Текст книги "Заповедное место"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

XLVIII

Эмиль вошел в помещение Конторы, опираясь на костыль. На входе он поцапался с бригадиром Гардоном, который не мог понять, что нужно этому человеку и при чем тут собака. Данглар явился на работу горделивой походкой, в светлом костюме: этот факт вызвал комментарии, однако обсуждался далеко не так бурно, как арест Поля де Жослена, потомка Арнольда Паоле, чья жизнь была загублена вампирами из рода Плогойовица.

Ретанкур, возглавлявшая партию строгих материалистов, с самого утра выдерживала нападки умеренных. Эти любители витать в облаках упрекали ее в том, что она еще с воскресенья неоправданно сузила рамки расследования, исключив версию о вампирах. Хотя Меркаде говорил ей тогда: у людей в голове может быть что угодно. «А в животе у людей бывают шкафы», – подумал Данглар. Положение осложняла невнятная позиция Керноркяна и Фруасси, которые уже готовы были поверить в существование вампиров. Их смущало, что тела мертвецов не подверглись разложению: как объяснить этот факт, неоднократно подтвержденный очевидцами и зафиксированный в исторических источниках? Под крышей парижской Конторы в миниатюрном масштабе, но с не меньшим ожесточением повторился спор, раздиравший Западную Европу во втором десятилетии XVIII века. Как показала дискуссия, за прошедшие триста лет ясности в этом вопросе не прибавилось.

Полицейских озадачивало все то же: показания перепуганных людей, которые находили в гробах мертвые тела «цветущего вида, не тронутые тлением», источавшие кровь из всех отверстий, покрытые новой, упругой кожей – сброшенная старая кожа и старые ногти лежали на дне могилы. Но у Данглара с его необъятными познаниями нашлись ответы на все загадки. Он знал, почему тела в могилах не истлевают (оказывается, это бывает не столь уж редко), и даже мог объяснить такие непостижимые явления, как крик вампира, пронзенного осиновым колом, и вздохи жевак. Коллеги уселись вокруг него, ловили каждое его слово: в развитии дискуссии наступил напряженный момент, когда наука должна была одержать очередную, пусть и не окончательную, победу над мракобесием. Данглар начал говорить о газах, которые выделяются в процессе тления и, если в могильной земле присутствуют определенные химические вещества, иногда не выходят наружу, а скапливаются внутри трупа, надувая его, как мяч, натягивая кожу, – но эту речь прервал грохот перевернутой миски, донесшийся с верхнего этажа, а затем вниз по лестнице вихрем пронесся Купидон, направляясь к посту дежурного и не обращая ни малейшего внимания на препятствия. Однако он приветственно тявкнул, когда поравнялся с ксероксом, на котором, свесив передние лапы, возлежал Пушок.

– Здесь мы видим, – произнес Данглар, провожая взглядом ошалевшего от радости пса, – здесь мы видим нечто, равно удаленное от знания и от суеверия. Это любовь в чистом виде, безудержная, нерассуждающая. У людей она встречается крайне редко и сопряжена с большими опасностями. И все же Купидон не забыл о хороших манерах, он попрощался с Пушком, выразив ему свое восхищение, а также сожаление по поводу предстоящей разлуки.

Пес вскарабкался на Эмиля, распластался у него на груди, пыхтел, лизал ему лицо, царапал когтями рубашку. Эмилю пришлось сесть, этот ветеран уличных драк положил голову на спину Купидона.

– Навоз на собаке оказался тот же, что был внутри твоего фургончика, – сказал Данглар.

– А любовное письмо старика Воделя? Оно пригодилось комиссару?

– Еще как пригодилось. Привело его в вонючий склеп, где он чуть не умер.

– А проход через подвал мамаши Бурлан? Он ему пригодился?

– Еще как. Привел его прямо в лапы к доктору Жослену.

– Мне этот позер никогда не нравился. А где начальник?

– Хочешь его видеть?

– Да. Я не хочу, чтобы он осложнял мне жизнь, мы можем уладить это дело полюбовно. Я оказал ему помощь, так что теперь он у меня в долгу.

