Текст книги "Эльфийка. Переполох в Академии (СИ)"
Автор книги: Фред Винни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
– Могу достать, – засияла я, – я как раз скоро собираюсь в ту школу.
– Зачем?
– Планирую там работать, меня приглашали.
Стало очень-очень тихо, папа замер с недонесенной до рта ложкой, я взяла огромный кусок копченой грудинки и с удовольствием затолкала в рот целиком, глядя маме в глаза. Она выглядела так, как будто я ее позорю, и я за это заплачу – она так думает. Ошибается.
Роман смотрел на меня так, как будто ничего не происходит, тоже взял себе кусок мяса и спросил:
– Когда планируешь начать?
Я дожевала и широко улыбнулась:
– Завтра.
– А как же Академия?
– А в Академию меня не пускают, – я улыбнулась еще шире и кивнула на папу, как будто передавая ему микрофон. Он опустил ложку и осторожно посмотрел на маму. Роман смотрел только на меня, как будто не чувствовал накаляющейся атмосферы:
– Уже поздно передумывать, у нас контракт.
– Какой контракт? Я ничего не подписывал, – напряженно сказал папа, Роман ответил так спокойно, как будто обсуждал погоду:
– Да вы здесь ни при чем, это у меня контракт, с учителем. Он оплачивает мою поездку и проживание в Верхнем Городе, весь первый семестр, а я в ответ обязуюсь сопровождать, защищать и курировать госпожу Улли-ни-эль, – он посмотрел на меня с такой довольной улыбкой, как будто ему продали меня в рабство, я тоже улыбалась, его слова лились бальзамом на душу. Посмотрела на маму с папой – и как они теперь будут выкручиваться?
– Мы решили, что Улли не поедет в Академию, – мягко сказал папа, мама кивнула – наконец-то привычная картина.
– Почему? – удивился Роман, посмотрел на меня: – Ты же вроде бы согласилась, передумала?
– Нет, "мы решили, что я туда не поеду" – это они решили, без меня. А я поеду, – изобразила серьезность я, – как только накоплю денег. А пока поработаю по первой специальности, я уже выбрала штук пятнадцать мест, посмотрим, где предложат вариант поинтереснее, и где лосику будет удобно.
Мама сверлила меня глазами так, как будто хотела убить – ах-ах, я позорю семью, намекая, что мои родители не хотят платить за мое образование. Ну или что они застряли в прошлом тысячелетии и боятся отпускать свою юную дочь в путешествие без дуэньи. Меня же может соблазнить какой-нибудь мимо пробегающий волк, какой ужас.
Волк смотрел на меня так, как будто это я его соблазняла, у меня внутри все дрожало в предвкушении катастрофы, я почти видела, как мама устраивает скандал и орет на меня прямо при Романе, давая мне повод ответить тем же, и еще сильнее укрепляя в желании уйти.
Все застыли, я потянулась за новым куском мяса, мама требовательно посмотрела на папу, он прокашлялся и сказал:
– Давайте мы не будем спешить и совершать необдуманных поступков. Мы еще раз все обсудим на семейном совете, – он со значением посмотрел на меня, я усмехнулась и отвернулась – пусть обсуждают, хорошенький "семейный совет", в котором не участвует половина семьи. Папа посмотрел на Романа: – Я напишу учителю и объясню ситуацию, я думаю, он сможет понять. Сегодняшний поезд ты уже пропустил, я закажу тебе билет на завтрашний, отвезешь письмо, скажешь, я возмещу учителю все затраты.
Моя улыбка увядала с каждым его словом – его спокойная настойчивость опять убила все мои порывы, опять, деньги решают большую часть проблем, связи решают даже то, что не могут решить деньги. Мой папа за свою тысячу лет накопил столько связей, что мне с ним не тягаться, стоит ему написать одно письмо – и мне откажут в работе, по за уши притянутым причинам, но откажут. Все, я в рабстве у собственной семьи, практически в заключении. Но это не значит, что я сдамся.
– Я, пожалуй, тоже на этом поезде поеду, – медленно кивнула я сама себе, папа мягко сказал:
– Мы это еще обсудим.
– Я не сомневаюсь, обсуждайте.
