Текст книги "Святой вечер"
Автор книги: Фостер Дилейни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
КНИГА: Святой вечер
АВТОР: Дилейни Фостер
СЕРИЯ: Братство Обсидиана
ПЕРЕВОД ГРУППЫ: https://t.me/ecstasybooks
Содержание
Глава 1 10
Глава 2 13
Глава 3 22
Глава 4 26
Глава 5 35
Глава 6 42
Глава 7 46
Глава 8 53
Глава 9 56
Глава 10 61
Глава 11 65
Глава 12 71
Глава 13 77
Глава 14 84
Глава 15 88
Глава 16 97
Глава 17 106
Глава 18 109
Глава 19 114
Глава 20 122
Глава 21 132
Глава 22 139
Глава 23 144
Глава 24 146
Глава 25 155
Глава 26 158
Глава 27 161
Глава 28 166
Глава 29 171
Глава 30 173
Глава 31 177
Глава 32 185
Глава 33 191
Глава 34 199
Глава 35 205
Глава 36 210
Глава 37 223
Глава 38 228
Глава 39 234
Глава 40 243
Глава 41 249
Глава 42 253
Эпилог 256
Серия Братство Обсидиана – это мрачная романтическая серия, рассказывающая о внутренней работе вымышленного тайного общества. Мир, который Дилейни Фостер создала в этой серии, темный, зловещий и часто не очень красивый. Здесь будут присутствовать такие темы, как употребление наркотиков, суицидальные мысли, графическое насилие и т.д., которые некоторые читатели могут счесть оскорбительными или некомфортными.
Я доверяю вам знать свои границы и перелистывать страницы по своему усмотрению.
Я лично люблю хороших морально серых главных героев и сюжетные линии без границ.
Теперь, когда вы предупреждены, вы продолжите?
Братство Обсидиана – является частью продолжающейся серии. Как это иногда бывает в сериалах, в одной книге могут остаться неразрешенные ситуации, которые будут иметь большее влияние в следующей книге или с точки зрения другого персонажа. Пожалуйста, имейте в виду, что хотя эти книги можно читать как самостоятельные, это не было моим намерением при их написании. Каждая история взаимосвязана, и каждая книга заканчивается HEA. Здесь нет обрывов.
Пролог
Линкольн
18 лет
Все мы хотя бы раз в жизни были обмануты смертью. Тысячи лет по всему миру рассказывали историю о человеке, который был мертв. Вот только... он не умер.
Теперь я смотрел на него, когда его статуя возвышалась над прихожанами, кровь сочилась из его ран, а его темные глаза смотрели – всегда смотрели. Он видел все, даже глубины наших душ, которые мы прятали под принужденными улыбками и красивой ложью. Неудивительно, что его стеклянные глаза всегда казались наполненными слезами. Иисус. Так его звали – человек, который умер... но не умер. Это всегда была самая захватывающая история, которую я когда-либо слышал.
Разноцветные блики от витражей усеивали кафельный пол собора. Красные бархатные колени уже стояли на своих местах, ожидая наших благословений.
Каждый раз, когда входил в церковь, я удивлялся, что она не вспыхивает огнем. Такому парню, как я, не пристало смешиваться со святыми. Я был грешником до мозга костей и знал это. Моя семья знала это.
Окровавленный Иисус со стеклянными глазами знал это.
Отец настаивал, чтобы мы всей семьей каждое воскресенье приходили к Святому Матиасу, чтобы поддерживать хороший имидж. Все знали, что полезно и политика сочетаются примерно так же, как масло и вода. Но Малкольм Хантингтон обеспечил себе место в сенате Нью-Йорка с помощью завуалированных секретов и тщательной лжи, и мы все должны были сыграть свою роль. Внутри наши души были прокляты – все, кроме моей сестры, – но для всего мира мы выглядели хорошими и верными слугами.
Меня тошнило от притворства.
К счастью, сегодня речь шла не о поддержании имиджа или поклонении Богу, который отвернулся от меня, когда мне было всего тринадцать лет. Сегодня мы были здесь в качестве моральной поддержки для Лирики – лучшей подруги моей младшей сестры. Сегодня я наблюдал, как жизнь пятнадцатилетней девочки перевернулась с ног на голову, когда она окончательно попрощалась со своей матерью. Смерть забрала ее, она не вернется. Не будет никакой фантастической истории о воскрешении. На этот раз все осталось по-прежнему.
