Текст книги "Путь к себе"
Автор книги: Франц Таурин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Трудно было признаться даже самому себе, отчего эта тревога. Да ведь от самого себя человек особенно старательно укрывает все свои ошибки и промахи, не говоря уже о более серьезных грехах. Себя обмануть куда ловчее, чем кого другого. Сам сказал, сам поверил. И если вдруг окажется в душе два человека и заведут они спор, верх будет того, кто добрее к самому себе. И тогда преступления станут казаться проступками, проступки – ошибками, пороки – слабостями, а слабости вообще не в укор.
Поехала с ним!.. Ну и что?.. Звал он ее?.. Сама она… Если бы хотел ее с собой прихватить, так знал ведь, что она на базе, мог бы разыскать… А даже не пошел к ней, хоть в первую по приезде ночь и вовсе некуда податься было… Не пошел – это верно, однако, как с поднебесья на землю ступил, первым делом о ней подумал… Ну и что с того?.. Подумал, и на том молчок!.. И не встреться она ему в столовой, шагу бы навстречу не сделал… Тоже вроде верно… Зато, как увидел, враз сомлел. Руки, ноги онемели… Едва донес до столика суп-лапшу… Так она ведь сама сказала: «Садись вон там, в уголке. Я к тебе сейчас выйду…»
И вышла…
За столик в углу никто не садился. На этот столик собирали посуду. Алексей сидел один. Варька подошла, как была, в халате, с закатанными выше локтей рукавами.
Села, подперла щеку кулаком, смотрела на него ласково, с чуть заметным лукавым прищуром.
– Да ты ешь. Еще насмотришься.
И он ел. Все съел: и суп-лапшу и гуляш. Только вкуса не понял.
Спросил, непонятно к чему:
– Давно здесь, в столовой?..
– Недавно… Как от него ушла.
– Что ж так?
– Чего так?
– Ушла-то отчего?
– Надоело, вот и ушла… Что мне, тряпки его дареные нужны?..
– Видно, нужны были.
– Не огрызайся. Поди, знаешь меня… Тряпки я все оставила. Ни одной не взяла.
Что бы, казалось, Алексею, до ее тряпок? А вот, обрадовался. Потом опять насупился и спросил:
– Сейчас-то как живешь? Одна?
– Одна.
Не удержался. Вырвалось:
– Что ж так? Не похоже на тебя.
– Сама дивлюсь, Лешенька. Может, чуяла, что тебя встречу.
Прямо сказано было. А он промолчал. Не сказал ни «да», ни «нет». Только в таком случае промолчать – все равно что сказать «да».
– Надолго к нам на базу?
Алексей рассказал, за каким делом приехал.
Варька внимательно, не перебивая, выслушала. Подождала, может быть, еще что скажет.
– Значит, ты сейчас прямо со стройки?.. – Заглянула ему в глаза долгим взглядом. – Дома был?
Ответил не сразу, будто нехотя:
– Был…
И опять молчок…
– Ну и что же?
– Не больно я там нужен…
Варька снова посмотрела так, словно заглянула не в глаза – в душу.
– Кого обманываешь? Меня или себя?
– Очень мне нужно тебя обманывать!
– А себя? Нужно?
Ответил с сердцем:
– По себе не суди!
Варька беззлобно усмехнулась:
– Нет, Лешенька. Я себя никогда не обманываю. Да и других не стараюсь… А какие у тебя дома дела, тебе виднее. – И круто перевела разговор на другое: – Когда отплываете?
– Сегодня вечером.
– Уже сегодня! – сказала Варька как бы про себя.
Раздумывала недолго. Вскинула глаза и улыбнулась так, как только она умела, весело и немного вызывающе.
– Поеду с вами! Возьмешь?
…И что было ему делать?..
Ну, собрал бы силенки, сказал: «Не надо!» – она бы запросто, не спросясь, поехала. Это уж точно! Если решила ехать, поехала бы… Конечно, взял он ее не потому, что все равно поехала бы она, а потому… Да что там «потому»!.. От одного ее взгляда помутнело в голове, бросило и в жар, и в холод… И не сказала бы она ничего, он бы сам взмолился: « Варька, поедем!..»
