Текст книги "Незримые узы"
Автор книги: Фреда Брайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Фоли-сквер
– Знаете классическую еврейскую притчу, объясняющую смысл понятия chutzpah? – Билл Кернс похлопал Аликс по спине, когда они покидали здание суда. – Мальчик, убивший своих родителей, бросается в ноги судьям, умоляя о прощении на том основании, что он сирота. – Кернс рассмеялся. – Вы приводите в защиту Джилкриста очень странные аргументы. Даже судья Бирнбаум был обескуражен. Нет, вы и правда просто поразительная женщина, Аликс!
Она искоса взглянула на него. «Интересный парень…» – однажды высказал о нем свое мнение мистер Рабинович. «Вы думаете?» – Аликс тогда с сомнением воззрилась на старика.
Что ж, возможно, это и так, если вам нравится кельтский тип: резкие черты лица, бледная веснушчатая кожа, рыжие волосы, которые уже начали редеть на затылке… Билл напоминал ей борзую – невысокую, но гибкую, словно созданную для быстрого бега. Можно поспорить, что он и в самом деле бегает трусцой по утрам.
Спустившись с лестницы, они одновременно остановились. На улице шел легкий снежок, ложась на тротуар мягким пуховым покрывалом. В этот час Фоли-сквер выглядела тихой и безмятежной – именно таким показывали Нью-Йорк в полузабытых довоенных кинофильмах.
– Затишье перед бурей, да, Аликс?
Она кивнула и застегнула пальто.
– Увидимся в суде, – сказал Билл и быстрыми шагами свернул за угол. Всегда торопится. «Живчик», «Неумолимый Билл» – так прозвали его бульварные газетенки. А ее – «Поразительная Аликс».
Она брела домой в густеющих сумерках. Сегодня был день последних приготовлений к предстоящему судебному заседанию. Ей не удалось добиться многого из того, на что она рассчитывала. Она, разумеется, и не собиралась использовать такую линию защиты, как жалость к «несчастному сироте», но надеялась одержать победу по другому пункту. Аликс хотела, чтобы семьям погибших было запрещено присутствовать на процессе.
– Это же раздражающий фактор! – доказывала она. – Каково будет присяжным видеть их ежедневно, да еще если они решат вынести оправдательный приговор?
Но судья Бирнбаум не согласился с ее доводами.
– Если речь идет о том, чтобы запретить людям, потерявшим родных и близких, своими глазами наблюдать за свершением правосудия только на том основании, что члены присяжной комиссии будут неуютно себя чувствовать… – Он вздохнул. – Этот процесс трагичен по своей сути, и присутствие или отсутствие на нем родственников погибших ничего не изменит.
Аликс шла не торопясь, проигрывая в уме возможные сценарии предстоящего процесса. Но перейдя Хьюстон-стрит, она выбросила невеселые раздумья из головы: работа есть работа, а семья есть семья, и если не уметь четко разграничивать эти аспекты жизни, недолго и свихнуться. Процесс Джилкриста можно предать забвению по крайней мере до тех пор, пока Саманта отправится спать.
Аликс заскочила в химчистку забрать вещи, потом в магазинчик Вин Ли. Обычно перед уик-эндом она выбирала какое-нибудь китайское блюдо быстрого приготовления, чтобы облегчить себе жизнь. Мистер Рабинович, наверное, уже накрыл на стол, покончив с последней домашней обязанностью на этот день…
– Вам бы стоило посмотреть, как моя крошка управляется с китайскими палочками! – похвасталась Аликс. Миссис Ли только усмехнулась и положила в бумажный пакет еще несколько печений с предсказанием судьбы.
К тому времени, когда Аликс подходила к дому, настроение у нее уже совсем поднялось.
В свои шесть лет Саманта Брайден представляла собой точную копию отца: такие же черные кудрявые волосы, сверкающие глазенки и высокие скулы. Одна восьмая часть индейской крови, если утверждения Сэма были правдой, сыграла свою роль.