– Спасибо, что пришли, Роман, – сладко улыбнулась мама моему куратору, – уже поздно, Улли пора спать.
Я вздрогнула так, как будто она мне на голову супницу перевернула – отличный способ показать мое место в этой семье. Я демонстративно посмотрела на часы и усмехнулась:
– В половине девятого?
– Дети должны ложиться в девять, – еще слаще улыбнулась мама, отвратительно напоминая мне Асани, – а тебе еще ножки мыть.
– А, – медленно кивнула я, вытирая руки салфеткой и с силой швыряя ее на стол, – ну, дети должны – дети пусть и ложатся, – встала, с грохотом отодвигая стул, кивнула застывшей маме и папе, пытающемуся что-то передать ей взглядом, – всем спасибо за ужин, было очень приятно. И полезно. Надеюсь, это был мой последний ужин в этом доме.
Я стремительно пошла к двери, не глядя больше ни на кого, особенно на Романа, мне было перед ним дико стыдно. В спину донесся папин голос:
– Улли, подожди…
Я пошла быстрее, папа догнал меня уже на улице, поймал за рукав, я с силой выдернула его и пошла быстрее, он пошел рядом, тихо сказал:
– Улли, не обижай маму, она хочет тебе добра.
– Почему же делает тогда одни гадости?! – я остановилась, по лицу потекли слезы, папа тяжко вздохнул и протянул мне платок, я не взяла, вытерла лицо рукавом и дерзко заглянула ему в глаза: – Ну?! Почему я сижу дома как в тюрьме, мои ровесники давно детей нянчат, а я сама дите, мне "ножки мыть"?!
– Улли…
– Я же особенная, конечно, я фамильяра не могла сто лет призвать, незрелая я. Все, есть у меня теперь фамильяр, я поеду куда захочу, когда захочу, и с кем захочу. И я хочу завтра.
– И с Романом, да? – вздохнул папа. Я молчала, он смотрел на меня, наконец сказал: – Мама пытается тебя защитить как раз от этого. Ты еще очень молода…
– Когда я стану "не молода", он постареет и умрет. Я вечно буду "молода" в вашем понимании.
– Потому что такова жизнь, Улли, ты эльф…
– Я полуэльф.
– Это не важно. Тебя ждет долгая жизнь, множество возможностей, не пори горячку и не порти отношения с семьей ради мимолетного увлечения, их еще столько будет, а семья одна.
Я молчала и думала о том, что семья за последний год не подарила мне столько радости, сколько "мимолетное увлечение" за два дня. Папа как будто что-то понял, вздохнул и гораздо тише сказал:
– Знаешь… я не должен тебе этого говорить, это считается интимной темой. Но я скажу, чтобы ты поняла и не обижалась на маму. Она прошла ритуал единения душ. А когда после этого ритуала один из супругов умирает, с ним умирает половина души второго. У нее нет половины души, уже очень много лет, она не способна на то количество любви, которое тебе нужно, постарайся ее понять. Она знает, как это больно, терять любимого, и пытается тебя уберечь от этой боли, пытается изо всех сил, любыми методами.
– А ты от чего меня пытаешься уберечь? – я не верила ему ни на грамм, мама вела себя не как любящий родитель, а как ревнивый собственник, у которого уводят породистую скотину. Папа видел мой скептицизм и молчал, чуть пожал плечами, тихо сказал:
– Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я буду, – с вызовом кивнула я, – я в этом вопросе – самое замотивированное лицо.
– Смотри мне, – шутливо погрозил пальцем папа, я ненатурально улыбнулась и опять сделала недовольную мину, он кивнул в сторону дома: – Пойдем, а то там мама Ромку уже доедает, наверное.
– Его проблема, – фыркнула я, – кому что, а я иду выгуливать лосика. Лось! – за ближайшим углом зацокали копыта, лось подошел и кивнул папе:
– Добрый вечер.
– Добрый. Не уходите далеко, уже поздно.
– Ага, – иронично кивнула я, вскарабкиваясь к лосю на спину, умудрилась сесть ровно и толкнула лося пятками: – Поехали!
