Текст книги "Незримые узы"
Автор книги: Фреда Брайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Коббл-Хилл
– Невероятная история, ты не находишь?
Билл пробурчал себе под нос нечто, отдаленно похожее на согласие, уткнувшись носом в спортивную колонку «Нью-Йорк Таймс».
Довольно символично, подумала Аликс, что один из немногих в последнее время вечеров, которые они проводят наедине друг с другом, он предпочитает посвятить чтению бейсбольных новостей – вместо того, чтобы поговорить с женой о ее делах.
С течением времени их дом в Коббл-Хилле стал практически неотличим от семейного особняка Кернсов на Сити-Айленде. Все время толчется какой-то народ: кто-то приходит, кто-то уходит. Помимо Аликс, Билла, детей, мистера Рабиновича (в настоящее время почти отошедшего от дел, но оставшегося членом семьи), домработницы, студента Нью-Йоркского университета, за комнату и питание присматривающего за детьми, в доме почти всегда находились и посторонние люди. То есть, можно сказать, двери у Кернсов не закрывались.
Почти каждый вечер – по крайней мере, если Билл бывал дома – в их гостиной проводилось какое-нибудь мероприятие: то собрание избиркома, то стратегическое совещание, то сбор взносов на избирательную кампанию…
Причиной такой бурной деятельности было заявление младшего сенатора Нью-Йорка о том, что он не собирается баллотироваться на второй срок. Это был тот самый шанс, которого ждал Билл. Он оставил работу и принял вызов, брошенный судьбой.
Время было выбрано как нельзя лучше: Билл одержал победу в серии процессов над крупными мафиози, чем снискал огромную популярность среди простых американских граждан и восторженные отклики прессы: иначе как «мистер Неподкупный» его теперь не называли.
Теперь он жил в постоянном окружении людей. Это были специалисты по написанию предвыборных речей, политические клевреты, консультанты по рекламе. Он нанял также человека для разработки общей программы проведения избирательной кампании – уличного оратора-политикана по имени Гарри Мак-Аффи, с которым совещался раз по десять на день. Хотя Аликс тоже помогала мужу по мере необходимости, но войти в команду только в качестве жены кандидата – то есть фальшиво улыбаться, жеманничать и сохранять на лице приторную мину – отказалась наотрез: у нее хватало и своих дел. Основной проблемой Билла оставалось финансирование.
– Итак, – заявил он Аликс, – все, что мне надо сделать до следующего года, – это собрать несколько миллионов на предвыборную кампанию. Думаю, трех с половиной будет достаточно. Есть какие-нибудь соображения по этому поводу?
Аликс размышляла, не являются ли эти хождения вокруг да около намеком на то, что ей пора залатать брешь в отношениях с Льюисом Брайденом. К этому вопросу Билл возвращался каждое Рождество, Пасху и День отца, предлагая Аликс послать Льюису хотя бы поздравительную открытку. Аликс сопротивлялась его давлению.
– Почему я должна начинать переговоры? – ощетинивалась она. – Ведь это онбыл неправ!
На что Билл возражал:
– Потому что отец у тебя один. И он был во многом прав.
Теперь, когда перед Биллом замаячила перспектива тратить большую часть времени на раздобывание денег, миллионы Брайдена должны были выглядеть для него особенно заманчиво: к чему мотаться вдоль и поперек штата с протянутой рукой и давать обещания, которые не собираешься выполнять, если вместо этого твоя собственная жена может просто сидеть и выписывать чеки?
Впрочем, надо отдать Биллу должное: он никогда не вспоминал о Льюисе Брайдене в таком контексте, однако непроизнесенные слова буквально витали в воздухе. Аликс могла бы, если б захотела, подготовить благоприятную почву…
Но она не собиралась и пальцем шевелить: пусть лучше Билл выпрашивает деньги у посторонних, чем она будет вымаливать прощение у отца! Время не смягчило ее впечатление об их последней встрече. А то, что Льюис оказался прав насчет Сэма, только усугубляло ситуацию: у нее была своя гордость.
