Текст книги "Путь к себе"

Автор книги: Франц Таурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава одиннадцатая
ДЛИННЫЙ РУБЛЬ

Не успели как следует оглядеться на новых местах, кончилась короткая летняя пора. Про эти места и поговорка сложена: тринадцать месяцев зима, остальное – лето.

А для семейства Ломовых, как и других новоселов, и без того не длинное лето еще окоротилось хлопотами и заботами, как исправнее встретить первую полярную зиму.

Хлопот и забот вдосталь.

Отеплить жилье: проклеить окна, законопатить все щели, подгрести завалинки из снега, вровень с окошками, а все пазы – особо тщательно по углам – заледенить, то есть покрыть слоем снега, обильно смоченного водой. Заготовить на всю зиму сухих дров: распилить, исколоть и сложить в поленницы. Даже воду надо заготовить. Точнее, не воду, лед. Забить кладовку плоскими иссиня-стылыми глыбами, чтобы потом отколоть, сколько надо, ледорубом и растаять в кадушке на кухне. Надо запасти на зиму грибов и ягод – не для лакомства, для здоровья… Да не перечтешь всего…

Алексей хорошо помогал, хоть и приходил домой усталый. На работе «прихватывал» ежедневно по два-три часа. И на стройке много надо успеть за короткий летний сезон.

Но когда управились со всеми домашними делами, подготовились к зиме «не хуже людей», и на стройке кончился летний аврал, и можно бы и передохнуть в ожидании следующего каленого лета, – заскучал.

Работа не веселила, всех экскаваторщиков перевели на ремонтную базу готовить механизмы к весне. Работа «не бей лежачего», соответственно и оплата – не сдельная, а оклад.

Старался занять себя дома. Нянчил Толика, сразу по приходе с работы выносил его на прогулку (детский врач, которая раз в месяц прилетала на стройку из райцентра, строго наказывала всем матерям: в любую погоду выносить детей на свежий воздух), даже помогал Фисе на кухне: чистил картошку, мыл посуду.

Потом надоело. Если и делал что по дому, то лишь после напоминания и явно нехотя.

– Занесла нас сюда нелегкая! – сказал как-то в сердцах.

Фиса и сама считала, что вовсе ни к чему было уезжать с Ангары, но разговора не поддержала. Знала, что скор Леша на решенье. И со страхом подумала, что это недовольство опять может сорвать его с места. А куда же подниматься с ребенком среди лютой зимы. Тем более с такими трудами подготовились к зимовке.

Но Алексею и не требовалось поддержки.

Его уже денно и нощно точила мысль: «Просчитался! Если такая волынка и дальше пойдет, – три месяца работать, остальные сидеть на окладе, тут бобра не убьешь!»

Он, конечно, знал, что, когда стройка наберет силу, работы экскаваторщику будет через край, но надо же было как-то оправдать свою хандру и раздражение.

Вскоре после Нового года среди экскаваторщиков прошел слух, что будут набирать охотников, временно, до весны, поработать на горнорудном комбинате.

Будто бы на пленуме райкома партии был разговор о том, что на золотых рудниках срываются вскрышные работы из-за нехватки квалифицированных механизмов, тогда как на Порожной экскаваторщики сидят без дела. И будто бы Кравчук согласился, если найдутся охотники, отпустить до весны.

Долго не раздумывая, в тот же день после работы Алексей пошел к начальнику стройки.

Как оказалось, он опередил всех.

Кравчук молча выслушал его, нахмурился и сказал:

– Я о тебе лучше думал.

– Выходит, ошиблись, – ответил Алексей с небрежной дерзостью.

– Не сидится дома? – спросил Кравчук.

– А я сюда, между прочим, не сидеть ехал, а работать.

– Тебе работы не хватает?

– Что это за работа! – взорвался Алексей. – Завезли к черту на рога и сиди на окладе! Это мне надо обижаться. У меня семья!

– Слушай, Алексей! – сказал Кравчук серьезно и строго. – Не надо лицемерить! Я ведь тебя знаю как облупленного. И насквозь вижу. Меньше всего ты сейчас думаешь о семье. Семье твоей ты сам нужен в доме, а не длинный рубль, который ты рассчитываешь заработать на прииске.

