Текст книги "Заповедное место"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

XXIX

Семнадцатый вагон поезда Венеция-Белград оказался спальным вагоном первого класса: в купе были две кушетки с белоснежными простынями и красными одеялами, лампочки с абажуром над изголовьями, полочки из лакированного дерева, умывальник и полотенца. Адамберг никогда еще не путешествовал с таким комфортом, поэтому на всякий случай он проверил билеты. Все правильно, места 22 и 24. По-видимому, в выездном отделе допустили ошибку, эта командировка обойдется им в кругленькую сумму. Адамберг сел на одну из кушеток, он был доволен, словно вор, нечаянно ухвативший крупную добычу. Устроившись в купе, как в гостиничном номере, разложив на постели папки с досье, он стал изучать меню «ужина по-французски», который должны были подать пассажирам в десять часов: крем из спаржи, морские язычки а-ля Плогофф, овернский голубой сыр, трюфели, кофе и вальполичелла. Он ощутил такой же прилив счастья, как в тот момент, когда забрался в свою провонявшую машину и обнаружил там еду из запасов Фруасси. В самом деле, подумал он, когда на тебя вдруг сваливаются какие-то блага, главное – не их качество, а нежданное удовольствие, которое они тебе доставляют.

Адамберг вышел на платформу и закурил сигарету из пачки Кромса. Зажигалка у парня, как и одежда, была черная, с замысловатым красным узором, отдаленно напоминавшим мозговые извилины. Внука Славка он узнал сразу – по волосам, прямым и жестким, как у Диня, и затянутым в конский хвост, и по светло-карим, почти желтым глазам над широкими, выступающими славянскими скулами.

– Владислав Молдован, – представился молодой человек, ему было лет тридцать, с широкой, во все лицо, улыбкой. – Можно просто Влад.

– Жан-Батист Адамберг. Спасибо, что согласились поехать со мной.

– Не за что, это же потрясающе. Дед возил меня в Кисельево только два раза, и последний раз – когда мне было четырнадцать лет. Я схожу на его могилу, буду рассказывать ему всякие истории, как рассказывал он сам. Это наше купе? – удивленно спросил он.

– В выездном отделе меня перепутали с какой-то важной шишкой.

– Потрясающе, – повторил Владислав. – Я никогда еще не спал в ночном поезде, как важная шишка. Но наверно, так и положено, если предстоит встреча с кисельевским демоном. Я знаю много важных шишек, которые согласились бы на гораздо худшие условия, лишь бы их везли в другое место.

Болтун, подумал Адамберг. Хотя, вероятно, в данном случае болтливость – нечто вроде профессиональной болезни, ведь переводчику постоянно приходится жонглировать словами. Владислав знал девять языков, и Адамберга, который был не в состоянии полностью запомнить фамилию Стока, это восхищало не меньше, чем способность Данглара удерживать в голове необъятные познания. Но комиссар боялся, как бы молодой человек с легким, веселым характером не втянул его в какой-нибудь бесконечный разговор.

Они дождались отхода поезда и только тогда открыли шампанское. Все в купе восхищало Владислава – и блеск лакированного дерева, и маленькие кусочки мыла в мыльницах, и миниатюрные бритвы, и даже стаканы из настоящего стекла.

– Адриен Данглар, Адрианус, как называл его дедушка, не объяснил, зачем вы едете в Кисельево. Вообще-то в Кисельево никто не ездит.

– Потому что это слишком маленькая деревня или потому что там водятся демоны?

– А у вас есть родная деревня?

– Она совсем крошечная, называется Кальдез и находится в Пиренеях.

– А в Кальдезе водятся демоны?

– Их там два. Сварливый дух, который живет в погребе, и дерево, которое иногда напевает разные мелодии.

– Потрясающе. Так что вам нужно в Кисельеве?

– Мне нужно отыскать корни одной запутанной истории.

– Это очень подходящее место для поиска корней.

– Вы слышали об убийстве в Гарше?

– О старике, которого порезали на мелкие кусочки?

– Да. В одном из его писем есть название Кисиловы, написанное кириллицей.

