Текст книги "Незримые узы"
Автор книги: Фреда Брайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Аликс печально и удовлетворенно вздохнула и снова склонилась над столом: остался заключительный аккорд – характеристика личности подсудимой, а уж тут Маргарет Джонсон была безупречна…
Ранним воскресным утром Аликс, полузакрыв глаза, наблюдала за сборами мужа. Вот он на цыпочках подошел к стенному шкафу, выбрал галстук (неяркий, в консервативном стиле), другой (довольно вульгарный) запихнул в кейс вместе с ермолкой. Потом так же на цыпочках подкрался к ней, чмокнул в лоб, промямлил, что вернется около полуночи, и улетучился как призрак.
В ту же секунду Аликс широко распахнула глаза.
Чепуха какая-то! С того момента, как кампания набрала обороты, муж с женой и часу не могут провести вместе, не говоря уж о целом дне! Ее это возмущало.
Особенно сегодня, потому что сегодня – воскресенье, черт побери! Сегодня нормальные мужья допоздна валяются в постели, завтракают со своей семьей, читают «Санди Таймс», играют с детьми в «лошадки» и китайские шахматы, подстригают газон или сбрасывают снег с крыши – в зависимости от сезона, водят детей в зоопарк, съедают плотный воскресный ужин, смотрят по ящику «Шестьдесят минут», вечером укладывают детей спать, потом ложатся в постель и занимаются любовью со своими женами.
Да, сегодня воскресенье, но Аликс будет хлопотать по хозяйству в одиночку. И если она вообще увидит сегодня Билла, это случится Бог знает когда. Причем, все произойдет в обратной по сравнению с утром последовательности: он войдет в спальню на цыпочках, в темноте разденется, как воришка проскользнет в постель, стараясь не разбудить ее… Если посчастливится, Аликс удостоится еще одного чмоканья. Через три секунды он заснет…
Она перекатилась на кровати на место Билла и поежилась: подушка была уже прохладной.
Аликс словно снова стала матерью-одиночкой, только на этот раз с двумя детьми.
Неожиданно ей пришла в голову странная мысль: все главные действующие лица того грандиозного дела, за которое она взялась, словно находятся в чистилище: Питер и Маргарет ожидают решения своей участи; Ким по-прежнему живет в изоляции, не отваживаясь повернуться лицом к действительности.
И сама Аликс, несмотря на свой бизнес, на загруженность работой, тоже живет словно в забытьи. Жизнь! Брак! Если это можно назвать браком… Если он вообще когда-нибудь был таковым…
Аликс даже удивилась, что испытывает такую боль. А дело заключалось в том, что, как ни горько ей было это признать, она любила Билла. Очень. Чертовски сильнее, чем он ее. Но все же не настолько, чтобы бороться за сохранение семьи в одиночку.
Что ж, если их непростая семейная жизнь кончится крахом, тогда к дьяволу все романтические бредни! Они не стоят того, чтобы из-за них переживать, сомневаться, чувствовать себя несчастной, беззащитной… Билл останется последним мужчиной в ее жизни.
На следующее утро после вынесения Маргарет-Джин Джонсон оправдательного приговора, не сказав ни слова ни Биллу, ни коллегам по работе, Аликс отправилась в Прайдс-Кроссинг.
Прайдс-Кроссинг
Прайдс-Кроссинг! Существует ли еще на свете городок, которому бы так подходило его название – Ущемленное Самолюбие! Так размышляла Аликс, садясь в такси.
По дороге из аэропорта она обдумывала, что ждет ее в течение нескольких последующих часов, представляла возможные варианты и сама не знала, чего страшится больше, – найти отца таким же жестким, несгибаемым тираном, каким он был всегда, или надломленным – как духовно, так и физически…
Ей показалось, что сам дом совсем не изменился: свежевыкрашенный фасад, сияющие чистотой французские окна. А вот старой магнолии перед парадным входом уже нет. Красивое было дерево и первым расцветало весной…
От избытка чувств у нее перехватило горло, и ей стало мучительно жаль и магнолию, и лет, проведенных вдали отсюда. Ох уж эта ностальгия!