– А это уж, Елисей Назарыч, мне виднее, что для моей семьи лучше. И задерживать не имеете права. Там важный государственный план срывается.

Кравчук тяжело засопел.

– Артист!.. Вот что, парень. Большое у меня желание выпроводить тебя на все четыре стороны. Чтобы тобой и не пахло!.. Семью твою жаль. Они не виноваты… А ты запомни, что я тебе скажу. Будешь по верхушкам скакать, пенки слизывать, не жди добра от жизни. Ее не обманешь!

– Неужели холостых не нашлось? Семейного человека сорвали с места! – возмутилась Фиса, когда Алексей сообщил, что едет на прииск.

– Сам попросился, – сказал Алексей.

– Сам?!

– Понимаешь, там на золоте такие условия!.. – И стал торопливо, не давая ей вставить слова, рассказывать, какие там расценки и сколько он заработает за каких-то всего четыре месяца… Приедет с деньгами, здесь летом тоже можно зашибить подходяще. Осенью возьмет отпуск, и поедут все втроем. Путевки можно купить вокруг Европы на пароходе. А то какой же смысл был ехать на Север? Нельзя упускать, само в руки плывет!..

Фиса не возражала, не перебивала его. Только, когда он выговорился и замолчал, сказала:

– Быстро мы тебе надоели, Леша!..

– Для вас же я!.. – вскинулся было Алексей.

Но Фиса просто и спокойно остановила его:

– Хватит об этом, Леша. Говори, чего тебе собрать в дорогу?.. А ехать вокруг Европы осенью мне не придется. В это время рожать буду.

Увидела, как вытянулось лицо у Алексея, и усмехнулась:

– Да не пугайся! Может, я еще ошиблась…

«Пугает… – успокоил себя Алексей. – Конечно, пугает… Было бы на самом деле, не так бы взвилась. Тоскливо ей одной, это все понятно… А мне?.. Мотаться тут без дела. Проводить день, колотить пень! А там работа, жми на всю железку! А деньги? Да разве в деньгах дело! Когда еще доведется на золотых приисках побывать? Посмотреть, как это самое золото ковшами гребут!.. А для кого стараюсь? Для нее же!.. Прокачу по морям-океанам, увидит белый свет, сама спасибо скажет…»

С такими мыслями и уехал.

У длинного рубля хвост короткий. Не сразу ухватишься… Работал Алексей изо всех сил, до ряби в глазах, до ломоты в пояснице. Ярился на стылую, порванную аммоналом породу, выгонял кубометры.

Здесь порядки свои, временем не ограничивают. И, чем забивать козла в общежитии, отведенном для вольных рабочих, лучше лишние часы поработать. И себе польза, и государству не убыток.

Товарищи Алексея, приехавшие с ним со стройки, откровенно посмеивались:

– Ты, однако, Лешка, на золоте озолотиться хочешь?

Алексей не обращал внимания на подначку. А когда навалились все разом, попрекнул насмешников:

– Каждый кубометр породы – два грамма металла. Понимать надо! Государственный план особой важности. Валюта! Можно в таком случае и недоспать малость.

– План, он всегда план, и выполнять его надо, – согласился экскаваторщик Федор Шмелев, грузный, медлительный парень, лежавший на постели с газетой в руках и до того не принимавший участия в разговоре.

Он отложил газету, спустил ноги с постели и сел. Узкая железная кровать скрипнула под ним.

– Ты вот что скажи мне, Алексей, – подчеркнуто простодушно продолжал Шмелев. – Платили бы тебе не с кубометра, а ставку? Пусть хорошую, но ставку. Стал бы ты так же надсажаться? Только не хлюзди, говори напрямую!

– А ты как думаешь? Стал бы или нет?

– Для чего мне думать, когда я тебя спросить могу. А ты отвечай!

– Неправильно вопрос ставишь. Ребятишки в школе проходят: каждому по его труду. Основной принцип социализма!