– А какое отношение это имеет к дедушке? Адрианус сказал, что ваша поездка связана с дедушкой.

Адамберг посмотрел в окно. Надо было срочно что-то придумать, а у него это плохо получалось. Зря он не сочинил заранее какую-нибудь правдоподобную историю. Нельзя же сообщать молодому человеку, что маньяк по прозвищу Кромс отрезал ступни у его дедушки. Такие вещи могут перевернуть душу любящего внука и навсегда испортить его легкий, веселый характер.

– Данглар, – произнес наконец комиссар, – часто слушал рассказы Славка. А Данглар собирает знания, как белка орехи – в гораздо большем количестве, чем ей понадобится на двадцать голодных зим. Он смутно помнит, что Славко рассказывал ему о некоем Воделе – так звали убитого, – который вроде бы одно время жил в Кисилове. Кажется, он там скрывался от каких-то врагов.

История была не самая убедительная, но дело спас колокол, приглашавший на ужин. Путешественники решили поужинать в купе, как подобает важным шишкам. Владислав спросил у официанта, что такое «морские язычки а-ля Плогофф». Тот по-итальянски объяснил, что это морские язычки, приготовленные на бретонский манер, в соусе из венерок – моллюсков, доставленных прямо из городка Плогофф, который находится в Бретани, на мысе Ра. Официант принял у Владислава заказ, но похоже, подумал, что этот парень в футболке, с неевропейским лицом и густой черной порослью на руках, вряд ли может быть важной шишкой, равно как и его спутник.

– Если ты волосатый, – сказал Владислав после ухода официанта, – они дают понять, что твое место – в вагоне для скота. Это я унаследовал от матери, – меланхолично добавил он, дернув себя за волоски на руках, а затем вдруг разразился хохотом, внезапным, как треск разбившейся вазы.

Смех у Владислава был необычайно заразительный, казалось, он может смеяться просто так, без всякого повода.

После морских язычков а-ля Плогофф, вальполичеллы и десерта Адамберг улегся на кушетку и раскрыл папки с досье. Все прочесть, все пропустить через себя. Для него это было самой трудной частью работы. Перебирая ворох бумаг – выписки из архивов, доклады, сводки, – он терял ощущение живой жизни.

– Как вам удается находить общий язык с Дангларом? – неожиданно произнес Владислав, отрывая Адамберга от чтения справки из немецкой полиции на фрау Абстер, семидесяти шести лет, проживающую в Кёльне. – А вы знаете, что он глубоко уважает вас, хоть вы и действуете ему на нервы?

– Данглару все действует на нервы. Он взвинчивает себя сам, без посторонней помощи.

– Он говорит, что не может вас понять.

– Как вода не может понять огонь, а воздух – землю. Но я скажу так: если бы не Данглар, Контора давно бы уже плыла по воле волн и в конце концов наскочила бы на скалы.

– Например, на скалы у мыса Ра. Где находится городок Плогофф. Вот было бы забавно. И там, изрядно потрепанные кораблекрушением, вы с Адрианусом утешились бы, наслаждаясь морскими язычками, которые впервые попробовали в поезде Венеция – Белград.

Работа над досье не продвигалась: Адамберг застрял на пятой строчке анкеты фрау Абстер, проживающей в Кёльне, дочери Франца Абстера и Эрики Плогерштайн. Данглар не предупредил комиссара, что ехать придется с болтуном: ему и так было трудно сосредоточиться, а тут еще Владислав все время втягивал в разговор.

– Мне удобнее читать стоя, – произнес Адамберг и поднялся с места.

– Потрясающе.

– Я оставлю вас, выйду погулять в коридор.

– Выходите, гуляйте, читайте. Ничего, если я здесь покурю? Я потом проветрю.

– Курите.

– Несмотря на мою волосатость, я не храплю. Как и моя мать. А вы?

– Иногда похрапываю.

– Ну и ладно, – сказал Владислав, доставая папиросную бумагу и курево.