Хотя, конечно, ей было жалко Билла. Туго ему придется…
В тот вечер впервые за много недель у них в доме не было намечено никаких мероприятий, связанных с предстоящими выборами, и Аликс жаждала пообщаться с Биллом без посторонних.
Она повторила свой вопрос.
– Я говорю, что это невероятная история. А ты как считаешь?
– Ты о чем? – Он даже не отвел глаз от газеты.
– О том, о чем говорила в течение всего ужина, – о Ким. Честно, Билл, я иногда думаю, а слушаешь ли ты меня вообще, когда я с тобой разговариваю?
– Конечно, слушаю, Аликс, – рассеянно откликнулся он. – Я ловлю каждое твое слово. Можешь устроить мне детальный перекрестный допрос, давай! Бедняжка Ким… ее мать – не ее мать… муж – подонок… пропавший близнец… О Боже! – Он затряс головой. – Не могу поверить! А от меня чего ты хочешь – благословения? Мне кажется, ты и так дала ей дельный профессиональный совет. И не думаю, что ты можешь еще что-нибудь тут сделать: она взрослая женщина, сама примет решение. Может, она не хочет, чтобы ее спасали! Может, ей нравится жить в мире иллюзий.
– Что ты имеешь в виду?
– Давай посмотрим фактам в лицо. У Ким есть все: здоровье, молодость, состояние. Большинство женщин отбросили бы всякое благоразумие, имея такие плюсы! И если муж Ким действительно такой мерзавец, она может преспокойно бросить его, немного при этом потеряв. Чем плохо? Иногда я просто не понимаю, – он пожал плечами и снова взялся за газету, – что женщинам надо?
– Тебя и Фрейда, – пробормотала себе под нос Аликс.
Войдя в то утро в свой офис, Аликс прошла мимо белокурой женщины, сидящей в приемной.
– Аликс? Это я, Ким Вест…? – Жалобный голос прозвучал не с утвердительной, а скорее с вопросительной интонацией.
– Господи! – Аликс остановилась как вкопанная, а затем стиснула в объятиях свою давнюю подругу. – Вот так сюрприз! Как приятно тебя видеть!
Прошло уже… четыре года? пять лет? – с того вечера, когда она ужинала вместе с Ким и Тонио. Большой срок, но не настолько, чтобы не сразу узнать Ким.
Может, дело было в отсутствии на ней макияжа… А может, она слишком часто подвергалась пластическим операциям. Она выглядела незнакомой и слегка не от мира сего.
Но одно Аликс было ясно с первого взгляда: она видела это выражение тысячу раз на лицах своих клиентов. Панику. Отчаяние. Ким походила на вулкан, готовый взорваться.
Аликс потащила ее в свой кабинет.
– Теперь мы одни. Я вижу, у тебя проблемы, расскажи мне о них. Тебе станет легче.
Именно это и было необходимо Ким. Потухшим голосом, в котором тем не менее слышалось недоверие к собственным словам, она поведала свою историю.
– Она умерла несколько часов назад, и пока еще я не понимаю, что чувствую. Даже не знаю, жалко ли мне, что ее уже нет.
– Ты просто пока в шоке, – заключила Аликс.