– А ты принципом не закрывайся. Я тебя прямо спрашиваю. Ты прямо и отвечай. Не станут тебе за кубик платить, как будешь работать? Как сейчас, с пупа рвать, или остынешь?

– Чего ты ко мне привязался! – рассердился Алексей. – Когда Лешка Ломов марку ронял? А то если бы да кабы, во рту выросли грибы!.. Знаешь, что было бы?.. Не рот, а огород!

– Федор! Не мучь ребенка! – сказал один из сидевших за партией в домино.

Все расхохотались.

Алексей накинул полушубок и, хлопнув дверью, вышел.

– Зачем вы его пересмеиваете? – удивился долговязый литовец Иозас Мисявичус.

Плотник Мисявичус жил в этом же бараке и по вечерам часто заходил к экскаваторщикам забить козла.

– Он же прав в своих поступках, – сказал Мисявичус. – Каждый старается иметь возможно большее для жизни. И для этого желает иметь больше денег. Разве это предосудительно?

– На здоровье! – флегматично ответил Шмелев. – Только так и надорваться недолго… По мне, такая жадность ни к чему.

– Тут не жадность, азарт! – возразил экскаваторщик, который советовал Федору не мучить ребенка. – Леша любит форснуть. Чтобы везде его верх был.

– Насчет форсу это верно, – согласился Шмелев. – Но и жадность налицо. Я не зря его спросил.

– У нас это называлось энергичность, – сказал Мисявичус. – Я, например, почти не получил наследства от отца. Имел только профессию. Энергично работал, копил деньги и приобрел ювелирную мастерскую, небольшую. И никто меня не осуждал. Наоборот. Мужчина должен быть энергичный. У него, наверное, есть семья?

– Есть.

– Тем более он поступает разумно. Мужчина должен заботиться о семье. Он мне очень нравится, этот ваш товарищ.

– Он и нам нравится, – сказал Шмелев. – Потому и одергиваем, чтобы не зарывался.

Мисявичус, казалось, хотел еще что-то сказать, но промолчал. К тому же надо было выставлять камень. Он задерживал игру.

Первую «золотую» получку, как и положено, обмыли. Достали две поллитровки спирта. На закуску разогрели на сковородке говяжью тушенку. Алексей сходил в продуктовый ларек, принес две жестяные банки консервированных ананасов.

– Огурчиков бы!.. – вздохнул кто-то.

– Годится! – махнул рукой Шмелев. – Тоже овощ!

Располагали на четверых. Но не успели еще сесть за стол, пришел Мисявичус.

Увидел бутылки, остановился в дверях.

– Прошу извинения! – принес и выставил на стол еще одну поллитровку.

После первой заговорили о заработках. Больше всех получил Алексей Ломов. Почти две с половиной тысячи. Остальные по две с небольшим.

– Все идет по нормальной схеме! – похвалился Алексей. – Четыре месяца – десять тысяч. Как штык!

– Десять тысяч значительные деньги, – сказал Мисявичус и добавил неожиданно: – Конечно, не здесь.

Заметив недоумевающий взгляд Алексея, пояснил:

– На Максимовском прииске один человек самородок поднял. Сразу двадцать пять тысяч. Здесь на золоте наши повседневные деньги, которые мы получаем за свою работу, выглядывают как маленькие.

– Маленькие в кармане. Это большие выглядывают, да не ухватишь! – засмеялся Алексей.

– Я, наверное, опять неправильно сказал, – улыбнулся Мисявичус, – но вы поняли, что я хотел сказать.

И как-то особенно пристально посмотрел на Алексея своими круглыми, светлыми, словно прозрачными, глазами.

– Чего ж тут не понять, – грубовато ответил Шмелев, – на золоте заработки золотые. Только мы не золотари, а строители. За фартом не гоняемся.

– Фарт! Фарт! – оживился Мисявичус. – Я тоже знаю такое веселое слово. Это очень хорошо – фарт!

– У тебя какой фарт? – все так же резко спросил Шмелев. – Ты мастеровой!