Поджав губы, Аликс вылезла из машины и поднялась по ступеням к входной двери, бормоча про себя как заклинание: «Я буду сдержанной. Я не заплачу, не выйду из себя… не потеряю терпение… терпение… терпение».
Она не послушалась Дорри, предлагавшей ей приехать неожиданно и без предупреждения, опасаясь, что такой шок может спровоцировать у отца второй удар. Она просто приняла некоторые меры предосторожности, чтобы ее визит выглядел случайным. Таким образом, за Льюисом оставалось право выбора линии поведения, не ущемляющей достоинство ни одной из сторон.
Поэтому накануне она позвонила его личной секретарше.
– Я должна быть завтра в Бостоне в связи с одним делом, – сказала она, – и хотела бы провести некоторое время со своим отцом. Пожалуйста, дайте мне знать, удобно ли ему в одиннадцать часов.
Мисс Милгрим перезвонила ей через несколько минут и сообщила, что мистеру Брайдену «будет приятно встретиться» с ней.
Приятно! Какое неопределенное, даже двусмысленное выражение чувств: слегка теплее, чем «удобно», но как далеко от «радостно»! Тем не менее Аликс предпочла отнестись к такому ответу как к доброму знаку.
И вот она звонит в дверь дома своего детства, стараясь изобразить на лице подобие улыбки.
Ей открыла сама Дорри, притворяясь, что видит Аликс впервые за все это долгое время. Они обменялись приветствиями и расцеловались.
– Как приятно тебя видеть, Аликс! – воскликнула она «рекламным» голосом, пока Бриджит помогала Аликс снять пальто. – Ты хорошо выглядишь.
– Привет, Бриджит, – поздоровалась Аликс с горничной. Боже, ей должно уже быть лет сорок! – Я вижу, ты получила повышение после кухни.
– Да, мисс. Благодарю вас, мисс.
– Твой отец ждет тебя в оранжерее, – сказала Дорри, – и, уверена, ждет с нетерпением. – Дальнейшее она уже шептала Аликс прямо на ухо: – Не хочешь выпить рюмочку бренди перед тем, как пойти туда?
Аликс отрицательно помотала головой, обрадовавшись, что примирение произойдет в самой солнечной комнате во всем доме, а не в сумрачной библиотеке, под портретом матери – слишком много воспоминаний…
Он сидел в механизированном инвалидном кресле с вмонтированным в него пультом управления, которое, вне всякого сомнения, сконструировали умельцы «Брайден Электронике». Ноги Льюиса были прикрыты темным пледом, левая рука безжизненно лежала на колене. Он выглядел бледным, болезненным и съеженным.
– Ты простишь меня, если я не встану, чтобы поздороваться с тобой? – Когда он говорил, его рот кривился на одну сторону, но речь, хотя и несколько невнятная, осталась связной и контролируемой. Повторял ли он про себя «выдержка, выдержка, выдержка»?
Аликс осмотрелась, чувствуя себя неловко. Вот он сидит перед ней, во плоти и крови, через столько лет, а она не знает, что сделать или сказать…
Ждал ли он, что она его поцелует? Обнимет? Пожмет ему руку? Но почему – теперь, если она никогда не делала этого раньше? Внезапно Аликс пронзила мысль, что сейчас отец в ее власти: на этот раз он не смог бы уклониться от ее объятий.
Однако она не умела выказывать свои чувства стихийно и непринужденно – по крайней мере, по отношению к нему: он никогда не учил ее этому. Самое большое, на что она была способна, это изобразить сердечную улыбку – одну из тех, которые она испробовала на присяжных. Она и улыбнулась, усевшись в плетеное кресло метрах в полутора от Льюиса. В комнате стояла духота. Аликс откашлялась.
– Здравствуй, папа. Как ты? Прошло так много времени…
«Подходящее начало! Одновременно и нейтральное, и банальное», – мелькнуло в нее в голове.
С минуту они сидели в тяжелом молчании, словно участники телевикторины, поставленные в тупик сложным вопросом.
– Да, много… – наконец ответил он дребезжащим голосом. – Как тебе показался дом? Дорри заново отделала его прошлой весной.