Он мягко побежал в сторону леса, было уже темновато, но забор крайней улицы перед лесом я рассмотрела. Но сделала вид, что не рассмотрела. Лосик все понял, ускорился, и перемахнул забор высоким прыжком, при котором я не свалилась только благодаря левитации, перебежал огород и прыгнул еще раз, стал углубляться в лес, тихо сказал:
– В дикий поедем спать?
– Поехали. Я хочу поорать, овраг отлично экранирует мои вопли.
– В смысле "поорать"?
– Сейчас приедем – я тебе покажу. И научу. Я чувствую в тебе большой потенциал.
Через полчаса мы с лосиком стояли на холме над болотом и вопили в две глотки, это было так весело, что я забыла обо всем на свете, и просто самозабвенно орала, сначала ругалась, потом стала сочинять ерунду, потом предложила лосику спеть, у него обалденно получилось. От его голоса дрожала земля и по воде шла рябь, из нор выползали перепуганные болотные крысы, птицы проснулись и улетели прочь, натыкаясь на ветки в темноте – отлично, в общем, у лосика получалось. Я научила его испохабленной перепевке одной эльфийской баллады, в оригинале там было про запретную любовь, а в переделке обсуждались способы утихомиривания тещи, постоянно лезущей в жизнь молодых, лосик не запомнил мотив, и каждый куплет пел по-новому, я не стала его переучивать.
Через пару часов я выдохлась и решила присесть, а потом и прилечь, лосик тоже сказал, что устал, и лег в траву рядом со мной, сразу же захрапев впечатляющим бегемотьим храпом. И из ближайших кустов вышел волк, его светящиеся в темноте глаза горели хитрым огнем.
– Ну наконец-то ты научился не выскакивать как черт из табакерки, – фыркнула я, он улыбнулся всеми зубами, подошел ближе и лег рядом, я потрепала его за шею, погладила ухо: – Не съела тебя мама?
– Она пыталась, но я плохо жуюсь, – он выглядел вполне довольным, я тоже решила не демонстрировать свое на тряпки порванное состояние души. Он сказал чуть серьезнее: – Они тебя отпустят. Я сказал им, что я связан контрактом на крови, поэтому обязан курировать тебя в течение семестра, вне зависимости от того, где ты будешь учиться – в Академии Граней, в местной школе, или вообще сама по книгам. Так что отослать меня с письмом у них не получится, я остаюсь тут, или еду туда, куда едешь ты.
– Ты правда подписал контракт кровью? – нахмурилась я, он усмехнулся и придвинулся ко мне ближе, шепнул:
– Учитель твоего папы – мой прадед. И не знаю, как тут у вас, но у нас в семье друг друга любят, и если я попрошу деда соврать ради меня в официальных документах, он соврет.
У меня мурашки внутри побежали от его голоса и его слов – соврать, ради меня… Он лежал так близко, я чувствовала его дыхание на лице, моя рука до сих пор лежала на его загривке, пальцам было очень тепло, в него хотелось закопаться целиком.
Что-то изменилось, силуэт в темноте перетек в другую форму, и вот моя рука уже гладит горячую человеческую шею, короткие волосы на затылке, длинные над ушами. Это было до невероятности неприлично, но в темноте, когда я не видела его лица, это казалось таким правильным. Он придвинулся еще ближе, я ощутила прикосновение к щеке, улыбнулась, ничего не сказала. Под кожей тек горячий шорох песчинок, они щекотали и согревали, мне хотелось ощутить их везде, не только на щеке, или на шее… Он придвинулся ближе, я продолжала гладить его шею, я знала, что сейчас будет – эльфы пытались меня поцеловать, я всегда пыталась этого избежать, они не были настойчивы. А Роман был. И его я не пыталась избежать, я бы с удовольствием двинулась навстречу, если бы знала, как. Но я не знала, поэтому просто ждала, в груди бешено колотилось сердце, пальцы дрожали в его волосах.
Он приподнялся и оказался очень близко, я ощутила его дыхание на шее, он провел носом по моей щеке, по уху, по шее, обратно. Тихо прошептал на ухо:
– Ты знаешь, что у оборотней по полнолуниям крышу сносит?
– Да? – я мягко провела по его шее вниз, погладила голую спину, плечо, вернулась к шее, шепнула: – Я не замечала. Правда сносит?