– Совершенно правильно вы говорите, – печально и как-то поспешно согласился Мисявичус, – какой у меня фарт! У меня заработок. Немножко больше могу заработать, чем у нас в Литве. Это весь мой фарт.

И, хотя никто не задавал ему вопросов, стал пространно рассказывать, как он работал на золотых приисках, будучи выслан из Литвы, несправедливо выслан, как вернулся на родину, когда закончился срок высылки, как решил снова поехать в Сибирь, где можно лучше заработать, но у него фарта в жизни не было, даже здесь, на золотой земле, где деньги сами в руки плывут. Вот когда он имел мастерскую…

– Хватит! Меняй пластинку! – оборвал его Шмелев. – Только и разговору: о деньгах да золоте… Будто не о чем больше.

Все давно уже спали, только Алексей никак не мог уснуть.

Разбередил душу долговязый литовец разговорами о фарте… Хоть бы взглянуть на такой самородок… Везет же людям… А что толку?.. Хоть два пуда выверни, взять-то нельзя!.. Ходи у воды, не напейся…

Томила жажда. Встал, ощупью добрался до стола, нашарил банку из-под ананасов. Осторожно, чтобы не порезать губ рваным краем, напился кисло-сладкого, похожего на облепиховый, сока и снова улегся. Алексей привык засыпать сразу. Прислонился к подушке – и конец, как в яму провалился. А тут черт знает что!

У изголовья маячил нескладно длинный Мисявичус, заглядывая в душу прозрачными своими глазами, и, словно жалуясь ему, рассказывал про печальное свое невезенье и про счастливчиков, кому деньги сами в руки плывут… А потом и его не стало. Алексей остался один, и ему сразу подфартило. Подобрался ковшом под глыбу, вывернулся, поднял и обомлел. Смотрит на него глыба золотым глазом… Самородок!.. Круглый как шар, что остался висеть дома на елке, такой же большой, желтый и блестящий… Опустил ковш на землю, спрыгнул, подбежал, схватил шар, а он как впаянный, не отдерешь… Замахнулся камнем ударить по золотому шару что есть силы! Мисявичус руку перехватил: «Нельзя – это мое золото!»

– Не дам! – закричал Алексей и проснулся.

Возле койки стоял Шмелев, светил карманным фонариком ему в лицо.

– Чего кричишь? Вставай, на работу пора!

Глава двенадцатая
ЕЩЕ БОЛЕЕ ДЛИННЫЙ РУБЛЬ

Мисявичус, как всегда, неслышно открыл дверь и с порога огляделся.

Кроме Алексея, лежавшего на койке, в комнате никого не было. Короткий зимний день догорал в верхних стеклах окна, и по полу уже стлались сумерки.

– Я услышал, что вы очень заболели, – заботливо произнес Мисявичус.

Алексей повернул к нему голову.

– Ерунда! Простыл немного…

– Я принес вам отличное лекарство.

Литовец сунул руку за пазуху и смешно согнулся, словно переломил длинное свое туловище, извлекая из глубокого кармана что-то завернутое в бумагу.

– Самое отличное! – повторил он с необычным для него сияющим выражением на узком большелобом лице.

Развернул бутылку и торжественно сообщил:

– Армянский. Пять звездочек. Экстра!

Алексей, изумясь, присвистнул.

– Откуда?

Мисявичус скромно улыбнулся.

– Есть у меня в продснабе… один знакомый.

Достал из кармана складной нож с полным кулинарным набором, откупорил коньяк. Подвинул к изголовью табурет, поставил на него бутылку и кружку.

– Примите достаточную дозу – и будет совсем хорошо.

– Надо еще кружку, – сказал Алексей.

– Я не больной, – возразил Мисявичус.

Алексей весело подмигнул.

– Никому не вредило!

Мисявичус не стал спорить, взял с подоконника вторую кружку.

Алексей разлил коньяк, граммов по полтораста. Огляделся, словно ища чего-то.

– Закусить? – забеспокоился Мисявичус.

– Ладно! – сказал Алексей. – Так пойдет!