Она унаследовала от своего отца и говорливость, болтая без умолку на протяжении всего обеда, выкладывая все накопившиеся за день новости: противопожарные учения в школе, шалости Берта и Эрни, что говорила учительница о продолжительности жизни грызунов…
Когда обед подошел к концу, они разломили свои печеньица «с секретом» – в них вкладывались бумажки с предсказанием будущего.
– Прочитай мне мое будущее, мамочка! – попросила Саманта.
Аликс взглянула на бумажный клочок. «Бойтесь волка в овечьей шкуре», – прочла она и простонала. Кто сочиняет всю эту ерунду?! Что случилось с добрыми старыми предсказаниями, которые обещали вам долгое путешествие или встречу с симпатичным черноволосым незнакомцем? И, кстати, куда эти незнакомцы потом деваются…
– В предсказании говорится, что уже поздно и тебе пора спать.
– Не пора, ведь правда не пора, дед? – воззвала Саманта к высшей инстанции.
– Твоя мама всегда права, – заверил девочку мистер Рабинович.
– Да-а… – протянула Аликс. – Просто сама себе удивляюсь!
В половине восьмого она уже уложила дочку, прочитала вслух отрывок из «Сильвестра и волшебного камушка» и поцеловала Сэмми, пожелав ей спокойной ночи.
Затем Аликс вымыла голову и, завернувшись в махровый халат, пару часов работала в своей комнате. «Блестящая жизнь преуспевающего адвоката…» – саркастически подумала она, потирая уставшие глаза.
Круглая площадь с радиально расходящимися улицами напоминала арену цирка. Это сходство усиливали установленные на ней прожектора для подсветки и разыгрывающиеся здесь интермедии: публичных выступлений было едва ли не столько же, сколько непосредственно в зале суда.
День за днем на площади собирался народ. Хотя нет, скорее это была толпа… Безжалостная, готовая устроить суд Линча.
Каждое утро к половине девятого она уже была на месте: шумная, разнородная по составу, изменчивая по настроению. Ее составляли друзья и знакомые погибших, члены Союза авиаторов, студенты Корнуэлльского университета (их команда фехтовальщиков в полном составе летела на злополучном самолете), военнослужащие Американского Легиона с базы на Стэйтен-Айленде, авиапилоты, члены Общества обеспечения безопасности полетов, Общества англо-американской дружбы, активисты борьбы за сохранение смертной казни и рядовые зеваки, которые обычно фигурируют в газетных интервью как «некий мистер Джон» или «некая миссис Смит».
Всегда присутствовали и телевизионщики, надеявшиеся поймать интересные кадры для вечерних новостей, а также мелкие кустари-галантерейщики, торгующие майками, на переде которых большими буквами было написано «Смерть Джилкристу», а на спине красовалось изображение электрического стула.
Появление Аликс неизменно сопровождалось презрительными насмешками и оскорбительными выкриками.
– Можно подумать, это я сижу на скамье подсудимых! – жаловалась она.
В самом зале заседаний атмосфера была хоть и поспокойнее, но не менее напряженная: все места забиты близкими погибших.
Итак, ждать сочувствия с этой стороны не приходилось, тем более, что и поведение Родни Джилкриста не способствовало его проявлению: он принадлежал как раз к типу подсудимых, вызывающих отвращение. Тюремный распорядок жизни мало отразился на внешности парня, но он пополнел, а кожа его стала пергаментного цвета. Во время заседаний он сидел как куль с мукой, бессмысленно уставившись куда-то в пространство, то и дело ковыряя в носу.
Обычно, выступая в защиту практически безнадежных обвиняемых, Аликс напоминала себе, что даже самый презренный негодяй – чей-то сын, чья-то дочь. В случае с Родни даже эта тактика не работала…
По большей части Аликс устремляла взгляд на присяжных, свидетелей и обвинителя, а именно – Уильяма Ф. Кернса.
В начале процесса они с Биллом заключили пари: проигравший приглашает победителя на ланч и платит за обоих.
– В ресторане по выбору победителя, – уточнил Билл.
– Тогда я проявлю милосердие: ресторан Ва Ки в Чайнатауне. Я-то уж знаю, как мало вы получаете.