– Потрясающе! – с готовностью подхватила Аликс. – Правда, я еще не все обошла, но… – «Господи, до чего мучительно!» —…но я заметила исчезновение старой магнолии.
– Корни… – проворчал Льюис. – Они так разрослись и переплелись, что начали разрушать фундамент парадного входа. В прошлом году я и срубил магнолию.
Аликс подумала, не было ли в его словах некоего иносказания.
– Может, на этом месте будут хорошо смотреться азалии?
Он неопределенно хмыкнул.
– Я вижу, ты выиграла дело об убийстве Дюмена. Она знает, на кого ставить, эта Маргарет Джонсон… Очень предприимчивая женщина.
Еще несколько минут они вели осторожный разговор на отвлеченные темы – о процессе, о доме, о погоде, – словно, продвигаясь по зыбкой почве маленькими шажками, нащупывали путь друг к другу. Они напоминали измотанных боями солдат в последние дни войны. Расстеленный на полу ковер играл роль нейтральной полосы, по разные стороны которой окопались две враждующие группировки, причем силы их были равны. Начав переговоры, они еще не знают, приведут эти переговоры к прекращению военных действий или к их возобновлению…
Аликс сомневалась, следует ли ей расспрашивать отца о здоровье или он воспримет это как вторжение в личную жизнь. В конце концов она предоставила ему самому выбирать предмет разговора.
Льюис заговорил о профессии юриста. Не абстрактно, как в былые, не слишком добрые времена шестидесятых, а в контексте карьеры Аликс.
Он был так точно информирован обо всех крупных, нашумевших делах, которые она вела, что у нее зародилось подозрение, уж не начал ли он собирать вырезки из газет. Она вспомнила, как он установил за ней слежку в Кеймбридже, и почувствовала легкое волнение: от старых привычек трудно избавиться. И все же она не могла не отметить комизм ситуации: дела, за которые она бралась, предвкушая с мстительным ликованием, что это приведет его в ярость, оказывается, служили для него источником родительской гордости за нее – успехи его дочери! Было в этом чувстве что-то родоплеменное.
Ее потрясла глубина имеющейся в его распоряжении информации.
– Как я понимаю, получаешь ты неплохо, – заметил он в какой-то момент. – Особенно от тех мошенников с Уолл-Стрит, которых тебе удается спасти от тюрьмы. Я знаю, какие гонорары у юристов высокого ранга!
Что она могла ему возразить: что за половину дел, за которые берется, не получает и гроша? Что деньги исчезают быстрее, чем поступают? Что они уже во второй раз закладывают свой дом?
Зарабатывать полмиллиона долларов в год совсем не так уж много, если тратить при этом полтора…
– Да, у меня все хорошо, – подтвердила она, – никаких финансовых проблем.
В одиннадцать часов Бриджит вкатила в комнату сервировочный столик с кофе и бисквитами.
– Я поухаживаю за отцом, – сказала Аликс.
– Очень хорошо, мисс.
Она помнила его вкусы: много сливок и без сахара. Она налила кофе в чашку, положила на блюдце бисквит и поставила поднос так, чтобы ему было удобно дотягиваться до него действующей правой рукой.
– Так нормально? – спросила она. – Сам справишься?
Он даже улыбнулся:
– Прекрасно! Спасибо, Аликс.
Но несмотря на то, что он храбрился, движения давались ему с трудом: рука дрожала, чашка дребезжала по блюдечку, капли кофе стекали по подбородку… Аликс притворилась, что ничего не замечает. Как же он должен ненавидеть свое положение узника, прикованного к этому злосчастному креслу!
– Я теперь замужем, папа. Уже пять лет.
– Да, – откликнулся Льюис, – я читал о твоем муже в «Ньюсуик» не так давно. Он производит впечатление амбициозного молодого человека. Демократ, насколько я понимаю.
– Это так, но я думаю, что он тебе все равно понравится: он большая умница. Закончил юридический в Колумбийском университете. Одно время работал клерком в Белом Доме. Живем мы в Бруклине. Все начинают стонать, когда я говорю, что мы живем в Бруклине, но там и в самом деле очень хорошо! У нас двое детей. Хочешь взглянуть на фотографии? – Она мысленно похвалила себя за то, что предусмотрительно прихватила их с собой. – Правда, это всего лишь моментальные снимки, но…
– Да, пожалуйста.