Адамберг выскользнул за дверь. Если повезет, то, когда он вернется, Владислав будет плавать на облаке дыма, пахнущего марихуаной, и безмолвствовать. Он прогуливался по коридору с двумя папками, розовой и зеленой, пока не погас свет. Владислав спал с улыбкой на губах, голый по пояс, мохнатый и черный, как кот на ночной улице.

Адамберг заснул быстро, но, как ему казалось, неглубоким, тревожным сном, положив руку на живот; может быть, на него плохо подействовал рыбный деликатес, съеденный за ужином. Или мучила мысль о том, что в его распоряжении всего пять-шесть дней. Задремав на несколько минут, он просыпался, потом засыпал опять, а в коротких, прерывистых сновидениях воевал с деликатесом а-ля Плогофф, который явно вознамерился просверлить дырку у него в голове и отравить ему всю ночь. Анкетные данные фрау Абстер прокрались в ресторанное меню и перемешались с морскими язычками, возвещая о себе такими же изящными, затейливыми буквами. Бесконечные нити сплетались, спутывались, и Адамберг перевернулся на другой бок, чтобы стряхнуть с себя это идиотское наваждение. Или не идиотское? Он открыл глаза, мгновенно узнав тревожный сигнал, который обычно срабатывал у него еще до того, как он успевал понять, в чем дело.

А дело было в этой строке. «Фрау Абстер, родители – Франц Абстер и Эрика Плогерштайн», – подумал он, зажигая лампочку над изголовьем. Что-то знакомое слышалось в фамилии фрау Абстер. Точнее, в фамилии ее матери, Плогерштайн, которая влезла в меню, потеснив морские язычки а-ля Плогофф. Но почему? Он сел и, стараясь не шуметь, полез в рюкзак за папками. И в этот момент к связке Плогерштайн-Плогофф прицепилась фамилия человека, убитого в Пресбауме. Конрад Плёгенер. Адамберг достал и поднес к свету листок с анкетными данными австрийца. «Конрад Плёгенер, место жительства – Пресбаум, родился 9 марта 1961 года, родители – Марк Плёгенер и Марика Шюсслер».

Плогерштайн, Плёгенер. Адамберг положил растрепанную розовую папку на постель и достал белую, с французским досье. «Пьер Водель, родители – Жюль Водель и Маргерит Немессон».

Пустышка. Адамберг потряс за плечо пушистого кота, спавшего напротив в изящной позе, вполне достойной пассажира первого класса.

– Влад, мне надо кое-что у вас спросить.

Молодой человек изумленно открыл глаза. Его конский хвост был распущен, длинные прямые волосы рассыпались по плечам.

– Где мы? – пролепетал он, словно маленький ребенок, который, проснувшись, не узнает свою спальню.

– В поезде Венеция-Белград. Я полицейский, мы с вами едем в Кисилову, родную деревню вашего деда.

– Да, – более уверенно произнес Владислав: его мысли стали проясняться.

– Просыпайтесь, мне надо у вас кое-что спросить.

– Да, – повторил Владислав, и Адамберг подумал, что он, возможно, все еще плавает на своем облаке.

– Как звали родителей вашего деда? У кого-то из них фамилия начиналась на «Плог»?

В полутемном купе раздался хохот. Владислав протер глаза.

– «Плог»? – переспросил он, садясь на постели. – Нет, никакого «Плога» не было.

– Как звали его отца? Вашего прадеда?

– Милорад Молдован.

– А мать? Как звали вашу прабабку?

– Прабабушку звали Наталия Арсиньевич.

– А в окружении вашего деда, среди его друзей и родственников, не было никого с фамилией, начинающейся на «Плог»?

Владислав опять коротко рассмеялся:

– Zasmejavas me, вы меня насмешили, комиссар, ей-богу, вы мне нравитесь.

И он улегся на бок, спиной к Адамбергу, все еще посмеиваясь себе в длинную шевелюру.

– Хотя постойте, – сказал он, вдруг приподнявшись. – Был один Плог. Учитель истории в местной школе, дед нам о нем прожужжал все уши. Михай Плогодреску. Кузен деда из Румынии, который приехал преподавать в Белград, потом жил в Нови-Саде, а когда вышел на пенсию, поселился в Кисельево. Они с дедом были неразлучные друзья, прямо как два брата, хотя Михай был на пятнадцать лет старше. И что уж совсем удивительно, умерли с интервалом в один день.