– Напрочь, – кивнул он, уткнулся лицом мне в шею, часто глубоко дыша и мелко подрагивая, как будто был напряжен до предела. – Вот только сейчас еще не полнолуние. А крыша почему-то уже все.
Я опять запустила пальцы в его волосы, поглубже, чувствуя, как он начинает дрожать сильнее, тихо спросила:
– И в чем это проявляется?
Он приподнялся на локте, погладил меня по щеке пальцами, потом ладонью, у меня внутри от каждого его движения как будто волновался рой пчел, гудящих, пушистых и опасных, я сама уже дрожала всем телом. Его лицо коснулось моего, медленно, так кошки ласкали друг друга, как будто гладились, с таким самозабвенным удовольствием, это было что-то настолько новое и необычное, что я не дышала, боясь что-то пропустить и не понять. Со мной никто никогда такого не делал. Все мои ухажеры-эльфы просто закрывали глаза и тянулись ко мне губами, с расстояния в полметра, это было жутко стыдно и неловко. А Роман… если все оборотни такие, то я буду общаться только с ними, всю оставшуюся жизнь.
Его прерывистое дыхание на моей шее вызывало дрожь, все тело горело жаром, мои пальцы на его шее ощущали вставшие дыбом волоски, они щекотали кожу.
– Юля, блин… – его голос звучал так, как никогда до этого, – скажи что-нибудь.
– Поцелуй меня.
И он накрыл мои губы своими, мягко и сильно, его руки тронули шею, затылок, пальцы в волосах как будто разбудили что-то новое, чего я никогда не чувствовала, это хотелось продолжать. Губы пульсировали, я пыталась понять, что должна делать, но никак не могла разобраться, тело вело себя так, как будто мне не принадлежало, или безвозвратно изменилось вот только что, и я теперь не знала, как оно работает, искала пути на ощупь, с радостью находя новые источники удовольствия, они все были в нем. Касаться губами, сжимать, прикусывать, царапать, дышать глубже. Его руки на моем лице, на шее, я поняла, насколько это приятно, и тоже стала гладиться об них сама, как кошка, наконец понимая, что он в этом находил, это невероятно. Он опять поцеловал меня, на этот раз сильнее и смелее, сминая губы, приглашая их приоткрыть… и случилось что-то настолько сильное, что я тихо всхлипнула от внезапности этого ощущения, но тут же опять попыталась его найти, без него было почти больно…
– Юль, слушай, – он дышал как в лихорадке, прижимал меня к себе, покрывал поцелуями щеку и ухо, медленными, сильными, – Юлечка, шла бы ты домой спать, а? А то мы тут и останемся. Я не знаю, полнолуние это или что, но моя крыша держится из последних сил. Иди домой.
Я молчала, гладила его шею, плечи, медленно целовала скулы. Ощущать его напряжение и понимать, что это я с ним такое сделала, было нереально круто, это пугало, но я не собиралась его отпускать.
– Юль, иди.
– Не пойду.
– Может быть, я тогда пойду? – смущенно сказал лось.
Я замерла, Роман тоже. Мы секунду помолчали и рассмеялись, Роман мягко освободился из моих рук, опять обратился в волка и куснул лосика за ляжку, лосик его пнул, но не попал, Роман рассмеялся. Немного взбодрился и сказал:
– Давай иди домой, серьезно. Если мы завтра поедем в Академию, то надо выспаться.
– Ладно, – я взяла себя в руки и встала, все еще чувствуя внутри то трепещущее новое, что он мне подарил, но уже немного оправившись от шока. – Тебя телепортировать до оврага?
– Не откажусь.
– Пойдем вместе тогда. Лосик, спокойной ночи.
– И вам спокойной. Я утром приду под окно.
– Хорошо, до завтра.