Аликс вытащила фотографии – дети, собака, дом, она сама и Билл. Льюис не слишком бурно изъявил дедовские восторги, но внимательно рассмотрел каждый снимок, после чего уставился на Аликс здоровым глазом.
– Она уже большая девочка, твоя дочь. Как, ты сказала, ее зовут? Саманта?
Аликс наблюдала, как отец мысленно производит нехитрые арифметические подсчеты, складывая два и два вместе и получая в итоге Сэма Мэттьюза. Внезапно словно призрак ее бывшего возлюбленного встал между ними – разъединяющий, зловещий.
Черт бы тебя побрал, Сэм!Как раз тогда, когда все шло так хорошо!
– Большая девочка, – повторил отец. – Сколько ей лет?
– Саманте будет тринадцать в июле.
– Ясно… – пробормотал Льюис и протянул ей фотографии, но она отрицательно замотала головой.
– Это тебе на память.
– Спасибо. Может, в следующий твой приезд ты захватишь с собой и оригиналы. Если, конечно, твои дела снова приведут тебя в Бостон.
Аликс глубоко вздохнула: «Ну вот, началось…»
– Я солгала мисс Милгрим. Нет у меня никаких дел в Бостоне. Я приехала специально, чтобы повидать тебя, папа. Потому что мне хотелось. Потому что мы так долго были вдали друг от друга, и пора уже похоронить прошлое.
Его здоровый глаз засветился триумфом, а выражение лица будто говорило: «Ага! Это ты делаешь первый шаг!»
– Я счастлив, что ты приехала.
Были ли у него на глазах настоящие слезы или чисто возрастные, старческие? Нет, скорее всего настоящие… Определенно настоящие!
Аликс выдохнула:
– Что ж, это большое облегчение. Я тоже счастлива, что приехала.
Он высморкался, вытер подбородок и удовлетворенно кивнул.
– Я теперь немного устал. Если ты не против, я бы прилег ненадолго. В двенадцать за мной придет сестра. Ты можешь остаться на ночь?
Извинившись, она ответила отрицательно: у нее туго со временем, она должна возвратиться в Нью-Йорк двухчасовым рейсом. Но она приедет еще, и не раз! Обещает.
Льюис закрыл глаза и, казалось, задремал. Аликс выждала пару минут, потом на цыпочках двинулась к двери. Она уже начала закрывать ее за собой, как вдруг услышала, что он зовет ее по имени.
– Аликс, – произнес он более хриплым, чем до этого, голосом.
Она повернулась к нему:
– Мне показалось, что ты уснул.
– Нет. Я просто думал.
Аликс уселась на прежнее место, как послушная дочь. Он улыбался своей перекошенной улыбкой, что придавало ему хитрый вид.
– Дорогая, – начал он, тщательно подбирая каждое слово, – мне доставляет огромное удовольствие приветствовать твое возвращение в лоно своей семьи. Такая перемена в твоем сердце делает тебе честь. Да, пришло время забыть о прошлом… Ты всегда была моей любимицей, ты это знаешь. И теперь, когда ты снова моя дочь, так же как Тед и Джеймс – мои сыновья, ты имеешь законное право на часть своего состояния.
Аликс залилась румянцем: она не ожидала, что он будет так прямолинеен.
– Я не потому приехала сюда, папа.
– Я знаю, что не потому, – перебил он. – Если бы я думал по-другому, то ничего бы не сказал. Потому что при всех твоих недостатках, Аликс, я никогда не считал тебя корыстной. Вспыльчивой и опрометчивой – да. Но не корыстной. В любом случае, так как, по твоему собственному признанию, ты хорошо зарабатываешь в качестве адвоката, деньги, которые я мог бы завещать тебе, рассматривались бы, скорее, как нечто вроде премии, а не как спасательный круг. В то же время у вас молодая семья, у твоего мужа большие политические амбиции… Я не мелочный человек, Аликс. В самом деле, бессмысленно ждать моей смерти, чтобы насладиться плодами нашего примирения.
