Текст книги "Итальянская новелла Возрождения"

Автор книги: Франко Саккетти

Соавторы: Маттео Банделло,Антонфранческо Граццини,Мазуччо Гуардати,Джиральди Чинтио,Аньоло Фиренцуола,Поджо Браччолини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 50 страниц)

Новелла XXXV

Незадачливый клирик, пользуясь покровительством кардинала, у которого он состоит в служках, хочет, не зная латыни, испросить себе бенефиций [27]27
  Бенефиций – церковная должность и связанные с ней доходные статьи.


[Закрыть] у папы Бонифация, которому он объясняет, что такое «terribile» [28]28
  Страшно (лат.).


[Закрыть]

А дабы должным образом показать, сколь многие клирики добиваются бенефициев, не обладая ни знаниями, ни смекалкой, я сейчас расскажу маленькую новеллу, из которой ты, читатель, сможешь отлично в этом убедиться. Во времена папы Бонифация некий незадачливый клирик, состоявший в служках у одного из его кардиналов, не только не знал латыни, но едва умел читать.

Означенный кардинал, желая из него что-нибудь сделать, велел составить для него прошение насчет получения у святого отца какого-нибудь бенефиция. Прекрасно зная, насколько тот клирик неотесан, он сказал ему:

– А ну-ка поди сюда! Я велел составить для тебя прошение и хочу, чтобы ты представил его святому отцу, а я тебя к нему отведу. Иди смело. Он тебя наверняка спросит что-нибудь по-латыни, и если сам сумеешь ответить на его вопрос, то отвечай и не бойся, если же не поймешь и не сумеешь ответить, то смотри на меня, а я буду стоять около папы и знаками буду показывать тебе, что ты должен говорить, так что ты меня поймешь, и отвечай согласно тому, что ты поймешь по моим знакам.

Клирик, которому легче было съесть целую миску бобов, сказал:

– Я так и сделаю.

Кардинал отыскал прошение и вручил его клирику, повел его к папе и представил его святейшеству. Клирик, бросившийся на колени, вручил папе прошение, а кардинал стал рядом с папой лицом к клирику только для того, чтобы в случае надобности подать ему знак, что говорить.

Получив прошение, папа его прочел и, взглянув на клирика и поняв, что это за птица, спросил его:

– Quid est terribilis?[29]29
  Что такое terribilis? (лат.).


[Закрыть]

Клирик, услыхав столь устрашающее название и не зная, что ответить, смотрел на кардинала, который размахивал рукой так, как машут, когда раздувают кадило[30]30
  Кардинал путает латинское terribilis (страшный) с thuribulum (кадильница).


[Закрыть].

Клирик, представив себе то, на что мог намекать кардинал, сказал непотребными словами:

– Это самое, что у осла, когда оно стоит, святой отец.

Папа, услыхав это, соблаговолил изречь:

– Он ответил лучше, чем мог бы. Да и что же может быть страшнее этого? – и сказав: – Fiat, fiat[31]31
  Пусть будет так, пусть будет так (лат.).


[Закрыть],– со смехом обратился к кардиналу: – Уведи его, fiat, fiat.

И дело было сделано.

Как же груб был этот незадачливый клирик, который, предложив столь отменное толкование, не сообразил, ни что он говорит, ни перед кем! И за это он получил бенефиций, и кто знает, если бы он что-нибудь знал, он, пожалуй, и не получил бы его. Быть может, именно грубость его и послужила причиной его повышения в сане, как это случается со многими, которые, прикасаясь к телу господа нашего, обладают меньшей рассудительностью, чем неразумная скотина.

Новелла XL

Означенный мессер Ридольфо [32]32
  Ридольфо ди Джентиле да Варано – правитель города Камерино, герой многих новелл Саккетти, славившийся своей мудростью и остроумием.


[Закрыть] доказывает племяннику, вернувшемуся из Болоньи, где он обучался праву, что он даром потерял время

Нижеследующая новелла не менее хороша, как не менее хорошо было слово, сказанное им племяннику, который, обучаясь праву, провел в Болонье добрых десять лет и, вернувшись в Камерино отменным законником, явился засвидетельствовать свое почтение мессеру Ридольфо. Приняв его, мессер Ридольфо сказал ему:

– А что же ты делал в Болонье?

Тот отвечал:

– Господин мой, я обучался праву.

И мессер Ридольфо продолжал:

– Плохо же ты потратил свое время.

Юноша, которому слова эти показались весьма странными, отвечал:

– Почему же, господин мой?

И мессер Ридольфо сказал:

– Потому, что тебе следовало обучаться там силе, и это было бы вдвое выгодней.

Юноша стал было улыбаться, но, снова и снова это обдумав, он вместе с другими, кто это слышал, убедился, что мессер Ридольфо сказал правду.

Так и я, пишущий эти строки, находясь как-то в обществе студентов, слушателей мессера Аньоло да Перуджия, говорил им, что они даром тратят время, обучаясь своему делу.

Они спросили:

– Почему?

А я продолжал:

– Чему вы обучаетесь?

А они:

– Мы обучаемся праву.

На что я сказал им:

– Что вы будете с ним делать, раз им не пользуются?

Действительно, оно не очень-то в ходу. Кто бы ни был прав, но если на другой стороне немного больше силы, право остается бессильным. Поэтому-то мы в наше время и видим, что бедным и бессильным почем зря присуждаются телесные и денежные наказания, богатым же и сильным очень редко, ибо жалок тот, кто не имеет достаточной силы.

Новелла LIII

Берто Фольки в винограднике занимается любовью с одной крестьянкой; в это время некий прохожий перелезает через ограду и, ничего не замечая, соскакивает прямо на них; думая, что это жаба, он убегает с криком «караул» и учиняет переполох на всю округу

Здорово повезло Берто Фольки, добившемуся своего в любовных шашнях, а также и приору Оке, получившему при помощи тонкого обмана весь урожай с одного виноградника, так же здорово, как тому Сандро Торнабелли[33]33
  Герой предшествующей, LII, новеллы, не вошедшей в сборник.


[Закрыть], который достиг исполнения своего желания. Этот самый Берто Фольки был гражданином нашего города, веселым и приятным и в свое время весьма влюбчивым. Ему давно уже приглянулась одна крестьянка в Эме из прихода Санто-Феличе, так что в конце концов, когда означенная крестьянка находилась в одном винограднике, означенный Берто, отнюдь не отчаявшийся в своей любви, добился своего, и оба они примостились у стенки из наваленных диких камней, которая опоясывала виноградник и за которой проходила дорога. А было это в разгар лета, в самую сильную жару, и как раз двое мужиков, шедших из Санта-Мария Импрунета, проходили в это время по дороге, и один говорил другому:

– Больно мне пить захотелось. Может, ты слазишь в этот виноградник за одной хотя бы гроздью, а то, хочешь, пойду я?

Другой сказал:

– Иди-ка лучше ты!

И вот тот одним махом вскочил на стенку и, соскочив оттуда, угодил ногами прямо на поясницу Берто, лежавшего на означенной крестьянке, и все это случилось в один миг. От удара Берто больше испугался и пострадал, чем крестьянка, заметившая только, что на нее налегли еще лучше прежнего. Мужик, перескочивший через ограду, почувствовал, что попал ногами на что-то мягкое, и, даже не оглянувшись, бросился бежать по винограднику, ломая шесты и лозы и вопя во всю глотку: «Караул! Караул!»

Берто же, несмотря ни на что, продолжал старательно заниматься своим делом, словно представлял себе, что он на работе. А на шум, поднятый мужиком, сбежались кто откуда.

– Что такое? Что такое?

А тот говорит;

– Ой-ой-ой! Я нашел самую большую жабу, какой еще никогда не находил.

Суматоха росла, и ему говорили:

– Что ты, с ума сошел, – всю округу поднял на ноги из-за простой жабы!

А тот все орал:

– Ой-ой-ой! Братцы, она больше целого корыта. Я на нее спрыгнул, и мне почудилось, будто я спрыгнул на огромные легкие или печень какой-нибудь скотины. Ой-ой-ой, я от этого никогда не опомнюсь!

А в это время его спутник, а может быть, и родственник, который все ждал винограда, услыхал шум и, так как оба они были в сговоре, перепугался, как бы на того не напали и не убили бы его, закричал: «караул» и стал удирать что есть мочи.