И она это видела и понимала. И сама, не дожидаясь его мольбы, сказала: «Поеду!», только потому, что любила решать сама, ценила не то, что дают, а то, что сама берет…
Где же было ему набрать сил, чтобы отвести наваждение, чтобы со всей твердостью сказать: «нет!», где?.. Хоть и стояли в глазах живым укором и Фиса и Толик, сглотнул комок со слезой и… переступил…
А дальше что?.. Дальше? Караван провести через пороги. Правильно. Обязательно провести. И это прежде всего, и это главное! И это правильно, что прежде всего и что главное. Только не про то речь. Это другая протока. И если на реке все протоки рано или поздно сольются в одно русло, то здесь бывает и так, каждая течет сама по себе… Так что еще вовсе не ясно, куда стрежень свернет и куда какая выведет…
Пока русло одно, пароход «Алдан» в четыреста сил волокет караван по широкому плесу, и солнце рябит на синей густой воде, и теплый встречный ветер ворошит волосы и мысли…
– Леша! Чай скипел, иди завтракать!
Варька, вся светясь на солнце, стояла в открытых дверях каюты.
Часть вторая
ТО, ЧТО АЛЕКСЕЙ ЗНАЛ
Глава седьмая
СЕМИЦВЕТОВА ФИСА
Когда этот ладный отчаянный парень спустился с трибуны, провожаемый аплодисментами и ядреным хохотом всего зала, и сел неподалеку, ряда на два впереди нее, Фиса спросила у подруги:
– Кто это?
Спросила с трепетом и восхищением.
Фиса недавно поступила на стройку, еще трех месяцев не было. Для нее даже бригадир ихней малярно-штукатурной бригады, – степенная Глафира Петровна, которую, впрочем, все работницы называли просто Глаша, и лишь самые молодые девчонки – тетя Глаша, – не говоря уже о мастере участка или прорабе, был авторитетом непререкаемым.
А тут замахнулись на самого генерала, начальника всего строительства!..
И что больше всего потрясло Фису, люди, сидевшие в зале, а их сидело много, несколько сот человек, люди все взрослые, самостоятельные, известные на стройке, – таких зеленых, как Фиса, в зале было раз-два и обчелся, – эти вот взрослые, самостоятельные, известные люди были согласны с дерзким насмешником и откровенно смеялись над генералом.
– Кто это?
Подружка, комсорг ихней бригады Тося Купина, усмехнулась про себя: не простое любопытство, а взволнованное нетерпение прозвучало в повторном Фисином вопросе.
– Экскаваторщик с правого берега, Лешка Ломов.
Лешка!.. Как она запросто: Лешка… А он вон как… самого генерала!
Фиса, конечно, очень плохо разбиралась в сложных вопросах, о которых говорили сегодня на партийно-хозяйственном активе. Она сама работала в Жилстрое, штукатурила и красила жилые дома, детские ясли и магазины, и о том, что делается в котловане гидростанции и на плотине, имела самое поверхностное понятие и потому не совсем верно поняла и то, что происходило на собрании. Поняла только одно, что никто на генерала не замахнулся, а вот этот осмелился. И все его поддержали. И оттого в ее глазах Алексей Ломов поднялся почти на ту же недосягаемую высоту, где до этого витал один только начальник строительства.
А то, что он, этот отчаянный Алексей Ломов, молодой, красивый и веселый, не имело тут никакого значения.
Так внушала себе Фиса, а сама тайком от подруги то и дело бросала взгляды на него. Но Алексей сидел впереди, и ей были видны только волнистые темные волосы, аккуратно подстриженные на затылке, и ровный белый подворотничок, плотно охватывающий крепкую шею. Переговариваясь с товарищем, Алексей оборачивался к нему, и тогда Фисе виден был его профиль: высокий, чуть убегающий назад лоб, прямой нос, четко очерченные губы. Она ловила каждый такой поворот его головы, и лицо его казалось ей все более и более привлекательным.
Наконец Тося Купина не выдержала:
– Ты на него очень-то не заглядывайся!
Фиса ужасно смутилась и вместо того, чтобы возмутиться подозрениями подруги, машинально спросила:
– Почему?..
– Шибко верченный.
И, так как Фиса смотрела на нее непонимающими глазами, пояснила:
– Набалованный. Привык, что не отказывают… Ты застала еще Фроську в нашей бригаде?
– Да…
– Ну вот от него у нее.