Я взяла волка за загривок, подняла вторую руку, пытаясь поймать концентрацию, чтобы не запулить нас обоих куда-нибудь не туда. Сосредоточилась и переместила нас к оврагу, мы перешли его молча, остановились с той стороны. Светлый лес даже ночью оставался светлым, почти круглая луна легко просвечивала редкие кроны, мы стояли напротив, как будто прожекторами освещенные, я видела каждую шерстинку на его лице, медленно гладила его шею. Внутри что-то происходило, что-то такое важное, что я стояла молча и почти неподвижно, пытаясь понять эти странные процессы, насладиться ими по полной. Единственное, что поняла – эту магию излучал он, Роман, и мне хотелось взять ее побольше, раз уж мне нужно будет сейчас уйти. Я опустилась на колени и обняла его двумя руками, утыкаясь лицом в его шею и глубоко дыша, еле слышно прошептала:
– Как же ты обалденно пахнешь…
Он хрипловато рассмеялся, выдохнул:
– Великий Создатель… что ж творится-то в этом лучшем из миров, а? Это предел. Юля… Юля, все, иди домой. И отряхни с себя шерсть, пожалуйста, а то это будет очень палевно выглядеть. Хорошо?
– Хорошо. Спокойной ночи, – я отпустила его, дала себе еще секунду на него посмотреть, и телепортировала его на порог постоялого двора. А сама легла на траву и стала смотреть на луну, ощущая эту позаимствованную у Романа магию внутри, медленную и подвижную как море, она качала меня, хотелось уснуть здесь, чтобы не идти домой – я знала, что там мне быстро испортят настроение. А его хотелось сохранить, как можно дольше, навсегда.
Луна ползла по небу все быстрее, начало светать, я наконец взяла себя в руки, и тихонько телепортировалась в свою комнату. Там было темно и тихо, включив свет, я увидела стоящую на письменном столе тарелку с остатками мяса, и еще одну, с фруктами – типа такое извинение, что ли?
Об этом не хотелось думать, я разделась и забралась в кровать, натянув одеяло на голову и молясь, чтобы мне приснилось все то, что было этой ночью.
Глава 6, как меня отпустили
Разбудил меня шум голосов, эльфийских. С трудом протерев глаза, я посмотрела на часы – половина третьего, ого! Вот это я соня. Хотя, я легла на рассвете, чего еще ждать?
Добредя до окна, я выглянула вниз и увидела толпу возмущенных эльфов, которые галдели, жестикулировали и всячески выражали недовольство. Я так и не поняла, чего они хотели, толпа уходила направо за угол, там слышался голос папы, как обычно спокойный, рассудительный и мягкий – папа все решит.
Махнув рукой на новости политики, я пошла в ванную и провела там почти два часа, сооружая у себя на голове те самые "небрежные мягкие локоны", которые требовали ювелирной точности и железной фиксации, но результат мне так понравился, что я не жалела о потраченном времени. Смотрела на себя в зеркало, мягко гладила волосы и представляла, как их гладит мой обалденный куратор, привязанный ко мне контрактом на крови на ближайший семестр, какое счастье.
Теперь мне действительно хотелось в Академию. Я уже представляла все те парки и театры, которые он мне обещал, мы будем гулять там вдвоем, уже скоро.
В двери постучали. Я вышла из ванной и пошла открывать – сто процентов папа, мама никогда не стучала, она заходила всегда, как к себе домой, в любое время.
– Доброе утро, – с легкой иронией сказал он, я кивнула:
– Добрый день, да. Что там за митинг внизу?
– Это к тебе, – он сел в кресло, взял из вазы яблоко и стал его рассматривать. Я села напротив и тоже взяла одно, специально выбирая из тех, которые Роман вчера принес:
– И чего они от меня хотят?
– Чтобы ты попросила своего фамильяра… не петь, – он откусил от яблока, попытался спрятать улыбку, я хлопала глазами:
– В смысле? Чем им уже мешает мой лосик? Почему это он должен не петь? Их птицы поют с утра до ночи, а моему лосику нельзя?
– Улли, дорогая… – он попытался найти слова, но вздохнул и откусил еще, как будто хруст яблока мог объяснить все за него. Я подождала, но продолжения не последовало, и тут где-то за окном раздалось медленное, с этническими переливами диких лесов, пение:
– Ночью в поле звезд благодать…
И второй голос, побасовитее, ведущий вторую партию параллельно первой, но с небольшим отставанием, и похоже, не знающий слов:
– Ой, благодать!
