Текст книги "Убийца (Выродок)"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

XV

Пожевывая, я немного освежил свои проекты. Нет ничего лучше жратвы, когда хочешь зарядить башку шариками. Набьешь мешок – и сразу крепчают мозги.

Я заказал кофе и принялся разрабатывать ближайшее будущее, которое казалось мне идеальном. До сих пор, даже во время приступов безумной дерзости, я действовал как босс. Ни одной психологической ошибки, все в точку…

Я отхлебнул чернушки, подув на раскаленную чашку, как ослик на ведро с водой. За соседним столом сидело четверо «дальнобойщиков». Они уминали колбасу и базарили о работе.

Вскоре я остановил свое внимание на одном из них: здоровенном пучеглазом детине с прической ежиком. В этом бегемоте было нечто забавное, вызывавшее к нему мгновенную симпатию.

Он говорил, что возвращается в Ниццу и что в этом для него мало радости, ибо его напарник лежит пластом с суровой ангиной и каждые четыре часа получает в задницу заряд пенициллина.

Я подвалил прямо к нему.

– Извините, ребята, что лезу в разговор, но мне тут тоже не повезло. У моего «доджа» на въезде в Мелен мост полетел… Я звякнул в контору; говорят – приезжай, не жди, пока починят. Так что, если хочешь, – я повернулся к здоровяку, – могу составить компанию. Для меня это лучше, чем поезд: в поезде – скукота…

Мужик обрадовался. Рожа его засияла, а глазищи будто приготовились к ночному походу;

– Опа! – сказал он. – Хряпни стопочку, паренек, я угощаю!

Мы выпили по три.

Бугай шлепнул меня по ляжке.

– Ты где пашешь? – спросил он. – Кажись, я тебя уже где-то видел.

Тут я малость растерялся.

– У Мартена, – осторожно буркнул я.

– У Мартена из Фрежю?

– Ага…

– А Пузыря знаешь?

– Спрашиваешь!

Тут я ступал на скользкую дорожку и рисковал вляпаться, но деваться было некуда.

– Пузырь – еще тот перец, – заявил здоровяк. – Ни разу не видел его трезвым за рулем. Он где сейчас?

– Кажется, в Лилле…

– Какое там в Лилле! – вмешался другой водила. – Я с ним вчера у Либурна разъехался!

– А, а я-то думал…

В конце концов разговор пошел о другом, и у меня отлегло от сердца.

Мы со здоровилой вышли из столовки уже вместе. У него был громадный двадцатитонный тягач с полуприцепом; чтоб водить такую махину, аттестата зрелости явно не хватало.

– Будем по ходу дела меняться, – сказал мой напарник.

– Ладно. Только из города выезжай ты, а то я с твоим аппаратом пока не знаком.

Я не торопился закатывать рукава: мне ни разу в жизни не доводилось править этаким крейсером. Не говоря уже о том, что мои грузовые права еще лежали девственно чистыми в хранилище бланков какой-нибудь префектуры…

Детина рулил и что-то напевал себе под нос. Вдруг он замолчал, взглянул на меня как-то уж очень быстро и пробурчал:

– Слушай, я тебя точно где-то видел!

Я-то знал, где он меня видел: в газетке, где моя физиономия простиралась на две полосы, да так четко, что впору было зубами скрипеть… Видна была даже родинка на челюсти.

– С нашей работенкой это неудивительно, – ответил я. – Мне вот тоже сдается, что я тебя уже встречал.

Он спросил:

– Тебе не случалось останавливаться в Вермантоне и заходить в кафешку под горой?

– Бывало…

– Ну, значит, там…

Час шел за часом; мы все ехали и ехали. Пригревало солнышко, дорога мягко стлалась нам под колеса… Мне было классно. Вот уже много месяцев, а то и лет, я мечтал о настоящем большом путешествии…

Мы пересекли лес Фонтенбло, потом спикировали на Санс. Где-то на колокольне часы пробили четыре.

Я быстро подсчитал, что мне пора садиться за руль, чтобы не захапать ночную смену.

– Слушай, перелазь, погляжу-ка я, что у тебя тут куда…

Он не заставил себя упрашивать.

Перед этим я долго наблюдал за его действиями, чтоб не показаться полной дубиной. И даже удивился, до чего легко оказалось управлять таким монстром. Поначалу мне ощутимо отдавало в руки и тянуло плечи, но в остальном все шло хорошо.