– Спасибо, Влад. Спи.

Адамберг, неслышно ступая по темно-синему ковру, вышел в коридор и взглянул на страничку в блокноте: Плогерштайн, Плёгенер, Плогофф, Плогодреску. Получился великолепный ансамбль, из которого, правда, придется убрать морские язычки, попавшие сюда совершенно случайно. «Хотя это черная неблагодарность с моей стороны, – подумал Адамберг, с некоторым сожалением вычеркивая название бретонского городка, – ведь если бы не морские язычки а-ля Плогофф, я бы ни о чем не догадался». Одни часы Адамберга показывали четверть третьего, другие – без четверти четыре. Комиссар позвонил Данглару, который отнюдь не отличался легким, веселым характером, когда его будили среди ночи.

– Что-то стряслось? – пробурчал майор.

– Извините, Данглар. Но ваш племянник все время хохочет, тут просто невозможно заснуть.

– В детстве он был такой же. У него от природы легкий, веселый характер.

– Да, вы мне уже говорили. Данглар, как можно скорее выясните фамилии деда и бабки Воделя-старшего, по обеим линиям, отцовской и материнской, а если удастся, еще его прадедов и прабабок, и даже более далеких предков. Углубляйтесь в его генеалогию, пока не докопаетесь до Плога.

– Как это понять: «до Плога»?

– На фамилию, которая начинается с «Плог». Например, Плогерштайн, Плёгенер, Плогофф, Плогодреску. Мать фрау Абстер была урожденная Плогерштайн; австрийца, убитого в Пресбауме, звали Конрад Плёгенер, а румынский кузен вашего дяди Славка носил фамилию Плогодреску. Ноги, которые мы видели на Хаджгете, – его, а не вашего дяди. Все же какое-то утешение.

– А Плогофф?

– Это морские язычки, которые мы с Владом ели на ужин.

– Хорошо, – сказал Данглар, удовлетворившись этим разъяснением. – Надо полагать, это очень срочно. Вы считаете, тут есть какая-то зацепка?

– Думаю, все эти люди – из одной семьи. Вспомните: Водель боялся стать жертвой вендетты.

– Вендетты, объявленной семье Плог? Но если эти Плоги из одной семьи, почему у них не одна фамилия?

– Потому что их разбросало по разным странам или, возможно, потому, что настоящую фамилию постоянно приходилось скрывать.

Сбросив с себя это бремя, Адамберг заснул. Ему удалось поспать часа два, пока не позвонил Данглар.

– Я нашел вам Плога, – доложил он. – Это дед Воделя по отцовской линии, эмигрант из Венгрии.

– Как его фамилия?

– Я же только что сказал вам: Плог. Андраш Плог.

XXX

Поезд проезжал по окрестностям Белграда. Владислав прилип к окну и комментировал увиденное с таким энтузиазмом, словно они участвовали в захватывающем приключении. Время от времени он сам себя смешил, произнося «плог». Радужное настроение Владислава превращало их путешествие в увеселительную поездку, однако Адамберг был настроен иначе: по мере того как комиссар приближался к таинственной Кисилове, эта экспедиция окрашивалась для него во все более мрачные тона.

– Белград, – констатировал Владислав, когда поезд въехал под своды вокзала. – Очень красивый город, но мы не успеем его осмотреть, наш автобус отходит через полчаса. А вы часто будите людей по ночам, чтобы спросить, нет ли у них в семье плога?

– Легавые постоянно будят людей по ночам. Их самих тоже будят. Но я не жалею, что разбудил вас: в вашей семье все-таки нашелся плог.

– Плог, – повторил Владислав, осваивая этот новый, необычный звук: казалось, он выпускает изо рта пузырек воздуха. – Плог. А зачем вы хотели это знать?

– Плогерштайн, Плёгенер, Плогофф, Плогодреску и просто Плог, – медленно и внятно произнес Адамберг. – Плогофф не в счет. Но остальные четыре «плога» так или иначе связаны с убийством в Гарше. Двое из них – жертвы преступления, еще одна – подруга жертвы.