Аликс знала, что он говорит о больших деньгах: о «Брайден Электронике» и принадлежащей в ней Аликс доле. О деньгах и власти, о богатстве и престиже. О карьере Билла.
– Давай не будем сейчас это обсуждать, – ответила она. – Отправляйся отдыхать, а я потороплюсь на самолет.
– Подожди. Удели мне еще несколько минут.
Он посмотрел на фотографии своих внуков и положил их на кофейный поднос.
– Скажи, Аликс, – тихо произнес он, – ты встречалась когда-нибудь еще с тем парнем, который подложил бомбу на моем заводе?
– Ты имеешь в виду Сэма Мэттьюза? У него ведь есть имя, и ты его знаешь. Да, я виделась с ним после этого, – ответила она, вспоминая тот постыдный полдень в гостинице. Какой смысл отрицать?
Льюис нахмурился.
– Я должен поставить тебе одно условие, – заявил он, – после чего мы сможем продолжать наши отношения, предначертанные нам природой, – отношения отца и дочери. В принципе очень легкое для тебя условие, особенно в свете приобретаемого взамен.
– И в чем же оно состоит?
– Я хочу, чтобы ты пообещала мне никогда больше не иметь дел с тем человеком. Дай слово!
Аликс почувствовала себя так, будто из нее выпустили воздух. Льюис размяк? Льюис изменился? Ее отец никогда не изменится! Разве то, что сейчас произошло, не было дословным повторением той памятной сцены в Кеймбридже много лет назад?
Она не знала, жив сейчас Сэм Мэттьюз или мертв, да это ее и не интересовало: между ней и Сэмом никогда и ни при каких обстоятельствах ничего больше не будет. Она ненавидела его так же, как когда-то ненавидела отца. А тот факт, что Льюис всегда был прав по отношению к нему, вовсе не улучшал положения.
Теоретически то, о чем просил ее Льюис, было так легко пообещать и так легко выполнить! Но он не имел никакого права требовать этого от нееи обращаться с ней так неуважительно, с таким недоверием.
Что пришло ему в голову: что после всех этих лет часть состояния Брайденов будет пущена на ветер Сэмом Мэттьюзом? Или отец старался заставить ее признаться в том, что она была тогда неправа? Как бы там ни было, она не может и не будет ему подчиняться! Ей не позволит этого ее гордость.
Она поднялась с кресла и одернула юбку.
– Боюсь, что не могу пообещать тебе этого. Тебе придется принимать меня такой, какая я есть.
Повинуясь импульсу, она наклонилась над ним и поцеловала его в лоб. Первый поцелуй. И он не отскочил, не передернул плечами, не закричал на нее. Казалось, ему было даже приятно. Поэтому она поцеловала его для пущей убедительности еще раз.
– Держи свои деньги при себе, папа. Все это несущественно. Я даже и не хочу их. В любом случае я люблю тебя! И скоро приеду снова. Это единственное обещание, которое я могу тебе дать. И в следующий раз я возьму с собой детей. И, может быть, если захочешь, сыграем партию в шахматы.
– Да, – ответил Льюис. – Мне бы очень этого хотелось.
Всю дорогу в аэропорт она проплакала, а в самолете заснула. К тому времени, когда она вернулась в свой офис, она почувствовала, что умирает от усталости. Но это было и хорошо, она словно выздоравливала после тяжелой болезни, которую ошибочно сочла смертельной.
Борьба с Льюисом Брайденом была окончена.
А вот проблему Билла еще предстоит решить…
Коббл-Хилл
Для свадьбы на свежем воздухе погода стояла отличная, а приглашенные для организации торжества рестораторы потрудились на славу, придав скромной лужайке за домом Кернсов веселый и праздничный вид. По просьбе невесты список гостей был сведен к минимуму, «урезан до микрокосма», как в шутку сетовала Аликс. Ей никогда раньше не приходилось выступать в роли хозяйки на свадьбе. По сути своей данное мероприятие больше смахивало на семейный пикник.
Присутствовали Аликс с мужем (которому удалось выкроить свободный от предвыборной суеты денек), их дети, мать Питера, прилетевшая из Лондона по такому случаю, мистер Рабинович и одиннадцать присяжных (двенадцатого подкосил грипп), «без чьей человечности, способности к состраданию и умения понять ближнего это событие было бы куда менее радостным», как признала Аликс.