– Какое дело?

– Я буду говорить только с начальником.

Данглар набрал номер Адамберга:

– Комиссар, докладываю обстановку. Купидона невозможно отодрать от Эмиля, а Эмилю надо поговорить с вами, чтобы уладить дело.

– Какое?

– Понятия не имею. Он будет говорить только с вами.

– С ним лично, – важно произнес Эмиль.

– Как он себя чувствует?

– Выглядит неплохо, на нем новый пиджак с синей брошкой в петлице. Когда вы приедете?

– Я на пляже в Нормандии, Данглар, скоро вернусь.

– Что вы там делаете?

– Мне нужно было пообщаться с сыном. Нам удается понять друг друга, хотя мы оба не блещем красноречием.

Естественно, подумал Данглар. Малышу Тому не исполнилось и года, он еще не умеет говорить.

– Я же вам сто раз повторял: они не в Нормандии, они в Бретани.

– Я имею в виду другого сына.

– Какого… – начал Данглар, но не смог закончить фразу. – Какого другого?

В нем закипела ярость. Этот мерзавец с присущей ему безответственностью прижил сына на стороне, когда Том был еще в колыбели.

– И сколько лет этому другому?

– Восемь дней.

– Мерзавец, – прошипел Данглар.

– Да, майор, вот такие дела. Я был не в курсе.

– Вы каждый раз не в курсе, черт возьми!

– А вы никогда не даете мне договорить, Данглар. Для меня ему восемь дней, а для всех остальных – двадцать девять лет. Он сидит рядом с мной и курит. У него забинтованы руки. Этой ночью Паоле пригвоздил его к креслу эпохи Людовика Тринадцатого.

– Кромсатель, – слабым голосом произнес Данглар.

– Совершенно верно, майор. Кромс. Армель Лувуа.

Данглар посмотрел невидящим взглядом на Эмиля и Купидона: ему нужна была секундная пауза, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию.

– Вы употребили это слово не в прямом смысле, да? – спросил он. – В данном случае «сын» следует понимать как приемыш, воспитанник или что-то в этом роде?

– Нет-нет, Данглар, он мой родной сын. Вот почему именно он должен был стать козлом отпущения: Жослену это доставляло особое удовольствие.

– Как-то не верится.

– А Вейренку вы поверите? Ну так спросите у него. Это его племянник, и он вам расхвалит его до небес.

Адамберг полулежал на песке, выводя пальцем незамысловатые узоры. Кромс, сложив руки на животе – ему сделали местную анестезию, и боль прошла, – расслабленно грелся на солнышке, словно кот на ксероксе. Данглар мысленно просмотрел все фотографии Кромса, какие были в газетах: он пытался найти в этом лице знакомые черты. К своему ужасу, он понял, что Адамберг сказал правду.

– Не пугайтесь, майор. Дайте мне Эмиля.

Данглар, не сказав больше ни слова, протянул телефон Эмилю, который тут же отошел к двери.

– Твой коллега идиот, – сказал Эмиль. – Никакая это не брошка, это булавка, чтобы есть морских улиток. Я заходил в дом и забрал ее.

– Тосковал по прошлому?

– Ага.

– Что за дело ты хотел уладить? – спросил Адамберг, усаживаясь.

– Я тут подсчитал кое-что. Получается, с меня в общей сложности девятьсот тридцать семь евро. Но я теперь богатый, я могу их возместить, а ты обо всем забудешь, приняв во внимание, что я рассказал про любовное письмо и про коридор между подвалами. Согласен?

– О чем я должен забыть?

– О деньгах из секретера, черт возьми. Сегодня чуть-чуть, завтра немножко, а в итоге набралось девятьсот тридцать семь евро. Я подсчитал.

– Я понял, Эмиль. С одной стороны, как я уже тебе сказал, разбираться с этими деньгами – не моя обязанность. С другой стороны, не стоит ворошить прошлое. Вряд ли Водель-младший, у которого ты оттяпал половину наследства, будет счастлив узнать, что ты обкрадывал его отца, и вряд ли он утешится, если ты вернешь ему девятьсот тридцать семь евро.