СМИ назвали это передозировкой наркотиков. Было похоже, что они злорадствовали по этому поводу. Отец Лирики сколотил состояние, сочиняя и записывая песни, в которых поносил свою бывшую жену, и публика сжирала это дерьмо. Никому не было дела до того, как это может повлиять на их дочь-подростка.
Во время службы читались четки, произносились молитвы, но я обращал внимание только на Лирику. Она постоянно присутствовала в нашей жизни с самого детства: семейные прогулки, каникулы, почти каждые выходные и праздники. Она была как семья. И хотя она была на три года младше, меня тянуло к ней.
Сломанный видит сломанных. Разве не так говорится?
После мессы она сидела на ступенях собора, отщипывая лепестки от красной розы и пуская их по ветру. Над нами сияло солнце, но я чувствовал только темноту. Наверное, именно это имели в виду люди, когда говорили «тень смерти».
Она наблюдала за тем, как отлетает один лепесток, затем подхватывала следующий и пускала его по воздуху. Ее светлые волосы длинными локонами свисали до плеч, а безупречная кожа под глазами была испачкана черными пятнами от растекшейся туши.
Мой взгляд остановился на ее ярко-розовом платье, и я улыбнулся. Она отказалась надеть черное на похороны собственной матери. Лирика Мэтьюз ненавидела правила. Мы жили в мире правильного этикета и изысканного поведения в обществе, а она бросала вызов ожиданиям. Мне это нравилось в ней.
Ее отец надел свой лучший костюм, как и все остальные мужчины здесь. На мне были джинсы и поло, потому что я тоже не поддавался ожиданиям. В этом мы были похожи, Лирика и я.
Она заметила, что я смотрю на нее, и встала.
Я огляделся вокруг и через плечо поискал сестру, но ее нигде не было. Нас окружали небольшие группы людей, потерянных в своих собственных разговорах. Они не имели значения. Никто не имел значения, кроме грустной, красивой девушки передо мной.
Лирика приблизилась медленными, обдуманными шагами, пока мы не оказались лицом к лицу. Она смотрела на меня глазами, полными слез, а потом взяла мою руку и переплела свои пальцы с моими.
Святое дерьмо. Ее нежное прикосновение вызвало небывалый выброс адреналина. А этот взгляд... Да пошел я. Я не мог выдержать этот взгляд.
– Чувствую, что мне нужно бежать. Не знаю куда. Просто... подальше. – Она посмотрела вниз на наши руки, соединенные вместе, потом снова на меня. – Если я побегу, ты побежишь со мной? – спросила она голосом более низким, чем я привык слышать с ее губ.
– Да. – Я сглотнул. – Я бы побежал с тобой.
Глава 1
Линкольн
19 лет
Искушение:
сущ. Желание сделать что-то, особенно что-то неправильное или неразумное.
Наркотики были искушением. Я начал курить траву, когда мне было шестнадцать лет. В наши дни, если под рукой оказывался «Перкоцет», я выпивал таблетку-другую. Все, что угодно, чтобы вырваться из темноты собственного разума. Что угодно, лишь бы заглушить голоса, говорящие мне, что я не стою и гроша.
Моя первая татуировка была искушением. Она началась как акт бунта против моего чистоплотного отца – верный способ заставить его перестать тыкать мне в лицо карточкой – следуй за мной по политическим стопам. Сенаторы и конгрессмены не расписывали свою кожу в искусстве. Я не останавливался, пока не покрылся чернилами от плеч до кончиков пальцев.
Лирика Мэтьюс была искушением. С того самого дня, когда она вложила свою руку в мою и предложила мне бежать. Это было почти год назад, но каждый раз, когда смотрел на нее, я все еще чувствовал прикосновение ее руки, ощущение ее кожи к моей, всепоглощающую потребность взять ее и убежать.
Сейчас она стояла на нашей кухне посреди ночи. В доме было тихо и темно, только лунный свет пробивался сквозь окна.
Почему она не спала?
Обычно я был единственным, кто бродил по дому ночью.