И опять первый:
– В поле никого не видать…
– Ой, бу-бу-бу!
– Только мы с лосем, по полю идем…
У меня медленно отвисала челюсть – я поняла, кто это поет. И пел он ужасно. Очень громко, пожалуй, даже громче меня, но при этом жутко не вытягивал верхние ноты, но все равно пытался, в его распоряжении было столько вариаций разнообразных "петухов", сколько я даже в младшей школе не слышала, у нас все хорошо пели от природы, а кто не умел, того очень серьезно учили, вся эльфийская магия завязана на голосе, им нужно уметь владеть. И мой обалденный куратор прямо сейчас демонстрировал высший пилотаж владения петушиной техникой.
– Сяду я верхом на лося…
– Ой, на лося!
– Сяду, никого не спрося…
– Ой, ла-ла-ла!
Если честно, даже у лося было меньше "петухов", чем у Романа. Когда у лосика нота не шла, он просто замолкал, Роман же тянул ее до победного, выжимая связки как ржавую пружину, моим ушам было почти больно. Я посмотрела на папу, пытаясь найти на его лице какую-нибудь подсказку, но мой взгляд его, похоже, добил – он положил яблоко, схватился за голову и беззвучно рассмеялся, кусая губы и качая головой, посмотрел на меня и прошептал:
– Ты можешь их успокоить?
Я не могла даже челюсть на место вернуть, и дар речи ко мне не возвращался, зато лосик с Романом, судя по звуку, подходили все ближе.
– Дай-ка я разок посмотрю…
– Дай, посмотрю!
– Где рождает поле зарю…
– Бу-бу-бу-бу!
Шум под окном становился громче, возмущенные эльфы ругались, но перекричать мою суперкоманду все равно не могли. Я встала, дошла до окна, пытаясь руками вернуть челюсть на место, рассмотрела где-то в самом конце улицы эту голосистую парочку, ужаснулась, представив, как это будет громко, когда они подойдут поближе. Этих двоих было бы слышно всему городу, даже если бы они в лесу пели, и это серьезная проблема – эльфы чувствительны к звукам, такая аудио-атака для них хуже урагана.
– Зо-ло-тая рожь, да кудрявый лен… – Роман сидел на лосе, такой безудержно счастливый, что даже не пытался это скрывать, и пел себе в удовольствие, широко раскинув руки и запрокинув к небу голову, в нем было столько кайфа от процесса, что я поняла, что я сейчас сделаю.
– Нет, пап, я не могу их успокоить. Я к ним, пожалуй, присоединюсь.
– Улли, пожалуйста, – он пытался отдышаться и перестать улыбаться, я прокашлялась и тихо проверила голос. – Улли, не надо, серьезно. Нас выгонят из города всей семьей.
– Я все равно не сегодня завтра уеду, – отмахнулась я, щупая горло и опять пробуя распеться, – можешь всех успокоить, что долго это не продлится.
– Мы поговорили с мамой по этому поводу, – мрачновато вздохнул папа, я перестала распеваться и повернулась к нему, он кивнул, так невесело, что я поняла, что когда я вчера пела в лесу с лосем, дома был один из редких, но разрушительных скандалов. – Мы все обдумали и решили отпустить тебя в Академию, как и собирались. С тобой поедет Роман, твой лось, и Асани с птицей.
– Асани?! – ахнула я, папа кивнул:
– У нее самые лучшие оценки после тебя, и по силе она вторая, и вы вроде бы дружите. И ее отец тоже давно хотел отправить ее учиться за границу, она талантлива, у нее должно получиться.
– Неужели никого не нашлось, кроме Асани? – убито прошептала я, папа развел руками:
– Учеба в Академии дорогая, не все могут себе это позволить, да и не все хотят, у Верхнего Города не особенно хорошая репутация – свободные нравы, смешение культур, полукровки… Извини. Я имел в виду, создания из других Миров, у них иногда очень спорная мораль. Меня это тоже беспокоит, если честно. Но я надеюсь на твое благоразумие.
И на глазастую дуэнью, которая меня ненавидит и при малейшей возможности опозорит на всю Грань, ага. Асани, Великий Создатель, ну почему ей вчера кирпич на голову не упал случайно?!