Колокола Санто-Феличе стали бить в набат, также в Подзолатико и по всей округе. Один – отсюда, другой – оттуда, и все бегут. Что такое? Что за шум? Да еще в такой час! Женщина, оторвавшаяся от Берто, несется домой к мужу с криком: «О я несчастная! Что это за шум?» – сталкивается с мужем, который, как и все прочие, бежит на площадь Санто-Феличе, и говорит:

– Ой-ой-ой, муж мой, что это все значит? Один бог ведает, с каким удовольствием я рвала в винограднике траву для нашего быка, а как поднялся этот гомон, я уже чуть жива.

Берто появляется с другого конца площади и говорит:

– Что за новости? С какой это радости?

А работник, который на него спрыгнул, говорит:

– Как что? Разве вы не слышали? Я не думаю, чтобы кто-нибудь когда-либо видел или находил такую большую жабу, какую нашел в винограднике я; а хуже всего то, что я на нее спрыгнул; удивительно, что она не заплевала меня своим ядом, да и то не знаю, выживу ли я.

И говорит ему Берто:

– Ей-богу, ты смешной человек; а если бы ты черта нашел, что бы ты стал делать?

А тот:

– Я охотнее на черта набрел бы, чем на такую жабу.

В это время на площади появляется другой, совсем истосковавшийся его спутник и при виде товарища с криком бросается его обнимать, говоря:

– Ой-ой-ой, товарищ, что с тобой было? Кто на тебя нападал? А я-то думал, что тебя уже нет в живых.

А тот почти без памяти все твердил о жабе.

Тут и Берто Фольки вступается и говорит:

– Ну и удружили же вы нам! Вашим переполохом вы оторвали от работы всех до одного мужчин в этой округе; а я-то было занялся одним своим делом, но, как баран, тоже сюда прибежал.

Так сыпались ответы и вопросы то с одной, то с другой стороны, и наконец Берто сказал:

– Немало времени живу я в этих краях, и уже давно говорили мне, что кто-то набрел в этом винограднике на огромную жабу; может быть, это та самая.

Все в один голос решили, что так оно и есть, – ведь ограда была выложена всухую и некоторые стенки были просто навалены из битого камня. Возможно, что жаба там за это время и разрослась. И на этом все отправились по домам. Но не успели они разойтись, как Берто, уже собравшийся обратно во Флоренцию, повстречался, но не дальше как на расстоянии выстрела от площади, с приором Окой, приором этого местечка и человеком наиприятнейшим, который как раз возвращался из Флоренции и, приветствовав Берто как близкого друга, повел его обратно, желая провести с ним этот вечер. Берто согласился, и, когда они вместе с приором возвращались, приор ему сказал:

– Я по дороге слышал, что здесь произошел большой переполох; в чем же было дело?

И сказал ему Берто:

– Дорогой мой приор, если вы сохраните мою тайну, я вам расскажу самую лучшую новеллу, которую вы когда-либо слышали с тех пор, как родились на свет божий.

На что приор сказал:

– Берто, по рукам, – и протянул ему руку, – и клянусь тебе в этом; к тому же ты знаешь, что я священник.

Тогда Берто рассказал ему начало, середину и конец того, что произошло. Приор был толстый и долго не мог перевести дух, нахохотавшись всласть. Поужинавши переночевав, и отпраздновав вместе с приором событие, означенный Берто на следующее утро вернулся во Флоренцию, приор же после обедни решил сделать так, чтобы новелла эта пошла ему на пользу, и рассказал о случившемся своим прихожанам, увещевая их всех, чтобы и близко не подходили к этому винограднику, ибо такая жаба очень опасна и ей достаточно одного взгляда на человека, не говоря о яде, которым она его заплюет. Поэтому не многие нашлись, кто бы осмелился войти в виноградник, если не считать, что Берто и крестьянка там уже побывала. И приор, убедившись, что не находится желающих его возделывать, договорился с его владельцем, что он возьмет его в аренду, и сказал:

– Я беру это на свой страх, так как мне ведомы некоторые молитвы и некоторые заклинания, пригодные для такого случая, к тому же и работник мой такой болван, которому все нипочем.