Ее крошечные пижамные шорты едва прикрывали ту восхитительную складку, где ее задница сходилась с бедрами. Блядь. Это была такая вещь, которая заставляла парня хотеть наклонить девушку и провести головкой своего члена по этой гребаной складке. Прямо перед тем, как он введет его между ее ягодицами.
Она открыла холодильник, совершенно не обращая внимания на меня, прислонившегося к кухонному острову позади нее.
Господи. Почему я так смотрел на нее? Что, блядь, со мной было не так?
Соблазн. Вот почему.
Я. Не. Мог. Блять. Остановиться. Смотреть на нее.
Хотя я знал, что это неправильно. Она была лучшей подругой моей младшей сестры – вздорная шестнадцатилетняя девушка, которая проводила больше времени в нашем доме, чем в своем собственном. Откровенная, свободолюбивая, сломленная девчонка, чья мать умерла, а отца никогда не было дома. То, чего я не должен был хотеть, но не мог перестать думать об этом.
Может быть, именно поэтому. В моих венах текла кровь бунтаря. Я не должен был хотеть ее, и это только заставляло меня хотеть ее еще больше.
Я высыпал горсть M&Ms на ладонь, не обращая внимания на то, что если она обернется, то увидит мой твердый член, упирающийся в треники, и даже не потрудился поправить его. Я хотел, чтобы она увидела. Хотел видеть, как она задыхается, как ее яркие глаза расширяются и темнеют, как пульс бьется в ее горле, а ее фарфоровая кожа краснеет.
Она обернулась на звук хрустящей конфетной обертки и поднесла руку к горлу. – Господи, Линк, ты меня до смерти напугал.
Я сунул в рот конфету M&M. Голубой. Прямо как ее глаза. – Прости. – Я не извинялся. Ни капельки. – Почему ты не спишь?
Ее крошечная белая футболка, которая была на два размера меньше, натянулась на пышные сиськи, обнажая еще более пышные соски. – Просто неспокойно, наверное.
Мне было знакомо это чувство.
Хотя беспокойство сейчас не могло даже описать его. К черту воду, за которой я сюда спустился. В этот момент я уже практически истекал слюной.
И тут ее взгляд опустился прямо на мой член. Свет от дверцы холодильника не позволил ей скрыть свою реакцию в тени.
Вздох. Прилив розового цвета к ее щекам. Ее взгляд из-под ресниц. Все было выставлено напоказ.
Мои губы дрогнули. Верно, детка. Ты сделала это со мной.
– Ты не могла бы передать мне бутылку воды?
Она прочистила горло, затем повернулась обратно к холодильнику. – Вот, – сказала она, пихая бутылку в мою сторону, не оборачиваясь.
За все время, что я ее знаю, это был первый раз, когда у нее не было ничего язвительного в ответ.
Я хихикнул. – Спасибо.
Затем бросил пакет с M&Ms на прилавок – с арахисом, ее любимый, – и вернулся в свою комнату. Мне больше не нужны были конфеты. Если все пойдет так, как я хочу, у меня будет нечто гораздо более сладкое.
Глава 2
Лирика
Линкольн Хантингтон был смертельно опасен.
Я была любопытна.
Вместе мы были катастрофой, катастрофой в процессе становления. Доказательством тому служили удары пульса в моих венах, когда я стояла в дверях его спальни и смотрела, как он гладит свой член.
За все годы, что я знала Линкольна, он разговаривал со мной только для того, чтобы поддразнить. Мои волосы, моя одежда, мой выбор музыки – все это было честной игрой для его комментариев. Я научилась отвечать ему тем же. Наши словесные перепалки заставили бы покраснеть дальнобойщика. Что-то изменилось в день похорон моей матери. Подшучивание стало более серьезным. Он смотрел на меня по-другому, говорил со мной по-другому. И я стала смотреть на него так же.
Меньше пяти минут назад мы были вместе внизу на кухне. Я подумала, что представила, как его треники обрисовывают его очень твердый, пугающе большой член, отвернулась и понадеялась, что мне показалось, потому что... Боже мой. Теперь он лежал на кровати голый, и на этот раз я не могла заставить себя отвести взгляд. Мое сердцебиение учащенно билось, и нервная энергия бурлила во мне, как раскаты грома перед грозой.