– В шоке! Шоком всего не объяснить! У меня такое ощущение, что меня оскорбили, предали! Все эти годы она командовала моей жизнью: «Сделай то, сделай это; маме лучше знать; ты должна слушаться мамочку». – Ким глубоко вздохнула. – А у нее не было на это никаких прав! Абсолютно никаких! Она бездетная, она не моя мать – взяла меня из бедной семьи, где остался мой брат… Пока я росла, я только и слышала, как многим она жертвует ради меня, как лишает она себя того или этого, чтобы ко мне пришел успех… И я – такая идиотка! – верила ей! А на самом деле я была просто игрушкой в ее руках, ее пропуском к славе, к большим деньгам! Я должна была жить той жизнью, о какой мечтала она сама. Жертвы? Это я приносила себя в жертву, Аликс, только не понимала этого! Она лишила меня моего «я»… моей семьи, моей плоти и крови. Она врала до самого конца! Даже на смертном одре, даже с сывороткой правды в крови она не могла не лгать! – Ким горько усмехнулась. – Если бы я когда-нибудь знала, кто я на самом деле… Всю свою жизнь я считала себя одним человеком, а теперь выяснилось, что я кто-то еще… Я чувствую себя использованной, духовно изнасилованной. Что ж, я рада, что она умерла!
И вдруг Ким разразилась плачем:
– Нет! Нет! Прости меня, мамочка! Прости за то, что я сказала такое! Я всю жизнь любила тебя…
Аликс ждала, пока успокоительное и кофе позволят Ким взять себя в руки.
– Я понимаю, какой ужасный удар ты получила, Ким, – утешала она подругу, – но все же у тебя есть муж, дети, сказочная жизнь… – Аликс помедлила. – Ты уже рассказала Тонио?
– Тонио! – с горечью воскликнула Ким. – Мой приз, Тонио… Нет, я ему ничего не говорила. Зачем?
«Но мне-то ты рассказала», – подумала Аликс, интуитивно чувствуя, что еще что-то должно всплыть.
– Я твой друг, – осторожно начала она, – но помни: я ведь еще и адвокат. Я могу тебе помочь, но только если ты расскажешь абсолютно все начистоту. Доверься мне, Ким. Ведь твоя судьба мне небезразлична.
– Я уж не знаю, могу ли кому-нибудь доверять, – сказала Ким, однако необходимость облегчить душу оказалась сильнее любых сомнений, и все ее душевное смятение выплеснулось наружу: жизнь в доме Тонио в качестве наложницы, его измены, психические пытки такого супружества, которое ей довелось испытать. И стоящая за всем этим угроза физических страданий.
– В президентском дворце есть комната, которую называют Черной палатой. Там проводят допросы диссидентов головорезы, состоящие на службе у правительства, – «лу-лу». Банда садистов, насколько я знаю. Тонио лично участвует в пытках.
– Ты это знаешь наверняка? – спросила Аликс.
– Я знаю местный диалект, – ответила Ким. – И слышала об этом от одного охранника.
Даже Аликс, немало наслышанная о различных проявлениях домашнего террора, была потрясена: похоже, муж Ким был настоящим психопатом.
– Ты собираешься к нему возвращаться? Бога ради, почему?
– Там мои близняшки…
– Тогда хватай их в охапку и следующим же самолетом возвращайся в Нью-Йорк! Не бери с собой даже багажа – просто уноси оттуда ноги. А когда ты будешь в безопасности, мы начнем дело о разводе.
Но Ким покачала головой: нет-нет, это невозможно.
– Если Тонио когда-нибудь узнает, что я все тебе рассказала, он убьет меня.
– Тем более надо бежать от него! – настаивала Аликс, но Ким разволновалась от одной мысли о такой перспективе.
Тонио никогда не отдаст ей детей. Он упрям, и в его руках власть. Какой смысл обращаться за помощью к закону в Нью-Йорке, когда в Сан-Мигеле воля семьи Дюменов сама была законом? Там у нее своя жизнь, положение, обязательства перед другими людьми. Она не может вот так вдруг на все это наплевать.
– Кроме того… – голос Ким упал.
Что – кроме того? Аликс хотела объяснения. Она по-прежнему любит Тонио? Это предположение, решила Аликс, наиболее вероятно и очень походило на ее собственную одержимость Сэмом.