– Значит, он с ней?.. – спросила Фиса упавшим голосом.
– Держи карман шире! – со злостью ответила Тося. – Очень она ему нужна с пузом, а теперь с пеленками. Мало ли нашего брата дур! – И сердито отвернулась.
После этих слов Фиса глядела на Алексея со страхом и, сама того не сознавая, с еще большим восхищением…
Собрание окончилось. Все хлынули в раздевалку.
Подруга сердито дернула Фису за рукав.
– Пошли! Да не верти ты шеей! Заоглядывалась!
– Я Глафиру Петровну… вместе идти…
– Ладно уж… Ой, смотри, Фиска!
И, хотя Тося решительно утащила ее, около вешалки они встретились лицом к лицу.
Какой-то долговязый парень, стоявший в очереди впереди Фисы, крикнул:
– Лешка, давай номерок!
Алексей подошел, окинул небрежным взглядом обеих подружек и словно споткнулся, встретившись с Фисой глазами.
На какое-то мгновение его большие синие глаза сузились и потемнели, потом по лицу расплылась веселая дурашливая улыбка.
– Славка, не узнаю! Такие девушки, а ты стоишь как пень. Ваши номерки, сеньориты!
И, расшаркавшись, протянул руку.
Тося что-то буркнула в ответ, а Фиса, ужасаясь своей смелости, положила номерок на его раскрытую ладонь.
Алексей отодвинул приятеля и подал номерки – свой и Фисин – гардеробщице.
– Лешка, мы же договорились! – обиженно пробасил Славка, пригибаясь к уху Алексея.
– Айн момент! – так же тихо ответил Алексей.
Сунул свою черную цигейковую тужурку Славке, а сам, картинно склонив голову, застыл, держа Фисино пальто в вытянутых руках. Фиса вспыхнула:
– Что вы?… Я сама.
– Прошу! – сказал Алексей сладким голосом и ловко помог Фисе надеть пальто.
Пока она застегивала пуговицы, Алексей проворно надел тужурку и шапку-кубанку.
Прищелкнув каблуками франтоватых хромовых сапожек, галантно представился:
– Алексей Ломов!
Фиса несмело подала ему руку.
– Семицветова… Фиса.
– Очень приятно.
Алексей вежливо откозырнул, круто повернулся, кинул «Пошли!» молча наблюдавшему за ним Славке.
В дверях обернулся, метнул острый взгляд на растерянно смотревшую вслед ему Фису и послал ей воздушный поцелуй.
– Ой, дуреха! – сказала Тося, не то осуждая, не то сочувствуя.
И всю дорогу – они жили в одном общежитии, только в разных комнатах – пересказывала Фисе, явно с профилактической целью, различные истории о мужском коварстве и вероломстве.
Фиса ушла к себе возбужденная и растревоженная и долго не могла уснуть, переполненная сладкой жутью.
Впрочем, предостережения подруги произвели на нее немалое впечатление, и если бы события стали развиваться по разработанному Тосей сценарию («Теперь ты от него не отвяжешься. Завтра жди в гости!»), возможно, что Фиса нашла бы в себе силы для отпора.
Но Тосины прогнозы оказались еще более ошибочными, нежели вошедшие в пословицу прогнозы погоды.
Ни завтра, ни послезавтра, ни в последующие дни Алексей в гости не заявлялся.
А Фиса, безоговорочно признававшая Тосин авторитет в сердечных делах, ждала его. Ждала сперва с опасливым волнением, потом с нетерпением и, наконец, с обидою обманутых надежд.
До нее доходили слухи, что Лешка Ломов «гуляет» с молоденькой учительницей из школы-интерната. Тося показала ей как-то эту учительницу.
– Ничего особенного! – сказала Фиса, придирчиво оглядев ее. – Подумаешь, вырядилась!
Встретились они с Алексеем совсем нечаянно.
Фису пригласила на именины бывшая школьная подруга. Среди прочих гостей оказался и он. Как потом выяснилось, зашел случайно. Его затащил один из приглашенных парней, зная, что такой весельчак, песенник и плясун в любой компании будет не лишним.
Когда Алексея, нового в этом доме человека, стали знакомить со всеми и подошла очередь Фисы, он сказал:
– Мы уже знакомы. – Как-то по-особенному приветливо, почти застенчиво улыбнулся и добавил: – Если не забыли Алексея Ломова?