Он знал, что я пройду мимо его комнаты, чтобы вернуться к Татум. Он знал, что я увижу его открытую дверь, услышу его затрудненное дыхание, увижу, как его тело бьется о его руку.
Линкольн точно знал, что делает.
Почему сейчас? После всего этого времени, почему сейчас?
Следы темных чернил покрывали верхнюю часть его тела. Изображения и линии, слова и цифры – все это покрывало его кожу от горла до кончиков пальцев. Его голова откинулась назад, уткнувшись в подушку, а татуированная рука легко двигалась вверх и вниз по его длине. Он приподнял свою задницу с кровати и стал гладить быстрее. Другой рукой он обхватил свои яйца и зашипел сквозь стиснутые зубы. Его тихое ворчание и стоны разлетелись по комнате и достигли самого низа моего живота. – Аааа. Блядь. Господи. – Вслед за этим раздалось скользкое трение кожи о кожу. Я буду слышать эти звуки в своем сознании до конца жизни.
И тут я уловила серебристый блеск на кончике его члена. Четыре крошечных шарика кружили вокруг головки. Север. Юг. Восток. Запад. Как крест, умоляющий меня преклонить перед ним колени.
Он был проколот. Я должна была догадаться. Ничто в Линкольне не было средним – даже его член.
Я сжала свои бедра вместе, когда в глубине моего живота загорелась потребность, отчаянная боль, жаждущая удовлетворения. Я прикасалась к себе. Я заставляла себя кончать до тех пор, пока у меня не подгибались пальцы на ногах. (Спасибо, порно в Твиттере.) Но я никогда, никогда не была такой нуждающейся, такой голодной, такой чертовски возбужденной. Дыши, Лирика. Не забывай дышать.
Потом он остановился.
Его тело обмякло, а взгляд переместился на дверь и на меня. Все в этом взгляде кричало об опасности. – Ты собираешься просто стоять и смотреть, или ты планируешь войти и помочь? – спросил он с медленной улыбкой. У него была самая лучшая улыбка. Приветливая, легкая, с идеальными зубами и полными губами с намеком на ямочки. Но самое интересное было в его лесных глазах. Именно там скрывалось озорство.
Я открыла рот, чтобы ответить, но остановилась, когда он сел и прервал меня.
– Иди сюда.
Я не подошла. Я стояла молча, не двигаясь, наблюдая за ним, и кровь бурлила в моих венах.
Линкольн был сексуален, и он знал это. Я бы солгала, если бы сказала, что никогда этого не замечала. Но он был старшим братом моей лучшей подруги. Это была не просто раскраска за гранью. Это было выходом за рамки всей этой гребаной страницы. Я пожалела, что не пошла дальше.
Я сделала шаг в комнату, едва дыша и не в состоянии думать.
Его челюсть напряглась, когда он искал мои глаза. – Закрой дверь.
Верно. Дверь. Потому что не дай бог кто-то войдет и поскользнется на моих слюнях.
Он сцепил указательный и средний пальцы вместе и указал на меня. Иди сюда.
И я, как глупая, возбужденная девочка-подросток, поставила одну ногу перед другой и не останавливалась, пока не оказалась перед ним.
Его большие, грубые руки обхватили мои бедра, затем скользнули к моей заднице, сжав ягодицы почти до боли.
– Линкольн, – прошептала я. Все в этом было неправильно. Почти семь лет верности и дружбы были потеряны в клубке нужды и желания. – Это было больно? – спросила я его, потому что в моем мозгу был полный бардак, и слова терялись где-то в беспорядке.
– Что было больно? – Он поднес одну руку к своему члену, провел большим пальцем по кончику и размазал росистую сперму по головке. – Это? – Он снова двинулся вверх и вниз по длине, останавливаясь, чтобы провести подушечкой большого пальца по серебристым шарикам. – Ничто не болит, когда ты оцепенел от всего этого.
У меня было ощущение, что он говорит не только о своей плоти, и что-то в этом раскололо мое сердце. Должно быть, он заметил изменение в моем выражении лица, потому что его глаза сузились.
– Ты выглядишь так, будто никогда раньше не видела члена.
Я была шестнадцатилетней девственницей, что говорит о многом, учитывая мир, в котором мы жили, и людей, которые меня окружали. Но это не значит, что я не знала, что такое член.