Коротко говоря, он арендовал виноградник в течение нескольких лет за бесценок и получал с него каждый год когда восемь, а когда и все десять бочек вина, а владельцу виноградника казалось, что он на приоре наживается, раз участок не только не пустует, но даже возделывается. Приор Ока имел, таким образом, хороший улов, и Берто часто к нему заходил распить с ним вместе этого вина. Но приор строго следил за тем, чтобы на жабу больше никогда не спрыгивали.

Итак, что же мы скажем о приключениях и событиях, коими правит любовь? Какие только ни бывали странные случаи, но я не думаю, чтобы могли быть подобные этому, когда Берто в такую бурю под звон набата и под рев толпы все-таки довел свою работу до конца, а приор Ока, дав доброе наставление своим прихожанам, в течение нескольких лет получил до сорока бочек вина. И это пошло ему на пользу, так как он и сам любил пожить и охотно угощал других.

Новелла LXVI

Коппо ди Боргезе Доменики из Флоренции, прочитав одну историю из Тита Ливия, приходит в такую ярость, что, когда к нему являются мастера за деньгами, он их не слушает, не понимает и выгоняет вон

Был некогда во Флоренции гражданин, ученый и весьма уважаемый, по имени Коппо ди Боргезе Доменики. А жил он как раз напротив того места, где стоят сейчас Львы, и производил строительные работы в своих домах. Как-то в субботу под вечер он, читая Тита Ливия, наткнулся на историю о том, как римские женщины, вскоре после того как был издан закон, запрещавший им носить украшения, сбежались на Капитолий, требуя отмены этого закона. Коппо, человек хотя и ученый, но раздражительный и отчасти взбалмошный, пришел в ярость, словно все это происходило у него на глазах. Он книгой и кулаком стучит по столу, всплескивает по временам руками и говорит: «Горе вам, римляне, неужели вы это потерпите, вы, которые не потерпели над собой власти ни царей, ни императоров?» И разбушевался так, как если бы служанка стала выгонять его из собственного дома. Означенный Коппо все еще бесновался, как вдруг появляются мастера и рабочие, возвращавшиеся с работы. Поклонившись Коппо, они попросили у него денег, хотя и видели, что он чем-то очень разгневан. Но Коппо, как аспид на них напустившись, говорил:

– Вот вы мне кланяетесь, а по мне, лучше бы сам дьявол вселился в мой дом! Вот вы просите у меня денег за ремонт моих домов, а по мне, лучше бы они тут же обрушились, и обрушились на мою голову!

А те переглядывались и с удивлением говорили: «Что с ним?» Потом сказали ему:

– Коппо, ежели вам что не по душе, нам это очень досадно, а ежели в наших силах что-нибудь сделать, чтобы вы перестали огорчаться, мы охотно это сделаем.

Коппо сказал:

– А ну-ка! Идите вы нынче с богом и ко всем чертям. Лучше бы мне никогда не видеть белого света: подумать только, что эти нахалки, эти потаскухи, эти негодницы имели наглость бегать на Капитолий и требовать, чтоб им вернули их украшения! О чем же думают римляне, если даже я, Коппо, вчуже не нахожу себе места? Будь на то моя воля, я бы их всех послал на костер, чтобы те, которые останутся в живых, навсегда это запомнили. Уходите и оставьте меня в покое.

И те, от греха подальше, злили, говоря друг другу:

– Что за черт? Болтает он что-то, не пойму что, о римлянах, а может быть, о весах[34]34
  Romano (итал.) – 1) римлянин, 2) весы с передвижной гирькой.


[Закрыть].

А другой говорит:

– Что-то он рассказывал о потаскухах, сам не знаю что. Не загуляла ли у него жена?

Один рабочий говорит:

– По-моему, он сказал: слезы капают от боли[35]35
  Слезы капают от боли – по созвучию со словом Капитолий.


[Закрыть].

А другой:

– А по-моему, он жалуется, что ему опрокинули кадку с солью[36]36
  Кадку с солью – тоже.


[Закрыть].

– Как бы там ни было, – решили они наконец, – но деньги свои мы все-таки хотим получить, а там – как знает. И так они решили в этот день к нему больше не ходить, а вернуться в воскресенье утром. Коппо же остался один на поле брани, и на следующее утро, когда он остыл и вернулись мастера, он дал им то, что им полагалось, говоря, что у него вчера вечером были другие заботы.