Фиса, ожидавшая какой-нибудь колкой шутки и приготовившаяся дать сдачи, была обезоружена.
– Нет, не забыла.
И почему-то на душе у нее стало так легко и отрадно, как давно не было.
Весь вечер Алексей был возле нее.
За столом глаз с нее не спускал и, что Фису особенно подкупило, пил умеренно, но весело и не чванясь. Танцевал почти только с ней, но каждый раз, перед тем как пригласить, спрашивал взглядом позволение. И танцевал без вывертов и прижиманий. А когда стали петь песни, каждый раз, перед тем как запевать, обращался к ней:
– Какую?
И все песни, которые любила Фиса, он знал…
Конечно, он провожал Фису.
Фису и Тосю. Он взял их под руки и всю дорогу смешил, рассказывая анекдоты и разные забавные случаи.
И Тоська, та самая Тоська, которая так старательно предостерегала Фису, теперь хохотала, жеманно взвизгивая, и, будто обессилев от смеха, висла на нем, прижимаясь к его плечу.
Но Фису это не задевало, она чувствовала, что идет он только с ней и рассказывает только ей…
У дверей общежития Алексей степенно попрощался с обеими за руку и, заглянув Фисе в глаза, сказал:
– Девчата, завтра мировая картина. «Фанфан-Тюльпан». Приходите. Я возьму билеты на восьмичасовой.
А после сеанса пригласил в кино на следующий день. Тоже шла какая-то очень замечательная картина.
Тося мужественно отказалась, сославшись на заседание «комсомольского прожектора».
С того вечера они стали ходить вдвоем.
Алексей много рассказывал и не только смешное. Про войну, про то, как работал в Средней Азии. Тоже на стройке. Фиса очень любила слушать его рассказы. И вообще, ей было с ним удивительно хорошо и легко. Теперь она уже точно знала, что вовсе он не такой, как про него говорили. Никакой он не нахальный. Он вежливый, умный и… скромный. Да, скромный! Проведет до общежития, попрощается и уйдет. Или, если еще поговорить надо, скажет: «Походим!» Нет этой глупой привычки тискаться в коридоре или по-за углами…
Теперь даже и вспоминать неудобно, перед собой неудобно, как она огорчилась, когда он в первый вечер, как ходили они в кино, довел ее до дверей общежития, попрощался и ушел. Думала: все!.. Походил два вечера, надоело и ушел.
Нет, он очень хороший!..
Так прошло около полутора месяцев.
Они просмотрели множество фильмов, несколько раз съездили в город в театр и в филармонию.
Про них говорили: Лешка закрутил с Фиской. А они еще даже и не поцеловались.
Когда Алексей возвращался к себе домой (он занимал комнату в доме молодых специалистов, еще этот дом называли итээровским общежитием), – возвращался в необычно для него раннее время – соседи спрашивали:
– Ну, как дела, Леша?
– Нормально.
– Видать, не подфартило?
– У кого, может, и не подфартило.
– А у тебя?
– Я сказал, нормально.
Но ему не очень верили. Былая его яркая слава стала тускнеть.
Его это мало беспокоило. Он знал, чего добивался.
Зато Фиса все чаще и чаще задумывалась.
Уж очень «не как у людей» складывалось у них с Алексеем. Кто он ей?.. Как кто?.. Ну, просто друг!..
Уже потом, позднее, когда стали они мужем и женой, Фиса призналась как-то в располагавшую к полной откровенности минуту:
– А знаешь, Леша, я ведь сперва боялась тебя, а потом… удивлялась.
– Удивлялась-то чего?
– А как же? Ты ведь сразу понял, что очень ты мне показался.
– Допустим.
– А у парней уж так, как заметит, что он девчонке по сердцу, сразу… отдай все.
– Нормально.
– Ну, а ты не так, вот я и удивлялась…
– Боялся я.
– Что по роже дам?
– Наоборот. Боялся, что согласишься сразу.
– У, бессовестный!..
Но это было потом, а пока что Фиса от встречи до встречи находилась в тревоге: может, сегодняшняя встреча была последней, а завтрашней вовсе и не будет…
Но вот в один из звонких весенних дней, когда Фиса сразу после работы, наскоро перекусив и поспешно переодевшись, пришла в скверик возле кинотеатра, где они всегда встречались, Алексей сказал ей:
– Пойдем на гору! Тропки уже подсохли.