– Я видела много членов. – Сглотнула. – Только не вживую. – И ни один из них не выглядел так или не был прикреплен к старшему брату моей лучшей подруги.
Он опустил свою вторую руку с моей задницы, и я тут же захотела вернуть ее обратно. – Святое дерьмо. – Его глаза расширились. – Ты, блядь, серьезно?
– Разве похоже, что я шучу?
– Блядь. – Он провел пальцами по своим темным кудрям, делая хаотичный беспорядок на макушке еще более сексуальным, чем раньше. – Знаешь что? Возвращайся в постель. Я справлюсь, – сказал он, плюхнувшись обратно на кровать и уставившись в потолок.
Да пошел он. И его идеальный член, на который я не могла перестать смотреть. Вены. Толстая головка как будто пульсировала. Как он подпрыгивал на его прессе, когда он двигался – стержень из шелка и стали, который, без сомнения, разорвет меня на части, если когда-нибудь окажется внутри. Я никогда не видела ничего одновременно ужасающего и прекрасного.
– Я сказал: я справлюсь. – Он даже не посмотрел на меня, когда его рука потянулась вниз, чтобы снова обхватить его яйца.
Засранец.
Я открутила крышку с бутылки с водой, которую принесла с кухни, и смотрела, как она льется на его упругий пресс и все еще твердый член.
– Какого хрена? – В одно мгновение он поднялся, выхватил бутылку из моей руки и прижал меня к кровати, нависая своим телом над моим, а бутылка с водой была опрокинута в воздух. Его бедра зафиксировали мои ноги на месте, а одной рукой он держал обе руки над моей головой.
Черт.
– Линкольн, не надо.
– Что подумает моя сестра, если ты вернешься в ее комнату мокрой? – Его рот искривился в ухмылке, когда он посмотрел вниз на мою киску. – Твоя одежда, я имею в виду. У меня такое чувство, что для остального уже слишком поздно.
– Пошел ты. И она спит, так что, наверное, не заметит. – Я начала вставать, но он толкнул меня обратно. Дыхание покинуло мои легкие, когда струя холодной воды потекла по животу и между ног. Даже через ткань я задыхалась.
Он усмехнулся. – Упс.
Я поджала под него ноги, пытаясь заставить его сдвинуться с места. – Ты козел.
Линкольн швырнул пустую бутылку на пол, и ее падение затихло на плюшевом ковре. – Кстати, о членах. Почему ты только что наблюдала за мной? – Взгляд его глаз подсказал, что он уже знает ответ.
– Почему у тебя была открыта дверь?
Теперь он держал мои руки обеими руками. – Чтобы показать маленьким девочкам, что бывает, когда они разгуливают по моему дому посреди ночи в обтягивающих футболках и коротких шортах. – Он ухмыльнулся, заметив, как от его слов у меня перехватило дыхание. – Что? Только не говори мне, что думала, что я не замечу твои соски, торчащие сквозь эту крошечную футболку.
Он заметил мои соски. Те самые соски, которые сейчас были настолько твердыми, что болели.
– Как будто я должна была знать, что ты не спишь.
Его взгляд переместился на мою грудь. – Хочешь подразнить меня своими сиськами? Сними рубашку и покажи их мне.
Я взяла себя в руки. – Хочешь их увидеть? Снимай.
В следующее мгновение его руки взялись за воротник моей рубашки и разорвали ее до середины, пока не осталось ничего, кроме рваной ткани и моей вздымающейся груди. Моя обнаженная грудь была выставлена напоказ. Его взгляд, словно огонь, пробежал по моей коже. Боже мой.
– Это моя любимая рубашка, придурок.
Линкольн понизил голос, приблизив свой рот прямо к моему. Его зелено-карие глаза буравили меня, словно могли заглянуть в самую глубину моей души. – Тогда ты должна была быть хорошей девочкой и делать то, что тебе говорят. – Его рука скользнула вверх по моему животу и обхватила одну из моих сисек. – Черт, они идеальны. – Он провел кончиком пальца по моему соску, а затем наклонился и повторил эту процедуру языком.
Я прикусила губу, чтобы не выпустить неловкое хныканье. Его рот был горячим и влажным на моей обжигающей коже, от чего мне становилось только жарче... и влажнее.