– Правильно! – подтвердил Мисявичус. – Один мой знакомый говорил: коньяк закусывают лимоном; если лимон нельзя иметь, коньяк закусывают сыром; если сыр нельзя иметь, коньяк не закусывают ничем.

Алексей выпил сразу, крякнул и поморщился. Мисявичус пил не торопясь, мелкими глотками, смакуя.

– Хорош коньячок! – сказал Алексей. – А вот, говорят, французский коньяк самый классный?

– Приятный коньяк, – подтвердил Мисявичус. – Но это тоже очень хороший. Иностранцы очень высоко оценивают советский армянский коньяк.

– Добьем? – Алексей потянулся к бутылке.

Мисявичус убрал свою кружку.

– Пейте вы. Вам надо для здоровья.

– Нет, так не пойдет! – шумно запротестовал Алексей. – По-братски! По совести.

Он уже заметно охмелел.

Мисявичус, вежливо улыбаясь, подставил кружку.

Какое-то время Алексей лежал навзничь, прикрыв глаза и блаженно ухмыляясь. Потом приподнялся на локте, сбросил одеяло.

– Жарко!

– Не надо! Не надо! – встревожился Мисявичус. – Вам именно хорошо нужно прогреться.

Он заботливо укрыл Алексея одеялом.

– Я очень хочу, чтобы вы были скорее здоровый.

Алексей неопределенно хмыкнул.

– Вам-то что?

– Я очень хочу, чтобы вы были скорее здоровый, – повторил Мисявичус. – Вы для меня очень привлекательны. У меня есть для вас очень серьезный разговор.

Алексей посмотрел на него с пьяным любопытством.

– А ну давай!

– Может быть, сейчас не надо. Может быть, лучше потом, когда вы будете здоровый?

– Чего потом! Давай, раз начал!

Будь Алексей не столь захмелевшим, он бы заметил, что Мисявичус чем-то встревожен и очень тщательно старается это скрыть. И догадался бы, что, подойдя вплотную к серьезному разговору, гость не решается его начать.

Но ничего этого Алексей не понял.

И повторил просто с пьяной настойчивостью:

– Давай выкладывай!

Мисявичус опасливо оглянулся и подвинулся вместе с табуретом к изголовью.

– Я имею к вам большое доверие, – сказал он Алексею, – вы человек умный, практический. Я вижу, вы имеете заботу о своем семействе. Я очень оцениваю такие качества. Я сам…

И он стал утомительно подробно рассказывать, как он заботится о своей старой матери, о своих детях, которые живут у его больной сестры, потому что жена его заболела и умерла здесь, в Сибири. И что он поехал снова сюда только потому, что хотел заработать больше денег, чтобы обеспечить старость своей матери, вылечить больную сестру и дать хорошее образование своим детям. И что заработок здесь, конечно, лучше, чем в Литве, но и жизнь дороже, и если посчитать все расходы на такую длинную дорогу, то почти нет никакой выгоды приезжать сюда, в эту холодную страну. И это очень обидно, потому что он видит, как другие люди добывают очень большие деньги, но эти большие деньги они не умеют обратить на пользу себе и своим близким, а глупо и нерасчетливо разматывают их. Тот человек, который поднял большой самородок и получил двадцать пять тысяч, поехал отдыхать на Черное море, но даже не доехал. Пропил и промотал все деньги по дороге: не то в Хабаровске, не то в Иркутске… Если бы такие деньги имел он, Иозас Мисявичус, сколько доброго своим близким сделал бы он…

Алексея клонило ко сну, да и порядком надоело слушать его длинные сетования, и он довольно грубо спросил:

– Чего ты расплакался мне в жилетку?

– Я уже сказал вам почему, – почтительно ответил литовец. – Вы хороший, отзывчивый человек. Я вас очень хорошо понимаю. Вы можете иметь сочувствие к человеку, который много пострадал в жизни…

– Кончай шарманку! – отмахнулся Алексей. – Спать хочу… понимаешь…

– Правильно, правильно, – поспешно подхватил Мисявичус. – Вам сейчас очень сон нужен. Спите, спите. Завтра я вас опять посещу.