Фиса даже вздрогнула от неожиданности. Вот оно!.. И тут же рассердилась на себя: чего оробела! Но спросила совсем равнодушно:
– Не достал билетов?
– Билеты в кармане! – Он похлопал себя по кожаному боку.
На нем была коричневая шевровая курточка на молниях, которая очень шла к нему, плотно облегая крепкие плечи и широкую грудь.
– Ты посмотри, какой день чудесный! Грешно сидеть взаперти, в духоте.
Когда они были вдвоем, Фиса, кроме него, никого и ничего не замечала. Теперь она огляделась.
День и вправду был чудесный. Ласково светило солнце. На ровно подстриженных кустиках акаций лопнули почки, и угловатые ветки покрылись мохнатыми бледно-зелеными шариками. Весело чирикали драчливые воробьи, стайками перепархивая с места на место.
– Пойдем, Лешенька!
И быстро пошла, как будто очень торопилась куда-то.
За поселком дорогу в гору преграждала не просохшая еще ложбинка.
Алексей посмотрел на светлые Фисины туфельки.
– Держись за шею!
Подхватил ее на руки и, осторожно ступая по скользкой грязце, понес через ложбинку.
«Господи! – ужаснулась Фиса. – Что захочет со мной, то и сделает!..»
И, словно отдаваясь безропотно на его волю, вся приникла, крепко обхватив его за шею.
В этот именно момент им повстречался Толя Груздев.
Потом, восстанавливая в памяти все, что произошло, Фиса никак не могла понять, откуда он так внезапно появился. Правда, Алексей говорил, что видел, как Анатолий спускался с горы, им навстречу. А Фиса, как всегда, никого, кроме Леши своего, не видела.
Как бы то ни было, Фиса увидела Толю Груздева, лишь когда он поравнялся с ними, пересекая ложбину.
И почему она так смутилась?.. Опять-таки, вспоминая потом, Фиса отчетливо представляла, повстречайся им кто угодно, только не Толя Груздев, она бы и внимания не обратила…
А тут она, будто застигнутая за каким стыдным занятием, рванулась так резко и неожиданно, что Алексей не смог удержать ее. И она бы упала навзничь в жидкую грязь, если бы Алексей не успел подхватить ее под мышки. Только ноги ушли в холодную жижу по щиколотку.
– Не брался бы, если не по силам! – с усмешкой бросил на ходу Толя Груздев.
– Как-нибудь без тебя управимся! – в сердцах ответил Алексей, рывком вскинул на руки Фису и быстро вынес ее на сухое.
Когда Алексей опустил ее на землю, Фиса прежде всего оглянулась вслед Анатолию.
Толя Груздев уходил, не останавливаясь и не оглядываясь.
– Разуйся!
Фиса замахала руками.
– Кому говорят! Застудишь ноги.
Почти силой усадил Фису, снял с ног покрытые грязью туфли.
– Чулки снимай!
– Да что ты, Леша!
– Ну ладно, потом.
Схватил туфли, убежал.
Фиса сидела на кожанке, поджав ноги, смотрела вслед Анатолию. Он уже поднялся на взлобок и шел по улице поселка. Фигура его была видна только до пояса, потом только голова и плечи, потом только голова, и вот он весь скрылся за косогором.
Весь ушел… так же, как весь ушел из ее жизни… Не встретился бы Алексей, она была бы с Толей. Толя любил ее… наверно, и сейчас любит… Ей тоже приятно было быть с ним. Но Алексей совсем другое… Как хорошо, что она встретила Алексея до того, как сказала Толе последнее слово. А ведь могла сказать…
Фиса представила, что могла встретить Алексея уже женой Толи Груздева, и вся похолодела…
Прибежал Алексей, подал ей чистые туфли.
– Надевай! Я осторожно мыл. Они внутри сухие. Погоди…
Сперва рукавом гимнастерки, потом носовым платком обтер забрызганные грязью чулки.
– Или, может, вернемся?
Возвращаться Фиса решительно отказалась. Ноги у нее совсем сухие. И почему он думает, что она такая неженка?
Они поднялись на самую вершину горы.