Ученый это был человек, хотя ему и взбрела в голову такая нелепая фантазия. Однако, если толком обо всем поразмыслить, она была вызвана не чем иным, как стремлением к справедливости и к добродетели.

Новелла LXVIII

Гвидо Кавальканти [37]37
  Гвидо Кавальканти (ок. 1259–1300) – итальянский поэт, родом из знатной флорентийской семьи, друг Данте.


[Закрыть] , достойнейший муж и философ, становится жертвой ребяческой хитрости

Виднейший гражданин Флоренции по имени Гвидо Кавальканти однажды играл в шахматы. В это время один мальчуган, по обычаю игравший с другими не то в мячик, не то в кубарь, не раз с шумом к нему подбегал; наконец, как это часто бывает, его толкнул другой мальчик, и он наткнулся на означенного Гвидо; а тому, должно быть, как раз не повезло в игре, и он в ярости вскочил и, бросившись на мальчика, сказал ему:

– Уходи играть в другое место, – и, вернувшись, снова уселся за шахматы.

Разобиженный мальчик плакал, мотал головой и не отходя далеко, вертелся поблизости, бормоча про себя: «Я тебе за это еще отплачу!»

Подобрав большой гвоздь из лошадиной подковы, мальчик вместе с другими вернулся на ту улицу, где упомянутый Гвидо играл в шахматы, и с камнем в руке подошел за спиной Гвидо не то к завалинке, не то просто к лавке, на которой тот сидел, положил на нее гвоздь и рукой, державшей камень, стал постукивать, сначала редко и тихо, затем постепенно все чаще и сильнее, так что наконец Гвидо обернулся и сказал:

– Чего тебе еще нужно? Иди-ка, от греха подальше, домой! Зачем ты стучишь этим камнем?

Тот сказал:

– Хочу выпрямить этот гвоздь.

И Гвидо снова обратился к шахматам и продолжал играть. Мальчик же, тихонько постукивая камнем, ухватил полу куртки или кафтана, которая со спины Гвидо спадала на сиденье, и, приладив к ней свой гвоздь, стал усиливать удары, чтобы как следует ее прибить, рассчитывая, что означенный Гвидо наконец встанет. Случилось так, как задумал мальчик. Гвидо, которому надоел стук, в бешенстве вскакивает, мальчик убегает, а Гвидо остается пригвожденным к скамье. Чувствуя, что он совсем опозорен и не может двинуться, и грозя рукой убегающему мальчику, он говорит:

– Иди с богом, но другой раз не попадайся.

Он пытается высвободиться, но не может и, не желая расстаться с куском своего кафтана, вынужден оставаться прикованным в ожидании появления клещей.

Сколько же должно быть тонкого коварства в мальчишке, если человек, равного которому, пожалуй, не было во всей Флоренции, мог быть таким способом осмеян, пойман и обманут ребенком!

Новелла LXXV

С живописцем Джотто приключается то, что свинья сбивает его с ног во время прогулки, которую он совершает в обществе учеников; он произносит хорошую остроту, а затем и другую в ответ на другой вопрос

Всякий, кто живал во Флоренции, знает, что первое воскресение каждого месяца мужчины и женщины всем народом отправляются в церковь Сан-Галло и что отправляются они туда скорее для развлечения, чем для богомолья. В одно из таких воскресений собрался туда и Джотто вместе со всей своей мастерской, и в то время, когда он ненадолго задержался на Огуречной улице, рассказывая одну из своих историй, проходило мимо несколько свиней, одна из которых в неистовом беге бросилась ему под ноги так, что он упал на землю. Поднявшись на ноги своими силами, но не без помощи спутников и отряхнувшись, он свиней не выругал, не сказал им ни слова, но, обратившись к спутникам, слегка улыбнулся и промолвил:

– Разве они не правы? Разве я за свой век не заработал при помощи их щетины не одну тысячу лир и ни разу не отблагодарил их ни единой миской помоев?

Услыхав это, спутники его засмеялись.

– Что говорить? Ты, Джотто, мастер на все руки. Ты еще никогда ни одной истории так хорошо не описывал, как описал случай с этими свиньями.