Следующий день был выходным. И очень морозным. На улицу не манило, и после завтрака Шмелев и Ленька Соколок уселись за шахматы. Семен Семеныч вытащил из-под койки видавший виды фанерный баул, разыскал иголку с ниткой, поругал свою старуху, забывшую положить наперсток, и занялся починкой мохнатых собачьих рукавиц.

– Ко мне вчера гость приходил, – сказал Алексей, раньше всех уставший молчать.

– Какой гость? – без особого интереса спросил Ленька Соколок.

– Мисявичус. Бутылку коньяку принес. И сегодня зайти обещал.

– Носит его, – сказал Шмелев. – Нашел дружков.

– Нет, коньячок у него куда с добром, – возразил Алексей. – И вообще он мужик компанейский.

В этот день Мисявичус не пришел. Пришел он на другой день, когда Алексей лежал один и томился от скуки. И Алексей искренне обрадовался его появлению. Тем более что и на этот раз Мисявичус заявился не с пустыми руками.

– Ну как вам помогло мое лекарство? – спросил он, приветливо улыбаясь.

– На поправку дело пошло, – ответил Алексей весело.

– Я очень рад это слышать, – сказал Мисявичус – Поэтому особенно необходимо повторить курс лечения.

И, не теряя времени попусту, разлил коньяк по кружкам. И при этом себя явно обделил. Но Алексей не заметил этого, да если бы и заметил, возражать, наверно б, не стал.

Одним дыхом осушил кружку. Вкусно крякнул.

– Как Христос босиком по душе прошел, – и сладко зажмурился.

Тонкие губы Мисявичуса покривились в презрительной усмешке. Но он тут же согнал ее и снова наполнил кружку Алексея. Сам он пил неохотно, казалось, был чем-то расстроен или озабочен.

Потом рассказал, что получил из дому плохое письмо. Его престарелая мать, которая сама едва ходит и еще вынуждена ухаживать за больной дочерью и маленькими внуками, осталась без крова. Дом, который он – Мисявичус – построил собственными руками, отобрали, и старуха с больным человеком и малыми детьми на руках скитаются по чужим людям.

– Старуху с детьми на улицу? – переспросил Алексей. – Чего-то ты не то говоришь. У нас так не делают.

Мисявичус грустно улыбнулся:

– Так это не у вас, а у нас…

И пояснил, что это очень старая история. Еще когда он приобретал эту мастерскую (он даже сказал: «эту проклятую мастерскую»), занимал деньги у одного знакомого. Деньги он вернул, он всегда честно возвращает взятые деньги, но как-то так получилось, что расписка осталась у того человека, и теперь тот негодяй использовал его – Мисявичуса – оплошность и по суду отобрал его дом.

– Вы этого можете не понимать, – грустно вздохнул Мисявичус, – но у нас там совсем другие порядки. Старые, нехорошие порядки… – Он махнул рукой и угрюмо потупился.

– Ну и как же ты теперь? – спросил Алексей. – Домой поедешь?

– Какой имеет смысл ехать с пустыми руками… Я скажу вам честно, я пришел посоветоваться. Вы человек умный и практичный, я уже это сразу заметил. Я хочу слышать ваш совет. Один человек, – Мисявичус подвинулся ближе к постели, – продает золото…

Он остановился, ожидая, какое действие произведет это сообщение на собеседника.

– …по десять рублей за грамм. Но, вполне возможно, отдаст за восемь… По-моему, вас это тоже заинтересует.

– Шагай мимо! – сказал Алексей. – Нема дурных! На золоте застукают – вышка!

Ответ вполне устроил Мисявичуса.

– Такое жестокое наказание за похищение золота, – возразил он. – И правильно. Похищать, воровать золото нельзя! Ничего нельзя воровать! Купить – совсем другое дело.

– Один хрен, что купить, что украсть! – махнул рукой Алексей.