– Послушай, Ким. Я знаю, что значит погрязнуть в такого рода отношениях. Я сама находилась в подобной ловушке долгие годы. Тот человек – отец Саманты – не очень-то отличается от Тонио: жестокий, властный. Но в нем было что-то такое… – рассказывая, Аликс начинала осознавать правду о себе самой яснее, чем когда бы то ни было. – Он воздействовал на темные стороны моей души. Он оскорблял меня – не физически, а морально. Он оскорблял мое доверие, мою любовь. Но какой бы разрушительный вред он мне ни наносил, какая-то часть меня требовала еще большего. В определенном смысле я сама хотела быть жертвой. Образно говоря, когда он живьем сдирал с меня кожу, я ощущала, что живу! Что ж, такие ощущения могут возбуждать с сексуальной точки зрения, но это опасно. Проигрышная ситуация. Поверь мне, Ким, я прошла через это. Я знаю все притягательные стороны и риск подобных отношений: в лучшем случае ты просто будешь жить его жизнью, а не своей, в худшем – можешь погибнуть. Извлеки урок из моего опыта.
Аликс смягчила тон, потому что Ким снова плакала.
– Я не хочу сказать, что разрыв – простая штука, но ты должна через это пройти – даже не ради себя, а ради своих детей. Ты же не хочешь, чтобы они росли в той атмосфере! Пусть их окружает свет, а не тьма. Подумай о моих словах, когда вернешься домой; я знаю, ты сделаешь верный шаг при первом же удобном случае. Скоро ли ты снова приедешь в Нью-Йорк?
– Мы проводим август в особняке на Лонг-Айленде. Ежегодно устраиваем там грандиозный бал.
– Дети приедут с вами?
Ким кивнула, блестя глазами.
– Прекрасно! Тогда все, что тебе нужно будет сделать, это, приземлившись в аэропорту Кеннеди, схватить детей и бежать прямиком в мой офис. Ты по-прежнему гражданка США, Ким! У тебя есть свои права. И запомни: я все время буду рядом. Мой муж тоже, а он влиятельный человек. Тонио ни черта не сможет сделать! Мы добьемся развода, ты получишь опеку над детьми. А потом начнешь самостоятельную жизнь – для разнообразия. Свобода, Ким! Ты только подумай: свобода распоряжаться собственной жизнью!
– Собственной жизнью… – повторила Ким и затрясла головой: – Как я смогу жить собственной жизнью – вообще жить! – если я даже не знаю, кто я? Я обдумаю твой совет, Аликс, но мне нужна передышка. Я должна узнать хоть что-то о себе самой! Кто я… Посмотреть, как я буду обходиться без мамы… Поэтому я и пришла к тебе. – Она глубоко вздохнула. – У меня где-то есть брат-близнец, человек одной со мной плоти и крови. Семья, которой меня лишили. Я смотрю на своих близнецов и вижу, как они близки между собой, и теперь понимаю, что именно этого мне и не хватало в детстве. Я хочу, чтобы ты нашла моего брата, Аликс, мою вторую половинку! Только тогда я смогу стать полноценной личностью.
Аликс поняла ее.
Это работа для частных детективов, объяснила она Ким. У нее есть на примете отличное агентство. Но сначала ей понадобятся все сведения, какими располагает Ким.
Аликс протянула ей блокнот.
– Напиши все, что относится к делу.
Ким не могла накарябать ничего, кроме своей предполагаемой даты рождения в Сан-Диего и того факта, что в раннем детстве ее крестил в церкви «какого-то святого или чего-то там еще» священник по фамилии О'Доннелл.
– Негусто… – заключила Аликс. – Но ничего, я надеюсь, и это поможет: близнецы все-таки нечасто рождаются. Я займусь этим сегодня же! Кстати, а как я смогу с тобой связаться в случае чего? Удобно ли звонить тебе домой?
– Нет… нет! – У Ким даже глаза расширились от испуга. Она нацарапала в блокноте еще пару строчек. – Можешь вложить в конверт с этим адресом любое сообщение для меня.
