный, знающий, чего он хочет, и готовый на все ради достижения своей цели.

– Действительно, дороговато, – пробормотал я и в замешательстве огляделся по сторонам.

Тогда он поднес к моему лицу худую руку с выступающими фиолетовыми венами. Я смотрел на эту руку с отвращением, как на огромного паука, но не двигался с места.

– Послушайте, – сказал старик. – Можете убить меня и унести с собой все ценные вещи, которые найдутся в этом доме. Поверьте, смерть меня нисколько не пугает.

Я нахмурился. Честное благородное слово, о таком я даже не помышлял…

– И еще одно, – продолжал он. – Если мое предложение вас не устраивает, вы можете спокойно покинуть этот дом.

Я молча сидел у огня, взвешивая все «за» и «против». Запах горящего дерева был мне несказанно приятен. Жаркий воздух у камина был ароматным, как только что испеченный пирог.

– Но где гарантия, что вы сдержите свое слово? – спросил я. – Предположим, что я соглашусь и отправлю вашего клиента в рай…

– Ему дорога только в ад.

– …или в ад. И предположим, что после этого вы пошлете меня подальше, а то и сдадите в полицию. Однажды я на этом уже погорел…

Он пожал плечами.

– Послушайте, мсье… э-э… Капут, если не ошибаюсь?

Тут он усмехнулся, что меня слегка разозлило.

Ему не следовало принимать меня за дешевого головореза, иначе он мог очень скоро убедиться в обратном – на собственной шкуре.

– Меня зовут Альфред Бертран. Может быть, вам это имя ни о чем и не говорит, но его знает весь парижский свет. Я долгое время владел самым крупным отделом биржи. У меня был свой ипподром, свой самолет, роскошные женщины… И когда мне хотелось переспать с какой-нибудь актрисой, я брался финансировать ее следующий фильм!

Он проговорил это с чисто мужской гордостью. Он давно состарился, но прошлое грело ему сердце…

– Я говорю все это для того, чтобы вы поняли следующее: я не хотел бы, чтобы мое имя начали связывать с именем гангстера. Я человек смелый, но благоразумный. Чтобы добиться успеха, нужно всех остерегаться, но многим доверять. Жизнь – это цепь рискованных предприятий…

Он умолк и начал поглаживать свои седые усы.

– Вы понимаете?

– Yes, I do [4]4
  Да, понимаю! (англ).


[Закрыть]!

– Хорошо. В данном случае я доверяю вам. Я следил за вашими приключениями по газетам, и у меня сложилось о вас определенное мнение. Я понял, что вы – человек добросовестный… в своем роде.

Тут он засмеялся, обнажив белые, не вставные, а собственные зубы. Затем его лоб нахмурился и глаза неподвижно остановились на мне.

– Вы убиваете указанного человека, и я сдерживаю свое слово.

– Как вы меня узнали?

– Какой глупый вопрос! Глядя на вас, как же еще! Я проходил по площади днем, когда вы устанавливали свой павильон. Ваше лицо сразу бросилось мне в глаза, поскольку я – отличный физиономист. Я присмотрелся повнимательнее и решил, что где-то вас уже видел. Вернувшись домой, я вспомнил, спустился в подвал и на всякий случай проверил по старым газетам. Вот и все!

– Вот оно что…

Я немного помолчал.

– Кого нужно хлопнуть? Небось, большую шишку?

Старик помрачнел.

– Верно, большую шишку. Поэтому дело будет весьма нелегкое – предупреждаю сразу.

– И сколько я за это получу?

– Много.

– Знаете, я люблю точность.

– А сколько вы пожелали бы. получить?

– Я хочу десять миллионов.

Он уловил нюанс и сдержал раздраженный жест.

– Я заплачу вам двадцать, если хорошо сработаете!

– А они у вас есть?

– Вы сомневаетесь в моей платежеспособности, потому что я скромно живу в одной комнате и езжу на старом «рено»? Не извольте беспокоиться. Я уединился здесь по собственной воле, хотя денег у меня предостаточно. Старикам, знаете ли, хочется покоя… Когда тот человек исчезнет, тогда и я смогу спокойно умереть. Поэтому денег мне не жаль.