– Зачем вы так несправедливо говорите? – обиделся Мисявичус. – Как это можно сказать, украсть и купить одно и то же? Я никогда в своей жизни ничего не украл! Я никогда не буду украсть. Я хочу купить за свои деньги. Это не значит, я вор! И человек, который продает, тоже на украл. Он отыскал это золото своими трудами. Здесь, в этой проклятой мерзлоте, очень много золота. Десятки лет добывают и еще сто лет будут добывать. Для государства эти ничтожные граммы – капля в море. И самое главное, это же не из кассы, а из земли. Человек нашел золото и продает его. Это нормальная коммерческая операция. В конце концов, что такое золото? – спросил Мисявичус и ответил сам себе: – Такой же товар, как и всякий другой. Почему мне выгодно купить золото? Потому что оно имеет разную цену.

И привел довод, который считал, видимо, особенно убедительным:

– Допускайте на один момент, что я могу купить здесь… ну пусть патефонные иголки. По рублю за штуку. А продать в другом месте по десять рублей. Конечно, я стану покупать патефонные иголки! Зачем мне тогда золото?

Алексей усмехнулся.

– Ну ладно, купил. А дальше куда?

Теперь усмехнулся Мисявичус.

– В Иркутске можно продать по тридцать рублей. А на Западе по сто рублей за грамм. Вы сказали прошлый раз, что заработали две с половиной тысячи. Посчитайте сами. В Иркутске это будет семь с половиной тысяч. А там – все двадцать пять!

– Столько денег могу получить? – недоверчиво прищурился Алексей.

– Посчитайте сами, – повторил Мисявичус.

– А сколько лет приварят тебе, если я пойду сейчас и передам кому надо наш разговорчик?

Алексей рывком поднялся на постели и уставился в упор на Мисявичуса.

Литовец равнодушно пожал плечами:

– Вас, вероятно, прежде всего спросят: сколько было звездочек на бутылке? Так чтобы вы не спутали – пять!

Он поднес бутылку к самому носу Алексея.

– Вы обследуете мою нервную систему. Я имел в жизни столько несчастий, что уже научился быть спокойным. Вам не нравится покупать золото?

– Нет! – резко ответил Алексей.

– Ложитесь, ложитесь! – Мисявичус ласково потрепал Алексея по плечу. – Не надо волноваться. Надо беречь свое здоровье. Даже когда вы будете иметь большие деньги, за деньги вы не купите здоровье. Лучше выпейте, – он вылил остаток коньяка в кружку и подвинул ее Алексею, – и успокойтесь.

– Вы не хотите покупать золото, – заговорил Мисявичус после короткого молчания. – Дело ваше. Я просто предложил вам, потому что имею к вам большое уважение. Но скажу еще раз, дело ваше… Я прошу вас, сделайте мне только одну услугу.

– Какую?

Мисявичус пристально посмотрел Алексею в глаза:

– По-честному? Без обмана?

Алексей побагровел:

– Ты за кого меня принимаешь!

– Не горячитесь, – сказал Мисявичус. – Я вижу, что имею дело с честным человеком. Я не могу сам отвезти золото. Это будет подозрительно. Северные жители выезжают редко. Дорога стоит много денег. Вы через месяц заканчиваете свою работу и уезжаете без всякого подозрения…

– И ты мне в карман золота насыпешь?

Мисявичус тоже усмехнулся:

– В карман сыпать неудобно. Я видел у вас, когда первый раз заходил, очень красивый утюг. Еще ваш товарищ смеялся, зачем вы купили такой большой утюг. Вы сказали, что в ларьке были только такие. Вы правильно сказали. Я тоже купил там такой утюг, – и снова пристально уставился на Алексея.

– Ну?..

– Услуга ваша состоит в том, – сказал Мисявичус, медленно выговаривая каждое слово, – вы увезете свой утюг и мой утюг в Иркутск… За это вы получите столько же денег, сколько заработали здесь за четыре месяца.

Алексей захохотал:

– А если не довезу?

– Довезете. Я уже сказал, что считаю вас честным человеком. Кроме того, – Мисявичус многозначительно усмехнулся, – портить отношения в таком деле невыгодно. И опасно. – Он посмотрел на часы. – Ваши товарищи придут еще не скоро. Я успею сходить за своим утюгом.