– Но при чем тут дедушка? Жертвой оказался его кузен Плогодреску?

– Да, частично. Выгляньте в коридор, там стоит женщина в бежевом костюме, от сорока до пятидесяти лет, с прыщом на щеке и отсутствующим взглядом. Она ехала в соседнем купе. Понаблюдайте за ней, пока мы будем высаживаться.

Владислав первым вышел из поезда и протянул свою по-кошачьи пушистую руку, чтобы помочь женщине в бежевом костюме спустить чемодан на платформу. Она холодно поблагодарила его и удалилась.

– Элегантная, богатая, фигура красивая, морда противная, – изрек Владислав, глядя ей вслед. – Плог. Я бы не стал связываться.

– Ночью вы ходили в туалет.

– Вы тоже, комиссар.

– Она оставила дверь купе открытой, было видно, как она лежит и читает. Это ведь та самая женщина, верно?

– Верно.

– Странное дело: одинокая пассажирка – и не запирается на ночь.

– Плог, – отозвался Владислав. Это междометие означало у него то ли «конечно», то ли «согласен», то ли «само собой» – Адамберг не смог бы определить точно. Казалось, молодой человек наслаждался диковинным словечком, будто новым лакомством, которым поначалу всегда объедаешься.

– Может, она кого-то ждала, – предположил Владислав.

– Или пыталась подслушать чей-то разговор. Наш с вами, например. Если не ошибаюсь, она летела со мной в самолете из Парижа.

Они сели в автобус. «Остановки – Калудерица, Смедерево, Костолац, Клицевац, Кисельево», – объявил водитель. Адамбергу показалось, что он попал в какой-то затерянный мир, но это ощущение ему нравилось.

Владислав оглядел пассажиров автобуса.

– Здесь ее нет, – сказал он.

– Если она следит за мной, то не сядет в наш автобус: это будет слишком заметно. Она поедет на следующем.

– Но как она узнает, где мы сойдем?

– Мы не говорили о Кисилове, когда ужинали?

– Говорили, но до ужина, – ответил Владислав: он завязывал свой конский хвост и держал в зубах резинку. – Когда пили шампанское.

– И дверь при этом была открыта?

– Да, потому что вы курили. А вообще-то одиноким женщинам не запрещается ездить в Белград.

– Как по-вашему, есть в автобусе люди неславянского происхождения?

Владислав прошелся по автобусу, делая вид, будто он что-то потерял, потом снова уселся рядом с Адамбергом.

– Один бизнесмен похож на швейцарца или француза. Сам водитель вроде бы немец, с севера Германии. И еще супружеская пара, явно с юга Франции или из Италии. Обоим за пятьдесят, а они держатся за руки: это нетипично для старых супругов, едущих в старом сербском автобусе. Да и в Сербии сейчас неподходящая обстановка для туризма.

Адамберг сделал Владиславу знак замолчать. Ни слова о войне: прощаясь с ним, Данглар трижды повторил это предостережение.

На маленькой остановке в Кисельево сошли только они двое. Выйдя из автобуса, Адамберг быстро обернулся и взглянул на окна; и ему показалось, что мужчина из нетипичной супружеской пары смотрит на них.

– Вот мы и одни, – сказал Владислав, воздев костлявые руки к безоблачному небу. Затем с гордостью произнес: – Кисельево! – и указал на деревню с тесно сгрудившимися разноцветными домиками, белую колокольню среди холмов и поблескивающий где-то внизу Дунай.

Адамберг достал бумагу, выданную выездным отделом, и указал на фамилию человека, у которого они должны были остановиться, – Крчма.

– Это не фамилия, – сказал Владислав, – это слово означает «гостиница». В этой гостинице я впервые в жизни попробовал пиво, меня угостила хозяйка, Даница, – возможно, она все еще там.

– Как это произносится?

– Через «ч» – Крчма.

– Кручема.

– Сойдет.