Димитрий Миллер однажды уже ласкал меня, когда он судорожно прижимал к стене возле своего дома, но я никогда... Никто никогда... Это было... неправильно.
Неправильно. Это было так неправильно. Если не встану и не уйду сейчас, я буду ненавидеть себя утром. Я возненавижу себя, как только вернусь в комнату Татум и увижу ее лицо. Но я не могла пошевелиться.
Рука Линкольна проделала обратный путь вниз по моему телу, под пояс моих шорт и по центру. – Черт, – сказал он сквозь стиснутые зубы, и провел пальцами по резинке моих трусиков, затем вдоль моей щели. – Такая мокрая.
О, черт. Он был там. Он был там.
Все сжалось – мой живот, моя грудь, мои внутренности. Все.
Прежде чем я успела его остановить, он ввел в меня длинный палец. О, Боже. Его прикосновения были намного грубее, чем мои собственные. Я только теребила свой клитор и никогда не проникала внутрь. Было больно. Было так больно, что я думала, что могу заплакать, но не хотела, чтобы он останавливался.
– Чьи-нибудь еще пальцы когда-нибудь были здесь? – Его голос был придушен, как будто он проигрывал битву с самоконтролем.
Я покачала головой, задыхаясь. —Только мои.
– Господи. – Он откинул голову назад и закрыл глаза, работая пальцем глубоко, глубоко, глубоко в моей киске. Он добавил второй, и я поняла, что сейчас разорвусь на части. И все же я не могла остановиться.
Я обхватила его за плечи и выгнулась дугой. Мое тело двигалось под действием чистого инстинкта и потребности в разрядке.
– Вот так. Оседлай мою гребаную руку. – Он продолжал водить пальцами по мне, а я продолжала двигаться навстречу ему – руки на его плечах, ноги раздвинуты, киска трепещет, умоляя о большем. – Господи, ты такая охуенно тугая. – Линкольн вытащил пальцы, осмотрел их, затем поднес их к носу и вдохнул мой запах с закрытыми глазами. Когда они снова открылись, они сузились на кончиках его пальцев.
О нет. О, Боже. Мне хотелось скатиться с этой кровати и уползти из комнаты.
Кровь.
На кончиках его пальцев была кровь. Моя кровь.
Я уже собиралась извиниться, когда он взял свои пальцы и провел ими по губам. В его груди раздался низкий гул, что-то похожее на рычание, как у монстра, пробуждающегося от глубокого сна. А потом Линкольн облизал губы. Он дал чудовищу попробовать. Это был такой развратный и совершенно безумный жест, но я была опьянена им. В тот момент что-то изменилось. Между нами никогда не будет ничего прежнего. Я никогда не буду прежней.
Его язык провел по нижней губе. – Один удар, и я уже зависим. – Он потянул за мои шорты и трусики. – Сними их.
Паника подползла к моему горлу. Вот дерьмо. Вот дерьмо. – Что? Зачем?
Он поднял бровь. – Ты боишься?
Я знала его много лет. Линкольн не был тем парнем, который держал тебя за руку и спрашивал, все ли у тебя в порядке. Он был тем, кто разбил тебе сердце и заставил плакать.
Испугалась ли я?
Да, черт возьми. Но не его члена, хотя он был чертовски огромным.
Он взял мою руку и обхватил ею свой член. – Вот. Просто делай, что я говорю.
Я не ответила ему. Полагаю, мне и не нужно было. Он знал мой страх. Он видел его на моем лице.
Обхватила его рукой, опускаясь вниз, затем снова поднимаясь. Его плоть была еще влажной от воды, которую я вылила на него.
– Чуть сильнее, – сказал он.
Я крепче сжала руку.
– Да, блядь. Вот так. – Его голос был густым от голода.
Я работала с его членом, пока он двигал бедрами, как будто это он трахал меня, а не мою руку. О, Боже. Мы делали это. Я делала это. Стыд затопил каждую клеточку моего тела. Неправильно. И все же я не могла остановиться. Он был как магнит, притяжение, сила, которой мое тело не могло не подчиниться.
– Черт. Остановись, – сказал он.
Я так и сделала, размышляя, не сделала ли что-то не так, не обидела ли я его или моя неопытность оттолкнула его.