Билл был достойным противником: как и сама Аликс, самолюбивый, жадный до работы, безжалостный к тем, с кем вступал в единоборство. Каждый раз, когда они сталкивались, между ними буквально искрило.
Тактика поведения на процессе включала в себя все вплоть до одежды: если команда обвинителей предпочитала черные костюмы и белые рубашки, Аликс выбирала красивые материалы теплых тонов – «дружелюбную» одежду, которая могла бы произвести благоприятное впечатление на членов судейской коллегии, а оно, может, автоматически перенеслось бы и на Родни Джилкриста…
– Вы великолепно выглядите! – прокомментировал как-то утром Билл персиковое платье Аликс. Она зарделась от удовольствия, хотя и не смогла бы точно сказать, был ли это искренний комплимент или военная хитрость с целью обезоружить ее.
Она все время ворчала: процесс нарушал ход ее семейной жизни, оказываемое на нее давление было убийственным, силы, ей противостоящие, – слишком могущественными. Все так… Но во время процесса она испытывала удивительный, ни с чем не сравнимый подъем. Это была настоящая дуэль умов – с неожиданными выпадами и ответными ударами; дух противоборства в то же время странно объединял противников. В крайнем своем выражении получаемое при этом удовольствие было похоже на сексуальное, а в каком-то смысле даже лучше его. Потому что даже потерпев фиаско в личной жизни, Аликс в суде могла доказать хотя бы самой себе свою состоятельность и выйти из поединка победительницей.
А самое привлекательное во всем этом то, что Биллу Кернсу, скорее всего, придется раскошелиться на обед в китайском ресторане. Она полакомится мясом по-сычуаньски и жареными креветками, а он признает себя побежденным…
Отель «Плаза»
Всю ночь накануне последнего заседания по делу Родни Джилкриста Аликс работала над своей заключительной речью, оттачивая каждое слово. На рассвете она приняла душ, оделась, взглянула на себя в зеркало – и у нее непроизвольно вырвался стон.
Она выглядела ужасно: худющая словно бродячая кошка, словно каждый фунт, набранный за время процесса Джилкристом, был взят у нее. Под глазами красовались черные круги, а голова раскалывалась так, будто она пробоксировала десять раундов с Мохаммедом Али. Аликс не могла припомнить, когда в последний раз она нормально и спокойно поела или посидела у телевизора.
Проклятый процесс! Он перевернул привычный уклад ее жизни. За последние месяцы, что бы она ни делала, мысли ее были заняты этим процессом. Если дела шли хорошо, она пребывала в эйфории, если что-то не ладилось – приходила в отчаяние. Но теперь, когда столько душевных сил было растрачено, она и подумать не могла о возможности поражения!
Будто ей и так не было неимоверно тяжело в ходе процесса, на нее еще и сыпались угрозы расправы над ней. Не то чтобы они представляли собой реальную опасность… но на нервы действовали основательно. Дня не проходило, чтобы не раздавались злобные телефонные звонки или не приходили не менее злобные анонимные письма.
– Не волнуйтесь, – успокаивали ее в полиции. – Все сразу прекратится, как только суд вынесет обвинительный приговор.
С личной жизнью дела обстояли не лучше: сначала дезертировал Джефф, а совсем недавно Аликс бросил любовник.
– Терпеть не могу заниматься любовью на скорую руку! – заявил Боб Джекобе во время их последнего полуденного свидания в загородном отеле.
– Но у нас есть целых сорок пять минут… – заикнулась было Аликс.
– Кроме того, я устал ложиться в постель с Родни Джилкристом!
Аликс была подавлена. Вернее, была бы, если б нашла на это время…
– Я позвоню тебе, когда все кончится, – сказала она.
– Все ужекончилось. – Он поцеловал ее в щеку и удалился.
Но самый серьезный удар ожидал ее совсем рядом с домом.
Бедная Саманта! Известность коснулась даже ее. Но вместо того чтобы гордиться своей знаменитой мамочкой, она чувствовала себя парией. Почему Аликс не может быть «как все нормальные люди?»