Моего здоровилу звали Пьеро. Он ляпнул мне свое имя, прежде чем поудобнее устроиться в кресле и дать храпака.

В эту пору дорога была в целом свободна. Турист еще не попер полным ходом – довольствовался пока что Парижем и музеем «Гревен». Я проехал Санс, потом Жуани…

Смеркалось. В Эпино-ле-Вов между тополями крепко вклеилась темнота.

Я потолкал Пьеро, чей храп заглушал шум мотора.

– Теперь давай ты, у меня уже плавники болят.

– Однако же, блин!.. – сказал он, глядя на меня.

– Что, парень?

– Ей-Богу, я тебя сегодня утром где-то видел!

– Вот же заладил…

Меня опять начало подергивать: бугай упорно хотел меня вспомнить. И я, осторожный и сговорчивый, опять признал, что так оно могло и быть, ведь я, мол, все утро проторчал в том районе…

Он повел грузовик дальше, пожевывая вынутый из-за уха окурок и напевая что-то из допотопного Азнавурчика. Пока он пел, мне нечего было опасаться…

Однако что-то подсказывало мне: держи ухо востро. Я чувствовал его озабоченность. Не иначе, он слишком долго таращился на мою фотографию в газетке, и она вертелась в его дырявой памяти, как дохлая псина в речном водовороте.

По моим подсчетам, рассвет должен был застать нас в районе Валенцы. Там я решил сказать, что мне надо позвонить начальству, а потом – что оно велит поймать на трассе какую-нибудь машину, принадлежащую фирме Мартена… И когда мой напарник поймет, что подвозил беглого заключенного, и пойдет заявлять, полицейским останется только гадать, куда я направился дальше. О юге они точно не подумают. Головешки у них с кулачок, даром что лапы здоровые… Они рассудят, что Валенца – это почти Гренобль, а Гренобль – можно сказать, ворота в Италию… А я, не будь дураком, доберусь мелкими скачками до Сен-Тропеза. Сначала на автобусах: Валенца – Монтелимар, Монтелимар – Авиньон… В Авиньоне сяду на поезд до Сен-Рафаэля. Маршрут что надо: минимум риска, почти верняк…

Снова потянулись часы за часами. Около десяти показался Аваллон, и мы остановились у дорожного кафе.

Там негде было задницу приткнуть. Но мы все же нашли два места на углу стола, и вислогубая девчонка принесла нам два пережаренных бифштекса с недожаренной картошкой.

Лопали быстро. Темп задавал я – из опаски, что пучеглазый Пьеро нашарит брошенную кем-нибудь газетку и раззявится на мой портрет.

Я расплатился за двоих. Он был против, но я настоял.

– Тяпнем по маленькой? – предложил он.

– Нет, на ночь не буду. Ну что, давай я порулю?

– Давай, я бы еще поспал.

Он поведал мне про свою кишечную напасть: он был уже немолод, и пищеварение действовало на него усыпляюще. Ему приходилось жрать стимуляторы, чтоб не мерещилась теплая белая постелька: такие грезы всегда заканчиваются у первого столба.

Я полез за руль. Мне спать ничуть не хотелось. Напротив, я чувствовал себя просто отлично.

– Ты не возражаешь, если я влезу на полку? – спросил он. – Как устанешь, толкни…

– Ради бога. Спи давай.

Он забрался назад, включил ночник и укрылся пропахшим потом и грязью одеялом.

Я придавил педаль. Дорога была пуста, лишь изредка мы обгоняли фуры наподобие нашей, едущие потише и увешанные лампочками, как новогодние елки.

Не знаю, в какой момент он проснулся. Но проспал совсем недолго. Ночник за моей спиной загорелся снова, выдернув меня из ленивого, но не сонного оцепенения.

Я услышал, как он шуршит бумагой.

– В клозет что ли собрался? – спросил я. – Остановить?

Он не ответил. Он одним махом соскочил с полки на сиденье.

Я покосился на него. Его лицо резко изменилось. Оно стало серьезным и напряженным. Пьеро держал в руке газету, и со своего места я видел в ней свое фотогеничное лицо под жирным, как куриный бульон, заголовком.

– А ну, сними свою кепку, – сказал толстый Пьеро.

Я молча ехал дальше, размышляя, как теперь себя вести.

Он протянул руку и сорвал с меня мой американский картуз.