– Угу, – задумчиво произнес Эмиль.

– Так что оставь их себе и держи рот на замке.

– Усвоил, – сказал Эмиль, и Адамберг подумал, что он, скорее всего, перенял это словечко у санитара Андре из больницы в Шатодёне.

– Так у тебя есть еще один сын? – спросил Кромс, садясь в машину.

– Совсем малыш, – ответил Адамберг и показал, какой он маленький, словно возраст сына мог упростить ситуацию. – Тебе это неприятно?

– Нет.

Кромс, вне всякого сомнения, был человек сговорчивый.

XLIX

Над Дворцом правосудия нависли тучи, и вид этого здания сейчас вполне соответствовал обстоятельствам. Адамберг и Данглар сидели на террасе кафе напротив и ждали окончания суда над дочерью Мордана. Часы Данглара показывали без десяти одиннадцать. Адамберг взглянул на ворота и решетку Дворца: позолоту на них заботливо обновили.

– Если соскрести позолоту, что вылезет наружу, Данглар?

– Чешуйки дракона, как сказал бы Ноле.

– Прилепившиеся к Сент-Шапель. <sup>[19]19
  Домовая церковь французских королей, которую сейчас окружает комплекс зданий Дворца правосудия.


[Закрыть]</sup> Не слишком гармоничное сочетание.

– Ну почему же. Ведь там две капеллы, нижняя и верхняя, и они отделены друг от друга. Нижняя предназначалась для простых людей, а верхняя – исключительно для короля и его окружения. Вот и сейчас то же самое.

– В четырнадцатом веке там уже ползал дракон, – произнес Адамберг, поднимая глаза к верхушке готического шпиля.

– В тринадцатом, – поправил Данглар. – Пьер де Монтрёй строил ее с тысяча двести сорок второго по тысяча двести сорок восьмой год.

– Вам удалось связаться с Ноле?

– Да. Этот одноклассник действительно был свидетелем на бракосочетании Эммы Карно с двадцатичетырехлетним молодым человеком по имени Поль де Жослен-Крессан, в мэрии Осера, двадцать девять лет назад. Эмма была без ума от своего избранника, а ее мать, хоть и радовалась дворянской частице «де» в фамилии зятя, все же утверждала, что парень не совсем нормальный, жертва аристократического вырождения. Брак длился всего три года. Детей не было.

– Этому можно только радоваться. Из Жослена не получился бы хороший отец.

Данглар промолчал. Он решил воздержаться от комментариев, пока не познакомится с Кромсом.

– И потом, в природе появился бы новый маленький Паоле, – продолжал Адамберг, – и один бог знает, что взбрело бы ему в голову. Но этого не случилось. Паоле уходят – так сказал доктор.

– Я еду к Рэдстоку, чтобы помочь ему завершить дело об отрезанных ногах. И останусь там еще на неделю: я взял отпуск.

– Поедете рыбачить на озеро?

– Нет, – уклончиво ответил Данглар. – Думаю, я останусь в Лондоне.

– В общем, программа пребывания скорее абстрактная.

– Да.

– Когда Мордану вернут его дочь, то есть сегодня вечером, мы откроем шлюзы, и дело Эммы Карно, как грязевой поток, захлестнет сначала Государственный совет, потом Кассационную коллегию, потом генерального прокурора, потом суд в Гавернане, и на этом все кончится. Поток не заденет нижние этажи, то есть судью первой инстанции и Мордана, которые не интересуют никого, кроме нас.

– Скандал будет еще тот.

– Конечно. Люди станут возмущаться, высказываться за реформу системы правосудия, но их внимание переключат на какое-нибудь другое громкое дело, и скоро все будет забыто. Что дальше, вы знаете.

– Дракон, с которого содрали три чешуйки, немного подергается в конвульсиях, а через два месяца чешуйки отрастут опять.