– Максим Брюнель, – прочла Аликс. Это имя ничего ей не говорило. Наверное, кто-то из доверенной обслуги…
Билл и Аликс посмотрели по телевизору десятичасовые новости, выпили чаю, зашли перед сном к детям, после чего Билл отправился в спальню, а Аликс вернулась на кухню: ей там всегда лучше всего думалось.
События дня растревожили ее – не только излияния Ким, но и нежелательное самокопание в своих отношениях с Сэмом. Она вспомнила вопрос, заданный Биллом. Фрейдовский вопрос.
В самом деле, чего же хотят женщины?Чего хочет сама Аликс? Она не могла бы ответить, чего хочет даже от собственного мужа!
С того дня, проведенного с Сэмом, Аликс постоянно чувствовала свою вину: зачем она это сделала? Зачем поставила под удар свой брак, прыгнув в постель к этому змию-искусителю?
Аликс во всем винила себя: если бы она любила Билла сильнее, она бы ни за что не изменила ему! Но и если бы он в свою очередь (она не могла избавиться от этой мысли) любил ее больше, если бы он обожал ее, восхищался ею, заставлял ее чувствовать себя принцессой, – она бы не поддалась соблазну.
Каким бы негодяем, лицемером и тираном ни был Сэм Мэттьюз, он удовлетворял ее потребность чувствовать себя любимой, чего нельзя было сказать о муже.
Правда, Сэм добивался этого, не брезгуя ложью… в то время как Билл был безнадежно честен: не уклонялся от уплаты налогов, не прихватывал полотенца из гостиничных номеров, не грешил против истины – даже в суде…
Он был самым благоразумным мужем на свете, хотя иногда Аликс казалось, что такое высоконравственное поведение объясняется не только внутренними моральными принципами, но и опасением повредить своей политической карьере.
Короче говоря, он не был романтическим героем, которого Аликс всю свою жизнь так страстно желала встретить.
Не в его характере было демонстрировать пылкую любовь, неугасимую страсть, стремление бросить к ногам Аликс все сокровища мира… У Билла были своя жизненная программа, свой стиль поведения. В самые интимные моменты, находясь на верху блаженства, он мог в порыве энтузиазма пробормотать что-то вроде: «О Боже, ты великолепна!» В остальное же время самым нежным обращением, которое он употреблял по отношению к ней, было, пожалуй, рассеянное «милая» или «дорогая». Она безуспешно пыталась вспомнить, признавался ли он ей когда-нибудь в любви теми словами, которые именно это и подразумевают – всего тремя: «Я люблю тебя». Так о чем вообще и говорить!
Он никогда не произносил эти слова, потому что никогда так не чувствовал.
Но он был физически привлекательным, хорошим мужем и отцом, который не заслуживал предательства со стороны собственной жены.
Так чего же хотят женщины? Будь она проклята, если знает!
Она поставила грязные чашки в раковину и пошла спать.
Билл еще не спал и читал Гора Видала. Что ж, по крайней мере, не статью об этом чертовом бейсболе…
Она начала раздеваться, зная, что он наблюдает за ней краешком глаза. Потом он закрыл книгу и, сняв очки, положил их на ночной столик.
– Ненавижу, когда мы цапаемся, – заметил он. – Пустая трата энергии. Давай-ка лучше иди ко мне… Обнимемся и займемся более приятными вещами.
Чувствуя угрызения совести за свои недавние мысли, Аликс скользнула в кольцо его знакомых, родных рук, и они с воодушевлением приступили к выполнению его предложения.
Что бы там ни было, они оба получали наслаждение друг от друга. По крайней мере, до сих пор они им не пресытились.
Позднее, когда он лежал на спине, заложив руки за голову, Аликс показалось, что он выглядит чем-то озабоченным.
Наверняка это из-за нее. Он ведь славный человек, отзывчивый в глубине сердца… И не мог не понимать, как она разволновалась по поводу Ким. Ладно, пусть он не слишком прислушивается к ее упрекам, но такой уж у него характер! И она действительно крутовато с ним обошлась.