– Ну-ка, останови, – сказал он.

Вместо ответа я сильнее нажал на грибок. Скорость полезла из глушителя, как паста из тюбика; стрелка подпрыгнула до восьмидесяти пяти, а для такого грузовика это не кисло…

– Стой, гад вонючий! – заорал Пьеро.

– Заткнись!

Тут толстый сорвался с катушек и двинул мне в правую скулу. Руки у него росли откуда надо: мне показалось, что в рожу с разгона въехала «альфа-ромео».

Я резко затормозил; грузовик душераздирающе завопил и остановился в полуметре от высоковольтного столба.

Пока я выполнял остановочный маневр, Пьеро не терял времени и вовсю дубасил меня своим кузнечным молотом. Бил он правой: левая была прижата ко мне. Его чудовищная ручища, твердая, как камень, попадала мне то по зубам, то по виску…

– Получай, зараза! – приговаривал шофер. – Получай, паскуда!

Я еле дождался, пока можно будет убрать руки с руля. Наконец, когда грузовик остановился и кабина наполнилась печальными звуками ночи, я тоже принялся за дело. На меня снова наплыл тот красный туман, что стоял в глазах прошлой ночью в квартире уличной бабы. Я перестал чувствовать на лице каменные фаланги Пьеро. Я высвободил левую руку и тоже зарядил ему по чайнику, попав прямо в нос.

Он стерпел молча, но разъярился пуще прежнего. Нужно было поскорее врезать ему в нужное место, пока он не озверел окончательно.

Вот так, сидя бок о бок в кабине, мы не могли придумать ничего лучше, чем лупить друг друга по морде: он меня – правой, а я его – левой. Это могло продолжаться еще довольно долго.

Он понял это. И сообразил, что меня лучше заловить на открытой местности. Он не сомневался в своей силе и знал, что тогда устроит мне настоящую раздачу.

Мимо нас проехал грузовик, который мы недавно обогнали. Если б тот водила знал, что творится в нашей будке, то обязательно остановился бы полюбоваться, и…

Продолжая молотить напарничка, я увидел, как удаляются красные огни того грузовика… Вдруг Пьеро открыл дверцу и спрыгнул на дорогу. Потом быстро нагнулся. С его стороны, под ступенькой, висел ящик с инструментами. Я услышал, как он гремит железками, и понял: он ищет дебелый гаечный ключ или рычаг от домкрата, чтоб наскочить на меня с ним с другой стороны.

Он стал обходить кабину спереди, похожий в мощном свете фар на громадную гориллу. Ему пришлось подобрать пузо, протискиваясь между передком машины и столбом.

Я опустил глаза и увидел, что грузовик остался на скорости. Я включил стартер, машина дернулась вперед… Послышался мягкий удар, потом жуткий крик Пьеро… Я увидел, как он взмахнул руками и уронил голову на грудь. Его наглухо припечатало к столбу; изо рта текла кровь.

Тут я заметил в зеркале фары новой машины. Я быстро выключил все огни и чуть отъехал назад, чтобы освободить труп толстяка. Он тут же исчез. Сжавшись в комок, я подождал, пока проедет тот грузовик. Потом спустился из кабины на дорогу.

Пьеро выглядел, прямо скажем, неважно. Ему раздавило грудную клетку, и от этого он будто уменьшился в размерах. Это здорово меняло его внешность.

С минуту я раздумывал, что делать дальше. Удобнее всего было положить труп в грузовик и продолжить путь. Это оставляло мне запас времени – как минимум сутки. Чего еще желать?

Я открыл заднюю дверь фургона. За ней оказалась гора ящиков. Но оставалось там место и для пассажира – тем более для такого непритязательного, каким стал сейчас Пьеро-потухшие-фары.

Затолкать его в фургон оказалось сущим мучением. Он весил, что корова, этот свежезабитый увалень. А я и так дрожал, как осиновый листок, – измучился, пока молотил его по балде.

В конце концов я рванул его, как штангу, и сдюжил. Сотня килограммов в нем была – никак не меньше.

Я закрыл дверь фургона и вернулся в кабину. Все здесь воняло толстяком: его потом, его жиром. Ко всему этому примешивался водочный перегар.