– Или даже раньше. Но за это время мы успеем подстраховаться – по системе Вейля. Мы не предъявим формального обвинения следственному судье из Гавернана. Мы прибережем эту возможность, как последнюю гранату, чтобы обезопасить нас с вами, Ноле и Мордана. И, опять-таки по системе Вейля, устроим так, чтобы карандашные стружки и гильза, найденные у Воделя-младшего, переместились из Авиньона на набережную Орфевр. Где они благополучно затеряются.

– А почему мы выгораживаем этого подонка Мордана?

– Потому что путь истинный на самом деле вовсе не ведет к истине. Мордан – не чешуйка дракона, дракон его просто сожрал. Он сидит в драконьем брюхе, как Иона во чреве кита.

– Как дядюшка в медведе.

– Ага, – сказал Адамберг. – Я знал, что рано или поздно эта история произведет на вас впечатление.

– А что останется в драконьем брюхе, когда Мордан выйдет оттуда?

– Чувствительная заноза и воспоминание о поражении. Это уж точно.

– Что будем делать с Морданом?

– То, что он сам с собой сделает. Захочет – вернется в команду. Человек, которому надо загладить свою вину, стоит десятерых. Только вы и я знаем правду. Остальные думают, что у него была тяжелая депрессия и что теперь его надо щадить. А еще они знают, что он полностью вылечился после удара, который Эмиль нанес ему между ног. Больше им ничего не известно. Никто не в курсе, что он побывал в квартире Воделя-младшего.

– Почему Водель-младший не рассказал нам про скаковых лошадей, про навоз?

– Его жена не одобряет игру на скачках.

– А кто заплатил консьержу Франсишку Делфину за то, чтобы он предоставил Жослену фальшивое алиби? Сам Жослен или Эмма Карно?

– Никто. Жослен просто отправил его в отпуск. И после убийства в Гарше несколько дней играл его роль. Забрался в комнату консьержа и ждал визита легавых. Когда я пришел, там было темно, он полулежал под одеялом, не забыв укрыть руки. А потом поднялся к себе в квартиру по черной лестнице и переоделся, чтобы принять меня.

– Хитро придумано.

– Да. Но его бывшую супругу не проведешь. Когда Эмма Карно узнала, что Воделя лечил доктор Жослен, она сразу все поняла. Гораздо раньше нас.

– Он выходит, – перебил Данглар. – Правосудие сменило гнев на милость.

Мордан шел один, над ним нависала невидимая туча. Дети ели зеленый виноград, а у отцов на зубах оскомина. Его дочь была освобождена из-под стражи и поехала в тюрьму Френ подписать документы и забрать свои вещи. Ужинать она будет дома, отец уже накупил еды.

Адамберг взял Мордана за руку выше локтя, а с другой стороны к нему подошел Данглар и тоже зашагал рядом. Майор смотрел на каждого из них по очереди, он был похож на большого старого аиста, которого невидимая сила, стоящая над полицией, превратила в живую бомбу. Большого старого аиста, который утратил былое достоинство, растерял перья и теперь обречен ловить рыбу в позорном одиночестве.

– Мы пришли отпраздновать торжество правосудия, Мордан, – сказал Адамберг. – А заодно отпраздновать арест Жослена и освобождение потомков Паоле, которые теперь обретут статус смертных. И еще отпраздновать рождение моего старшего сына. В общем, надо много чего отпраздновать. Наше пиво осталось на террасе.

Хватка у Адамберга была крепкая, лицо – смятенное и радостное. Он весь светился, глаза горели, а Мордан знал: если подернутые туманом глаза Адамберга вдруг становятся похожи на два сверкающих шарика, значит, комиссар приближается к добыче или к истине. Адамберг увлекал его в сторону кафе, заставляя ускорять шаг.

– Отпраздновать? – бесцветным голосом повторил Мордан: он не знал, что ответить.

– Да, отпраздновать. В частности, такой отрадный факт, как исчезновение карандашных стружек и гильзы, закатившейся под холодильник. Отпраздновать мою свободу, Мордан.

Рука майора едва дернулась под пальцами Адамберга. Старый аист был совсем без сил. Комиссар усадил его посредине, вернее, опустил на стул, словно тюк с тряпьем. У него полетели все три предохранителя, подумал Адамберг, налицо психоэмоциональный шок высшей степени, а в итоге – запрет на действие. И нет под рукой доктора Жослена, который бы его отремонтировал. Да, с уходом этого потомка Арнольда Паоле медицина лишилась уникального специалиста.