Как-то раз, когда заседание в суде закончилось раньше обычного, Аликс рванула в город, чтобы самой забрать дочку из школы. Там-то на нее и накинулись другие матери.
– Как вы можете защищать такое чудовище?! – с горечью воскликнула Филис Лэнгли.
– Это ужасно! – добавила Эви Брукс.
– Прошу вас… – прошептала Аликс, – только не при дочери…
Но Саманта уже разразилась слезами.
Аликс успокоила ее двойной порцией пломбира в «Анжелике» и, пока девочка лакомилась, старалась объяснить ей абстрактные принципы справедливости и правосудия. Но Саманту нимало не интересовали эти тонкости. Единственное, чего ей хотелось, – это того, чтобы подружки перестали ее донимать.
– Скоро, скоро! – обещала Аликс.
Но Саманта не поверила ни единому слову. А Аликс подумала, что в свои шесть ее дочь уже законченный циник.
В девять часов утра Аликс прибыла в суд с решительным настроем, словно финалистка Уимблдонского турнира. Фоли-сквер заполняла обычная стая стервятников, но Аликс и бровью не повела: слишком важный день предстоял впереди.
По коридору она прямиком направилась к комнате 506, но ее перехватил судебный исполнитель.
– Судья Бирнбаум хотел бы немедленно видеть вас.
У Аликс подпрыгнуло сердце. Может, государственный прокурор решил, наконец, пойти на переговоры и сделать последнее заседание закрытым? Она уже почти ощущала во рту вкус ужина в честь ее победы…
Она пригладила волосы и подавила довольную усмешку, входя в совещательную комнату.
Билл Кернс и судья Бирнбаум находились уже там; там же была и незнакомая ей пожилая женщина с копной седых волос. Все выглядели довольно мрачно. Судья не стал дожидаться, пока Аликс усядется.
– Прошлой ночью, – начал он дрожащим голосом, – между тремя и четырьмя часами Родни Джилкрист скончался в своей камере в результате сердечного приступа.
– Не верю! – вскричала Аликс.
Это было невероятно… Ужасно! Какая-то ловушка.
Самоубийство – да, это она могла понять. Или если бы его убил сокамерник… Но сердечный приступ?!
После всего, через что она прошла, – тяжкого труда, самопожертвования… А ее заключительная речь?! Ей хотелось закричать. Как быть с ее речью, в которой она вылизывала каждую фразу, пока та не становилась образцом ораторского искусства? А теперь все это навсегда канет в небытие…
– Это несправедливо! – простонала она. Билл проворчал что-то, соглашаясь.
– Сама жизнь несправедлива, – заметил судья. – Послушайте, вы оба проделали блестящую работу за последние четыре месяца. Никогда не видел ничего лучшего. Но сейчас все кончено. Смиритесь с этим.
Опустив глаза в пол, адвокаты проследовали за Бирнбаумом в битком набитый зал заседаний. Судья сделал короткое сообщение о «естественной смерти» Родни Джилкриста. Никаких деталей, практически две фразы. Он поблагодарил присяжных и стукнул по столу судейским молоточком.
– Дело закрыто.
В следующие мгновения, пока сказанное еще не дошло до сознания присутствующих, Аликс и Билл обменялись быстрыми взглядами и ринулись к выходу словно два смерча. Еще секунду в зале стояла гробовая тишина, а потом начался невообразимый шум.
– Бежим! – скомандовал Билл, и его слова чуть не потонули в общем гаме. Двери зала распахнулись настежь, и толпа повалила наружу: присяжные, зрители, репортеры, размахивающие блокнотами и рвущиеся к телефонам.
– Вот они! – закричала какая-то женщина. – Адвокаты!
Человеческое стадо развернулось и кинулось за ними.
Аликс обуяла паника.
– О Боже! Билл, выведите меня скорей!
– Сюда! – Он схватил ее за руку и побежал, увлекая за собой по коридору, вверх по лестнице, вниз по другой, слыша за собой шум не отстающей погони.
– А теперь сюда! – Он втолкнул Аликс в какую-то дверь, захлопнул ее за собой и закрыл на задвижку. Внутри была тьма кромешная, и только узкая полоска света пробивалась из-под двери. Топот за стеной становился то громче, то тише, но не прекращался.