Среди общего веселья, смеха и оживления был и один печальный момент. Обняв одной рукой мужа, а другую положив на талию своего адвоката, Маргарет сказала, что ей бы хотелось, чтобы Кимберли Вест могла бы сейчас быть здесь и разделить с ними их счастье.
Аликс удивленно сощурилась: что за странное желание – присутствие вдовы на свадьбе! Это произвело бы на всех удручающее впечатление… Но, поразмыслив, Аликс поняла, что Маргарет имела в виду.
Ну конечно же!
Если бы Ким в свое время не рискнула жизнью, спасая Маргарет на ночном озере, не проявила отвагу, самоотверженность и силу воли, сегодняшнего соединения двух любящих сердец не было бы.
Только благодаря ей Маргарет, Питер и Аликс стояли сегодня рядом, обнявшись. Маривальская четверка…
Аликс была тронута поведением Маргарет: вспомнить страдающую Ким в момент, когда счастье переполняет все ее существо, – свидетельство благородства души настоящей леди.
– Давайте выпьем втроем за нее заочно… – прошептала Аликс, вспоминая другой тост из прошлого, произнесенный в ресторане в Гловере: за будущее Аликс, Ким и Бетт.
Питер наполнил три бокала.
– За Кимберли! – сказал он. – Чтобы она нашла свое счастье.
Они чокнулись и осушили бокалы до дна.
С наступлением сумерек удалились последние гости. Набегавшиеся и обессиленные дети быстро заснули. Новобрачные, которые собирались утром отплыть в Тринидад, вернулись в свой отель – уложить вещи. Молодая женщина из сервисной службы заканчивала прибираться на кухне.
– Славная пара, – заметила она, когда Аликс выписывала ей чек. – Могу поклясться, что они будут очень счастливы!
– Я тоже в этом уверена, – отозвалась Аликс. Уж во всяком случае, счастливее Кернсов, добавила она про себя. Через некоторое время в кухню зашел Билл.
– Хорошая свадьба, – сказал он, ослабляя ремень на брюках. – А торт вообще был просто потрясающим! Если ты не против, детка, я ненадолго поднимусь к себе в кабинет: нужно закончить чертову прорву дел. Появлюсь около десяти выпить чашечку кофе.
Оставшуюся в одиночестве на кухне Аликс охватила тоска. Наверное, спад после перевозбуждения, решила она, – вроде послеродовой депрессии, только хуже, потому что ничего путного на свет не появилось, одна опустошенность и жалость к себе.
Свадьбы непохожи на обычные вечеринки, это нечто особенное: время уверенности в себе, любви, проявления высоких чувств. И не только для жениха и невесты, но и для всех присутствующих. И особенно для женатых людей…
На свадьбах даже мужчины, состоящие в браке далеко не первый год, неожиданно для себя впадают в сентиментальное настроение, принимаются обнимать собственных жен и в тысячный, а то и в стотысячный раз объясняться им в любви.
Но только не ее Билл, то и дело бегавший в дом, чтобы ответить на телефонный звонок или самому позвонить. Ее Билл не относился к разряду сентиментальных натур. Да и Аликс, естественно, тоже.
Но все-таки свадьбы нагоняли на нее плаксивое настроение, это уж точно!
В половине одиннадцатого она поставила на поднос кофейник с горячим кофе, отрезала два кусочка торта, оставшегося после праздника, и пошла в кабинет мужа.
Билл сидел с деловым блокнотом на коленях и с телефонной трубкой, прижатой щекой к плечу. Он оживленно обсуждал с неким Мироном демографические проблемы какого-то отдаленного уголка штата. Чуть ли не вдаваясь в технические подробности.
Прибытие кофе он отметил рассеянным жестом благодарности, не прекращая телефонного разговора.
Аликс поставила поднос на стол и уселась в кресло, дожидаясь, когда он повесит трубку или хотя бы обратит на нее внимание. Но она с таким же успехом могла бы находиться сейчас на Марсе. И все-таки демографический обзор наконец закончился.