А потом он полз вверх по моему телу, расположив свой член между моих грудей, где моя плоть блестела от пота.
Ох.
Линкольн двигал бедрами, скользя эрекцией взад-вперед по моей скользкой коже. – Сожми свои сиськи вокруг меня. – Я сделала, как он просил. – Вот так. Блядь.
Завтра мои сиськи будут в синяках. Я знала это. Все это было так вульгарно, так неожиданно... так запретно. Но каждый раз, когда он двигался, приближая свой толстый член почти вплотную к моему рту, чтобы могла почувствовать его вкус, я облизывала губы. Я хотела этого. Я хотела его.
Я была такой мокрой. Такой. Блядь. Нуждающейся.
А потом Линкольн отстранился и взял свой член в руку, быстро накачивая чуть ниже толстой головки. – Закрой глаза, детка.
Прежде чем я сделала следующий вдох, из его губ вырвался дикий стон, и горячая, кремовая жидкость покрыла мою грудь толстым слоем, часть ее пролилась на мой подбородок. Я почти чувствовала ее вкус и хотела попробовать ее на вкус. Почему она пахла отбеливателем?
Я открыла глаза как раз в тот момент, когда Линкольн скатился с меня, упав на спину с членом, который все еще держал в руке. – Иди сюда, – сказал он, его голос был низким и хриплым.
Я скользнула по его телу, размазывая его сперму между нами. Он, казалось, не возражал и я тоже.
Он заправил прядь длинных светлых волос, выпавших из моего хвоста, мне за ухо. – Теперь ты.
– Что?
Его руки провели по моим бедрам, располагая меня на длине его члена. – Скачи на мне, пока я еще твердый. Заставь себя кончить. Позволь мне увидеть тебя.
Мой рот открылся, глаза расширились.
Он усмехнулся, затем потянулся между нашими телами, раздвигая меня так, что оказался между моими складочками. – Это не обязательно должно быть внутри, Птичка.
Птичка. Он всегда называл меня так. То, что меня звали Лирика, не означало, что я умела петь. Мое имя было просто еще одной частью одержимости моего отца музыкой.
Он покачивал бедрами, скользя по моей щели. С моих губ сорвался стон. На этот раз я не смогла остановить его. Это было так хорошо, очень хорошо. – Видишь?
Я двигалась навстречу ему, медленно и плавно. Потом сильнее. Быстрее. Ощущения были такими, каких я никогда не знала. Я словно летела, парила. Каждый раз, когда серебряные пирсинги прокатывались по моему клитору, в моей душе вспыхивала новая волна удовольствия. А когда он потянулся вверх, чтобы пережать мои соски кончиками пальцев, я рухнула. В столкновении переплетенных нервов и взрывных покалываний, с выгнутой спиной и откинутой к потолку головой, с пальцами, вцепившимися в его грудь, и бедрами, сжимавшими его как тиски, я, задыхаясь, кончила.
Когда я снова посмотрела на Линкольна, он улыбался. – Знал, что в тебе что-то есть, – сказал он. – Черт, это было... – он тяжело сглотнул. – Просто, блядь.
Я перевела дыхание. – Ты не должен никому ни слова об этом говорить. Если Татум узнает... – Это убьет ее. Она всегда гордилась тем, что я была единственной девушкой, которая не фанатела от своего старшего брата. Она говорила, что я отличаюсь этим от всех, говорила, что я не такая, как все.
Оказалось, что она ошибалась. Меня тянуло к Линкольну, как мотылька к огню. Я почувствовала эту тягу в тот день, когда мы похоронили мою мать, и каждый день с тех пор.
– Пообещай мне. Никто не должен знать, что произошло сегодня ночью, – сказала я. Мне нужно было идти. Татум может проснуться. Она может пройти мимо этой комнаты, которая находится всего в трех дверях от ее. Как я объясню, что это была ошибка, одноразовая вещь, которая никогда не случалась раньше и не может случиться снова?
– Обещаю, что никто не узнает. – Он провел подушечкой большого пальца по моей нижней губе. – Но если думаешь, что я закончил с тобой, что это было только один раз, то ты глубоко ошибаешься. – Его глаза сверкнули озорством. – Моя милая маленькая птичка. У меня есть еще много способов заставить твое тело петь.