– Дело дрянь, да? – пробормотал Мордан. – Это нормально, – добавил он, теребя жидкие пряди седых волос и совершенно по-аистиному вытягивая шею из воротника рубашки – никто в Конторе не мог проделать это так, как он.

– Дело дрянь. Но в тот момент, когда грязевой поток достигнет суда в Гавернане, его остановит искусно выстроенная дамба. По ту сторону дамбы будет расстилаться чистое пространство, не запятнанное предательством. Никто в Конторе ни о чем не догадывается, ваше место остается незанятым. Так что решение за вами. А вот Эмме Карно скоро конец. Вы получали указания от нее лично?

Мордан кивнул.

– По специальному мобильнику?

– Да.

– Где он?

– Уничтожил вчера.

– Отлично. Не спешите к ней на помощь, Мордан: если вы думаете, что таким образом сможете вывести себя из-под удара, то сильно ошибаетесь. Она застрелила троюродную сестру, заказала покушение на Эмиля, потом попыталась отравить его в больнице. А еще собиралась прикончить последнего из свидетелей на ее свадьбе.

Данглар, внимательно наблюдавший за Морданом, заказал пиво и поставил у него перед носом. Он сделал это жестом не менее властным, чем хватка Адамберга, как бы приказывая: «Пей!»

– И не вздумайте наложить на себя руки, – добавил Адамберг. – Говоря словами Данглара, это был бы абсурд – особенно сейчас, когда вы так нужны Элейне.

Адамберг встал. В нескольких метрах от них протекала Сена, убегавшая к морю, которое убегало к Америке, которая убегала к Тихому океану, – а потом воды реки опять возвращались сюда.

– Vraticu se, – произнес он. – Пойду пройдусь.

– Что он сказал? – изумленно спросил Мордан, на мгновение вернувшись к действительности – Данглар счел это добрым знаком.

– Понимаете, в нем осталась частичка кисиловского вампира. Со временем она рассосется. А может, и нет. С ним ведь никогда не знаешь заранее.

Адамберг с озабоченным видом шел обратно.

– Данглар, вы мне уже это говорили, но я забыл. Где исток Сены?

– На плато Лангр.

– А не на горе Жербье-де-Жон?

– Нет, там исток Луары.

– Hvala, Данглар.

– Не за что.

Это он сказал «спасибо», объяснил Данглар Мордану. Адамберг опять зашагал к реке своей раскачивающейся походкой, придерживая пальцем пиджак, переброшенный через плечо. Мордан неловким движением поднял бокал с пивом, словно не был уверен, что еще имеет на это право, а затем робко протянул его к удалявшемуся Адамбергу и к Данглару.

– Hvala, – произнес он.

L

Адамберг уже час шагал вдоль набережной по солнечной стороне, слушая, как чайки кричат по-французски. В руке у него был телефон: он ждал звонка из Лондона. Сток сдержал обещание, звонок раздался ровно в четырнадцать пятнадцать. Разговор был совсем недолгим. Адамберг задал помощнику суперинтенданта Рэдстоку единственный вопрос, на который можно было ответить коротко – либо «да», либо «нет».

– Yes, – ответил Рэдсток, Адамберг поблагодарил и попрощался. Ему захотелось позвонить кому-то из коллег, и, подумав, он набрал номер Эсталера. Один только Эсталер не станет с ним спорить или критиковать его.

– Эсталер, навестите в больнице Жослена, у меня есть для него сообщение.

– Да, комиссар. Записываю.

– Скажите ему, что дерево на Хэмпстед-хилл засохло.

– На Хэмпстед-хилл? То есть на Хайгетском холме?

– Точно.

– И больше ничего?

– Больше ничего.

– Будет сделано, комиссар.

Медленно идя по бульвару, Адамберг представил себе, как засыхают побеги деревьев у могилы в Кисельево.

Где они вырастут снова, Петер?