Я чувствовал грустную горечь во рту…

XVI

Усталость навалилась в Морване, на подъезде к Ла-Рошпо. Началось с такого ощущения, будто укачивает на качелях, и нужно срочно остановиться, иначе потроха застрянут в глотке… Я не стал упорствовать – поставил крейсер на обочине, включил габаритные огни и улегся на сиденье. На лежанку, хоть и удобную, забираться не стал: от нее воняло толстяком.

Он тоже спал – там, сзади. Успокоившись навсегда с расплющенной грудью и перекошенным от боли лицом. Теперь-то он уже все понял и скинул карты…

Мне было немного жаль его. Неплохой был малый, где-то даже симпатичный. Намотал тысячи и тысячи километров – и вот, пожалуйста, доехал до этой роковой минуты.

В моем новом убийстве меня впечатляла только его предначертанность: в плане совести все было в порядке. Это определенно начало входить в привычку.

Рядом со мной все дохло – только успевай считать. Я один стоил целой эпидемии испанского гриппа…

Больше всего меня поражала этакая непринужденность, с которой я превратился в убийцу. До того, как меня посадили, я выступал по мелочам и ничем особенным похвастать не мог. Теперь же у меня появилась железная уверенность. Я сеял смерть полной горстью, хладнокровно, без малейших колебаний.

Санитар, старая кобыла, теперь вот – Пьеро…

Засыпая, я думал о них. Об этих троих, умерших только из-за того, что их дороги пересеклись с моей. И я находил, что судьба подсунула здоровенную свинью как им, так и мне.

Я проспал довольно долго, но сон мой был зыбким и непрочным. Всякий раз, когда мимо проезжала машина, я ее «осознавал» и испытывал смутную тревогу. Но в конце концов я все же забыл, что нахожусь на шоссе, и вошел в полосу полной пустоты.

Меня разбудили крики и стук в дверь. Я распахнул бельма и увидел потолок кабины, а под ним – грошового чертика на веревочке, которого прицепил на счастье Пьеро.

Стучали будто мне по чайнику. Я сел, зыркнул в окошко и тут же почуял слабость в коленках. Около грузовика стояли двое из дорожной полиции: с мотоциклами, в шлемах, сапогах и со злыми физиономиями. На груди у них висели медные бляхи, совсем как у быков-медалистов с сельхозвыставки.

Тот, что играл на дверце Вагнера, заговорил первым.

– Вы – Пьер Гиден? – спросил он.

Я на секунду растерялся, так как эта фамилия мне ни о чем не говорила, но тут вспомнил, что в Париже, в водительском кафе, соседи по столу называли толстяка Пьеро именно так.

– Да, а в чем дело? Я разве что-то нарушил? Стою с габаритами, как полагается…

Я говорил просто так, от фонаря, потому что уже наступил день – и, видать, давно наступил. Паршивый день – серый и какой-то больной.

– Дело не в этом, – сказал мотоциклист. – Вы брали в Париже попутчика?

Черт! Моя задница тут же захлопала половинками. Быстро же они меня вычислили! К счастью, мотоциклисты, похоже, плохо разглядели мою физиономию, или же она порядком изменилась от ударов толстяка.

– Да, – сказал я. – Было дело, подсадил одного братишку. Он обломался, ну, и…

– Это он вам все наплел: на самом деле это опасный преступник, бежавший из тюрьмы. Настоящий убийца. Куда он делся?

– Я его высадил в Аваллоне.

– Почему?

– Остановились пожрать. Потом он вышел покурить или нужду справить. Пришел и говорит, что его согласился подбросить какой-то турист. Оно и понятно: на легковушке-то быстрее, чем на моем паровозе.

Мотоциклисты набычились. Они-то, небось, уже воображали, как притащат с собой старину Капута и загребут поздравления, повышения, гип-гип-ура, портреты в газетах. А тут – на-ка, выкуси, птичка улетела!

– Преступник, говорите? – пробормотал я. – Ну и дела! Я-то думал, коллега… До чего ж люди притворяться умеют!

– Вы видели машину, в которую он сел?

– Да.

– Что за машина?

– Серый «пежо».

– Ах, вот как?

– Ага…

– А номер случайно не записали?

– А на кой черт? Если я начну записывать все, что по дороге попадается, этим записям конца и края не будет. Помню только, что регистрационные цифры 75.

– Это уже кое-что, – сказал первый мотоциклист.

Он записал липовый номер в свой блокнот: это какую же дырявую башку надо иметь, чтоб не запомнить такую элементарщину!

Пока он писал, второй спросил меня:

– А что это с вами стряслось?

Я поднес руку к лицу: на нем и вправду живого места не было.

– Не попал на подножку, когда слазил. Ночью, знаете, все не слава богу…

– Ну что ж, могло быть и хуже, – участливо брякнул он.

– Это уж точно!

Первый уже укладывал блокнот в карман, сунув карандаш в переплет.

– Как приедете в Ниццу, зайдите в комиссариат Для записи показаний.

– Хорошо.

– Кстати, мы уже звонили вашему шефу.

– На фига?! – завопил я. – Хотите, чтоб меня выперли? Старикашка строго-настрого запрещает нам брать пассажиров!

– Впредь будете осторожнее.

Вот скотина, а!

– Да откуда же я знал, что он…

– До свиданья! – перебил мотоциклист и по-отечески кивнул головой, будто предупреждая: «Смотри, парень, без фокусов, не то сцапаю когда-нибудь на вираже…»

Но я-то как раз не хотел, чтоб они меня сцапали, эти черти на колесиках!

Об этом я думал, глядя, как они один за другим удаляются по голубой дороге, похожие на игрушки из универмага.

Я знал, что мне не поздоровится, если я надолго засяду в этом грузовике. Через час-другой эти легавые усекут где-нибудь мою рожу – благо, ее показывают по всем каналам – и обман раскроется.

Я завел свою колымагу и притопил на полную. Но этот чертов шкаф будто топтался на месте. «Ягуар» мне был нужен, да и то…

Я добрался до Шаньи и на окраине города свернул на грунтовую дорогу. Я поставил грузовик вдали от шоссе, за густыми деревьями, чтобы его не сразу нашли, потом вернулся на дорогу и принялся голосовать.

Вскоре остановился один чудик-швейцарец, который ни фига не прорубал по-французски. Я попросил высадить меня в Шалон-де-Саоне; шоссе начинало вредить моему здоровью.

В Шалоне я купил себе новые тряпки в дремучем пригородном магазинчике, где наверняка не читали газет. Я вышел оттуда похожим на принарядившегося к празднику фермера, но меня это не смущало.

Мягкая шляпа, зеленые солнцезащитные очки – и я изменился достаточно, чтобы сунуться на вокзал. Мне повезло: через десять минут после моего появления в туннельном доме поезд уже уносил меня в Марсель.

* * *

Путешествие прошло без инцидентов. Я храпел в своем углу напротив старенького седого кюре. В ручонке он, как и полагается, держал молитвенник, но почему-то предпочитал глазеть на пейзаж.

В два часа дня я приехал в Марсель, а в три уже зацапал автобус на Сен-Рафаэль. Я чувствовал себя прекрасно: успел сходить побриться к марсельскому брадоскребу. В Марселе, городе, чья история уходит корнями в античность (как пишут спортивные журналисты, чьи авторучки всегда до отказа заправлены дежурными штампами), парикмахерам не в диковинку брить парня в синяках и со ссадиной на скуле.

Цирюльник, добродушный грек, побрил меня, стараясь не задевать ссадины и рассказывая, о предстоящем матче Реймс-Марсель, который должен был наделать шума в следующее воскресенье. По мне, так лучше такой разговор, чем сами знаете какой. Чтобы ему угодить, я сказал, что ничуть не сомневаюсь в победе марсельцев, и он тут же бесплатно пшикнул на меня облачком лавандовой воды…

Я вышел из автобуса на пересечении с дорогой в Гримо. В этом месте есть заправка, и я без труда нашел тачку, ехавшую в Сен-Тропез.

Солнце лупило вовсю, и Средиземное море изо всех сил старалось выглядеть, как на плакате в бюро путешествий. Жить было хорошо.

А Эмма-то, небось, и в ус не дует, думал я. Знай себе щелкает денежки, добытые благодаря такому идиоту, как я, которому палач едва не устроил великую стрижку… Правда, узнав, что я решил проветриться, она должна была чуток погрустнеть.

В Сен-Тропезе я поехал прямо в порт – в приморских городах иначе не бывает – и устроился на террасе кафе «Сенекье».

Тут уже начал попадаться англичашка; но не тот, что трясется над отпускными, а другой – богатенький психованный педик, приехавший поохотиться под ласковым южным солнцем на малолетних рыбаков и чистильщиков.