Он стоял за ее спиной, легонько поддерживая за плечи, как будто опасался, что ее подхватит и унесет порыв резкого весеннего ветра…
Под ними, в жесткой оправе крутых берегов, искрилась на солнце стремительная река. Широкие и узкие протоки цвета густой небесной голубизны огибали плоские острова, щедро разбросанные по всему руслу. Острова уже начали зеленеть молодой травкой, и только по их краям сероватой каймой выделялись еще не распустившие листву тальниковые заросли. Вправо, насколько хватал глаз, уходила синими волнами гористая тайга, и, уже где-то далеко-далеко за горизонтом, висели в воздухе кружевные контуры покрытых вечным снегом вершин Хамар-Дабана. Слева, до самого горизонта, раскинулся огромный город, увенчанный ажурной стрелой телевышки, а ближе, казалось совсем под ногами, темнела четырехугольная яма котлована строящейся гидростанции, и, примыкая к ней, перекрывала две трети речной долины желто-бурая гряда гравийной насыпи.
Впрочем, ничего этого Фиса не видела. Перед ее широко раскрытыми глазами было то, чего она не могла видеть: лицо стоявшего за ее спиной Алексея, взволнованное его лицо, его нестерпимо синие глаза…
Ну, почему он молчит?.. Неужели он ничего не чувствует?..
– Фиса! – он повернул ее лицо к себе, и она поразилась его бледности. – Фиса! Только отвечай сразу!.. Будешь моей женой?..
Она как-то испуганно вздохнула, вскинув руки, обняла его и уткнулась лицом ему в грудь.
Он гладил ее вздрагивающие плечи. А она шептала исступленно и бессвязно:
– Леша!.. Лешенька!.. Ты не знаешь, какая я плохая… Леша!.. Я так тебя люблю…
Глава восьмая
ПРОКЛЯТАЯ ГЛИНА
Все это припомнилось Алексею, когда седьмая бригада, работавшая на суглинке, получала в цеховой конторе зарплату за июнь месяц…
С первых чисел июня пошли дожди. Сперва все даже обрадовались. С начала весны установилась великая сушь. За весь май не выпало ни капли дождя. Едкая душная пыль висела в воздухе, покрывая серым налетом и стены кабины экскаватора и молодую, только что набиравшую рост траву. Перед тем как браться за рычаги, надо было протирать их влажной тряпкой.
Седьмая бригада, в которую включили и Алексея Ломова и Анатолия Груздева, разрабатывала карьер суглинка. Они грузили суглинок на самосвалы. Бригаду только что сформировали, на нее возлагалась специальная, как выразился сам начальник строительства, особо важная задача.
Начальник строительства, Корней Гаврилович Рожнов, верный своему правилу уважительно разговаривать с людьми, обстоятельно, может быть даже слишком обстоятельно, – ведь перед ним сидели все старые гидростроители, – обосновал особую важность поставленной задачи.
Плотина отсыпается из гравия. Что такое насыпь из гравия?.. Решето. Вода не задержится, уйдет. Чтобы вода не ушла, надо поставить ей преграду. Такой преградой будет слой суглинка, – попросту сказать, глины, – толщиной в десять метров, во всю высоту плотины и по всей ее длине. Проще сказать, именно этот слой суглинка будет плотиной, преграждающей путь воде. А гравий, насыпанный с обеих сторон глиняной стены, – это для массивности, для устойчивости, чтобы вода не сдвинула, не унесла суглинковую преграду…
– Теперь, посчитаем, – говорил начальник строительства, – длина плотины четыре километра, значит, четыре тысячи метров, ширина слоя, я уже сказал, десять метров, и к осени, чтобы создать напор для первых агрегатов, надо вывести плотину на восемнадцать – двадцать метров. Таким образом, четыре тысячи на десять и еще на двадцать, выходит, по Малинину – Буренину, восемьсот тысяч кубов суглинка надо уложить в ядро плотины. Ясно?
Что может быть яснее? Конечно, все сказали: ясно!
Стали считать: сколько можно погрузить экскаватором за смену, за сутки. И вышло, что надо поставить в карьер не меньше как два десятка машин.
– В два этажа, что ли, ставить! – сердито возразил Алексей Ломов.
– К сожалению, так получается, – подтвердил начальник строительства. – В карьере одновременно могут работать не более восьми экскаваторов. Какой выход? Выход один: каждому давать не менее двух норм. И никаких срывов! Понятно теперь, почему я к вам пришел с поклоном?
И опять все сказали: понятно!
– И еще прошу учесть, – добавил начальник строительства, – строим первую станцию на Ангаре. В зарубежной печати достаточно злопыхательства, как по поводу любого нашего большого начинания. Нашлись ученые мужи, доказали по всей науке, что не смогут большевики в такой короткий срок пустить турбины на Ангаре. Мы сказали: пустим! И трепаться нам не к лицу. Как начальник строительства официально вам заявляю: турбины и генераторы доставлены. Монтаж идет успешно. Дело за вами. Погрузите восемьсот тысяч кубов суглинка – будет плотина, пустим в срок первые ангарские турбины. Не погрузите – правы будут наши зарубежные радетели. А мы с вами будем… кто мы будем? Трепачи! Ясно?
После этого и началось…
Работали не за страх, а за совесть. Без перекуров. Смена от смены принимала машину на ходу. Меньше двух норм никто не давал.
– Ушлый наш новый начальник, – сказал как-то Алексей, возвращаясь вместе с товарищами со смены.
Сказал не то чтобы осуждающе, но Толю Груздева словцо задело.
– Это почему же ушлый?
Алексей усмехнулся.
– Генерал, тот бы приказал: две нормы и ни шагу назад! И день и ночь стоял бы над душой. А этот с подходом, разбередил душу и валяй вкалывай. Вроде попросил, а, выходит, крепче приказа.
– Так это что: хорошо или плохо, что с тобой, как с человеком, говорят? – рассердился Толя Груздев.
– Наверно, хорошо. Я и говорю, ушлый.
Толя Груздев только рукой махнул.
Но вот ударили дожди.
Работа на суглинке сразу застопорилась. Потому что суглинок – это по технической документации, а на деле – самая проклятущая глина… По мокрой глине просто пройти – не обрадуешься, каблуки оторвешь или вовсе сапоги оставишь. А работать с ней – одно горе.
Подцепишь ее полный ковш, а опростать не тут-то было. Трясешь ковшом над кузовом самосвала, тяги воют с натуги, весь корпус экскаватора подпрыгивает, а проклятая глина как прикипела к ковшу!
Так же намертво липнет и к кузову самосвала и к гусеницам тракторов, которые укатывают суглинок на плотине. Ну, там приспособились, придумали мокрый способ укладки. При этом способе дождь не помеха. А вот экскаваторщикам и шоферам беда. Где уж там две нормы, одной не выдать!..
Так, не просыхая, прошла первая декада. На доске показателей седьмая бригада переместилась с самолета на черепаху.
– Спикировали! – посмеивались экскаваторщики, работавшие на гравии. Им-то дождь не мешал.
Посмеивались не весело. Все знали: по метеопрогнозу дожди до конца месяца. И все понимали – положение становится угрожающим.
Начальник строительства снова пришел в седьмую бригаду.
Не убеждал, не уговаривал. Просто спросил:
– Сдаемся?
Экскаваторщики хмуро молчали.
Только Алексей возразил в сердцах:
– Не по адресу шуточки, товарищ начальник! Нам, между прочим, тошнее, чем кому другому, от этой слякоти. Одно дело – теперь всех собак на нас. Другое – опять же нас бьют по карману. Начальство на окладе, а мы чего получать будем?
Корней Гаврилович невесело усмехнулся:
– Этой беде можно помочь.
– По копейке на кубик накинете? – с издевкой бросил Алексей.
– Нет, – спокойно возразил начальник строительства, – менять расценку за кубик полномочий не имею. Да и вам эта копейка ничего не даст. Могу сделать другое. С сего числа ввожу на погрузке и вывозке суглинка прогрессивку. И это все, что я могу сделать. Дождь отменить не могу. Остальное за вами.
К концу смены заявилась чернявенькая девушка из планового отдела, обошла все экскаваторы и в каждой кабине прилепила листок с новыми прогрессивными расценками.
– Это что за поминальник? – спросил Алексей.
– Прогрессивка! – сердито ответила девушка. Она была недовольна, что отправили ее под проливным дождем месить глину. Подумаешь, неотложное дело!
Алексей быстро пробежал глазами по табличке.
– Только-то!