И поднялись к Сан-Галло. Затем, возвращаясь мимо монастырей Сан-Марко и Серви, стали, как обычно, разглядывать находящиеся там росписи, и при виде изображения девы Марии вместе с Иосифом один из них спросил Джотто:

– А ну-ка скажи мне, Джотто, почему всегда изображают Иосифа таким грустным?

И Джотто отвечал:

– Разве у него нет причины, если он видит, что жена его беременна, а он не знает от кого?

Все переглянулись и стали уверять, что Джотто не только великий мастер живописи, но к тому же и мастер семи свободных искусств[38]38
  Семь свободных искусств – круг наук, преподававшихся в средневековой школе.


[Закрыть]. А когда они вернулись домой, они многим рассказали о новых остроумных ответах Джотто, которые всеми понимающими Людьми были признаны словами, достойными философа. Велика проницательность человека, одаренного так, как одарен был Джотто.

Многие ходят и глазеют, разинув рты, вместо того чтобы смотреть очами телесными и духовными, и потому не ошибется всякий, живущий на этом свете, кто общается с людьми, знающими больше, чем он. Век живи, век учись.

Новелла LXXVI

К Маттео ди Кантино Кавальканти, стоявшему с другими на рыночной площади, в штаны залезает крыса, и он, ошеломленный, прячется за лавку, где снимает штаны и спасает себя от крысы

Тому немного лет назад в семье Кавальканти был некий дворянин по имени Маттео ди Кантино, которого и я, об этом пишущий, и многие другие не раз встречали.

В свое время этот самый Маттео ди Кантино отличался во всяких поединках, и был отменным фехтовальщиком, и все прочее умел проделывать не хуже любого другого дворянина, владея навыками и талантами, какие полагаются ему подобным.

Когда ему было уже под семьдесят и был он еще полон силы и здоровья, как-то в сильную жару (был июль месяц) он со спущенными чулками и в штанах, расширяющихся книзу, какие носили в старину, находился в кругу судачивших дворян и купцов на площади Нового рынка. И вот в то время, как означенный Маттео стоял в этом кругу, случилось, что группа мальчишек из тех, что обслуживают менял, сидящих в этом месте, останавливается на середине площади с крысоловкой, в которую попалась крыса, и, с метелками в руках, ставят крысоловку на землю, и открывают ее. Едва дверка открылась, как крыса из нее выскакивает и бежит по площади. Мальчишки, размахивая метелками, бегут за ней, чтобы убить ее, а она ищет норку, не находит ее, бежит в круг, где стоит упомянутый Маттео ди Кантино, бросается ему под ноги и, быстро поднимаясь по ним, исчезает в штанах. Каково было Маттео, когда он это почувствовал, пусть каждый сам себе представит. Он был вне себя, а мальчишки, потеряв крысу из виду, кричали:

– Где она? Где она?

Кто-то говорит:

– Она у него в штанах!

Народ толпится, все хохочут. Маттео без памяти бежит к лавке; за ним – мальчишки с метелками и кричат:

– Гони ее, она у него в штанах!

Маттео прячется за лавку и снимает штаны. А часть мальчишек полезла за ним с криком:

– Гони ее, гони ее!

Как только штаны упали на землю, крыса из них вышмыгивает, а мальчишки кричат:

– Вот она, вот она, держи ее, держи ее! Она была у него в штанах; ей-богу; он снял штаны!

Мальчишки убивают крысу. Маттео – ни жив ни мертв.

Много дней прошло, а он все не находил себе места. И нет человека, который не хохотал бы до упаду, увидев его таким, каким видел я, пишущий эти строки. Коротко говоря, он принес обет св. Нунциате, что никогда в жизни больше не будет носить спущенных чулок, и сдержал его.

Всякие бывают случаи, что и говорить! Но, думаю, что такого чудного и забавного наверняка никогда не было. Стоит эдак человек в превеликой важности и гордости, а вот такая маленькая штучка возьмет и доведет его до полного ничтожества. Того и гляди, блохи его изведут или мышь на него набросится, так что он голову потеряет. И нет такой малой скотинки, которая не задала бы человеку хлопот. Правда, человек способен справиться со всеми, если только возьмется за дело.