– Где мы? – задыхаясь, спросила Аликс.
– Понятия не имею! – так же запыхавшись, ответил Билл, но тут же наткнулся на что-то металлическое и чертыхнулся. – Похоже, это кладовка для метел.
Она чувствовала на своей шее его горячее дыхание.
– Кладовка! Вам нужно было выбрать местечко посимпатичнее. Мы можем навсегда тут застрять.
Внезапно ее охватили такая горечь и тоска от пережитого напряжения, что она разрыдалась.
В следующий момент она очутилась в объятиях Билла Кернса и сама не поняла, как это произошло, но они уже обменивались быстрыми жаркими поцелуями.
– Это безумие! – Он сжал ее грудь.
– Ты мне это говоришь! – Ее пальцы нащупывали молнию на его брюках.
– Правда, можно? – Он прижал ее к стене, вибрирующей от все еще продолжающегося топота.
– Нужно! – Она притянула его к себе.
Никогда еще секс не казался ей таким необходимым. Таким логичным. От полного уныния – до кульминации всех чувств! Разрядиться после всех неприятностей можно было только таким способом. И только с Биллом Кернсом.
Минут через десять, тяжело дыша, но утолив свое желание, они выпустили друг друга из объятий и принялись приводить себя в порядок.
– Прислушайся! – прошептал Билл.
Аликс подняла голову.
– Они ушли.
Билл шумно выдохнул и рассмеялся своим заразительным смехом:
– Ядумал об этом моменте уже несколько месяцев!
– Не может быть… – Аликс была поражена.
– С того самого дня, когда ты появилась в оранжевом платье с кружевным воротничком.
– В персиковом, – поправила она. – Платье было персикового цвета.
– Боже, ты выглядела так аппетитно, что я готов был наброситься на тебя прямо там же и тогда же! А ты?
Аликс возилась с пуговицами.
– Я – что?
– Ты когда-нибудь думала обо мне в романтическом плане?
– Ты этоназываешь романтичным?!
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Нет… да… может быть. Но уж, во всяком случае, не в кладовке для метел. Это уж точно.
Он поцеловал ее.
– Да-да… И все-таки это было совсем неплохо. Давай повторим.
– Обязательно. Только не здесь.
– Правильно! Избавимся от запаха этих тюремных стен.
– Да, а то он, кажется, просто въелся в нас.
– Ну, тогда – на волю, в пампасы!
– И на улицу?
– … и в «Плазу». В номер с красивым видом из окна.
– … с ванной на двоих.
– … и шампанским…
– … и бутербродами с копченой лососиной.
– Никакого телевизора…
– Никаких газет…
– Ничего, кроме нас двоих.
– И очень много бутербродов с копченой лососиной!
– Дороговато встанет…
– Копченая лососина?
– Все в целом.
– Расходы пополам?
– А как же!
Аликс скрипнула открываемой дверью. Коридор был пуст. Билл зашнуровал ботинки.
– Теперь вперед!
Точно пара воришек, они прокрались по боковой лестнице вниз, прошли по каким-то коридорам, о существовании которых Аликс даже не подозревала, и вышли через служебный выход на улицу. За углом, на Фоли-сквер, бушевала толпа демонстрантов. То и дело раздавался вой сирен. Аликс догадалась, что это гудят машины «скорой помощи», вызванные для пострадавших в давке.
Билл запихнул ее в такси.
– В «Плазу»! – скомандовал он шоферу. – И как можно скорее.
Оказавшись в безопасном салоне автомобиля, они снова бросились друг к другу в объятия, словно изголодавшиеся.
– Послушай, – сказала Аликс в перерыве между поцелуями, – я кое о чем должна тебя предупредить.
– М-м-м, – невнятно промычал он, покусывая мочку ее уха.
– Я никогда не завожу романов с бейсболистами и юристами.
– Очень разумно… – пробормотал он. Они снова поцеловались. Он провел рукой по ее бедру.
– Господи, – заметил он, – кожа да кости.
– Что за выражения!
– Обожаю такой тип женщин.