Владислав привел Адамберга в «кручему» – высокий дом, украшенный разноцветными деревянными панелями с рельефными завитками. Когда они вошли в зал кафе на первом этаже, разговоры разом смолкли, и посетители неприязненно уставились на чужаков – как показалось Адамбергу, лица у этих людей были точно такие же, как у нормандцев в аронкурском кафе или у беарнцев из кабачка в Кальдезе. Владислав представился хозяйке, расписался в книге, а затем сказал, что он внук Славка Молдована.

– Владислав Молдован! – воскликнула Даница, и по ее жестам Адамберг понял, что Владислав теперь совсем взрослый, а когда она видела его в прошлый раз, был еще маленький, вот такого роста.

Отношение к ним сразу переменилось, Владиславу стали пожимать руки, лица сделались приветливыми, а Даница, от которой веяло спокойствием, как и от ее благозвучного имени, немедленно усадила их за стол: на часах было половина первого. Сегодня на обед свиное рагу, сказала она и поставила перед ними кувшин с белым вином.

– Это смедеревское вино, малоизвестное, но замечательное, – сказал Владислав, наполняя стаканы. – Как вы собираетесь искать здесь следы Воделя? Будете показывать каждому местному жителю его фотографию? Очень неудачная идея. Здесь, как и всюду, не любят тех, кто сует нос не в свое дело, – легавых, журналистов, юристов. Надо придумать какой-нибудь хитрый ход. К сожалению, здесь не любят еще историков, телевизионщиков, киношников, социологов, антропологов, фотографов, писателей, психов и этнологов.

– Многовато набралось. Почему они не любят тех, кто сует нос не в свое дело? Из-за войны?

– Потому что такие люди задают вопросы, а им это надоело. Они хотят жить по-другому. Все, кроме него, – добавил Владислав, указывая на пожилого мужчину, который в эту минуту вошел в кафе. – Только у него еще хватает смелости ворошить прошлое.

Владислав с сияющим лицом пересек зал и обнял вошедшего за плечи.

– Аранджел! – громко произнес он. – То sam ja! Slavko unuk! Zar me ne poznajes?

Это был маленький старичок, худой и неопрятный. Аранджел отступил на шаг, чтобы рассмотреть Владислава, затем обнял его и жестами показал, что он очень вырос, а в прошлый раз был еще маленький, вот такого роста.

– Поскольку я тут с другом-иностранцем, он не хочет нам мешать, – объяснил разрумянившийся Владислав, опять усаживаясь за стол. – Аранджел был большим другом дедушки. Он, как и дедушка, не из трусливых.

– Пойду пройдусь, – сказал Адамберг, доев десерт – сладкие шарики, состав которых он не сумел определить.

– Сначала выпейте кофе, а то обидите Даницу. Куда вы идете пройтись?

– К лесу.

– Не надо, им это не понравится. Лучше погуляйте вдоль реки, это будет правдоподобнее. Сейчас начнутся расспросы. Что мы им скажем? Ни в коем случае нельзя говорить, что вы полицейский, здесь такое признание может стоить жизни.

– Такое признание где угодно может стоить жизни. Скажите им, что я пережил психоэмоциональный шок и мне посоветовали отдохнуть в каком-нибудь тихом месте.

– И вы решили отправиться так далеко? В Сербию?

– Ну, предположим, моя бабушка была знакома с вашим дедушкой.

Влад пожал плечами. Адамберг одним глотком выпил кофе и достал из кармана ручку.

– Влад, как по-сербски «здравствуйте», «спасибо» и «француз»?

– «Dobro vece», «hvala», «francuz».

Адамберг попросил его несколько раз повторить эти слова, а затем записал их на тыльной стороне ладони, как обычно делал в таких случаях.

– Только не к лесу, – повторил Владислав.

– Я понял.

Молодой человек проводил взглядом Адамберга, затем сделал Аранджелу знак подойти.

– Он пережил психоэмоциональный шок, и ему надо погулять по берегу Дуная. Это друг одного человека, который дружил с дедушкой.

Аранджел пододвинул к Владиславу рюмку ракии. Даница посмотрела вслед иностранцу, который отправлялся гулять один, и в глазах у нее промелькнула тревога.