– Принесла мне кофе, Аликс?
Она протянула ему чашку с душистым напитком и торт.
Откусив от него здоровенный кусок, Билл взглянул на свой «Ролекс» и снова потянулся к телефону.
– Нужно сделать еще несколько звонков, – невразумительно объяснил он с набитым ртом.
– Они могут подождать! – быстро сказала Аликс.
– Почему? Что-нибудь не так? – удивленно вгляделся в ее лицо Билл. – Ты какая-то встрепанная, детка. Что это – слишком много свадьбы или слишком много вина?
– Я последовала твоему совету, Билл, – тихо ответила она.
– Всегда бы так! – машинально ответил он, мыслями находясь в другом месте. – О каком именно совете ты говоришь?
– Я летала в Бостон в прошлую среду, – сообщила она. – И ездила в Прайдс-Кроссинг.
Билл круто развернулся к ней, явно ошарашенный. «А теперь? Удостоилась ли я твоего внимания теперь?» – удовлетворенно подумала Аликс.
– Я помирилась с отцом.
Он снял очки и потер глаза, как будто хотел получше рассмотреть ее. Потом лицо его просветлело.
– Неужели, Аликс! Клянусь Небом, рад это слышать! После стольких лет! И как прошел процесс примирения? Без накладок?
– Все было в высшей степени прекрасно. Впечатляющий эксперимент.
– Надо думать… А как он тебе показался?
– Постарел, разумеется. После удара он заметно ослаб физически, но во всем остальном в большой степени остался прежним Льюисом Брайденом: такой же упрямый, способный манипулировать людьми. Он никогда не переменится, старый дракон! Хотя, должна признать, он был рад повидать меня. Я обещала ему, что в следующий раз привезу детей.
– Ну, это грандиозно, Аликс! Но меня удивляет, почему ты ничего не сказала мне раньше. Почему ты молчала десять дней?
Не отвечая, Аликс откусила от своей порции торта и нахмурилась: ему всего несколько часов от роду, а он уже не такой сочный… Прямо как семейная жизнь! Она отставила тарелочку в сторону и заговорила монотонным голосом:
– Он предложил отдать то, что мне причитается, Билл, а я отказалась. Категорически. По самой что ни на есть тривиальной причине: не могла поступиться чувством собственного достоинства. Так что, боюсь, тебе придется распрощаться с мечтой о «золотом дожде».
Он озадаченно подергал себя за ухо.
– Что конкретно это означает? Что тебе «причитается»? Какой «золотой дождь»? Ты говоришь загадками, Аликс.
– Перестань! – оборвала она его. – Не прикидывайся простачком! Я говорю о деньгах. О презренном металле. О бабках. О звонкой монете. О «капусте». О баксах. О зеленых. О проклятых деньгах, благодаря которым я становлюсь законной наследницей, а ты – сенатором. Вот что я имела в виду под причитающимся мне и твоем «золотом дожде», что волею судеб одно и то же. Но этому никогда не бывать. Во второй раз в жизни я отказалась от целого состояния. А теперь я хочу знать, не отказываюсь ли я тем самым и от нашего брака.
– Аликс! – Билл смертельно побледнел. – Ты сошла с ума!
– Разве? Разве не из-за денег ты давил на меня все это время, год за годом? «Начни переговоры с отцом… – постоянно говорил ты. – Пошли ему открытку на Рождество, на день рождения… Помирись с папочкой, и побыстрее, пока он не отправился на тот свет». Я думаю, ты и жениться на мне согласился не без задней мысли о его деньгах… Черт, а может, они вообще стояли у тебя на первом месте! Почему бы и нет? Перспективы колоссальные, особенно для такого «амбициозного молодого человека», как ты.
– Ты всерьез так думаешь? – Его голос дрожал от возмущения и обиды. – Что все, чего я добивался, – это залезть в карман твоему отцу?
– Ага, именно так я и думаю! Из-за чего же еще ты на мне женился? Из-за моей красоты? Обаяния? Не смеши меня! Ты мог бы заарканить чуть ли не любую женщину в Нью-Йорке! Помоложе, помягче характером… Да ладно, Билл. Все нормально. Тебе незачем больше притворяться.