Он понял сразу, что прогрессивка «крутая», и отозвался пренебрежительно, лишь чтобы позлить чернявенькую.
– Мало! – негодующе воскликнула девушка. – У вас теперь не карьер суглинка, а золотые россыпи! Балуют вас. Посадить бы тебя на мои семьсот сорок!
– Никак невозможно! – с достоинством возразил Алексей. – Я ведущая фигура на строительстве!
– Ведущая! То-то и уселись на черепаху. Молчал бы в тряпочку!
Вечером, на стыке между сменами, экскаваторщики седьмой бригады обменялись мнениями.
– Начальник слово сдержал, – сказал Анатолий Груздев. – Дело за нами.
– Мы работы не боимся, был бы харч! – весело поддержал Алексей. – Такой прогрессивочки, браточки, я лично сроду не видывал.
– Разве в этом главное? – упрекнул его Груздев.
Алексей не мог оставить за кем другим последнее слово.
– Одно другому не мешает. Ты мне агитацию не разводи! Меня уже начальник сагитировал. В общем, кто как, а я, кровь из носу, меньше двух норм не согласен!
– Давай хоть три. Кто тебе запрещает?
– Вот это разговор!
Работали и до этого на совесть. Но теперь, кроме всего прочего, раскалила, можно сказать, спортивная злость. Надо было доказать и начальнику, и всей стройке, и самим себе (и это, пожалуй, главнее всего), что не зря положился на них начальник строительства, не зря выдал такую шальную прогрессивку, а дал ее стоящим ребятам.
Дожди по-прежнему лили каждый день. К ним уже привыкли. Больше того, они подсознательно воспринимались как досадное, но непременное условие этого отчаянного состязания.
Ни один машинист, закончив смену, не уходил сразу домой. Вместе со сменщиком осматривали машину, наполняли масленки, если надо, ремонтировали. На этот случай у каждого в кабине хранился запас деталей.
В середине месяца заболел сменщик Алексея. Шесть суток, пока тот выздоровел, Алексей работал по две смены. Посланного механиком подменного не принял. Пока привыкнет к этой глине, угробит машину.
И вот отчаянный штурмовой месяц позади. Что надо было сделать, сделали. Пришли в цеховую контору получать зарплату.
Никто не подсчитывал, сколько же причитается с учетом необыкновенной прогрессивки. Не до подсчетов было. Знали: сработали хорошо, получка должна быть звонкая. А сколько?.. На то есть в конторке бухгалтер, седенький Иван Пименович, и при нем еще три девицы. Они подсчитают…
Пришли сразу всей бригадой и заполнили всю тесную конторку.
Иван Пименович поправил очки на востреньком, длинном, как у кулика, носу, пододвинул ведомости и для порядка спросил:
– Какая бригада?
– Седьмая непобедимая! – крикнул Алексей.
Все три бухгалтерские девушки весело рассмеялись и одарили шутника приветливыми взглядами. Конечно, никакой корысти ни одна из них в этом деле не имела, но приятно же посмотреть на парней, которые столько заработали!
Ведомость составлена по алфавиту. Первым получал Анатолий Груздев.
Иван Пименович поставил синим карандашом птичку и сказал:
– Расписывайтесь! Сумму прописью!
Но Толя Груздев не торопился.
Он долго рассматривал цифру, выведенную в графе «к выдаче на руки», потом посмотрел еще раз, точно ли против его фамилии эта цифра, и отодвинул ведомость.
– Неправильно подсчитано!
У трех девиц, наблюдавших внимательно за ним, округлились глаза.
А Ивана Пименовича едва не хватил удар. Он ткнулся в ведомость, словно хотел клюнуть ее длинным своим носом, потом резким жестом сдвинул очки на лоб и уставился на Груздева.
– Ты что! – Он задыхался от возмущения. – Несытые твои глаза! В два раза больше начальника стройки!.. Девять тысяч! И все мало!..
– Зря, папаша, шумишь, – спокойно сказал Толя Груздев. – Я не сказал – мало. Я говорю – неправильно подсчитано.
Выражение негодования сменилось на сухоньком лице Ивана Пименовича выражением растерянного недоумения.
– Неправильно подсчитано! – повторил Толя Груздев. – Деньги народные, нельзя ими так швыряться!
– Точно по приказу начальника стройки, – словно оправдываясь, пояснил Иван Пименович.