Я заказал пастис и разнежился. Было тепло, в воздухе веяло чем-то приятным, девчонки уже оделись по-весеннему, в яркое и цветастое… Только я не затем сюда притащился, чтоб на их задницы глазеть. Нет, у меня в голове зрел другой, более прибыльный проект.

Чтобы вылезти из дерьма, мне требовались деньги, и не какие-нибудь, а приличные.

А денег мне могла отвалить только одна персона – моя ненаглядная Эмма.

Взявшись за дело как следует, я смогу достичь цели. Я хотел этого изо всех сил. Я снова писал в повестке дня: «Иди или сдохни». Учитывая то, чем я за последнее время украсил свою биографию, полпорции пастиса такого обжору, как я, уже не устраивало.

Консьержка сказала – «Тамарис». Но тут, похоже, виллы и отели с таким названием встречались на каждом углу. Надо было найти именно тот, где жила Эмма, причем так, чтобы при этом не нашли меня. А отыскав его, нужно было еще туда войти. Вот тут могли начаться неприятности: ведь после моего побега Эмма непременно понаставила вокруг себя капканов. Она была слишком крученой, чтоб не догадаться, что я направлюсь к ней… А может быть, и наручных дел мастера тоже до этого доперли и уже навострили сюда свои кованые ботинки…

Я заказал еще один пастис. Он пошел, как в сказке. Маленький кубик льда в этой темно-зеленой водичке казался как раз на своем месте. Я смотрел, как этот крошечный айсберг плавает на поверхности и понемногу тает на солнце.

В воздухе витал здоровый запах шафрана. На синее море опускались спокойные сумерки. У берега покачивались кораблики. Благодать, да и только… Я подумал: пусть даже меня изловят – приехать сюда все равно стоило…

Мимо проходил жутких размеров мужик в нахлобучке с кокардой и вопил, что, мол, вышел свежий номер «Франс-Суар». Я купил, чтобы узнать, как обстоят мои дела.

В газетке говорилось, что кое-где отыскались мои следы: один продавец бананов видел, как я выходил из дома в обличье, или, скорее, оброжье трубочиста, одна влюбленная парочка видела, как я переодевался под мостом… Все тебя видят! Думаешь, что ты один, в покое, что кроме твоего ангела-хранителя никто на тебя не смотрит, а на самом деле весь мир изучает тебя, будто ты зажат между стеклышками микроскопа… Аж противно!

К моменту выхода «Франс-Суар» в печать они дошли только до моего бегства из Парижа на грузовике. Причем считали, что я сделал это ночью, и тут попали пальцем в небо. Зато уже расписывали, как меня сцапают, закуют в кандалы, привезут в Париж под надежной охраной. Облизывались уже. Тут пахло тремя колонками на первой странице! Благодаря моим выкрутасам бедняги марсиане могли малость передохнуть и поставить свои тарелки на техосмотр.

Я прочитал и анекдоты; они оказались куда веселее, чем статья обо мне. Я даже посмеялся, прочитав про ежика, который по ошибке полез вместо ежихи на одежную щетку. И пастис был что надо. В общем, хорошо мне было… Да только не мог я всю жизнь сидеть на этой террасе.

Я расплатился и отправился на поиски какого-нибудь тихого ресторанчика. А найдя, заказал рыбный суп и барабульку с укропом. В тюрьме-то рыбкой не баловали…

Потом я рассудил, что мне нужен отель. Но вот это уж было и вправду рискованно. За всеми портовыми гостиницами присматривают, как за молоком на плите. Без документов я на следующее же утро оказался бы в местной каталажке, что по соседству с мэрией.

И тогда меня посетила хорошая мысль. В стороне от порта стояло несколько старых, пришедших в негодность катеров. Оставалось только купить одеяло – и спи себе в брюхе любой посудины… Там, конечно, не три звездочки и даже не полторы, но все-таки крыша… Да еще в качестве бесплатного приложения – баюканье синих волн, которое доводит до слез матросских матерей…

Чтоб на меня не косились, я скорчил из себя мерзляка-отпускника, возвращающегося в Париж. Я пошел в магазин для туристов и купил там шотландское дорожное одеяло, бритву и кусок мыла. Потом небрежно добавил:

– Да, и дайте еще школьный ножичек для моего пацана…

С этим ножиком я, конечно, не мог начать блокаду Ленинграда, но чувствовал себя спокойнее.