– Ты идиотка! – Он так сильно ударил кулаком по столу, что кофейная чашка слетела на пол и разбилась вдребезги. – Я женился на тебе потому, что был без ума от тебя! Потому что считал тебя потрясающей женщиной: интересной, сексуальной и все такое прочее. Может, слегка эксцентричной, немного несобранной…
– Как поэтично ты выражаешься! – с иронией перебила она.
– …а иногда просто невыносимой, как сейчас. Бог свидетель, быть твоим мужем – далеко не сахар! Временами с тобой очень трудно иметь дело. Но эти твои бредовые обвинения… Ты меня совершенно потрясла. И по-настоящему обидела. За кого ты меня принимаешь?! Каково же твое мнение обо мне, да и о себе тоже, если ты считаешь, что я женился на тебе из-за денег? Причем, даже не из-за реальных денег, а из-за очень и очень гипотетических. Которые ты – может быть! – когда-нибудь получишь. О Боже, Аликс… Неужели ты всегда и во всем так подозрительна? Что касается миллионов Брайдена, меня они нисколечко не интересуют и никогда не интересовали: для меня они все равно что игрушечные баксы в игре в «монопольку». Если твои отец хочет сделать взнос в проведение моей кампании – не более тысячи долларов по закону – о'кей, меня это вполне устраивает! Но специально я об этом не думал и ни на что не претендовал. Я хотел, чтобы ты помирилась с отцом, только потому, что у тебя уходит слишком много времени и энергии на то, чтобы поддерживать в себе ненависть к нему. Она ведь поедом тебя ест! Я хотел только, чтобы это прекратилось, и ты смогла нормально жить дальше. Это правда, а ты можешь верить этому или не верить. – Он беспомощно развел руки жестом обыкновенного мужчины, озадаченного вечной загадкой: «Чего хотят эти женщины?» и безнадежно закончил: – Ну что я могу еще сказать?
Аликс смешалась. Искренен ли Билл в своем возмущении или просто упражняется в красноречии? Ей очень хотелось верить ему, до боли хотелось! Но при всей убедительности его речи он упустил один-единственный, но самый важный аргумент.
– Что еще ты можешь сказать? – насмешливо повторила она. – Да кое-что можешь… Не очень много, конечно, для юриста экстра-класса, способного часами импровизировать на любую заданную тему – от федерального бюджета до проблемы сохранения вымирающей пестрой совы. То, что я хотела бы услышать, можно сказать очень коротко. Чрезвычайно коротко. Буквально в трех словах.
Билл вздохнул и, обняв Аликс, погладил ее по волосам, но она тут же отстранилась: на этот раз ей вовсе не хотелось подменять романтическое признание суррогатом секса.
Билл вздохнул еще глубже.
– Только слепой не увидит, что я люблю тебя, Аликс! Тебе давно пора бы было в этом убедиться.
Она покачала головой.
– В такой форме твои слова похожи на обвинительную речь.
– А чего ты хочешь, Аликс? Высокопарных цветистых фраз? Может, даже в стихах? Сравнить тебя, например, с солнечным днем? Ты же меня знаешь, детка! Подобная чепуха не в моем характере. – Он прищелкнул языком. – Согласен, в последние несколько месяцев нам обоим приходилось туговато, и все из-за предвыборной кампании. И догадываюсь, что, наверное, был не таким внимательным мужем, как следовало, – времени не хватало. Может, нам стоит пересмотреть наше расписание, устроить так, чтобы подольше быть вместе… Давай обсудим это не горячась…
– Скажи то, что я хочу услышать! – уже потребовала она. – Прекрати ходить вокруг да около и просто скажи это!
Он медлил. Пожал плечами.
– Ну конечно, я люблю тебя, Аликс.
– Я насчитала шесть слов, а не три. Хочешь попробовать еще раз?
Зазвонил телефон – «горячая линия» Билла. Только его менеджер и несколько нужных политиканов знали этот номер.
Его рука машинально потянулась к трубке. Обреченность на лице сменилась облегчением помилованного.
– Не отвечай! – приказала Аликс.
– Я жду важного звонка.