Легкая тень пробежала по его лицу.
– О чем ты задумался, Билл?
Он покраснел, будто его застали на месте преступления.
– Да так, пустяки…
– Сознавайся, или я подвергну тебя фашистской пытке! – Она принялась щекотать его подмышки, что всегда сводило его с ума. – У нас есть способы заставить тебя развязать язык! – дурачась, угрожала она, – так что выкладывай!
– Ну, вообще-то… – нехотя протянул он. По крайней мере, он был настолько мил, что выглядел смущенным, – вообще-то я размышлял, выставят ли они на следующую игру Эспинозу…
Аликс вздохнула и потянулась к выключателю.
– Спокойной ночи, Билл.
– Спокойной ночи, Аликс.
Сан-Мигель
Похороны Бетт Вест превратились в событие государственной важности. Этому способствовали не только пышность церемонии и огромное стечение народа на площади перед кафедральным собором, где происходило отпевание «первой тещи» Сан-Мигеля, но и кровопролитие, омрачившее и без того тяжелый ритуал.
В тот момент, когда гроб, вынесенный из собора, водружали на катафалк, глубокое траурное молчание над площадью вдруг разорвал громкий, резкий мужской голос, начавший скандировать: «Долой Дюменов!» Он принадлежал высокому черноволосому человеку средних лет в джинсах и хлопчатобумажной рубашке, потрясавшему крупными, крепкими кулаками. Смятенная толпа зашумела и задвигалась.
Тонио Дюмен выхватил из-за пояса пистолет и разрядил его в сторону бунтаря. Охранники бросились в толпу. Несколько человек упало, толпа пришла в панический круговорот. Началась жуткая давка.
Ким вскрикнула и потеряла сознание…
Вечером Тонио отправился в полицейский участок Бенедикты взглянуть на тела убитых днем на площади. Они были бесцеремонно свалены на полу тюремной камеры: две женщины, ребенок и трое мужчин.
– Вот этот… – презрительно ткнул Тонио в один из трупов носком своего ботинка из крокодиловой кожи, – этот – зачинщик беспорядков, так ведь?
– Так точно, Ваше превосходительство, – подтвердил начальник полиции.
– Он сразу умер?
– Сразу, Ваше превосходительство.
– Очень жаль… Я бы с удовольствием занялся им в Черной палате. Похоже, не из местных.
– Вы удивительно проницательны, Ваше превосходительство! Этот мужчина иностранец.
– Вам известно, кто он?
– Нет, Ваше превосходительство. При нем обнаружен только алжирский паспорт, но, кажется, фальшивый. Имя, скорее всего, тоже вымышленное: В.-А. Трэзом. [14]14
Обратное прочтение немецкого написания фамилии «Моцарт» ( Mozart), данное в английском варианте. Само по себе слово, естественно, лишено смысла.
[Закрыть]
– Трэзом? – Тонио пожал плечами. – Что за идиотизм? Что ж, мой дорогой мистер Трэзом, или как тебя там, ты проделал долгий путь, чтобы встретить свою смерть. Что ты себе вообразил, ты, мерзкий террорист?! Что можешь свергнуть Дюменов несколькими непотребными словами? Что мы не знаем, как обращаться с типами вроде тебя? С революционерами и агитаторами? Ан нет, оказывается, знаем! И прежде чем бросить тебя на потраву моим собакам, я кое-что оставлю тебе на память.
С этими словами Тонио Дюмен расстегнул ширинку и помочился на труп Сэма Мэттьюза.
На фоне общей неблагоприятной ситуации в Сан-Мигеле кровавый инцидент на ступенях кафедрального собора выглядел чересчур взрывоопасным, чтобы освещать его в средствах массовой информации, но слухи о происшедшем распространялись из уст в уста, из дома в дом. Одновременно с этим росло и всеобщее возмущение.