– Ты ведь не женат, а, Билл?
– Конечно нет! А почему тебя это интересует?
– Я не завожу романов с бейсболистами, юристами и женатыми мужчинами.
Она запустила пальцы в его волосы, счастливая оттого, что находится в данный момент именно здесь, и нигде больше. Они снова поцеловались.
– А знаешь, я бы все равно выиграла у тебя пари! – произнесла она, оторвавшись от него и отдышавшись.
– Ничего подобного! Ты была у меня в руках.
– Я подготовила такую замечательную речь…
– А моя была просто совершенством…
Аликс выглянула в окно. Уличные часы на здании «ИБМ» на Мэдисон-авеню показывали немногим более десяти утра. Впереди у них был целый чудесный день. Город выглядел чистым и симпатичным.
– В общем-то это неважно. – Она потерлась о его щеку своей.
– Что неважно?
– Кто бы выиграл. Потому что мы этого никогда не узнаем. Правда?
– Правда, милая. Мы никогда этого не узнаем.
ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ
Коббл-Хилл
Выйти замуж за Билла Кернса было бы верным и своевременным шагом. Аликс не погнушалась сама внести это предложение.
– Мужчине с политическими амбициями нужны жена и дети… кто-то, способный потереть ему спинку после тяжелого трудового дня, – аргументировала она. – И потом, нам так хорошо вместе!
– Можно рассматривать данную ситуацию и под этим углом, – согласился он. Они лежали в постели и занимались тем, что Билл называл «нежничаньем». – Но ты должна обещать мне не поддаваться комплексу «простой маленькой женщины».
– А в чем конкретно он выражается?
– В том, чтобы колотиться по хозяйству, играть в бридж и вывязывать тамбуром салфеточки.
– Я даже и не представляю себе, что это такое – то, что ты назвал последним.
Они рассмотрели вариант женитьбы со всей дотошностью, как и полагается двум взрослым серьезным людям, обговорили все условия, наметили место бракосочетания (Сити-Холл), дату (через месяц) и решили организовать по этому случаю скромный прием в ресторане «Окна в мир», разделив расходы пополам.
– Хотя это и не совсем справедливо, – задумчиво заметила Аликс. – У тебя столько родственников, а у меня только Саман…
– Ерунда! – перебил ее Билл. – У тебя есть отец, братья, мачеха. Пригласи всех. И в самом деле, было бы красивым жестом с твоей стороны попросить своего старика, чтобы он самолично тебя пристроил – был бы на свадьбе посаженным отцом.
– Мой отец «пристроил» меня давным-давно, – с горечью ответила Аликс.
В конце концов эту почетную обязанность согласился взять на себя мистер Рабинович.
В силу необходимости Аликс выдавала Биллу по кусочкам некоторую информацию о своей жизни: об испорченном детстве, о «Маривале», о разрыве с Льюисом Брайденом, о том, что Саманта – незаконнорожденная. В деталях она была скупа, а имя Сэма Мэттьюза и вообще не стала упоминать: все-таки Билл – прокурор, напомнила она себе, а Сэм по-прежнему значится в розыске…
Сам Билл был родом из большой и дружной семьи.
– Скорее, это даже клан – как, например, у Кеннеди. Только не такой состоятельный.
Как и у членов семейства Кеннеди, у Билла были весьма развиты политические амбиции. Окончив Колумбийский университет, он некоторое время работал клерком в Верховном суде, что помогло ему завязать нужные контакты как в Вашингтоне, так и в Нью-Йорке. Должность, занимаемая им в настоящее время, рассматривалась Биллом как стартовая площадка на пути в законодательные органы штата или Сенат – смотря по тому, где раньше представится возможность. Поэтому-то он и стремился брать только громкие и выигрышные дела, а тем временем выжидал и строил планы.
Его родители были владельцами судоверфи на Сити-Айленд и жили поблизости в большом нескладном каркасном доме, который служил местом встреч многочисленных братьев, сестер, племянниц и племянников Билла, всех его друзей и единомышленников по Демократической партии.
В их домашнем холодильнике всегда находился большой запас пива, в морозильнике – полуфабрикаты, в комнатах повсюду валялись стопки журналов, под ногами постоянно путались одна-две собаки неизвестной породы, на столе в комнате отдыха была разложена состоящая из тысячи фрагментов картинка-загадка, и каждый желающий мог внести свою лепту в ее решение. Аликс подозревала, что в этом беспорядке просматривается своя отлаженная система, – ведь сам Билл был очень организованным человеком. Он организовывал все вокруг себя: порядок в ящиках письменного стола, картотеку судебных дел, баскетбольные команды (был спортивным фанатом), посещение театральных премьер. «Организовывал» он и саму Аликс.
Зайдя впервые в ее контору на Четырнадцатой улице, Билл в притворном ужасе воздел руки. Местечко напомнило ему клетку с кроликами, сообщил он ей о своих впечатлениях, – такое же грязное и переполненное. Почему она якшается со всяким сбродом? Наверное, у нее так много денег, что она может себе это позволить…
– Вовсе нет! – оправдывалась она, и этим только подтверждала его подозрения относительно ее некомпетентности в финансовых вопросах.
Сам Билл, напротив, четко знал цену всему, происходя из семьи, в которой не было недостатка ни в чем, кроме денег.
Билл добывал средства на обучение, играя на саксофоне в танцевальном оркестре, и пошучивал, что если когда-нибудь потеряет основную работу, всегда проживет на музицирование в барах. А неспособностью Аликс к административной деятельности он был просто поражен.
Вбив себе в голову, что Аликс нужно съехать с Четырнадцатой улицы и арендовать приличное помещение в одном из небоскребов на Ганноверской площади, он уже не мог отказаться от этой идеи.
– Там к тебе потянутся преступники более высокого ранга, – убеждал он ее, – по чисто практическим соображениям.
После свадьбы они купили кирпичный дом, выстроенный на рубеже веков, в Коббл-Хилле, расположенном в районе Бруклина. Местечко было славным, населенным в основном представителями средних слоев общества (что тоже было немаловажно с точки зрения бизнеса), и добираться от него до работы было удобно – если, разумеется, не гнушаться общественным транспортом.
Каждая семья, считал Билл, должна иметь свой дом – особенно если в ней есть дети. И тут уже пришел черед Аликс действовать в том направлении, о котором она мечтала все эти годы: завести еще одного ребенка.
Мальчика назвали Томасом-Джефферсоном Кернсом, что Аликс находила приятным на слух, а Билл заявил, что оно будет хорошо звучать и в том случае, если сын пойдет по стопам родителей и откроет собственную юридическую фирму.
Вскоре после его рождения Аликс, полная сил, вернулась на работу. Замужество не ослабило ее профессиональное честолюбие: она была и осталась юристом по призванию. Хотя, конечно, произошли некоторые неизбежные перемены: так, например, ей уже нельзя было вместе с Биллом выступать на одном судебном процессе. Но карьера ее продолжала развиваться. Билл оказался прав: к ней теперь обращались преступники более высокого ранга.
В свободные от работы часы Аликс и Билл продолжали жить насыщенной жизнью: он любил спорт, она – оперу, он учился играть в шахматы, она – плавать. По большей части у них были диаметрально противоположные взгляды, но они практически всегда находили компромиссные решения, хотя частенько затевали за обедом шутливые перепалки.
Все друзья находили, что они представляют собой модернизированный вариант пары Грейси – Хепберн: остроумные, дерзкие, удачливые в делах, но самое главное – безумно влюбленные друг в друга. Образец отношений между мужем и женой, для которых карьера обоих имеет немаловажное значение…
На деле же впечатление, которое они производили, не вполне соответствовало реальному положению вещей. Несмотря на все пререкания, их вкусы часто совпадали, у них были одни жизненные ценности. Оба были благородны и честны, умели рассмешить друг друга. Их связывали настоящая привязанность, преданность и уважение.
Но между ними не существовало пылкой страсти.
Аликс всегда хотела иметь свой дом, Билл – семью. Оба уже находились в том возрасте, когда романтические иллюзии давно рассеялись как дым.
Как брак по расчету их брак удался: ей нравился Билл. Очень нравился. Она даже любила его. Они отлично ладили. Но дело было в том, что она не была влюблена в него, не потеряла голову. Не чувствовала к нему той бурной страсти, которая опаляет сердце и оставляет в нем кровоточащий след. Той, которую она испытывала к Сэму…
Такие же чувства – или, скорее, такой же недостаток их – испытывал и Билл, чего Аликс не могла не признать. Потому что несмотря на красноречие и пылкость, которые он мог проявлять, скажем, в суде, в реальной жизни он не был склонен к излишней чувствительности. И все же он был хорошим товарищем, заботливым отцом и верным мужем. Чего же еще желать? Наверное, все происходящее с ней – наследие ее исковерканного детства… Оно вселило в нее ощущение собственной никчемности. Сначала ее отказывался признавать отец, потом бросил Сэм. Дважды становилась она жертвой деспотизма и жестокости двух мужчин, и поэтому стала осторожной.
Прежде чем она сможет полюбить по-настоящему, ей нужно научиться доверять мужчинам. А научиться доверять можно только доверяя…
А вот Саманте очень нравились происшедшие в ее жизни перемены! Бывшая в начальных классах «отверженной», теперь она обзавелась настоящим папой, домом, маленьким братиком – уж не говоря о многочисленных кузенах, тетках и дядьях из клана Кернсов. Однажды, возвращаясь от них после воскресного семейного обеда, Саманта схватила Аликс за руку и радостно воскликнула:
– Как приятно быть нормальными людьми!
Билл и Аликс расхохотались.
С годами характер Аликс несколько смягчился, да и времена изменились. В общем духовном настрое американцев, свойственном им во времена вьетнамской войны, произошел определенный сдвиг: снизился накал страстей, из речей исчез пафос, притупилось желание немедленно бежать куда-то и спасать мир. Жизненные устремления приобрели более личностный, прагматичный характер.
Неизвестно, что было тому причиной: замужество, собственный дом, второй ребенок или просто возраст – ведь ей уже перевалило за тридцать! – но у Аликс начался период спокойного дрейфа по волнам житейского моря.
Иногда, посмотревшись в зеркало, – элегантный деловой костюм, аккуратная короткая стрижка (так больше нравилось Биллу), начищенные туфли, наманикюренные ногти – и должным образом оценив свое отражение, она говорила себе: «Хорошая девочка Аликс Брайден… Ты все-таки стала частью системы, которую когда-то презирала». Аликс была небогата, хотя с точки зрения получаемых гонораров и могла бы считаться таковой, но, к испугу Билла, деньги так же быстро утекали из ее офиса, как и притекали в него. Большая их часть уходила на тех, кого он в шутку называл «второй семьей» Аликс, – то есть на незадачливых некредитоспособных клиентов, которые пользовались ее мягкостью и отзывчивостью.
Обладая ярко выраженным политическим складом ума, Билл редко ввязывался в заведомо проигрышные дела и в определенных ситуациях обычно прикрывался маской легкой равнодушной иронии. Вообще-то свои проблемы он старался держать при себе, хотя иногда, когда не мог справиться с плохим настроением, удалялся в мансарду и оставался там наедине с саксофоном и блюзом. Все лучше, чем поколачивать собственную жену, пояснял он.
Как Билл мечтал о будущей перспективной работе, так и Аликс лелеяла свои мечты. Любимейшая из них состояла в уходе от дел и ведении сугубо домашнего образа жизни. Временами, особенно выпив чуть больше обычного или погрузившись в разворот «Санди Таймс», посвященный домашнему хозяйству и садово-огородным проблемам, она начинала жаловаться на то, что по горло сыта юриспруденцией.
– Кому это нужно? Ответственность, кропотливый труд, волнения… Брошу-ка я все это и займусь домом, разведением роз, вышиванием занавесок и прочими приятными вещами. Заведу еще детей… Научусь печь хлеб. Говорят, это очень успокаивает. Станем есть простой ржаной хлеб, как аляскинские старожилы. Такой запах будет идти от печки…