Голосистая парочка за окном допела песню, эльфы уже просто молчали, лосик громко без слов затрубил под самым окном, дрожь пошла по всему дому – похоже, он много тренировался и улучшил навык.
Я подошла к окну и распахнула обе створки, улыбнулась, свешиваясь вниз и демонстрируя всему городу свои обалденные волосы:
– Здравствуй, лосик. Я вижу, у тебя хорошее настроение?
– Я выспался и хорошо поел, – кивнул лось, Роман показал мне большую корзину, улыбнулся:
– Приглашаем на пикник! Ты уже обедала?
– Пока нет.
– Отлично, спускайся!
Сзади подошел папа и тоже выглянул вниз, улыбнулся:
– А мне можно с вами?
– Конечно! И мадам берите, здесь на всех хватит.
– Хорошо, мы сейчас спустимся, у нас есть, что обсудить, – папа кивнул и ушел вниз, я закрыла окно и пошла выбирать платье.
Когда я спустилась, мамы нигде не было, эльфы у крыльца частично разбрелись, частично сбились в группки и пытались меня прожечь недовольными взглядами, я делала вид, что не замечаю. Лось стоял у крыльца, подогнув передние ноги, и нюхал папину серую лису, она тоже его нюхала, хотя и очевидно побаивалась, но любопытство пока побеждало. В итоге лиса на него залезла, прямо на голову, и стала тянуться к висящей на рогу корзине с едой, папа ее шепотом пожурил, и она спрыгнула ему на руки, он повернулся ко мне:
– Идем, готова?
– Да, – я осмотрелась, мамы не увидела, решила спросить: – А мама где?
– Мама не пойдет, она плохо себя чувствует.
– А, – я кивнула и отвернулась – она просто видеть нас всех не хочет, и я ее понимаю.
Мы неспеша пошли в сторону леса, опять заговорились о проектах Романа по развитию его Грани, я так увлеклась, что не сразу заметила, что тот забор, в который упиралась улица, проломлен, и с другой стороны тоже, как будто тут здоровенный валун сквозь огород прокатился из города в лес. Роман поймал мой взгляд и с честным видом указал пальцем на лосика, лось буркнул: "Поклеп", папа тихо рассмеялся, поздоровался с хозяином разрушенного огорода, пообещал прислать помощь. Я рассматривала деревья, и делала вид, что не имею отношения к этой ситуации.
Мы добрались до озера, нашли красивую полянку и стали обедать, Роман вручил мне закрытый бутерброд с чем-то непонятным, но я по его взгляду догадалась, что там какая-нибудь радость для моей звериной души, не ошиблась. Мы перекусили, разлили по походным стаканчикам компот, и папа наконец завел разговор о поездке.
– Наша главная проблема на данный момент – это дорога. "Школьный" поезд 30го числа мы пропустили из-за Призыва, "Студенческий" 31го… тоже пропустили. Экспрессы в Верхний больше до зимних каникул ходить не будут, вам придется добираться с пересадками, и билеты я купил в последний момент, ради вас с Асани мне пообещали прицепить еще один комфортный вагон, и еще один "холодный" для фамильяра. Вы доберетесь до Верхнего послезавтра, постарайтесь сразу же мне написать, – он посмотрел на Романа с большим значением, – я рассчитываю на твою ответственность.
Роман стал уверять, что ответственнее него в мире куратора нет, я кивала, я дождаться не могла, когда уже буду проводить с ним все дни и ночи. Папа, судя по взглядам, что-то подозревал, но молчал. Напоследок он взял с нас всех обещание до отъезда из города больше не петь, даже тихонечко, и повел меня домой. Мы с Романом старались не глазеть друг на друга, но что-то мне подсказывало, что это бесполезно, об этом уже весь город давно знает.
Сборы в моей памяти слились в размазанный кошмар со скандалами и слезами, мама все-таки высказала мне все, что она думает о моей безответственности, незрелости, глупости и наивности, я ей тоже высказалась о своих законных правах и об ее устаревших лет на двести моральных принципах. В итоге я легла в три часа ночи, зареванная и трясущаяся от злости, а вставать надо было в половине пятого – наш поезд уходил в семь.