– Мне нужен задаток, машина… Не забывайте, что меня по-прежнему ищут. Я должен как следует замаскироваться.

– Обо всем этом я уже подумал…

– Тогда о'кей. Когда начинаем?

– Идите спать… На ночь глядя ничего толкового не придумаешь. Выбирайте себе любую комнату; утром я вас разбужу.

Он действительно разбудил меня поутру. Было еще очень рано, и в незашторенные окна комнаты, на которой я остановил свой выбор, едва пробивался мрачный серый свет.

Он стоял на пороге, запахнувшись в потертый черный халат с красной вышивкой, придававший ему сходство с тренером по боксу. Для столь почтенного возраста его седая шевелюра была еще довольно жесткой и густой.

Я с трудом разлепил глаза. Кровать, на которой я спал, была мягкой, как взбитые сливки… Простыней не было, но это меня не смущало. Под своим одеялом я накопил за ночь приятное животное тепло…

– Вставайте, – сказал Бертран. – Пора все обдумать серьезно.

Я поплелся за ним в его берлогу… Из тлеющих углей очага торчал кофейник, и в комнате вкусно пахло только что сваренным кофе.

Он налил мне большую чашку до краев; на столе лежали печенье и масло.

Пока я ел, он разглядывал меня с живым интересом, как разглядывают только что купленную машину: принесет ли она после обкатки то удовлетворение, которого от нее ждут?

– А теперь идите умываться. Ванная рядом с кухней.

– Спасибо.

Я вернулся минут через пятнадцать, голый до пояса и порозовевший от холодной воды. Я побрился и был в наилучшем виде.

– Вы правильно сделали, что не стали надевать свою одежду, – заметил он. – Я приготовил вам другую…

Он указал на кровать, где лежало что-то черное. Я подошел: это была сутана священника. Тут я уже заартачился.

– Послушайте, господин добрый волшебник, я не люблю маскарады. Вы ни за что не заставите меня надеть эту штуковину. К тому же, хотя это и может показаться диким, я человек богобоязненный…

Он не стал настаивать.

– Жаль, – вздохнул он. – Это было бы отличной маскировкой!

– Ничего, для меня лучше пойти на риск, чем так маскироваться. У вас найдется что-нибудь другое?

– Найдется. Идемте.

Он повел меня в пыльную комнату, которую, похоже, не проветривали с незапамятных времен.

Внутри его дом не был похож ни на один из домов, которые я видел прежде. Чувствовалось, что в один прекрасный вечер он вернулся сюда с совершенно новыми мыслями в голове – и запер все комнаты, оставив себе лишь тесную клетушку по соседству с кухней…

Он открыл старинный шкаф-гардероб, в котором висел целый ворох костюмов.

– Неужели все ваши? – спросил я.

Он не ответил, и поскольку мне, в сущности, было все равно, я перестал задавать вопросы.

Во всяком случае, шмотки там висели что надо! Английский твид, изысканный покрой… Хозяин этих вещей, похоже, обходил районные универмаги десятой дорогой!

Я выбрал светлый костюм в мелкую клетку – я давно такой хотел, – потом подыскал к нему белую рубашку и шелковый галстук цвета морской волны… Зато туфли были слишком тесными для моих клюшек, и мне пришлось почистить свои старые.

– Может быть, наденете темные очки?

Я мысленно улыбнулся наивности старичка: темные очки хороши разве что для стареющих кинозвезд, которые стремятся любой ценой привлечь к себе внимание…

По моему лицу он понял, что ему лучше помалкивать и положиться на меня.

Я аккуратно, не спеша, оделся и протянул руку:

– Теперь немного деньжат, господин добрый волшебник. Такой заказ без аванса не выполнишь!

Он без возражений уронил мне в руку две пачки купюр крупного достоинства. Я мгновенно почувствовал прилив сил. Дело пошло…

– Вы можете одолжить мне свою машину?

– Да.

– О'кей. Не забудьте дать мне техпаспорт и свои права… Иначе все может провалиться из-за какого-нибудь полисмена, который слишком свято чтит правила проезда перекрестков.

Он послушно сделал все, о чем я просил. Работать на такого мужика было сущее удовольствие.

Он понимал, что жизнь диктует свои условия, а между тем старики этого обычно не понимают. У них появляются навязчивые идеи, отвлекающие их от печальной действительности…

– Не соблаговолите ли вы теперь назвать имя господина, о котором идет речь?

– Поль Кармони.

Он смотрел на меня; его правый глаз поблескивал, как осколок кремня, а левый оставался тусклым. Он знал, что я вздрогну, и я действительно подскочил.

– Как вы сказали?

– Поль Кармони, – послушно повторил он.

«Он что, заговаривается, этот старый пень? – подумал я. – Или нарочно врет, чтобы меня испытать?»

– Кармони… – пробормотал я. – Вы что, издеваетесь?

– Вовсе нет, Я же вас предупреждал: дело будет не из легких.

– «Не из легких»! Да мне легче будет грохнуть премьер-министра! Даже двадцать миллионов за такое дело – это почти ничего…

Кармони! Чтобы представлять, о ком идет речь, нужно было хорошо разбираться в преступном мире. Но я-то знал, кто он такой, и понимал, что прежде чем на него замахнуться, нужно как следует пересчитать свои руки и ноги. Король наркомафии! И не только французской, а почти всей европейской… В свое время он приехал из Соединенных Штатов с последними остатками своих головорезов и с чемоданами, набитыми кокаином и автоматами… Этот багаж и невероятная смелость Кармони быстро подняли его на вершину пирамиды. Я услыхал о нем в тюрьме, от своих дружков. По их словам, этот сицилиец, выросший в Марселе, так и не смог прижиться в Америке. Штаты оказались ему не по зубам: несмотря на всю его крутизну, тамошние бандюги быстро поставили его на место. Тогда он дождался удобного момента и вернулся на родину, вынашивая грандиозные и дерзкие планы. Они стали реальностью: меньше чем за десять лет Кармони сделался великим мафиози, и его состояние, по слухам, давно перевалило за миллиард.

Его уже не раз пытались ликвидировать, но лишь нарывались на большие неприятности… У Кармони была отлично организованная команда, С огнестрельными игрушками его парни управлялись что надо. Спасайся кто может! Они плевались пулями с такой легкостью, с какой вы здороваетесь со своим домовладельцем… Кармони уже воображал себя маленьким монархом. Он ездил в бронированном лимузине, как покойный фюрер, и его телохранители были шире в плечах, чем охранники президента США. Ко всему прочему он был недоверчив, как лис: остерегался собственной тени, заставлял своих людей пробовать еду, как Людовик Одиннадцатый, и никогда не рисковал.

Я не понимал, что могло связывать этого босса с благообразным старичком, обещавшим мне награду за его смерть. Я задал старику этот вопрос, но Бертран заявил:

– Это вас не касается…

Я уселся в старое кресло с засаленными подлокотниками.

– Послушайте, мсье Бертран, вы вправду считаете, что я смогу скорчить из себя вершителя правосудия? Вы, наверное, насмотрелись фильмов с Гэри Купером в роли шерифа, очищающего город от злодеев!

Это ему не понравилось.

– Ваш юмор мне не по душе, – проскрипел он. – Я нанял вас не для того, чтобы вы блистали остроумием, а для конкретной работы.

– Но она невыполнима! Кармони не убьешь. Это Уже пробовали сделать многие главари банд, гораздо опытнее меня, и теперь их друзья носят им на кладбище хризантемы!

Он задумчиво покусал усы.

– Я знаю, – сказал он. – Но другие, Капут, были не так изобретательны, как вы!

– Неужели?

Бертран, похоже, хотел ободрить меня лестью, но тут он сильно заблуждался: на сладкое мурлыканье я не клевал.

– Я говорю это вам не ради похвалы, – сказал он. – Я читал о ваших приключениях, которыми недавно захлебывались газеты, и составил о вас представление, Капут. Вы умны, более того: вы хитры и изворотливы, Вы не боитесь ни Бога, ни дьявола. И главное – у вас есть чувство экспромта. Если полиция не смогла схватить вас после стольких преступлений, значит, в вас действительно есть… нечто. Нечто, свойственное людям, которым удаются все их предприятия. Убейте Кармони, и вы получите двадцать пять миллионов. Если же вы считаете себя неспособным довести дело до конца, а значит, так оно и случится, тогда убирайтесь!