Вскочила с кровати полумертвой, не было времени даже поесть, не то, что наводить красоту, так что на точку сбора я явилась красноглазая, распухшая, мятая и лохматая, особенно по сравнению с Асани, которая сверкала от ногтей до волос – понятия не имею, от природы это или от усилий, она всегда так выглядела. Асани громко посочувствовала моей, очевидно, болезни, которая помешала мне вовремя собраться, и сказала, что меня никто не осуждает, все иногда выглядят плохо. Я молчала и мечтала, чтобы на нее упал бегемот, а лучше два.
Роман подсадил меня на спину лося, на миг незаметно сжав мою руку и шепнув на ухо, что я сияю как солнышко. Я страшно смутилась и подумала, что он, наверное, не в курсе, как хорошо слышат эльфы. Но мне было приятно.
Нас провожала целая кавалькада из Асаниных родственников, везущих ее вещи, мой здоровенный чемодан по сравнению с этим караваном выглядел очень скромно, но папа при всех сказал, чтобы я не забыла купить себе вещи по моде Верхнего Города, как только мы доберемся и обустроимся, так что Асанин поток сочувственных вопросов по этому поводу быстро иссяк.
На поезд мы чуть не опоздали, потому что Асани устроила в паспортном столе визгливую истерику, требуя записать ее как Санни, ей так нравилось, и если ее запишут по-другому, она грозилась умереть. Ей весь коллектив таможни пытался объяснить, что у межмирового паспорта есть свои стандарты сокращения имен, но она разрыдалась, утащила своего папу поговорить, после чего он вернулся с начальником таможни, и все записали как Асани хотела. В какую сумму это обошлось, никто не обсуждал, но я подозревала, что в астрономическую.
Через минуту после прохождения контроля, в Санни-Асани уже ничто не напоминало о том, что она "умирает" – она сияла, напоказ любовалась своим паспортом, и громко восторгалась своим всесильным папочкой, который ради нее сделает что угодно. Мне мое межмировое имя и нормальным нравилось – Улли ле'Грин, изящно. Роман мне тоже показал свой паспорт, он был Роман дэ'Вол, только ударение в имени на первый слог, это стандарт, у всех ударение на первый слог. Мне он великодушно разрешил называть его как раньше, с ударением на второй, или можно на первый, но тогда без "н" в конце, я не поняла этой логики. Он мне долго объяснял запутанные способы сокращения имен на его Грани, но каким образом он переименовал Асани в Шурку, я все равно не уловила. Асани этого не услышала, потому что разговаривала со своей птицей, но я пообещала себе, что непременно до нее это милое сокращение донесу. И раз уж зашла речь об именах, я решила представить Роману лосика как положено, широким жестом указала на него и сообщила:
– Я назвала его Тоэльлинниэль! Круто?
Роман с сомнением посмотрел на лося, на меня, опять на лося. И выдал вердикт:
– Я буду звать его Толик.
Лось, вроде, не обиделся.
***
В поезде нас проводили в наш с Асани предпоследний вагон, там было четыре спальных места и просторная столовая, но он был полностью наш, папа заплатил за все. Роману купили место где-то в соседнем вагоне, он сказал, что пообещал папе уходить туда только на ночь, а днем сидеть с нами и развлекать дам. Как только поезд тронулся, и наши машущие платочками родственники пропали из виду, Асани стала трещать о своей офигенной птице, и писать стихи о нашем путешествии, рассуждая над каждой строкой вслух. Через полчаса Роман сказал, что выйдет на минуточку покурить, а я сказала, что мне надо в туалет, и вышла следом. Мы прошлись до тамбура, подперли спинами противоположные стенки, и обреченно посмотрели друг на друга. Я спросила:
– Ты куришь?
– Вообще, нет. Но если что, то да.
Я захихикала, он улыбнулся, его взгляд как-то загадочно изменился и потеплел, мне захотелось подойти поближе…
– А ты тоже куришь, Улли? – пролепетала самым идиотским голосом из своей коллекции идиотских голосов заглядывающая в тамбур Асани, осмотрелась, принюхалась и зашла, оперлась спиной о двери между нами, сладко улыбнулась Роману, он сказал:
